- Да-а… Измельчал народец! - уже вслед нам продолжал надрываться обманутый в лучших ожиданиях дед, тряся клюкой. - Казаки оне! Я б вам показал казаков-то! А ну пошли отсель вон! Вона с моей улицы, с мова села, моей губернии! Казаки оне… Настоящие-то казаки, поди, за такие слова меня б давно убили-и!
Милейший у нас народ, не находите? Вот и я о том же. Обычно меня Прохор от таких типов за уши оттаскивает, но иногда и сам срывается. Лезет чего-то объяснять, доказывать, отстаивать правду-матушку, которая по большому счёту заводиле спора и близко не нужна. Им бы лишь прокукарекать, а там пусть хоть не встаёт! Да ещё хвалиться будут: вот, мол, поймал казака, всё ему высказал, а он тока за нагайку хвататься и может, на большее Господь ума не отпустил…
- Ты о чём призадумался, хлопчик?
- О недалёком будущем, - вяло откликнулся я. - Чую, что встреча с этим буйным старичком не была случайной. Она, как бы это повнятнее выразиться, словно некий сколок, срез тех нравов внутри общества, что ожидают всех нас лет эдак через двести с хвостиком…
- Да ты до той поры ли жить собрался? - ухмыльнулся в бороду мой денщик. - Плюнь им в харю, тебя оно парит? Нам там не жить, водку не пить, кашу не кушать, умников не слушать!
- Это ты про Чудасова вспомнил? - улыбнулся я. - Думаю, твои рифмы он больше критиковать не станет, на селе говорят, уже давненько из своего дома не выезжает. Может, больной или на люди показываться стыдится…
- Он на голову больной, потому и на люди показываться стыдится, - чуток поправил меня Прохор, когда мы на лёгких рысях выезжали за околицу.
Погоды стояли дивные - мягкий конец августа с тёплыми, без удручающей жары деньками, высокое солнце, бездонное небушко, в которое можно смотреть вечно, откинувшись всей спиной на круп коня, и в котором словно отражаются, как в огромном зеркале, синие, зелёные и жёлтые просторы. Степь со всем маково-васильково-ромашковым многоцветием, изумрудные рощицы, шумные ручьи в бархатной камышовой оправе и разливающийся по весне на далёкие вёрсты щедрый и могучий, сияющий во всей красе Дон-батюшка. Дивная у нас родина, право, нет такой второй, а эту нам сам Всевышний от всего сердца даровал…
Меж тем дорога свернула к перелеску, где прямо на обочине, расстелив белую тряпочку, чинно-мирно трапезничал старый еврей-коробейник в затёртом лапсердаке и широкополой шляпе. Обычно такие вот мелкие торговцы ходят от села к селу, предлагая всякую необходимую мелочь вроде иголок, пуговиц, напёрстков да лент, где-то приворовывая, где-то разнося последние сплетни, но в целом честно зарабатывающие свой нелёгкий хлеб. Он же нас первым и поприветствовал, сняв шляпу и обнажая блестящую от пота плешь.
- Добрый день, добрый день! Какие кони, какие люди! Не приведи бы война, как мы любим казаков, это ж надо знать, и таки счастливой вам дороги!
Прохор вежливо козырнул, но не более, а я задумался: что-то неправильное было в этом персонаже малоросских сказок и анекдотов, заставившее меня чуть сжать колени, удерживая жеребца.
- Святой Моисей, что видят мои глаза, - ахнул он от изумления, надевая шляпу набекрень. - Такой вежливый молодой человек, прямо с лошади интересуется, как идут дела у старого еврея?! Ни боже мой, шоб я подумал, что оно вам действительно дико интересно, но таки как же приятен сам факт!
- А я вообще любопытен от природы, вот и думаю себе: да чего ж это чёрту в наших краях понадобилось?
- Не так громко, молодой человек. - Резко побледнев, старик с кривой улыбкой указал на моего оборачивающегося денщика и взмолился: - Шо я вам сделал? Сижу тихо, ем куриное яйцо, чёрствый хлеб и полезную луковицу. Зачем сразу во всё вовлекать посторонних?! Ну таки да, я чёрт. И шо?
- Прохор, всё в порядке! - Я полностью сосредоточился на магическом зрении.
