С подачи Полянского Данилов попытался устроить нечто вроде романтического домашнего ужина. Цветы, бутылка марочного портвейна, телятина с грибами, любимые Еленой миндальные пирожные. Он уже тысячу лет не готовил ничего сложнее яичницы или жареной картошки, но кулинарные навыки сохранились - блюдо удалось на славу.
Елена обрадовалась: лучилась дружелюбием, шутила, хвалила телятину, съела все пирожные и вообще на несколько часов стала такой, как прежде. Даже сказала:
- Вова, ты делаешь просто феерические успехи!
Обрадованный Данилов решил, что при следующей встрече подарит Полянскому бутылку хорошего вина, но поспешил. Когда позже, в постели, окрыленный успехом, он попробовал обнять Елену, то получил отказ в самой категоричной форме. Не было никакого встречного порыва, никаких ответных прикосновений, никаких поцелуев. Елена чуть раздраженным тоном попросила: "Не надо", отвернулась и практически сразу заснула. Вот этот моментальный уход в сон и обидел Данилова больше всего. В нем явственно читалось: "Давай останемся друзьями", - и проглядывало полное отсутствие интереса к Данилову как к мужчине.
Полянский остался без бутылки. До четырех часов утра Владимир ворочался, скрипя зубами и подавлял в себе два чувства: сильнейшее раздражение, переходящее в бешенство, и желание упиться в стельку. Характер не подвел, помог справиться и с тем, и с другим. В конце концов Данилов заснул и проспал до половины седьмого беспокойным томительным сном, оставляющим после себя одну лишь головную боль.
По дороге на воскресное дежурство в фитнес-центре Данилов поразмыслил и, несмотря на некоторое внутреннее сопротивление, пришел к выводу: у него все же есть соперник. Чем еще объяснить подобную холодность Елены и все это полугодовое воздержание?
Проблемы со здоровьем отпадали - Елена не стала бы делать из них тайны. Все-таки они оба были врачами.
Также отпадали ежемесячные женские проблемы: они не длятся полгода. В критические дни Елена никогда не пила алкогольных напитков, они вызывали у нее приступы мигрени. А тут спокойно пила портвейн, была весела, сверкала глазами, но до своего соблазнительного тела не допустила. Что еще можно было подумать?..
Данилов нашел единственное разумное объяснение поведению жены. Видимо, она не смогла до конца разобраться в своих чувствах к любовнику или в его чувствах к себе и теперь тянула время, не желая спешить. Елена всегда была практичной. "А что есть практичность, как не расчетливость, правильно приложенная к окружающей обстановке? - распалял себя Владимир. - О, эта женщина знает, чего она хочет и умеет добиваться своего… Она далеко пойдет, и пост главного врача столичной "скорой помощи" станет всего лишь одной из вех ее карьерного роста. Вольдемар! - торжественно воззвал к себе Данилов. - С этой минуты ты берешься за ум и обещаешь самому себе больше не страдать несбыточными надеждами! Долой иллюзии, они только иссушают душу!
Тебе пора сваливать. И поскорее".
Поскорее не получилось. Правила приличия, заведенные в семье, требовали перед переездом объяснить матери свои намерения, а также их причины. Данилов договорился со Снежаной, чтобы та подменила его в один из вечеров; но днем раньше его мать угораздило попасть в больницу. Ничего страшного не случилось - это была лишь нестабильная стенокардия на фоне гипертонического криза, вызванного очередной нервотрепкой в школе. Светлана Викторовна пролежала в реанимации три дня, после чего выписалась домой по собственному желанию, сказав докторам, что дома и стены помогают:
"Какая разница, где пить таблетки, особенно если кардиограмма не ухудшается?"
Болезнь матери вынудила Данилова отложить переезд до тех пор, пока та не оклемается настолько, чтобы выйти на работу. Сам факт возвращения сына под родную крышу Светлану Викторовну вряд ли расстроил бы, но она могла начать переживать, сочувствуя Данилову, а это могло обернуться новой госпитализацией. Выйдет на работу - значит, чувствует себя нормально. К тому же занятость всегда отвлекает от дурных мыслей и переживаний.
