- То исть просто мелу маловато будет? Ну смотри, смотри, тебе жить…
Я вопросительно уставился на упырей. Те смущённо переглянулись и пожали плечами:
- Нам-то чё? Пошли, мы тя до Стаськи-маньяка мигом доставим, его домишко недалеко отсель, любит он хаты с краю. Говорят, так утекать удобнее…
Действительно, до кукольного двухэтажного домика с колоннами и балкончиками добрались за какие-то десять минут. Но что удивительно - дом с висящими над входом ножницами при любом взгляде (хоть магическом, хоть простом) оставался всё таким же красивеньким, ухоженным и аккуратным. То есть выделялся в общей разваленной архитектуре города, как расписное пасхальное яичко среди только что выпавших из-под курицы…
Я легко шагнул на порог, поднял руку, чтоб постучаться, и замер в раздумьях. Может, с меня и впрямь одного мела довольно? Может, из-за деликатно отставших упырей, молча кивающих на вывеску и показывающих друг другу за спиной разные неприличные жесты? А может, и само слово "маньяк" мне чем-то не понравилось, не знаю, но за дверью уж раздались шаги…
- Тебя слышно охренеть откуда. - Мне открыл молодой людоед в чёрном балахоне, стройный, плечистый, с красными глазами и выбегающими из уголков рта белейшими клыками, похожими на сапожные иглы. - Вваливай, Хозяйка меня предупреждала. А что твои мальчики застыли?
- Мои мальчики?! - Я обалдело оглянулся назад, никаких детей там не было, только те же упыри. - А-а, Моня и Шлёма, пойдёте?
- Не, не, не, - дружно замахали руками оба. - Нам туда нельзя, мы невинность блюдём…
В каком это они смысле?
Спросить не успел, парень затащил меня внутрь и, проведя чистеньким коридорчиком, усадил на широкое кресло перед большим зеркалом, до горла прикрыв белой простынёй. Так он цирюльник!
А я-то думал, что за гусь такой "парикмахер-визажист", аж от сердца отлегло…
- Подстричь, побрить, намарафетить?
- Мне бы что-то такое… - неуверенно начал я. - …на ходячего мертвеца похожее.
- Не парься, братан, сбацаем. - В его руке мигом блеснула опасная бритва. - Реализм - великая сила!
Понятно, опять двадцать пять… Я молча сорвал простыню, накинул ему на голову и, крепко держа за плечи, хорошо приложил лбом в его же зеркало! Осколки стекла брызнули во все стороны.
Станислав бросил бритву и взвыл дурным голосом:
- Ты чё дерёшься, даун?! Я те только виски хотел подровнять и шею сзади!
Мне чуток стало стыдно, но ненадолго. Все они поначалу так говорят, а я нечистью учёный, никому не доверяю. Значит, и извиняться не буду! Пусть помнит, с кем имеет дело…
- Слушай сюда, визажист, ни стричь, ни брить себя не позволю. Вашему брату колющие да режущие предметы в руки давать нельзя, вы их не по назначению применяете. А вот марафет наведи!
Людоед стянул простыню, уныло пощупал набегающий кровоподтёк на лбу, глянул в разбитое зеркало и пробормотал:
- Теперь семь лет удачи не будет. Хоть опять в другой город сваливай, а я ещё тут не очень наследил…
В последующие полчасика я был оштукатурен так, что боялся бровь изогнуть, чтоб картинку не испортить. Стасик изобразил мне при общей меловой бледности ещё и глубокие тени под глазами, добился эффекта провалившегося носа, впалости щёк, тонких губ, выщипанных бровей и синюшных ногтей. Лично мне было страшно: явись я таким пред грозные дядины очи и назовись Кондратий - его бы этим же словом и хватило!
- Благодарствуем, мастер. - Мне не хотелось выглядеть в глазах Станислава уж полной свиньёй. - Буду рекомендовать твой салон всем знакомым.
- Казакам? Нет уж, на фиг надо. - Он ещё раз потрогал свой синяк.
- Сколько с меня?
- Два раза.
- Чего два раза?
- Раздевайся, ща узнаешь, - маслено ухмыльнулся он, видя, что я без оружия. - Дело сделано, я своё возьму. А вот Хозяйке потом скажи, пусть за новое зеркало проплатит.
- Да я и сам уплачу. - Недолго думая я сунул руку в карман и высыпал людоеду на ладонь всё, что было: две медные монетки, одну серебряную… упс!