Под личиной старого еврея оказался довольно молодой чёрт моих лет, с чеканным профилем, коровьими рогами и подозрительно честными глазами навыкате. Впрочем, у большинства нечисти лицо всегда доброе, иначе ей себя не прокормить…
- Таки позвольте, я угадаю. - Правильно поняв, что сдавать его прямо сейчас не будут, коробейник вернулся к той же наигранной, псевдоиудейской манере речи. - Вот и шо мне упорно говорит, что вы есть Илья Иловайский? Нет, я могу ошибаться, но в моём возрасте оно простительно, когда вы, не дай бог чтоб скоро, лучше потом, но вдруг доживёте до таких же лет, то скажете: "Ага! Да ведь тот старый поц, гореть ему в аду за чужие грехи, был-таки прав". Значит, вы - он?
- Да. И вы тут не просто так.
- Вы - это он. - Чёрт с уважением прицокнул языком. - Хорунжий, который видит сквозь личины и способен многим испортить хорошую музыку. Угадаю ещё раз: вы едете за реку в табор? И почему я так думаю, что ничего хорошего вам там близко не обломится…
- Ваше благородие, - не выдержал Прохор, - да завязывайте ж вы пустые разговоры. Служба не ждёт!
- Ой, ведь как вы правы! - громко откликнулся чёрт, приветливо помахивая ему ручкой. - Таки я не буду никого задерживать, а потому быстро пойду с вами. Не надо благодарить сейчас, потом, как разбогатеете, что-нибудь у меня купите, из того, что залежалось! Одна минута на сборы - и я ваш! Вы не поверите, как быстро умеют ходить старые евреи за казачьими скакунами-и…
Я лишь на минутку задумался, а потом согласно кивнул. Пусть идёт. Он тут не случайно, он ждал нас, а значит, дело и впрямь непростое. Поговорим по дороге…
- Таки едем в табор, за лошадками, - уверенно начал чёрт, мигом собравшись и бодро засеменив рядом, но не задавая лишних наводящих вопросов. - Дело простое и ясное, дедукции не требующее: цыгане украли лошадей, казаки поехали и не нашли. Кого тогда отправят искать? Характерника! А кто таки у нас тут характерник? Илья Иловайский, хорунжий, лихо отметившийся в битве с галантными французскими скелетами в Оборотном городе. И кому оно было надо?
- Сам не знаю, - честно задумался я. - Мне и самому непонятно, с чего это цыгане в полковой табун полезли? Наши ведь с ними не церемонятся, так поперёк спины нагайками распишут, что хоть в зоопарке тигрой бородатой устраивайся…
- Вы серьёзно насчёт нагаек? - Чёрт-еврей зябко передёрнул плечами. - Нет, мне оно на себе проверять не улыбается. Но вы едете в табор, куда вас заманили и где давно ждут. Оно вам надо? Таки вот мне - нет! А почему?
Я выдержал паузу. На самом деле мне-то стало ещё более интересно: если кто-то не очень хороший устроил заварушку с похищением казачьих коней, заведомо рассчитывая, что на разборки пошлют меня, то… И почему у нас при полку артиллерия не приписана? Чую, одна пушка с картечью сейчас очень бы не помешала.
- Вы ждёте ответ на моё "почему"? Вы его дождались! Это был мой табор, я с ним ходил, я его крышевал, а тут припёрся этот Птицерухов и… - Мой собеседник вытер злую слезу. - Сами знаете, Илюшенька, шо бывают нормальные евреи, а бывают жиды пархатые. Таки вот он - из последних! Но я вам помогу…
Чудны деяния Божьи, чуть не присвистнул я. Вот уже и черти казакам помогать готовы, лишь бы мы им справедливость восстановили, хотя, с другой стороны, у них ведь там вообще сплошное беззаконие. Разве что…
- Так это не Хозяйка тебя послала, а сам додумался?
- Не, то меня дядюшка ваш упросил, - обернувшись, откликнулся старый казак. - Я-то сам чего у цыган не видал? Бабок, на руку нечистых, девок в ношеных монистах, белозубых да мясистых, спереди да сзади Нюры, Нонны, Нади…
- Да я не тебя спрашивал!
- А кого ж?
