- Куда идем? - спросил он, недружелюбно обшаривая Данилова взглядом.
- Учиться, - на ходу ответил Владимир.
Далеко уйти не удалось. Охранник догнал его и вцепился в левую руку профессиональной хваткой непускателя.
- Староват ты для ученика, как я погляжу, - прошипел он. - А ну вернись на улицу.
Как назло, вестибюль был пуст. Данилов немного опоздал, и все его коллеги уже были заняты: вскрывали, изучали гистологию, писали отчеты и протоколы.
- Я ординатор, - Владимир дернулся, но так и не сумел освободиться от бульдожьей хватки стража порядка.
- Документ есть? - пальцы охранника сжались сильнее.
- Нет, - Данилов снова дернулся, чувствуя, как рука начинает неметь.
- Не рыпайся! - посоветовал охранник, пытаясь увлечь Владимира к выходу.
- Пусти по-хорошему, - попросил Данилов; он был почти спокоен, мешало только участившееся сердцебиение и нахлынувшая головная боль.
- Ща! - пообещал охранник. - Выволоку за дверь и отпу…
Правый кулак Данилова с размаху впечатался в утиный нос охранника. Удар ногой по голени свалил стража порядка на пол. Владимир как следует заехал ему ногой в правый бок и обнаружил, что пинать лежачих, оказывается, очень приятно, особенно если при ударе они издают такой восхитительный полувсхлип-полувизг.
Данилов присел на корточки около сразу же замершего охранника и миролюбиво, чуть ли не по-дружески, поинтересовался:
- Что, больно?
Охранник кивнул.
- Скоро пройдет, - пообещал Данилов. - Зато теперь ты знаешь, как надо себя вести.
- Нельзя же без пропуска… - просипел охранник, утирая ладонью кровь, струящуюся из носа.
- Мне можно, - заверил Данилов, поднимаясь на ноги. - Имей в виду - если этот инцидент будет иметь продолжение, то тебе не поздоровится. Свидетелей не было.
Я скажу, что ты напал на меня и пытался отобрать… ну хотя бы сумку.
Охранник ничего не ответил, неуклюже поднялся на ноги и захромал к своему столу.
Уже в раздевалке Данилову стало стыдно за это: "Что, больно?" - "Свинеешь, Вольдемар, - укорил себя Данилов. - Нельзя так опускаться".
Разумеется, и речи не было о том, чтобы вернуться и побрататься с охранником. Владимир подумал, что хамоватому охраннику хватило бы и разбитого носа. Настроение, и так не радужное, испортилось вконец. Данилову больше не хотелось идти ни в секционный зал, ни еще куда-то.
"А чего же мне хочется?" - задумался Данилов, замирая на пороге раздевалки.
Он тут же понял: ему хочется взять больничный (десяти дней вполне хватит), переехать к матери, запастись пивом и детективами и как следует отдохнуть от изрядно поднадоевшего окружающего мира. Телефоны отключить, к компьютеру не приближаться, в комнату свою никого не впускать.
От осознания столь приятной перспективы у Владимира как камень с души спал. Данилов пообещал себе, что обязательно сделает это, просто немного позже. Больничный не был проблемой: врачи всегда договорятся; а если доктор в поликлинике почему-то начнет упрямиться, можно симулировать, например, ротавирус. Тошнота, слабость, высокая вирулентность - и вот они, вожделенные десять дней больничного.
"Игорь бы не растерялся", - подумал Данилов о Полянском. Друг был подлинным асом симуляции. Как-то, еще будучи пятикурсником, он закатил на спор такой эпилептический припадок, что все оторопели. Корчился, хрипел, бился головой о пол (правда, очень осторожно), пускал пузырящуюся слюну. За такое представление экзамен по нервным болезням можно было бы проставить автоматом. Артист!
Сделав над собой небольшое усилие (о, как много в последнее время стало требоваться этих небольших усилий!), Данилов пошел в большой секционный зал, где думал встретить остальных ординаторов.
- Ваши в общем, - сказал ему один из патанатомов, имея в виду конференц-зал. - У Георгия Владимировича завтра выступление на коллегии департамента здравоохранения.
- И что? - Данилов не уловил связи между двумя этими фактами. - Если у заведующего кафедрой завтра выступление, то зачем он сейчас собрал подрастающее поколение?
