В камеру постучали, потом в замке со скрипом повернулся ключ, и в дверь прошествовал весьма дородный джентльмен, чей наряд дополняли колпак шеф-повара и кожаный передник. Он нес доверху нагруженную корзину.
– Добр' день, джентльмены, – сказал он. – Я Крафтон, толстяк-подручный из "Летящего Лебедя". Я принес вам ланч.
– Великолепно, – сказал Уилл.
– Пожалуйста, сначала мне, – взмолился Уилл-второй. – Я поем как следует, а вы поделите остальное.
– Нет, поделим по-честному, – возразил Уилл-первый.
– Так и будет по-честному. Я Обещанный. Сперва мне, затем всем остальным.
– Он опять за свое, шеф, – сказал Барри. – Скажи Тиму, пусть даст ему пинка.
Уилл ничего не ответил. Он принял корзину, открыл ее и разделил еду поровну. Крафтон, толстяк-подручный, раскланялся и удалился, не забыв запереть за собой дверь камеры на ключ. Уилл номер два некоторое время все еще сидел в гамаке в позе Наполеона и всем своим видом демонстрировал недовольство. Наконец он соизволил разомкнуть руки и принялся за еду.
– Этот Гуинплен Дхарк – еще тот тип, – с набитым ртом произнес Тим. – Если он и впрямь в сговоре с ведьмами и самим Сатаной, что ему помешает сотворить еще одного вонючего терминатора, пока мы тут болтаем?
– Он действительно в сговоре с Дьяволом, – Уилл-второй дожевал свиной пятачок и приложился к бутылке эля. – Нам всем придет конец. И все из-за тебя. Этот колдун нас всех…
– Если я на что-то гожусь – нет, – перебил Уилл-первый, откупоривая свою бутылку. – Это ему придет конец. Поверь, мне совершенно не хочется погибать.
– Советую ему поверить, – подхватил Тим. – Он знает, что говорит. У нас есть план. Даже два плана. План "А" и план "В". План "А" просто гениален.
– А план "В"?
– Говорю тебе, план "А" – полный отпад, – продолжал Тим. – Мы тебя отсюда вытащим.
– А план "В"? – не отступал Уилл-второй.
– План "А" тебе точно понравится, – ответил Тим.
Уилл номер два осушил свою бутылку и потянулся за второй.
– Кажется, похмелье проходит, – сообщил он. – Закажите еще эля. Чтобы на весь день хватило.
– Сомневаюсь, что судья позволит, – Уилл собирался последовать его примеру, но обнаружил, что Уилл-второй опустошает ту самую бутылку, на которую он нацелился. – Пиво верни, будь добр.
– Не-а, – булькнул его двойник и покачал головой.
– Тим, – попросил Уилл-первый, – стукни его, пожалуйста.
Тим не отказал бы своему единокровному брату в столь скромной просьбе, но в этот момент дверь камеры снова распахнулась. Вот только теперь на пороге стояли два здоровенных констебля. Они поигрывали дубинками, отчего двойной набор ручных и ножных кандалов весьма немелодично позвякивал.
– Пора в путь, ребятки, – объявил один из констеблей. – Палач ждет.
– Ничего, перетопчется, – отозвался Уилл.
ГЛАВА 28
После перерыва на ланч народу в зале суда заметно прибавилось. Представители прессы, которые отличались от остальной публики белоснежными брюками, полосатыми пиджаки и соломенными канотье, столпились на галерее и в дверях. Джентльмены из ВВС все как один в черных утренних костюмах – по правде говоря, довольно мрачных, – уже расставили микрофоны по всему залу и сами примостились кто где, регулируя уровень записи при помощи многочисленных ручек и приставок, в которых было мудрено не запутаться. Заседание почтил своим присутствием поэт-лауреат, явившийся под видом независимого корреспондента. Прибыли местные жители. Их было очень много, и все они собрались здесь в предвкушении грандиозного скандала. Ибо слухи о предстоящем скандале привлекают людей подобно тому, как пламя привлекает мотыльков – и не только мотыльков.
Но в зале суда присутствовал кое-кто еще. Кое-кто еще сидел в первом ряду на галерее для публики. Это были шесть женщин в черном, одетых очень хорошо – можно сказать, даже роскошно, но невероятно исхудалых и осунувшихся.
Потом секретарь суда провозгласил: "Встать, суд идет!", – и все способные стоять встали. Видимо, для того, чтобы судья Давстон мог пробраться к своему месту, никому не отдавив ноги.
– Убирайтесь из моего кресла, черт возьми, – сказал он, обращаясь к шведке-блондиночке из службы погоды, которая появилась здесь просто на всякий случай – потому что так ей посоветовал ее агент. Блондиночка освободила судейское кресло и исчезла под кафедрой – или столом, или конторкой – или как еще назвать предмет, за которым заседает судья.