И точно, с кем это я, вообще, разговариваю - бодрого старого еврея и след простыл! Черти, они такие, за ними глаз да глаз… Вечером непременно спрошу у Катеньки насчёт этого типа. Ей по волшебной книге-ноутбуку всякую нечисть пробить, как Прохору барсука с лисою матерно обрифмовать, - пару минут с лихвой предостаточно.
Эх, Катя-Катерина, любовь моя кареокая! Доживу ли до минуты сладчайшей свидания нашего, дотерпит ли сердце ретивое до вечера, одаришь ли поцелуем нежным уста казачьи? Вот ведь запала красна девица в душу, и дня без образа её светлого помыслить не могу. Только-только глаза прикрою - так и встаёт передо мной личико её нежное, губы полные, ресницы длинные, грудь налитая… такая вся… из разреза рубашки накатывает и с головой накрывает, словно волна морская! И уже дыхание спёрло, и по всему телу томление приятное, и мысли воспарили…
- Ты уснул в седле, что ль, ваше благородие? - развеивая в прах и перья белые крылышки моих матримониальных мыслей, вклинился заботливый басок моего денщика. - Так просыпаться давай! Вон ужо и табор на горизонте кострами небо коптит. Прибыли…
Действительно, вдали, в чистом поле, были видны несколько цыганских кибиток, небольшой табун лошадей и столбы дыма от трёх костров. Вроде бы и гитарный перезвон слышался, но тут могу ошибаться, подъедем поближе, тогда скажу наверняка. Кого там рекомендовал опасаться старый еврей, какого-то Птицерухова? Странная фамилия, хотя цыганщиной и отдаёт неслабо…
Прохор ещё раз проверил пистолеты и кивнул мне:
- Ну что, идём ли?
- А куда деваться-то… - вздохнул я. - Сейчас они нас выслушают, убьют - и по домам. То есть накрылось моё вечернее свидание медной посудой с перезвоном…
- Ты мне поминальные разговоры брось, характерник! - строго прикрикнул старый казак, на ходу не стесняясь треснуть меня по спине древком пики. - Иди вон лошадей наших ищи! А с ихним цыганским бароном я и сам по-соседски побеседую…
Почему нет? Какая разница, кто чем займётся, если пятки у меня уже так и жгло огнём через каблуки, хоть стягивай сапоги и чеши, не слезая с седла. Верный признак смертельной опасности, помню ещё по прошлому разу, когда мы рубились с восставшим из земли французским скелетом…
Да уж, поторопился ты, казачок, любимой девушке вечернюю встречу назначать, в чувствах признаваться, сердце под ноги класть. Не уйти тебе отсюда живым, не для того тебя сюда чужая воля за руку вела заклания жертвенного ради. Хорошо, если хоть помолиться напоследок успеешь да перед Господом с чистой душою предстать, а не…
Тьфу! Что ж за хрень такая чужеродная лезет в голову?! Это ж не мои мысли! Так кто посмел на мозги казачьи такой кислотой липовою из пипетки капать, а?! Надо разобраться…
Я приподнялся на стременах, из-под руки выглядывая Прохора, - он уехал далеко вперёд, в центр круга, к большому костру, где его сразу гостеприимно окружила шумная толпа цыган. Ладно, раз уж сам предложил, пусть сам и справляется, а я покуда действительно лошадок проверю.
Благо табун был небольшой, голов двадцать. В чистом поле, у небольшого болотистого озерца, паслись разномастные цыганские кони, крепенькие и поджарые, с хитрыми и даже в чём-то наглыми мордами. Они отмахивались хвостами от мух и слепней, делали вид, что не замечают ни меня, ни красавца-араба, а сами только и зыркали по сторонам, словно ища, где бы чего стырить…
Ей-богу, казалось, если животные в реальности могут перенимать черты своих хозяев, что эти горбоносые коняги ритмично притоптывали копытцами, широко улыбались, скаля крупные зубы, подмигивали и разве что не предлагали: "Позолоти копытце, молодой! Ай, давай погадаю!" Даже мой араб покрепче закусил удила и напряжённо глядел себе под ноги, словно боясь, что его здесь без подков оставят.
- Ну, что скажешь, брат мой галопирующий? - Я успокаивающе потрепал жеребца по крутой шее, магическим зрением окидывая табун.