Парикмахер взвыл, бросился на пол, забился в судорогах, с трудом встал и кинулся к столу, ножницами отковыривая прилипшее к вспузырившейся коже серебро.
- Надеюсь, хоть не очень больно? - пятясь задом к дверям, искренне посочувствовал я. - Если что не так, прощения просим!
Но поскольку "спасибо, до свидания, приходите ещё" в ответ не дождался, то пожал плечами и вышел на улицу.
Оба упыря изумлённо уставились на меня, как католики на святого Йоргена.
- Слов нет, слюни одне… Хоро-о-ош! - присвистнул Моня.
- Ага, - поддержал Шлёмка. - И видать, за рожу макияжную сполна рассчитался, вона визажист наш до сих пор в доме воет… Чем ты его, хорунжий?
- Да неважно, - перевёл тему я, стараясь ступать помягче, так, чтоб не осыпаться. - Давайте, что ли, к отцу Григорию заглянем. Давно его в профиль не видал…
- Истинно верующий ты человек, Иловайский, - уважительно признали красавцы-парни. - Как покойничком стал, так всё честь по чести - первым делом в храм помолиться, а потом уж и в кабак заглянуть али с наскоку по бабам…
- Куда?! - не поверил я.
- Ну по девкам, - искренне умиляясь моей непроходимой наивности, заботливо пустился объяснять Моня, улыбаясь мне, как столичный житель родственнику из глухой деревни. - У нас недавно банька новая открылась, так вот там ведьмы неприступные в неглиже по шесть штук в ряд камаринскую танцуют. Такие коленца выделывают порой - скелеты кладбищенские и те краснеют от возбуждения. Последние золотые зубы у себя же вытаскивают, лишь бы подвязку для чулок подсмотреть…
- А тебя туда задаром впустят, - невзирая на мои жестикулируемые протесты, поддержал Шлёма. - Ты ить знаменитость у нас. После того что с самой Хозяйкой уделал, теперь все бабы в округе тебя хотят! И отметь, не на стол, а на столе!
Я горько сплюнул себе под ноги, доигрался… Что ж теперь, гордись казак, такая честь, да?! Особенно с учётом того, что я всех представительниц "прекрасного пола" в Оборотном городе вижу без личин. А со своими собственными личиками они, честно говоря, не такие уж и прекрасные.
Вон слева пробежала стайка юных девиц в облегающих сарафанах - на деле это четыре хромые старухи с нечесаными патлами и зверскими оскалами обрюзгших рож. Или вон статная купчиха на углу, в богатом платье, с шалью на плечах, а под личиной - толстая грымза, лысая как луна и кривая на один глаз. И ещё две красавицы-барыньки, в пышных шёлковых юбках, с веерами и высокими причёсками, так приглядись - а там, по сути, вообще два мускулистых мужика-вампира, абсолютно голые и не прикрытые даже фиговыми листочками. Жуть, да и только! Хотя ведьм в панталонах, задирающих ноги в кабацких танцульках, посмотреть было бы интересно. Буду потом дядюшке рассказывать, а он - материться и завидовать…
- Да это никак сам Иловайский? - поправляя очки, уточнил с балкончика пожилой колдун с пропитым до синевы лицом.
- Нет, не он, просто мертвец похожий, - не сговариваясь, сбрехнули Моня и Шлёма.
- А-а, ну тогда хорошо, - успокоился старичок, прикладываясь к бутылке. - А то ить я уже подумал, что придётся опять со своей старухой драться. Традиция.
- Факт! - опомнились упыри, когда мы отошли в сторонку. - Ить договорились же, как хорунжий в городе, так всем драться положено. Чё делать будем?
- Ну я вроде тут призрака изображаю.
- Да с тебя уж осыпалась половина макияжу! Подвёл Стаська-маньяк. Что, коли узнают тя?
- Тогда-а… нет, если все опять в драку кинутся, я Катеньку под монастырь подведу. Давайте-ка бегом к отцу Григорию, он у вас батюшка ушлый, что-нибудь да придумает.
Братцы-кровопийцы почесали сквозь мнимые кудри реально лысые загривки и, указуя мне путь, припустили первыми. Мы довольно бегло прошли пару кварталов, никто особо не приставал и на общение не нарывался. Хотя побелка и сыпалась с меня на каждом шагу, но несанкционированные драки по пути не возникали. Глупые верили, что я призрак, и не обращали внимания, а умные если и подозревали что-то, то всё одно предпочитали закосить под тупых и с обличениями не встревать.