– И покиньте мой гардероб, – потребовал судья Давстон, который и сам не знал, как называется этот предмет мебели.
Блондиночка быстро удалилась, обдав улыбкой фотографов из прессы.
Судья Давстон уселся в свое кресло. Он выглядел несколько растрепанным и помятым, а на буклях его парика угадывались следы губной помады.
– Всем сесть, – объявил он залу.
Все, кто стоял, потому что мог стоять, и все, кто мог сесть, сели. Судья Давстон с улыбкой оглядел зал суда.
– Ну, примерно на это я и рассчитывал, – сказал он. – Я рад видеть, что столь многие представители прессы почтили нас своим присутствием. Также я рад видеть джентльменов из Британской Радиовещательной Корпорации, – он постучал своим молоточком по микрофону. Один из звукооператоров подскочил, как ужаленный и с истошным воплем сорвал с головы наушники.
– Эй, эй, – произнес судья Давстон с той особой интонацией, которую однажды изберет легендарный ныне (или в те времена) сэр Джимми Сэвилл. – Как насчет порядка, а?
– Ни о чем не беспокойся, – шепнул Тим Уиллу – разумеется, Уиллу номер один, скованному по рукам и ногам. – Оглянуться не успеете, как вам предложат покинуть это место и вы отправитесь гулять по улицам как свободные люди.
– Думаю, пару раз мы оглянемся, – возразил Уилл.
– О да, пару раз. Но не больше. Ну, в лучшем случае это займет пару месяцев.
Защитник Тим Макгрегор приблизился к судейскому месту.
– Я хотел бы перекинуться с вами парой слов, ваша честь, – произнес он.
– А, – откликнулся судья. – Мистер Макгрегор. Я надеялся, что еще с вами… столкнусь.
– Разумеется, я же защитник обвиняемого.
– Вам придется хорошо потрудиться…
– Не сомневаюсь, что так и будет, ваша честь.
– … потому что я, честно говоря, не в восторге оттого, что Фредди Лонсдейл по прозвищу Проигрыватель отстранен от дела.
– Таково желание моего клиента, ваша честь.
– Просто Фредди только что известил меня, что он мой кузен.
– О…
Возможно, Тим собирался еще что-то сказать, но рядом неожиданно материализовался мистер Гуинплен Дхарк.
– Если ваша честь позволит, я хотел бы вызвать первого свидетеля, – произнес он.
– А, мистер Дхарк… Конечно, вызывайте. Полагаю, это какая-нибудь знаменитость?
Тим оглядел мистера Дхарка с головы до пят. Тот буквально источал зло. Зло струилось из пор его кожи. В итоге мистера Дхарка окружала жуткая тьма и не менее жуткий холод.
– Бр-р-р, – произнес судья Давстон. – Будьте любезны, кто-нибудь! Включите обогреватели. И свет зажгите, а то темновато становится.
– Ваша честь, – мистер Дхарк растянул губы в улыбке, обнажив два ряда острых желтых зубов. – Я хотел бы пригласить мастера Мэйкписа Скриббенса.
– Мэйкписа Скриббенса? – переспросил судья. – Сомневаюсь, что я о таком слышал.
– Безусловно слышали, ваша честь. Он местная знаменитость.
Судья Д. покачал головой, и его парик чуть съехал набок.
– Об этом писали во всех газетах, ваша честь. Несомненно, вам доводилось слышать о маленьких детях, потерянных родителями в лесах и джунглях, которые прибивались к волчьим стаям и воспитывались волками? Такие случаи неоднократно имели место в наших колониях.
– Полагаю, доводилось, – ответил судья хорошо поставленным голосом прямо в микрофон. – А также газелями и обезьянами. Вы не о сыночке лорда Грейстока?
– О нет, ваша честь. Семья Мастера Мэйкписа Скриббенса стала жертвой аномального электрического разряда. Это произошло в Брентфорде, прямо у них на огороде. Родителей поразило насмерть. Мастер Мэйкпис, крохотное беспомощное дитя, остался один-одинешенек. И непременно умер бы, но его подобрали улитки. Они выкормили его и воспитали.
Судья Давстон смахнул слезинку.
– Какая трогательная и поучительная история. И этот бедный малютка сможет выступить в качестве свидетеля по данному делу?
– Без сомнения, ваша честь. Он был самым настоящим свидетелем инцидента. И, будучи воспитанным улитками, он окажется идеальным свидетелем. Поскольку не умеет лгать.
Судья Давстон улыбнулся:
– Улитки действительно славятся своей честностью. Как говорили в старину, "чего улитка не знает о честности, того не знает муха о лукавстве"…
– Ваша честь высказывается точно, как никто иной. Может, ваша честь, вы сами в чем-то сродни улиткам?
– Льстец, – проговорил судья.