- Должен же он на ординаторах доклад обкатать, - пояснил врач, возвращаясь к своему занятию.
Мусинский, обычно не любивший опозданий и опаздывающих, пребывал в хорошем настроении и Данилову замечания не сделал - махнул рукой: "Заходите" - и продолжал, не прервавшись:
- В Москве не вскрывают около половины умерших, точнее, сорок пять процентов. Если учесть, что на вскрытиях обнаруживается до сорока процентов расхождений диагнозов, значит, правильно диагностированных при жизни заболеваний у нас примерно пятнадцать процентов. Самая высокая смертность по округам отмечается в Зеленограде и в Южном административном округе, а самая низкая - в Центральном и Юго-Западном административных округах…
Мусинский был не только завкафедрой, но и главным патологоанатомом департамента здравоохранения, а также председателем московского общества патологоанатомов.
- Из пятидесяти пяти процентов вскрываемых патологическая анатомия вскрывает тридцать три процента, а бюро судебно-медицинской экспертизы - двадцать три процента…
"Это показывает, что большая часть людей умирает своей смертью, а не от чужой руки", - подумал Данилов.
- Самой распространенной причиной смерти остаются сердечно-сосудистые заболевания, доля которых составляет пятьдесят пять процентов. Второе место в Москве традиционно занимают онкологические заболевания, но их доля постепенно уменьшается. Примечательно, что в целом по стране на втором месте стоит не онкология, а насильственная смерть…
Говорил Мусинский медленнее обычного, словно желая убедиться в том, что его не только слушают, но и понимают.
- Среди инфекционных заболеваний шестьдесят пять процентов составляет смертность от туберкулеза, доля смертей, вызванных ВИЧ-инфекцией, примерно втрое меньше. Анализируя причины расхождения диагнозов, я ежегодно убеждаюсь, что и по сей день во многих стационарах нашего города диагнозы формулируются совершенно безграмотно. Мы забыли постулат, гласящий, что диагноз - это показатель опыта и качества работы врача. Как руководитель городской патологоанатомической службы, я намерен продолжать борьбу за правильную формулировку диагноза…
Данилов вспомнил, как рассвирепел Мусинский, увидев историю болезни, оформленную одним из врачей-дежурантов и не глядя, по запарке, подписанную заместителем главного врача. Дежурантами, то есть врачами, работающими исключительно на дежурствах, становятся не самые лучшие, но все равно диагноз: "Вегетососудистая дистония, осложнившаяся скоропостижной смертью", - был хорош только для анекдота.
- Что означает "осложнившаяся скоропостижной смертью"? - восклицал Мусинский, картинно хватаясь за голову обеими руками. - И откуда, из какого пальца, высосан диагноз "вегетососудистая дистония"? В международной классификации такого заболевания нет и никогда не было! Проще и честнее написать в диагнозе: "Ни хрена не знаем, поэтому ни хрена не поняли и лечили хрен знает от чего"!
От расхождений в прижизненном и секционном диагнозах заведующий кафедрой плавно перешел к залеченным насмерть пациентам.
- Причины смерти, вызванные оказанием медицинской помощи, делятся следующим образом: семьдесят шесть процентов составляют осложнения манипуляций и операций, и двадцать три процента - осложнения лекарственной терапии и анестезии, хотя за рубежом дело обстоит наоборот.
Данилов уже слышал от Мусинского объяснение этому несоответствию. Причина крылась не в том, что у нас лучше лечили, а в том, что по записям в наших историях болезни очень часто нельзя было догадаться о том, что ухудшение состояния пациента, закончившееся летальным исходом, было вызвано назначением того или иного препарата. Истории болезни в наших медицинских вузах учат писать правильно, так, чтобы при их прочтении возникало как можно меньше вопросов.
- Среди осложнений манипуляций и операций, приведших к летальному исходу, осложнения диагностических мероприятий составляют восемь процентов, а осложнения лечебных мероприятий - девяносто два процента…
Данилов против собственного желания вернулся мыслями в недавнее прошлое и все оставшееся до конца доклада время переживал смерть пациентки в родах.
От невозможности совладать с собой Данилов разозлился и почувствовал, что должен сделать хоть что-нибудь, пускай и бессмысленное. Ему захотелось разбить в щепки хиленький деревянный подлокотник, обтянутый красным дерматином. Пока Данилов подавлял раздражение, дыша медленно и глубоко, Мусинский закончил доклад и ушел.
