– Побежал я, – такая вот форма доклада.
– Хамыц.
– Да.
– Контроль.
А теперь можно и Уллахафи заняться. А то извелся он уже. Раньше-то он считал, что находится почти в безопасности, потому как является единственным источником информации, но мы ему продемонстрировали, что незаменимых у нас нет, и без него будет, может, и хуже, но терпимо.
Посмотрел я на него по-отечески.
– Говори, Уллахафи. Хорошо и правильно говори.
Он набрал в грудь воздух с таким решительным и честным выражением лица, что я сразу понял – сейчас соврет, и решил, что пора менять тактику. Похоже, я чересчур вжился в образ излишне прямолинейного военнослужащего и едва не попал под раздачу слонов и пряников.
– А ты вообще, откуда столько про город знаешь? Историей, что ли занимаешься? – сбил я наступательный порыв студента. От комплимента он сразу застеснялся. А я развивал наступление. – И дипломный проект по скульптурам. Интересно, наверное. Ты что же про все скульптуры во дворце знаешь? – продемонстрировал я интерес.
К чести Уллахафи врать он мне, темному, не стал, и как человек образованный просветить все же согласился.
– Про все скульптуры в этом дворце знать невозможно. Ты даже представить себе не можешь, как долго собиралась эта коллекция. И как много здесь скульптур.
– А ты знаешь? – подначил я его.
– Да. Собиралась она с того самого момента, как Первый Император взял столицу Степи. Первые экземпляры своей коллекции он приобрел именно там. Так что считай сам, – вернул он мне колкость. – Всего же их только в залах, открытых для просмотра, четыре тысячи четыреста сорок четыре. Сколько в покоях Высокой Семьи – неизвестно, сколько в покоях придворных семей – неизвестно, сколько в покоях Лордов – неизвестно, сколько в Хранилищах Зимнего Великолепного – неизвестно. И, что характерно, экспозиция частенько меняется. И не делай больших глаз, достойный. Как уже говорил я тебе, судьба студиозуса извилиста. В дни недородов водил я по залам гостей столицы и делился с ними своими скудными знаниями.
– Скудными? – усмехнулся я.
– Поверь уж мне, если бы тебе посчастливилось поговорить с кем-либо из моих учителей, ты согласился бы с моей оценкой. Однако, знаний моих хватало, чтобы поразить воображение гостей и удовлетворить их интерес настолько, что они щедро делились с бедным студиозусом. Ведь ищущему знаний всякий – да поможет.
И потому я хорошо знаю Дворец, естественно, ту часть его, что для обозрения открыта. В покои заглядывать мне не приходилось. Вот здесь, например, не был. Сюда не то, чтобы не пускают. Сюда ходить не принято.
– И не охраняют? – быстро спросил я.
– Необходимости нет. Традиция.
– А где это? Территориально.
И получил острый взгляд из-под ресниц.
– Ты бывал во Дворце?
– Не первый год живу я в Столице и не посетить Дворец...
– Я ведь говорил: это павильон Ариты-утопленницы. Хотя, прости, я не прав, немногие знают эту историю. Ты ведь был Кунсткамере?
– Не раз.
– И конечно, посетил Залы заморских клинков?
– Конечно.
– И не упустил возможности полюбоваться зрелищем заката над Стримом?
В ответ я просто улыбнулся. Сам-то я, конечно, не любовался, а вот Саин, похоже, не отвергал прекрасного и величественное зрелище это любил.
– Так вот, шагах в трехстах от Залов ты, скорее всего, видел купу деревьев?
И Саин подтвердил, что действительно видел.
– И купол среди них? – медленно добавил я, как будто вспоминая.
– Да это он. Мы здесь, – округло повел он рукой. – Это и есть павильон Ариты-утопленницы.
– Прелестно, все это просто прелестно, но как мы планируем отсюда выбираться? – задал я со своей точки зрения совершенно резонный вопрос.
– А зачем отсюда выбираться? – почти в один голос выразили недоумение Уллахафи и Саин, вогнав меня в полный логический ступор. И сразу все прояснили. – Здесь всего пятьсот шагов до Кунсткамеры. И сейчас она не охраняется.
– Почему?
– Серебряные Плечи ушли. А только они знали всю территорию досконально. И знание их родовое. Ведь это их предки строили Зимний Дворец.
В голове моей стала складываться более или менее ясная картина ситуации.
– Очень интересно, – задумался я.
Нет, не подумайте, я отнюдь не собирался вступать в ряды работников ножа и топора, просто... Не просто ведь так беседовал я с наставником нашим Тивасом Идонговичем. И в Столицу мы собирались отнюдь не в связи с наличием архитектурных интересов. Здесь предметом интереса был именно центр связи Великого, ну, а так же носимый коммуникатор, близнец того, что лично меня сюда и доставил. И следуя принципам совершенно линейной логики, мог отправить обратно. Центр связи был расположен в покоях Тиваса, находящихся в Кунсткамере.