Дядюшкин араб повернул голову, типа нашёл двуногого родственника, и выразительно повернулся всем корпусом влево. Там, у деревца, потерянно стояли пять стреноженных колченогих кляч с впалыми боками и в парше. Если бы в своё время ведьма бабка Фрося не плюнула мне в глаз, я нипочём не опознал бы наших украденных скакунов… Личины были безупречны! Думаю, даже сами кони пялились друг на друга в немом отупении, где-то в глубине мозга искренне считая, что сошли с и так небольшого ума…
- Полдела сделано, - удовлетворённо шепнул я арабу. - Осталось малое: найти того, кто это сотворил, заставить расколдовать, обязать не заколдовывать впредь, забрать лошадей, дружески попрощаться с цыганами, вернуться живыми в расположение полка, сдать коней в табун, и всё! Свобода! Вечером могу удрать на свидание!
Жеребец заинтересованно навострил уши.
- Нет, тебе со мной нельзя, даже не уговаривай. Забыл, как в прошлый раз напугал Катеньку всем своим здоровым… энтузиазмом?! Ну и что с того, что в тот момент она была кобылой! Она - Хозяйка, её право, кем быть, хоть умницей-раскрасавицей, хоть домашней скотиной. Женщины, брат, существа непредсказуемые…
Дядюшкин араб разочарованно повесил хвост.
- Интересно, а чем там наш храбрый Прохор занимается? Неужели развлекает местное население своей версией текста цыганочки, - продолжал вслух размышлять я. - Стишки забавные, но мата много, детям слушать не рекомендуется, слишком много вопросов потом задают и спят нервно…
Араб, любопытствуя, поднял правое ухо.
- Цыганочка Аза-Аза, повернись ко мне два раза… - постучав себя кулаком в грудь и прокашлявшись, пропел я, сознательно выбирая самую невинную строчку.
Со стороны табора раздался пистолетный выстрел. Значит, стихи всё-таки не прокатили, нынешние цыгане - публика привередливая, в народной поэзии разбирается, тоже знатоки фольклора…
Дядюшкин жеребец сделал эффектную свечку, больше рисуясь перед местными лошадками, и со всех ног понёс меня на выручку другу. Цыганские кони, злобно оскалив неровные жёлтые зубы, демонически ржали нам вслед, но в погоню не ударились. Может, потому что и так знали, чего нас там ждет, и коварно не вмешивались? А может, я просто на них наговариваю. Магическое зрение делает человека подозрительным ко всему. Мне вот, в частности, уже и родного дядю порой подозревать доводилось, да и того же Прохора временами… Я не слишком много болтаю?
- А ну рассыпься, неверные! Прекратить кашеварить моего денщика! - Араб врезался грудью в плотную толпу цыган, пытавшихся запихнуть старого казака в котёл с супом. - Не сметь варить из казачьего сотника непонятно что с сапогами всмятку!
Недовольно ворча, плечистые цыгане отпустили повязанного в сложный узел Прохора и рассосались по сторонам, пряча за голенища короткие, бритвенно-острые ножи. На меня смотрели неприязненно, но с улыбкой во всё лицо - всё-таки эполеты хорунжего имеют вес: хоть и младший, да офицерский чин. За нападение на офицера можно всем табором на каторгу загреметь, под Магаданом белым медведям за тюлений жир на ладонях гадать, а оно кому надо? Ни цыганам, ни медведям, да и те же тюлени тем более не обрадуются, они вообще флегматичные…
- Ай, молодой, красивый, зачем сюда пришёл, чего ищешь - не найдёшь, а туча чёрная над головой твоей уже крылья раскрыла… - привычно загнусавила самая старая бабка, страшная как грех, с горбом, в дичайших пёстрых юбках, трёх кофтах, драном платке на разбойничий манер и с кривой трубкой в щербатой пасти. - Злой человек тебя сюда направил, нечестное дело сотворить приказал, смерти твоей хочет…
"Кто, дядя?!" - чуть было не вырвалось у меня, но, прикрыв правый глаз, я мигом прикусил язычок и сменил тон:
- Не может быть! И откуда вы только всё это знаете, лично у меня давно есть такие подозрения, но…
- А ты слезай с седла, сокол ясный, я тебе погадаю, всё как есть расскажу, поведаю!