- Что-то мутит меня, - сказал Владимир коллегам. - Выйду проветриться…
Ординаторы сочувственно посмотрели на Данилова, но компании не составили.
Охранник, нос которого немного увеличился в размерах, предпочел Владимира не заметить. Данилов вышел на улицу, сощурился на солнце, подышал приятно холодным воздухом и начал расхаживать по расчищенной от снега дороге перед патологоанатомическим корпусом - он так торопился, что вышел не переобувшись, прямо в легких кроссовках.
Ходьба не только успокаивала, но и правильно настраивала мысли. Спустя пять минут Данилов окончательно признал, что с ним творится нечто неладное, начиная с чрезмерной, именно чрезмерной зацикленности на смерти пациентки во время наркоза и заканчивая всем его поведением - угрюмо-раздражительным, недружелюбным, завязанном на комплексах.
"Да, Вольдемар, это комплексы, а не что другое, - сказал себе Данилов. - И все это вместе можно назвать пограничным расстройством. Пограничным, а не шизофренией, хотя бы потому, что я адекватно оцениваю себя и признаю, что раз уж все зашло так далеко, то мне нужна помощь. И не друга Игоря и бутылки, а врача-специалиста".
Признать проблему - иногда означает наполовину решить ее. Владимир понял, что мелочи, казавшиеся ему незначительными, на самом деле не были таковыми; а казавшиеся важными вещи вообще не заслуживали внимания. Его мир медленно переворачивался вверх ногами - а может, наоборот, наконец-то вставал с головы на ноги.
Голова не замедлила откликнуться привычной болью.
Данилов мудро решил, что для первого раза с него хватит объективного самопознания - пора было возвращаться на кафедру. Он прошел мимо отвернувшегося охранника, спустился в раздевалку, достал обезболивающие таблетки из кармана куртки, запил их водой из-под крана, прямо из горсти - и потом только спохватился, что не вымыл руки.
- Задним умом все мы крепки, - сказал в пространство Данилов. - Снявши голову…
- Заканчивать поговорку не стал - в раздевалку вошел Илья.
- Лариса Александровна послала за тобой. Сейчас будет какое-то тестирование.
- На какую тему? - поинтересовался Данилов и предположил: - Неужели общей психологической совместимости?
- На тему патологической анатомии, разумеется, - Илья даже и не подумал улыбнуться. - Наша психологическая совместимость никого не интересует.
- А зря, - покачал головой Данилов.
Тест оказался очередной причудой свыше: в нем было сто двадцать вопросов и по три варианта ответов на каждый. Хорошо еще, что доцент Кислая не стала ограничивать время, просто раздала каждому из ординаторов по скрепленной пачке листов и предупредила:
- Закончили - кладите мне на стол. Кто будет уходить последним, пусть найдет меня на кафедре и отдаст ключ. От запертого кабинета! А то вчера студенты ключ принесли, а дверь на замок не закрыли.
- Мы уже не студенты, Лариса Александровна, - обнадежил Денис.
- Да, - согласилась Кислая, - но это вряд ли что-то меняет.
На вопросы отвечали сообща, обсуждая все неясности.
- Вот приколется тот, кто будет проверять, - сказала Ирина, ответив на последний вопрос. - Все пятеро ординаторов совершенно одинаково ответили на сто двадцать вопросов.
- И совершенно правильно! - усмехнулась Алена.
- Это показатель прекрасной работы кафедры, - откликнулся Денис.
Данилов положил свой тест на стол и поспешил уйти.
Бегать с ключом по кафедре в поисках доцента Кислой ему не хотелось: та имела обыкновение прятаться с книжкой в самых неожиданных местах.
Эпилог
- Когда-то ты предлагала мне сходить к психоаналитику, - начал Данилов, зайдя утром в кухню.
- К психотерапевту, если быть точным, - поправила Елена, нарезая яблоки для салата.
- Так я, кажется, созрел, - Данилов достал из холодильника кусок любительской колбасы, а из хлебницы - слегка зачерствевший обломок багета и сел за стол.
Есть, откусывая то от колбасы, то от хлеба, было необычайно вкусно и удобно: никаких тарелок, только крошки со стола смахнуть.