Нечисть, она ведь тоже разная бывает, и эта новомодная традиция "Увидел хорунжего - лучше сам дай себе в рог!" тоже далеко не всех устраивала. А уж я тем более всё острее ощущал себя ненужным камнем, брошенным в их тихое болото, я же казак, меня как ни кинь, всё равно "плюх!" будет и круги во все стороны…
Это я к тому, что по-тихому исполнить Катенькину просьбу не получилось. И она сама в этом виновата. Нет, я, конечно, тоже, но она больше! Мне так кажется…
- Погодь, казачок, дай дух перевести, - запыхавшись, остановили меня упыри, когда мы пересекали главную площадь с тем самым грозным памятником, меж чьих рогов я отсиживал задницу в прошлый раз. - Вона до храма-то рукой подать. Куда спешим как на пожар…
Это верно, высокий белокаменный собор с высокими куполами переливался золотыми и голубыми красками, но на деле был натуральной грудой каменных блоков самой примитивной обработки, без малейшего изящества и хоть какого-то намёка на архитектурность. Внутри тоже царил дух первобытного примитивизма: алтарь с жабой, каменные плиты с наскоро высеченными барельефами наиболее популярных демонов и бодрый грузинский батюшка, окормляющий паству крепкой чачей да пистолетными выстрелами по пьяному делу…
- Иловайский! Иловайски-ий… тсс! - Я не сразу сообразил что милый моему сердцу Катенькин голосок раздаётся прямо из пасти памятника. - Спасибо, что пришёл! Ты так меня выручаешь, просто… просто ва-а-аще… Потусуйся ещё, запись идёт, всё пучком!
- За тебя и душу рад отдать, звёздочка моя светлая, - ответствовал я, грозно зыркнув на упырей, мигом развесивших уши. - Что ж начальник твой? Как прибыл, всем ли доволен?
- Да кто его разберёт, - неуверенно буркнула Хозяйка. - Скользкий тип, всё себе на уме, так и норовит подчинённым тупую предъяву кинуть. Думаешь, вот вроде ровно всё, суёшь зачётку, а он тебе - на, фигу в масле под нос! И сиди как дура, переписывай все конспекты…
- И впрямь зверь, - ничего не поняв, покивал я. Моня и Шлёма поддержали.
- С утра все нервы вымотал, сейчас из душа выйдет, опять приставать начнёт, - вздохнула моя любовь.
- Из душа - это… из баньки, что ли? - нехорошо щёлкнуло у меня в голове.
- Ну да, вроде того.
- Так он, подлец, наелся, напился, в баньке выпарился, да ещё к тебе приставать смеет?!!
- Иловайский, ты чё, офонарел? Я ж не в этом смысле…
- А в каком?! - Перед моим пылающим взором стояла гордая фигура немолодого мужчины без усов и бороды с неприятной ухмылкой на кривящихся губах, выходящего из "душа" в том же полотенце вокруг чресел, в коем некогда выходила и моя Катенька…
- Ты чё орёшь? Ты чего меня позоришь на всю площадь?! Ты вообще… это… не лезь, куда не просят! Он мне всего лишь научный руководитель, а не… Нет, ну ты точно псих!
- Ты сама сказала, что он к тебе пристаёт!
- Он по работе пристаёт, а тебе до этого какое дело?! - уже в полный голос сорвалась Хозяйка. - Не доводи меня! И так из-за тебя вся научная карьера коту под хвост, в лоток с наполнителем…
- Значит, как барин Соболев приехал, так я и неугоден стал? Хорошо же…
- Так её, Иловайский, - хором заорали Моня и Шлёма, однозначно вставая на мою сторону. - Скока можно этим бабам из нас кровь вёдрами пить?!
- А ну цыц оба, испепелю! - Из ноздрей статуи тонкой струйкой потянулся сизый дымок.
- Так мы и не вмешиваемся, - столь же бодро отскочили от меня добры молодцы, бросаясь наутёк. - Нам-то чё, мы мимо проходили, пивка попить. Не серчай, матушка, продолжай с хорунжим собачиться…
- Да я… я же… нет, ну что за детсад в самом деле?! - уже едва не плача, взмолилась Катерина. - Иловайский, ты куда?