– Проведешь нас, – сообщил я Уллахафи.
– Что, интерес есть? – Блеснули алчностью его глаза.
– У тебя свой, у нас свой.
– А дальше?
– Ты берешь свое, мы свое.
– Идет.
Глава 13
В сам Дворец мы просочились совершенно незамеченными. Не знаю уж кого больше благодарить. То ли Уллахафи, то ли какого-нибудь местного божка удачи. А впрочем, можно поблагодарить и обоих вместе. Ничего от меня не отвалится.
Не знаю, какими уж высокими размышлениями руководствовался местный начальник службы безпеки, но Кунсткамера действительно не охранялась. Точно так же, как не патрулировался и участок между приютившим нас павильоном и самой этой Кунсткамерой. Странно, но факт.
В здании мы разделились, договорившись встретиться несколько позже. У нас были несколько разные интересы. Шипасы во главе с пылким студентом планировали как можно ближе познакомиться с теми редкостями, подозреваю, дорогостоящими, которые хранило в себе это собрание, пополнявшееся несколькими поколениями императоров, а в последние годы и добрым нашим другом Тивасом. А вот вектор наших интересов был несколько более экзотичным. Не зря я в предыдущий вечер Тиваса турзучил. Что де? Да как? В общих чертах, он мне, конечно, все и так рассказывал, но приговаривал: знает де все, что необходимо, мой душка Саин, и в крайнем случае сведениями он со мной всегда поделится. Но тот молчал, как партизан на допросе. Да и вообще информацию мне предоставлял только в самых крайних случаях. Недолюбливал он меня, кажется. Я его понимал.
И именно поэтому, справедливо заметив, что мы уже в Столице, попросил искомую информацию мне подкинуть. Если вы помните, в начале нашего повествования уже говорилось, что резиденция Великого Мага и Колдуна расположена как раз во Дворце. Вот в этом самом. Ну, а секретные комнатки свои он и спрятал в месте душевного своего отдохновения. Где же еще ученому работать? Конечно, к сокровищам своим поближе. Так что оборудовал наш Тивас себе рабочий кабинет прямо в цокольном этаже остро любимой им Кунсткамеры, периодически там же и ночуя, правда, нечасто, очень уж коллеги по службе язвили. Но к странностям человека ученого относились с пониманием. Да и попробуй такого не понять. Навредить ведь может. Вот в этот самый кабинет путь наш и лежал. Союзников своих временных мы добром предупредили за нами не следить. Во избежание, так сказать. К рекомендациям нашим они, похоже, прислушались.
Пока мы бесшумно скользили по тщательно натертым паркетным полам, я все пытался просчитать, насколько велики шансы, что все это тщательно подготовленная для нас, убогих, ловушка. Не очень высокие шансы получались. Чересчур сложная многоходовка вырисовывалась. Да еще и с кучей всяких допусков. Умница Уллахафи мог сдать нас властям, совсем не рискуя жизнью, еще там, в гостинице. Да и в какой многоходовке можно учесть обилие той мерзости, что гонялась за нами по подземельям? Ну, а то, что в кабинете нас, да и вообще любых незваных гостей кто-то ждал, это вот допустить было можно. Но к такому развороту событий мы более-менее подготовились. Да и не жадные мы. Там не подставке из рога носорога лежит ожерелье каменное. Близнец того самого, что Тивасу степные повредили. Вот оно и является единственной целью нашего визита. Сугубо сомневаюсь, что будет Сергей Идонгович такому подарку не рад. Но взять ожерелье непросто. Целый ряд действий совершить надо. Каких, это мне вождь и учитель разъяснил. И слова, какие при этом говорить надо, тоже сказал. А без слов и без действий к фатальным последствия несанкционированная экспроприация привести может. Экспроприатора, натурально.
Вокруг, конечно, присутствовала красота невероятная, но по понятным причинам серьезному и вдумчивому изучению все эти редкости и красивости подвергнуть мы не могли. Домой хотелось. В смысле, не в гостиницу, а совсем домой. И поскольку возможность средством перемещения обзавестись становилась реальной, на красивости мы внимания не обращали. Хотя, возможно, и зря. Дома тоже жить надо.
Никак не могу вспомнить, как тот фильм назывался. Пронзительно грустный фильм. Там один еврейский мальчик в университет поехал поступать. Во Львов. Из какого-то маленького местечка. А в этот самый день красавицу Польшу русские с немцами и поделили. Деталей не помню, но пришлось парню домой практически через весь свет добираться. Пережил всего много, в войнах участвовал, наград получил предостаточно. И когда его спрашивали, отчего это он отважный такой, отвечал одной и той же фразой:
– Я просто еду к маме.