– Что? – переспросил Уилл номер один.
– Что? – переспросил Уилл номер два.
– Протестую, – сказал Тим Макгрегор.
– Почему? – спросил судья.
– Я не вполне уверен, – объяснил Тим, – но мне не нравится эта история о воспитаннике улиток.
– О-о-о-о-о! – выдохнули все присутствующие. Включая представителей прессы, джентльменов с ВВС и шведку-блондинку из службы погоды. Правда, блондинка сказала скорее "О-ох", потому что запрокинула при этом голову.
– В чем дело? – удивился Тим.
– Улитки имеют репутацию правдивых созданий, – пояснил судья. – Вы в этом усомнились. И тем самым ступили на скользкую почву.
– Протест снят, – ответил Тим. – Более того, приветствую свидетеля обвинения. Пусть внесут этого слизнячка.
– О-о-о-о-о-о! – разом произнесли все присутствующие.
– Оу!!! – воскликнула шведка-блондиночка и шлепнула репортера, который только что шлепнул ее по задничке.
– А теперь что? – спросил Тим. – По какому случаю это всеобщее "о-о-о-о"?
– Он прикован к инвалидному креслу, – произнес мистер Гуинплен Дхарк. – Ваше замечание было слегка нетактичным.
– Но, – возразил Тим, – но…
– Вызывается мастер Мэйкпис Скриббенс, – объявил судья.
– Вызывается мистер Маркиз Рыббинс, – подхватил секретарь суда, у которого был волдырь в левом ухе.
– Вызывается миссис Марица Улыбица! – крикнул судебный исполнитель, который стоял у дверей. На копчике у судебного исполнителя была бородавка, и он пытался избавиться от нее при помощи иглоукалывания.
– Вызывают оккупантов с межпланетного судна, – провозгласил в коридоре констебль, внуку которого предстояло прославиться песнями, написанными для "Карпентерс".
И вот отверзлись двери,
Притих огромный зал,
В давящей атмосфере
Гремел сердец металл.
И некто жутким скрипом
Потряс всеобщий слух.
Все ближе, ближе, ближе.
Химера? Зверь? Иль дух?
– Не следовало говорить об этом стихами, – заметил звукорежиссер ВВС.
– Но я поэт-лауреат, – возразил поэт-лауреат. – Стихи мои – это мой хлеб насущный.
– Простите, – уступил звукорежиссер. – Прошу вас, продолжайте.
– Не могу. Муза пропала.
– Может, вы ее в другом килте оставили? – предположил звукорежиссер.
– Пойду взгляну, – согласился поэт-лауреат, известный также как Великий Макгонагалл.
В это время в зале суда появился мастер Мэйкпис Скриббенс, Брентфордский Мальчик-улитка.
Сначала все взгляды обратились к двери. Потом почти все в ужасе отвели глаза. Но многие из тех, кто отвел глаза, снова устремили их на Мальчика-улитку. Ибо что такого в том, чтобы просто взглянуть? В конце концов, не каждый день можно увидеть мальчика, которого вырастили улитки.
– Надеюсь, это зрелище будет достойно внимания, – сказал судья Давстон. – Такой накал страстей…
– Не сомневайтесь, – ответил мистер Гуинплен Дхарк, – я все-таки королевский адвокат.
Инвалидное кресло катила няня. Это была хорошенькая молодая женщина с ясными глазками и розовыми щечками, ее звали мисс Поппинс.
Подопечный мисс Поппинс, сидящий в инвалидном кресле, не мог похвастаться ни ясными глазками, ни розовыми щечками. Почти все его тельце было скрыто одеялом. Но и одеяло не могло скрыть того, что тельце Мальчика-улитки комковатое и бесформенное. Для головы же и того немногого, что оставалось на виду, скорее подходили эпитеты "пухлое", "раздутое" и тому подобные. Глаза терялись в складках бледной плоти, от лысого черепа попахивало чем-то похожим на плесень. За колесами тянулись две полоски слизи.
– Мистер Маркиз Рыббинс, – провозгласил секретарь, – будьте любезны, займите место свидетеля.
Губы Брентфордского Мальчика-улитки – две бесформенных кожаных складки – шевельнулись, словно он пытался произнести что-то членораздельное. Ясно, что это бы ему не удалось.
– Похоже, нам предстоит повеселиться, – шепнул Уилл Тиму.
– У нас большие проблемы, шеф, – предупредил Барри.
– Тебе охота подурачиться, Барри?
– Именно так, шеф.
– Тогда зачем ты это сказал?
– Потому что я годами не говорил ни слова. Да какое годами – веками! И тут появляется какой-то человек-моллюск и сразу оказывается в центре внимания. Мне это совершенно не нравится.
– Вы можете занять место свидетеля? – спросил судья Давстон, обращаясь к Брентфордскому Мальчику-улитке.