Перенеся срок расставания, Данилов подумал о том, что съезжать незадолго до восьмого марта будет не очень тактично. Лучше дать возможность обеим женщинам встретить праздник в привычной обстановке. Уехать можно было и девятого, окончательно и навсегда, сохранив с Еленой дружеские отношения. Не исключено, что один-два раза в год они станут встречаться как старые друзья и болтать обо всяких пустяках. А может, и не станут, ограничившись телефонными поздравлениями в день рождения и на Новый год. Впрочем, тогда им уже будет все равно.
Сам Данилов ни о чем не жалел. "Такое случается, ничего не поделаешь. Главное - сознавать, что ты сделал все, что мог. А страдать по тому, что от тебя не зависит, попросту глупо. И вообще, все, что ни делается - все к лучшему, хоть поначалу может казаться иначе. Сейчас главное, прийти в норму, восстановить силы и начать искать в жизни новые радости", - думал он. Владимир был уверен, что скоро дела его пойдут на лад и к нему вернется не только бодрость, но и привычное желание радоваться жизни. "Время и спокойствие - лучшие лекари, - размышлял он. - Один разрыв с Еленой я пережил, переживу и второй. В качестве приза за свою стойкость, наверное, получу иммунитет к расставаниям с женщинами. Это весьма полезное качество непременно пригодится в дальнейшей жизни. Все к лучшему, осталось немного, чтобы окончательно убедиться в этом…"
На очередном занятии Ерофеев рассмешил студентов так, что напрочь отбил у них желание слушать об изменении клапанов сердца при различных заболеваниях.
- Вчера Георгий Владимирович рассказал анекдот из жизни, - Ерофеев сдернул с лица очки, подышал на стекла и стал протирать их носовым платком. - В одном из районов Тверской области заведующий патологоанатомическим отделением обзавелся книгой учета в твердом переплете, обозвал ее "Журналом учета оплаченных свидетельств" и в течение трех лет - да-да, целых трех лет! - получал за каждое выданное свидетельство о смерти по полторы тысячи рублей, взяв выдачу в свои руки!
Как оно вам?
- А когда он в отпуск уходил - свидетельства выдавались бесплатно? - спросил Илья.
- Не думаю, - Ерофеев надел очки и принялся складывать из носового платка нечто вроде цветка. - Скорее всего передавал журнал исполняющему обязанности, должна же быть преемственность.
- И что - никто не жаловался? - не поверила Алена.
- Представьте себе - нет. Все верили. Тем более что он просил расписаться в журнале. Все было обставлено достоверно. А на фоне всех похоронных расходов полторы тысячи не воспринимаются значимой суммой.
- И агенты не обратили внимания? - продолжила допытываться Алена.
- Маленький город, я вас умоляю, - всплеснул руками Ерофеев. - Если там и есть похоронные агенты, то это или родственники заведующего патанатомией, или его друзья. Ну, на худой конец соседи. Короче говоря - все свои. Опять же - не забывайте про роспись в журнале. Такие достоверные детали убеждают не хуже клятв на Библии, а то и лучше.
Ерофеев вскинул левую руку и посмотрел на часы.
- Ладно, с клапанами мы разобрались, так что расскажу вам недавний случай очень ловкого мошенничества. Из первых, так сказать, уст - от моей родной сестры.
Платок был убран в карман, беспокойные руки Ерофеева занялись карандашом.
- Сестра у меня дерматовенеролог, она работает в отделении медицинских осмотров кожно-венерологического диспансера. Около месяца назад вскоре после начала утреннего приема подвалила куча народу, люди же обычно идут не равномерно, а волнами. День - пусто, второй - густо. Сидит, значит, сестра на приеме - трудится в поте лица, а медсестра ей помогает. Народ же, как ему и положено, торопится и волнуется. Вдруг дверь открывается без стука и вопроса, и в кабинет входит незнакомый молодой человек в белом халате со стопкой медицинских книжек и каких-то бланков в руках. "Анна Ивановна, - говорит он, называя имя-отчество заместителя главного врача диспансера, - просила. чтобы это у вас полежало до ее прихода. Она через полчасика будет".