Я махнул рукой и, не оборачиваясь, пошёл к храму.
- Эй, эй… а ну стой! Стой, кому говорю?!
Да хоть кому, мне-то что, не меня же в доме поселили, не меня в баньку направили, не со мной она сегодня весь день проведёт рядком бок о бок у волшебной книги "ноутбук".
- Иловайски-ий, ты… ты дурак, понял?! Глаза б мои тебя не видели-и!
И не увидят, уж не извольте беспокоиться. А что дурак, так за правду спасибо, шапку сниму и в ноги поклонюсь - благодарствуем, урок поняли! Кто, как не дурак, поверит, что я нужен этой красе волоокой с сердцем каменным? Ей работа важна звания научные, труды весомые, отчёты перед руководством, а я…
Я же простой казак, скромного чина, ни наградами, ни подвигами не отмеченный, образования самого случайного, перспектив не имеющий, ничем интересным не отличающийся, - куда уж мне против самого "козла Соболева" переть?! Моя задача попроще - идти в пекло бобиком, Хозяйкиным капризам потакая. Да знал бы дядя Василий Дмитриевич, что его единственный племянник, хорунжий Всевеликого войска донского, в нечистом городе с неведомой радости парикмахеру сдался, мелом обмазался и трупяком на маскараде бегает, мёртвого хорунжего изображает…
Тьфу! Самому противно до тошноты. Вот сейчас припрусь к отцу Григорию и напьюсь у него, как бог свят, напьюсь! Грузины, они без алкоголю не бывают, уж, поди, для кунака не зажмёт бутылочку-другую…
Я быстро взбежал по церковным ступеням и постучал в старую дверь чёрного храма.
- Ай, уходи, да… Никого дома нэт, бичо! - раздражённо раздалось изнутри.
- Это я, отец Григорий!
- Какой "я"? Нэ может быть… - В тот же миг дверь широко распахнулась, и тощий кривоклювый грузинский священник гостеприимно распахнул мне объятия.
- Ай, генацвале! Кто ко мне пришёл! Иловайский, друг, сколька лет, сколька зим… Долго я бродил среди ска-ал, я могилку милой иска-ал…
- Выпить есть? - с порога поинтересовался я.
- Ни для кого нэт! - Он сделал страшное лицо, а потом улыбнулся во весь рот: - Для тебя всэгда есть! Захады, "Сулико" споём, киндзмараули папробуем, у меня сыр есть, хачапури есть, реган, кинза. Мяса немнога… но ты такое нэ будешь.
Ещё бы я у него там на мясо прельстился. Слишком хорошо знаю, из чего (то есть кого!) он шашлыки жарит. Простите, увольте, на каннибализм не ведусь.
Отец Григорий в ритме лезгинки носился из угла в угол, накрывая стол прямо на алтаре. Если нечисть бывает хорошей (а она хорошей не бывает), то вот как раз этот горбоносый священник и был одним из лучших представителей данного богопротивного племени. Меня он пытался убить раза четыре, мою жизнь спасал раз шесть, причём и в тех и в других случаях от всей широты души, искренне считая меня кунаком и братом!
Ну вот такой он человек: накормит, напоит, в беде спасёт, в бою защитит, от врагов своей грудью прикроет, последней рубахой поделится, а при первом же удобном случае… полоснёт, как барана, даргинским кинжалом по горлу и неделю жрать будет, горючими слезами обливаясь. Причём не меня жалея, нет! Будет рыдать от жалости к самому себе: как же, такой шашлык, а кунак "не пришёл", одному есть не то, не празднично, вах…
- Иловайский, генацвале! Зачэм такой пэчальний сидишь, пачему ничего не кушаешь, кито тебя обидел? Мне скажи - я их сначала от церкви атлучу, а потом зарэжу! Своей рукой зарэжу, тока улыбнись, да?