Домой он вернулся. Лет через пятнадцать. Такая вот грустная история. Сейчас об этом не принято вспоминать, но Героев Советского Союза во время Великой Отечественной на душу населения больше всего оказалось среди евреев.
Мы хотели попасть домой вовремя. И потому тихонько пробирались по территориям, заставленным немыслимыми сокровищами, не делая в их сторону никаких поползновений, потому что предполагаемый приз был значительно весомее. Императоры, наверное, слыли добрыми ребятами или местному криминалитету не приходило в голову поднимать руку на августейшее имущество, но никаких следов сигнализации и, более того, человеконенавистнических ловушек мы не обнаружили и к дверям Тивасова кабинета добрались вполне благополучно. Сергей Идонгович предметам грубого материального мира доверял несильно, и поэтому дверь его реагировала на несложную, но не имевшую отношения к этому времени фонему, воспроизвести случайно которую местный человек мог с вероятностью один к миллиону. Мною же словечко было благополучно выучено, и я его не менее благополучно произнес, на что дверь гостеприимно отворилась. Свет в покоях зажегся без всякого нашего участия. Беспокоиться, что это может встревожить кого-либо снаружи, не стоило – окна оказались задернуты плотными богатыми портьерами. Золота на их украшение ушло много.
Некоторые утверждают, что по помещению можно нарисовать психологический портрет человека, в месте этом обитающего. Признаюсь, приблизительно так я его рабочее место и представлял. Очень, очень гармонично. Очень, очень богато. Очень, очень гламурненько. Очень, очень упорядочено. Даже богато, ну, очень богато переплетенные книги на полках из драгоценного слоистого падуба стояли не просто по алфавиту, но и были отделены друг от друга литерами, каждая из которых тоже представляла собой произведение искусства. И все вот это – книги, невысокие уютные кресла, широкие диваны, несколько столов, заставленных аккуратными стопками книг, конторка для чтения стоя (а над ней, кроме всего прочего, реяло перо какой-то явно экзотической птицы) пребывало в том самом необъяснимом равновесии, обычно называемом уютом. В какой-то момент вдруг показалось, что сейчас распахнется дверь, войдет Тивас, покритикует опять за что-нибудь... Кстати, о дверях. Вот за ней, как раз в следующей комнате, и находилась цель нашего рискованного предприятия. Эта дверь, в отличие от предыдущей, была вроде бы и без секрета, но в целях проведения всего комплекса мер по дезактивации сюрпризов ручку на ней следовало повернуть не один, а два раза. Всю систему мер я описывать не буду, помните "Болтун – находка для шпиона", но ушло на эти развлечения минут десять – серьезно Тивас относился к мерам безопасности – пока красноватое свечение вокруг этой вешалки заискрило и сошло на нет.
В первую очередь я облегченно вздохнул. Получилось. Очень длинная и сложная последовательность, боялся сбиться.
Огляделся. Это уже считалось чем-то вроде мастерской. Именно мастерской. Никаких тебе дымящихся реторт с разноцветной жидкостью. Все чистенько и аккуратненько. У каждого инструмента свое место. А инструментов тут имелось великое множество.
Во избежание неприятностей разглядывать я их не стал, время поджимало. Взял ожерелье и двинул на выход. У дверей ко мне присоединились мои компатриоты, они предусмотрительно в мастерскую заходить не стали.
– Самый старший, а как эту дверь обратно закрыть, ты знаешь? – восхищенно глядя на меня, спросил Баргул. На него мои колдовские экзерсисы неизгладимое впечатление произвели.
– Это неинтересно. Интересно, откуда он знает, как ее открыть? – и, совершив изящный пируэт, выход нам заслонила симпатичная такая женщина. Правда, очень симпатичная. Лицо интеллигентное. Чистое. Простое. Скандинавское. Черты лица правильные. Очки на носу. Гладко зачесанные русые волосы в косу собраны. На косе вместо бантика полумесяц заточенный. Коса на груди лежит. Грудь красивая. Высокая. Серебристым панцирем облитая. Да и вообще фигура у женщины красивая. Те самые, наверное, девяносто – шестьдесят – девяносто. Где-то на метр восемьдесят пять. Панцирь опять же интересный, больше подчеркивает, чем укрывает. Основным положительным моментом этой встречи явилось то, что мы узнали, какие женщины нравятся Баргулу. Увидев эту валькирию, он просто впал в ступор.
– Я спросила, – напомнила валькирия по прошествии некоторого времени, проведенного в полном молчании.
– И почему я должен отвечать? – попытался вступить я в дискуссию, но не учел, что в беседе с дамой беседу ведет именно дама.
Совершенно нездешним жестом она поправила очки, потом дико гикнула, причем так, что меня, например, шатнуло назад акустическим ударом, сорвала с пояса два небольших обруча, это уже в прыжке, а он прямо на стенке завершился. И вот по этой стенке в атаку на нас и побежала.