Кладет свою ношу на подоконник и уходит. Сестра конечно же не интересуется, зачем эти книжки-справки понадобились Анне Ивановне. В начальственные дела лучше не лезть, особенно если своих собственных хватает…
Минут через пять некоторая часть очереди начинает то и дело без спросу заглядывать в кабинет и многозначительно поглядывать на сестру. Некоторые не только смотрят, но и подмигивают, а самые наглые грубовато интересуются: "Долго нам еще ждать?" Сестра у меня дама вежливая, тем более, - Ерофеев улыбнулся, - замглавврача на подходе. Она советует всем дожидаться своей очереди, но нахалы негодуют и начинают поминать какие-то деньги. Спустя две-три минуты разгорается скандал…
Ерофеев умолк, явно предоставляя аудитории возможность самостоятельно догадаться о причине скандала.
Это было нетрудно, но всем хотелось дослушать рассказ и узнать подробности.
- Дмитрий Алексеевич, не томите, - попросила Ирина.
- Не буду, - Ерофеев возобновил рассказ. - Оказывается, молодой человек в белом халате незадолго до своего визита в кабинет врача прошелся вдоль очереди, тихонечко предлагая очень спешащим получить заветный штамп или нужную справку без очереди и даже без осмотра. Но - за деньги. С тех, кто стоял в середине, молодой человек просил триста рублей. Стоящим в самом хвосте услуга обходилась дороже - в пятьсот. Молодому человеку верили - он был в белом халате, а значит, сотрудником. Деньги "сотрудник" прятал в карман, а документы держал в руках. На виду у всех занес их в кабинет, вышел с пустыми руками и исчез. Мавр сделал свое дело.
Ушел и не поделился.
- Ну прямо Остап Бендер, - восхитился Денис. - А сколько человек он развел, Дмитрий Алексеевич?
- Ну, урожай он собрал неплохой. Сестра говорила, что обманутых было около тридцати человек, - ответил Ерофеев.
- И риска никакого, - вставил Илья. - В милицию из-за трехсот или пятисот рублей никто заявлять не станет.
- Так и было, - подтвердил Ерофеев. - Поорали немного в коридоре, выплеснули эмоции и успокоились.
- Наверное, его навел кто-то из своих, - предположила Ирина. - Иначе откуда бы он узнал, как зовут заместителя главного врача?
- Помилуйте, - улыбнулся Ерофеев, - Все имена на дверях написаны и на стенде у регистратуры. Вы так, чего доброго, и сестру мою в сообщницы запишете.
Ира покраснела от смущения. Ерофеев, позабавленный ее видом, рассмеялся и отпустил ординаторов. Все, кроме Данилова, поспешили в раздевалку, Владимир же проявил присущую его возрасту мудрость и ответственность - заглянул в секционные в поисках интересного дела.
Интуиция его не подвела: аспирант Завольский в компании с незнакомым Данилову больничным патологоанатомом работали с женским трупом.
- Владимир, как вы удачно пришли, - сказал Завольский. - Посмотрите на расслоение стенки восходящего отдела и дуги аорты.
Аспиранты последнего года по негласной кафедральной "табели о рангах" приравниваются к преподавателям и очень любят выступать в этом качестве. Разве что Сабутин не любил делиться знаниями, предпочитая только накапливать их, но его уже можно было не считать. Пока ему оформили годичный академический отпуск, но всем было ясно, что в аспирантуру Сабутин не вернется.
- Шестьдесят два года, доставлена вчера самотеком: муж привез с жалобами на кратковременную потерю сознания и слабость в левых конечностях…
Не прекращая говорить, Завольский продемонстрировал Данилову аорту: толстую трубку, разрезанную вдоль.