Что я мог ему сказать? Молча опрокинул глиняный стакан красного вина, зажевал кустиком кинзы, потянулся за сыром, но передумал…
- Э-э, я тебя понял, брат. - Щербато улыбнувшись самыми неровными и самыми белыми зубами на свете, отец Григорий своей рукой долил мне до краёв. - Па дэвушке страдаешь, Хозяйку любишь, да? Ай, не красней, не красней так, я тебя нэ выдам… Ничего нэ бойся! Сейчас вино допьём, кинжалы вазьмём в зубы - и во дварец, дэвушку тебе добудем, в ковёр завернём, украдём, как джигиты, да? А будет шуметь сильно - ты её мэшком по голове, у меня есть одын пыльный. Им ещё мой дед мою бабушку…
- Мадло, - по-грузински поблагодарил я. - Но не стоит. Не одна она, у неё там… барин начальствующий… в одном полотенце по дому ходит… Она от его зачётки зависит…
- Ай, зачэм такое гаваришь?! У тебя тоже своя зачётка есть! Чем твоя зачётка хуже?!! Шашку мою бэри - мы ему его зачётку в одын миг отрэжем, да!
Я, конечно, сильно подозревал, что Катенька под этим словом имела в виду что-то иное, совсем не то, что отец Григорий, но такая истовая дружба грузинского священника тоже вызывала уважение. К тому же вино у него было хорошим. Я налил третий стакан и сбивчиво, мешая факты с домыслами, рассказал ему всё. Ну то есть как сильно я её люблю и как страшно ревную…
Хотя, господи боже, ну что я мог ему рассказать? В Оборотном городе, наверное, бешеной собаки не было, которая бы не знала, что у нас с Хозяйкой роман. На деле-то, конечно, дальше пары поцелуев да невинных объятий на кладбище ничего такого толком и не развернулось. Выражаясь нашим языком, Катенька свою девичью честь блюла крепко!
Но ведь именно поэтому меня так изводил факт присутствия постороннего мужчины в её хате. Что ж он, не мог где-то в другом месте остановиться? На постоялом дворе или на съёмных квартирах, нешто обязательно у невинной девицы на выданье, так, что ли?!
Отец Григорий только успевал подливать, а винцо оказалось не таким уж безобидным. В смысле язык не заплетался, а вот ноги слушались… не очень. Батюшка, похлопав меня по плечу, убежал куда-то за новым кувшином, а пока я ждал его, привалившись спиной к алтарю, одной из каменных "икон" вдруг взбрело в голову со мной поболтать. Чему я, по лёгкой нетрезвости, не особо и удивился…
- Иловайский, ты чё творишь? - жалобным женским голоском спросил барельеф святого Люцифера Берберийского.
Я покосился на него, но не ответил. Ну не настолько же я пьян, чтоб с каменными плитами разговаривать…
- Чё, набрался уже с горя? Набра-а-ался-а… И ведь один-единственный раз попросила его как человека: помоги, очень надо, так нет… Чего отворачиваешься, в глаза мне смотри, изменник!
- Катенька? - подозрительно сощурясь, шепнул я.
- Нет, блин, Шарон Стоун из "Основного инстинкта"!
- Здорово дневали, Шарон, - послушно согласился я. - А мне что-то в голосе вашем знакомое привиделось, думал, Катенька это. Но вы её не знаете, а она…
- Иловайский, не тупи, тормоз в лампасах! Я это, я, Катенька, понял? И больше не пей!
- Почему?
- Потому что хороший уже! - рявкнула "икона". - Ты за дверь нос высуни, там же опять народ по твою душу целую демонстрацию устроил! Нет, ну что, так трудно было покойника изобразить? Почему тебе никто не поверил, а?! Щас ещё и этот с проверкой припрётся…
- Кто? - опять ничего не понял я, кроме того что снова кругом виноват.
- Кто, кто… Прыщ в соболевом пальто! Решил выйти, пообщаться с горожанами, прежде чем докладную настрочить. Тебя поближе рассмотреть хочет…
Я пожал плечами и грустно посмотрел на пустой бокал. Отец Григорий задерживался. Интересно, а кто же может гулять по городу в собольей шубе в такое время года? Жарко ведь вроде… Хотя не так уж и интересно… Мне-то что до него? Пусть себе гуляет, а я тут у алтаря в прохладе посижу…
- Меня уволят, точно уволят, - сообщила Люциферова плита убитым Катиным голоском. - И всё из-за тебя! Нет, Илья, ты никогда меня не любил…
Я покосился на барельеф. Может, всё-таки ответить? Нет, нет, нет… Прохор всегда предупреждал: не так страшно, если предметы с тобой разговаривают, страшно, если ты им отвечаешь. А раз я в бесовском храме, то кто со мной тут говорить может? Ясно же, что не ангел небесный! Так что ну его, лучше помолчу…