– Пш-ш-ш, – прошелестели раздутые губы Мальчика-улитки. – Пиш-ш, паш-ш, пош-ш.
– Он желает, – объявил мистер Гуинплен Дхарк. – Я помогу ему. Мисс Поппинс, с вашей помощью…
– Сверхаккуратно и сверхосторожно, – сказала мисс Поппинс.
Вдвоем они извлекли мальчика из инвалидного кресла и перенесли в кресло свидетеля.
– Пш-ш-ш, – сказал Мальчик-улитка.
– Мое почтение, – ответил мистер Дхарк.
– Пусть свидетель принесет присягу, – объявил судья Давстон, обмахиваясь молотком. – От него довольно неприятно пахнет, так что давайте побыстрее.
– О нет, – мистер Дхарк попятился, не сводя глаз с Библии, которая лежала на свидетельском месте, и наступил на ногу кому-то из зрителей. – Он не может присягать на Библии, поскольку не имеет представления о христианстве. Правда, монахини святой Салли-с-Маленькой-Попкой не жалеют сил, чтобы наставить его на путь истинный. Но он может присягнуть только на ящике с солью.
– С солью? – изумленно переспросил судья.
– Улитки боятся соли, – пояснил советник обвинения. – Как равно и слизни. Сами знаете, что происходит со слизнями, когда бедняки их засаливают.
– С-скфэшш, – добавил Брентфордский Мальчик-улитка.
– Ах да, – согласился судья. – Ужасно… Хорошо, пусть он присягнет на соли. Не потому, что иначе нельзя, но для протокола присяга необходимо. Вас никто не желает оскорбить, мистер Скриббенс. Лично меня частенько тянет на соленое. Более того, я даже питаю к соли определенную слабость. Особенно если с треской и картошкой ломтиками…
– Вот-вот, – подхватил мистер Гуинплен Дхарк, облизнув губы раздвоенным языком. – И уксуса побольше.
– О да, как же без уксуса?
– Уксусом пропитали губку, – продолжал мистер Дхарк, – и поднесли Иисусу, когда он был распят и просил пить.
– Не думаю, что это имеет отношение к делу, – заметил судья Давстон.
– Вы совершенно правы, – согласился мистер Дхарк. – Просто мне нравится об этом думать.
– И соуса тоже, – подсказал секретарь.
– Соуса? – переспросил судья.
– Соуса для рагу, ваша честь. Его можно подавать к треске и картошке соломкой. Нет ничего лучше.
– Вы совершенно правы. Жаль, что ланч только что закончился. Предлагаю позже потрескать трески с картошкой.
– И с маринованным луком, – секретарь вынес церемониальный ящик с солью, который держали специально для таких случаев. Свидетель вздрогнул и отпрянул.
– Он до смерти боится соли, – заметил мистер Гуинплен Дхарк.
– Зато обожает латук, – мисс Поппинс загородила собой своего подопечного.
– Прошу вас, помогите свидетелю произнести присягу, – обратился судья к секретарю.
– Разумеется, ваша честь. Не соизволит ли свидетель поднять правую руку?
Мисс Поппинс подняла правую руку свидетеля.
– Повторяйте за мной, – сказал секретарь. – Я клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды, и да поможет это мне. Или пусть меня засолят, приправят чесноком, слегка обжарят на сковороде и подадут под голландским соусом с большим количеством зеленого салата.
– Пош-ш-ш, – ответил свидетель.
– Он клянется, – сказал мистер Гуинплен Дхарк.
– Протестую, – произнес Тим Макгрегор.
– А на этот раз почему? – спросил судья.
– Потому что ясно, к чему все идет. Свидетель издает нечленораздельные звуки, а обвинитель истолковывает их как ему заблагорассудится.
– Вам это несвойственно, не так ли? – спросил судья обвинителя.
– Я хозяин моему слову, ваша честь.
– Двусмысленное заявление, – сказал Тим.
– Пош-ш-ш, – снова произнес свидетель.
– Вы правы, – проговорил судья. – Я сам хотел это сказать.
– Что? – спросил Тим.
– Я сам хотел это сказать, – повторил Уилл.
Мистер Гуинплен Дхарк направился к свидетельскому креслу.
– Оу! Ух! Ох! – восклицали по очереди все, кто оказывался у него на пути.
– Вы мастер Мэйкпис Скриббенс, проживаете на Мэйф-кинг-авеню, 9, в Брентфорде? – спросил мистер Дхарк.
– Пош-ш-ш, – ответил Мальчик-улитка.
– И были свидетелем ссоры, которая произошла прошлым вечером в пивной "Руки Орлока", что находится на Грин-Дрэгон-лейн в Брентфорде?
– Пш-ш-ш-ш, – произнес Брентфордский Мальчик-улитка, выпустив что-то похожее на слюну.