Ее внутренняя оболочка отслоилась и на ощупь при прикосновении напоминала тонко выделанную кожу. Органы покойницы уже были аккуратно разложены на подсобном столе.
- Диагностировали ишемический инсульт в бассейне правой средней мозговой артерии с левосторонним гемипарезом. Как полагается - ишемическая болезнь, атеросклеротический кардиосклероз, гипертония…
- На самом деле никакого инсульта нет, - добавил незнакомый доктор. - Умерла она от остановки сердца.
И вот, посмотрите, коллега - "мускатная" печень. Наверное, уже доводилось видеть?
- Доводилось, - кивнул Владимир. - И не раз.
"Мускатная" печень, как казалось Данилову, не имела ничего общего с мускатным орехом, в честь которого получила свое название. На разрезе она была пестрой - мелкие красные точки-горошины на желтоватом фоне.
Название "крапчатая", по мнению Данилова, подходило для такой печени куда больше. Звучало, конечно, далеко не так красиво, но зато лучше соответствовало реальности.
В медицине, и в патологической анатомии в частности, много красивых названий. Правда, обозначаются ими вещи совсем не красивые.
- Расхождение третьей категории, - немного злорадно сказал Завольский.
- Да, это так, - согласился его напарник. - Но она провела в стационаре слишком мало времени, плюс очаговая симптоматика… Правильный диагноз был невозможен.
- Почему это невозможен? - возразил Завольский. - Подобные случаи маскировки расслаивающей аневризмы под нарушение мозгового кровообращения описаны в литературе…
- Которую не читает никто, кроме патологоанатомов, - пошутил Данилов.
Доктора немного поспорили и сошлись на том, что нет врачей умнее патологоанатомов - хотя бы потому, что в морге истина открывается в последней инстанции.
Напоследок поделились врачебными анекдотами. Историю Данилова - запись в карте вызова "скорой": "От вскрытия родственники пациента отказались, оставлен под наблюдение районного патологоанатома", - его собеседники никогда не слышали.
- А чего только на автопилоте не напишешь, - сказал Завольский. - Помню, я на пятом курсе, толком не выспавшись, собирал анамнез у мужика с диабетом. Так и вписал ему в эндокринный статус: "менструации с четырнадцати лет, регулярные, умеренно болезненные".
Как так вышло - до сих пор не понимаю.
- Пациент не обиделся? - спросил Данилов.
- Он и не видел, наш препод. прочел. Месяц потом прикалывался.
В самом начале работы на "скорой" Данилов стал собирать коллекцию медицинских ляпов - из разговоров с коллегами, из выписок, амбулаторных карт, отовсюду.
Потом Владимиру это надоело и он перестал искать новое, но тетрадку в ядовито-зеленом клеенчатом переплете сохранил и иногда с удовольствием перечитывал, вспоминая то время, когда вокруг было много интересного, нового, еще не приевшегося, не наскучившего.
Пока коллеги заканчивали вскрытие, Данилов изучил тонкую историю болезни и мысленно посочувствовал врачу неврологической реанимации, который занимался с умершей во время своего дежурства. "Тяжело сознавать, что ты допустил ошибку, пусть даже и в какой-то степени оправданную стечением обстоятельств… Впрочем, врачи, как и все люди, бывают разные, - думал Данилов. - Взять того же доктора Бондаря со "скорой". Он съел свою совесть еще в детстве, вместе с соплями, и о последствиях своих, зачастую совершенно неграмотных и непрофессиональных, действий задумывался лишь тогда, когда лишался ожидаемой премии". Владимир был убежден, что таких людей, как Бондарь, следует если не отстреливать, то хотя бы изолировать от общества - пусть живут в какой-нибудь резервации, общаясь с себе подобными.
Данилов прикинул и решил, что число законченных идиотов среди знакомых ему врачей не превышает трех процентов. "Не так плохо, как могло бы быть, но и не так хорошо, как должно быть", - подумал он и заторопился в фитнес-клуб. До начала его смены оставалось меньше часа.