В первую очередь досталось Баргулу. Пока дитя степей с восторгом смотрело на свой эротический оптимум, оптимум этот тюкнул его прямо в темя одним из обручей, переведя тем самым из состояния ступора в состояние нокаута. Затем, крутанувшись вокруг своей оси, ту же операцию барышня собралась проделать и с Хамыцем. Но того, как видно берегла любовь, и от удара обручем, который мог снести ему полчерепа, он ухитрился уклониться, едва не уложившись в шпагат. Потом дама побежала ко мне. По стенке побежала. С нее она так и не спустилась. Зена, блин!
– Беогард! – громко проорал я имя секретаря Тиваса. Его тоже он мне сказал, только опять забыл, предупредить, что секретарь тот – не бумажный червь, а полная энтузиазма Зена местного разлива. Хотя что-то он про почтенную даму и говорил. Да, орал я не просто так, а уклоняясь, потому что девушка прыгала мне в тот момент ногами в грудь. И уклонившись, весьма успешно пнул ее по попке. Без всякой эротической насыщенности. Драка у нас была, понимаете ли. Пинок фатальных последствий не имел. Так, скорость только придал, и, совершив изящный пируэт, дама развернулась в нашу сторону опять, приняв стойку, при этом один из обручей смотрел ободом прямо на нас, а второй был занесен за голову. То ли бросит, то ли треснет. Серые глазищи сквозь льдинки стекол сердито уставились на меня. А она, правда, не такая уж и молодая, лет сорок пять, но физическая форма!
– Откуда ты знаешь мое родовое имя?
– Оттуда же, откуда знаю, как входить в мастерскую.
По слухам, у нас там, дома, скандинавские женщины тоже очень быстры на решения. Миг – и обручи на поясе.
– Так значит, это правда, – задумчиво так. – Он ведь ни разу не назвал меня по имени. И сюда почти не ходит, – совсем тихо. И как будто вспомнила о нас:
– Мой господин жив?
Я утвердительно склонил голову.
– Он в безопасности?
Еще один кивок.
– Передай, что Ледяная Дева и сестры ее верны ему, – и почти строевым шагом попыталась скрыться с места происшествия.
– Извини, пожалуйста, а нельзя ли поподробнее? – а то ведь, ну, на самом деле все как-то уж лаконично. Не индейцы же мы, право слово.
Барышня, к моему облегчению, развернулась и сразу драться не полезла. Возможно, мне, конечно, показалось, но в суровых нордических глазах блеснули слезы. Или это стекла сыграли. Но, не смотря на некоторое проявление чувств, информацию мы получили подробнейшую. Не прост, ох, не прост, оказался Сергей свет Идонгович. Был у него, как водится, гоард – а как же без него среди всех этих интриг существовать? – и не простой. Личным повелением Блистательного Дома разрешено ему было среди Ледяных Дев тот гоард навербовать, тех самых, что по коронному договору лишь ему и служить право и имеют. Прошу заметить, не свою охрану дал ему Император. Самому навербовать позволил. Соответственно Девы и верность свою ему подарили. Причем ни о каких вольностях речи идти не могло. Девы означенные высоким моральным обликом славились. Это кроме иных достоинств. В том числе и тактико-технических. Очень, в общем, надежная охрана была у духовного нашего лидера. И работой своей эта охрана весьма гордилась. Но вот совсем недавно... ну, дальше вы понимаете. Естественно, странное отношение к элитному подразделению со стороны принципала вызвало со стороны этого подразделения некоторое непонимание. Но уровень дисциплины отвечал самым высоким требованиям, и, естественно, лобовых вопросов не последовало. Однако непонимание присутствовало и, более того, прогрессировало, потому что руководство не только избегало пользоваться услугами проверенной охраны, но и задействовало ее для реализации функций, ей не присущих. Так, например, сегодня большая часть этих валькирий была придана улаганам – слово это она произнесла с презрением – для проведения какой-то облавы. При этом барышня крайне пренебрежительно сморщила очаровательный носик. И практически сразу очаровательная хранительница секретного кабинета предложила нам другой путь эвакуации, а совсем не тот, которым мы сюда прибыли. Как мило, правда? Оказывается, это небесное создание проследило весь наш путь до кабинета из скромных соображений выяснения цели нашего несанкционированного проникновения на охраняемую территорию.
При этих словах пришедший в себя Баргул, продолжавший, не отрываясь, любовался своим эротическим оптимумом – даже критика по макушке не смогла сбить его с лирического настроя – густо покраснел. Я краснеть не стал, но порадовался своей прозорливости и нежеланию штурмовать дворец с одной стороны и тому, что у нас в этом дворце появились такие симпатичные союзники. Ну и опасные. Для врагов. Мы-то хорошие.