- Всегда мечтал! - не убирая ладонь с рукояти дедовой сабли, признался я. - Слышите топот ног? Уже бегу на заветное гадание! Только денщика моего отправлю подальше с военным заданием, и тогда весь ваш, идёт?
По мимолётному движению седых бровей старухи красному от ярости Прохору быстро вернули отобранное оружие и едва ли не силой посадили на старого верного мерина…
Я пальцем подманил денщика поближе и прошептал ему на ухо:
- Беги! Забирай от табуна пятерых невзрачных лошадок и гони их к селу. Меня не жди. Бог даст, сам выберусь. А если нет… Заряди ствол серебряной пулей и пали между глаз!
- Старухе?! - сразу догадался он.
- Птицерухову, - кивнул я.
Старый казак не стал задавать лишних вопросов, но быстро сунул мне за пояс один из пистолетов. Как я помню по грохоту выстрела, палил он из второго турецкого, значит, второй ствол оставил заряженным.
- Всё. Поехал, пусть оно и не к спеху… Но ты, паря, гляди - зазря не блуди! Целься в волос, стреляй на голос, а будет туго - так надейся на друга!
Друг был один, подо мной. Бдительный арабский скакун зорко следил за дружелюбным табором, никому не веря на слово. И, по совести говоря, если б не он… если бы я всё-таки поехал на той вреднючей кобыле… было бы вообще продолжение этой таинственной истории? Как знать…
- Уехал твой соглядатай, - щербато улыбнулась старуха-цыганка. - Так уж слезай с коня, соколик, я тебе всю правду расскажу! Что было, что будет, чем сердце успокоится…
- Ох, до чего же интересно, милая бабушка, - с преувеличенной радостью откликнулся я, спрыгивая с седла. То, что на левую руку по-прежнему намотаны поводья, с первоначалу никто внимания не обратил. Как и на рукоять тульского пистолета за поясом…
- Правую ладонь давай, брильянтовый, - деловито ухмыльнулась старуха за миг до того, как холодный гранёный ствол упёрся ей в переносицу.
- С такого расстояния не промахнусь, - честно предупредил я. - А хоть ресничкой подашь знак своим - спущу курок не глядя! Чего ж тебе от меня надо, Птицерухов?
Лицо старухи-цыганки резко изменилось, теперь его исказила ничем не прикрытая дьявольская злоба. Под личиной безобидной бабки скрывался скользкий тип лет тридцати - тридцати пяти, с пошлой ухмылкой, бородкой клинышком и бегающими глазами. Рога на его грушевидной голове были аккуратно подпилены. Либо низложенный чёрт, либо колдун, продавший душу бесам, либо ещё кто, я покуда в их классификации не силён, но Катенька наверняка знает…
- Так ты, казачок, и впрямь сквозь личины видеть обучен? - уже совершенно мужским басом спросила цыганка. - Мы-то думали, брешет нервная Фифи, мало ли чего дуре озабоченной в башку стукнет. А ты, выходит, неслучайно ей колено прострелил?! Не пожалел девицу молодую, хроменькой навек оставил…
- Не девицу - ведьму, - аккуратно поправил я, не убирая пальца со спускового крючка. - Теперь мой вопрос: зачем вы меня сюда выманивали? Смысл было красть лошадей из полка? Знаете же, будь у нашего генерала чуток поменьше терпения, он бы весь ваш табор, без коней, друг за дружкой вверх копчиком пешим строем в ту же Румынию отправил! Там местные Влады Цепеши дюже любят вашего брата на кол сажать, токайское пить и под него всяческие предсказания слушать…
- Что ж. - На мгновение задумавшись, старуха-мужчина сменил (сменила) тон. - Земля слухом полнится. Вот и нам интересно стало на нового характерника полюбоваться. Ваши ведь всё больше по воинской специальности известны - бойцы великие, смерть обманывать мастера, опасность чуять да за победу малой кровью биться, а так, чтоб сквозь личины зрить… Это, яхонтовый мой, дорогого стоит!
- Кто - мы? - чётко выделил я главное.
Цыгане за моей спиной бесшумно вынимали ножи, думая, что у меня глаз на затылке нет. Это факт, не поспоришь, но я и без того отлично знал, что они там намерены делать. Им ведь невдомёк, что араб, кося лиловым оком, бдительно следит за всем происходящим. А уж его никак не обманешь…