Глава двадцать первая
Снявши голову…
За полгода ординатуры Данилов, как ему казалось, окончательно свыкся со своей новой специальностью. Он хотел иногда, чтобы ординатура занимала только год, а не два: для умного человека - слишком много, а дураку все равно не хватит.
Лето было совсем близко. Второй год промелькнет быстрее, чем первый, и все… Если где и придется еще учиться, так только на курсах повышения квалификации.
А учиться Данилову нравилось больше, чем работать.
И дело было не в ответственности, а в самом процессе приобретения знаний, интересном и увлекательном.
По неведомым техническим причинам вдруг перестали ездить поезда по красной ветке метрополитена. Данилову пришлось выйти у трех вокзалов и пересесть на битком набитый троллейбус. Пассажиры были раздраженными, в ответ на каждое слово выдавали пять, а при попытке подвинуть их начинали отчаянно толкаться, желая во что бы то ни стало оставаться на месте.
- Чё прешь как танк? - поинтересовалась то ли пятая, то ли шестая по счету пассажирка, пропуская Данилова.
- Выйти мне надо! - не выдержал Владимир.
- А другим что, не надо? - тетка с удовольствием и надеждой включилась было в скандал, но Данилов не собирался ее поддерживать.
В последнее время он все чаще раздражался; старался контролировать себя, но удавалось это не всегда.
Аттракцион "поездка на троллейбусе" не обошелся без потерь. Где-то в гуще людских тел остался капюшон, отстегнувшийся, а точнее - оторванный от куртки Владимира. Данилов порадовался тому, что сегодня надел шапку - очень часто он обходился капюшоном. "Пора копить на машину, - подумал доктор. - Хотя, пока накоплю, ординатура уже пять раз закончится…"
Из главных ворот больницы выезжала "скорая помощь". "Двадцать первая", - машинально отметил Данилов, глядя на взятый в кружок номер подстанции. Услужливая память показала ему улыбающуюся физиономию доктора Миши, а вот фамилию подсказать забыла.
С Мишей Данилов не раз сталкивался и болтал в приемных отделениях стационаров. Собственно, этим и ограничивалось их знакомство, начавшееся, когда Данилов помог коллегам с другой подстанции выгрузить из машины пациентку, весившую чуть ли не полтора центнера.
Однажды Данилов узнал, что Мишу уволили по статье. В стационаре случилась какая-то история - вроде бы Миша привез в реанимацию тяжеленного больного, который умер прямо на каталке, не дотерпев до койки. Миша пытался пристроить труп в стационаре, чтобы он полежал в каком-нибудь свободном помещении до приезда "труповозки", но не вышло: никто из больничных сотрудников не собирался возиться с чужим трупом. Своих хватало. Доктор Миша загрузил покойника обратно в машину, дождался приезда сотрудников милиции, составивших протокол осмотра трупа, и попытался спихнуть на них ожидание "труповозки", но снова потерпел неудачу.
"Полусуточная" смена вот-вот должна была закончиться. Перерабатывать доктору Мише не хотелось. Они втроем с водителем и фельдшером отъехали в самое глухое место больничной территории, выгрузили покойника, упакованного в черный пакет, прямо на травку (дело было в июне), положили ему на грудь документы, прижали их для надежности камнем и отбыли восвояси.
После страшного скандала, мгновенно докатившегося до ушей руководителя Департамента здравоохранения, всю бригаду уволили "по статье". Кто-то сказал Данилову, что Миша якобы перешел в область и работает на "скорой" в Подольске, но уже не на специализированной бригаде интенсивной терапии, а на обычной, линейной.
"Профессиональная деформация сознания, - улыбнулся Данилов. - Даже из прежней жизни я вспоминаю только истории про покойников".
Почему-то вдруг ему стало грустно и захотелось проехаться по городу на машине с мигалкой, захотелось кого-нибудь заинтубировать или сделать необходимую внутривенную инъекцию. Правда, при виде патологоанатомического корпуса ностальгия Владимира сразу прошла, уступая место реальной жизни.
На входе сидел незнакомый охранник.