- Ты шутишь? - Елена положила вилку на стол и уставилась на Данилова так, словно перед ней сидел кто-то посторонний: недоверчиво и немного настороженно.
Данилов, не переставая жевать, потряс головой, показывая, что он и не думал шутить.
- И с чего бы это?
- Время пришло, - с видимым сожалением отрываясь от завтрака, ответил Данилов. - У тебя есть кто на примете?
- Есть, - подтвердила Елена. - Нормальный доктор, кандидат, я к нему уже полгода хожу.
Данилов чуть не подавился.
- Тебе-то зачем?!
Он мог предположить многое, но то, что Елена сама ходит к психоаналитику! Да еще и не раз, и не два, а полгода!..
- По поводу семейной жизни, - коротко ответила Елена, но, увидев, как округлились глаза Владимира, пояснила: - Первый семейный опыт не только разочаровал меня, но и породил некоторые комплексы, которые влияют на наши с тобой отношения. Вот и приходится от них избавляться.
- От отношений? - машинально переспросил Данилов.
- От комплексов! - рявкнула Елена. - Знаешь, Вовка, может, ты и зря собрался к психотерапевту. Олигофренам там делать нечего.
- Олигофрены тоже тянутся к хорошему, - назидательно сказал Данилов. - Им для адаптации в социуме очень важно ничем не отличаться от нормальных людей.
Ну, что будем делать, дашь мне телефончик или вместе к нему съездим?
- Только вместе! - распорядилась жена тоном, не допускающим возражений. - А то знаю я тебя…
- А я тебя, как оказалось, знаю плохо, - признался Владимир, переводя взгляд с колбасы на хлеб и обратно, будто пытаясь вспомнить, от чего сейчас откусывать. - Иногда ты мне кажешься такой далекой, а то и совсем чужой.
- Знаешь, Данилов, - Елена посмотрела на часы и встала. - Если бы я тебя не любила, я бы столько не терпела. Ты невыносим, но… есть и в тебе что-то хорошее.
Ладно, мне пора. Продолжим вечером.
По тому, как игриво сверкнули ее глаза, Данилов понял, что вечер обещает быть приятным. "Странные они, женщины - надумаешь сходить к психотерапевту, так они сразу же оттаивают".
Данилов настолько сильно погрузился в раздумья, что забыл и кофе выпить, и побриться. А вот узнавать у Елены, кому же все-таки предназначалась та самая проклятая ручка с золотым пером, он не забыл, а просто передумал. Скорей всего, это был подарок кому-то из начальства, и, судя по стоимости, не от одной Елены, а от всего коллектива.
В автобусе Владимира повеселил случайно услышанный разговор двух женщин, одна из которых, как он понял из ее слов, совсем недавно стала бабушкой.
- Медсестра говорит: "Я такую информацию не даю, сейчас к вам выйдет микропедиатр и все расскажет". А я ее очень вежливо прошу: "А нельзя, чтобы к нам нормальный доктор вышел, не "микро" какой-нибудь, а дипломированый детский врач? Микропедиатр это же что-то вроде медсестры…"
- Да нет, - возразила собеседница. - Микропедиатр это от слова "микроб" детский инфекционист.
- Ох! - переполошилась свежеиспеченная бабушка. - А я-то по незнанию ляпнула…
Обе трактовки странного слова были восхитительны - одна лучше другой. Перед тем как выходить, Данилов не выдержал, склонился к оживленно беседующим женщинам и доверительно сказал:
- У врачей вообще-то много интересных специальностей. Маммолог, радиолог, паразитолог… Есть над чем подумать.
Женщины озадаченно умолкли.
Выйдя наружу, Данилов внезапно почувствовал, что вокруг весна. Удивившись тому, как изменился мир за те четверть часа, которые он провел в автобусе, Владимир позволил себе отойти в сторону и задержаться на минуточку, оглядеться по сторонам. Действительно, уже вовсю была весна. Солнце начало не только светить, но и пригревать, воздух наполнился свежестью, уличные завалы снега заметно осели, и в толпе, спешащей в метро, то тут, то там мелькали храбрые девушки в ярких легких пальто.
Радость Владимира оказалась мимолетной. Человеку, давно впавшему в депрессию, не стоило стоять в стороне от толпы людей, спешащих на работу. Человеку, сменившему специализацию, не надо было провожать взглядом машину "скорой помощи". Данилов почувствовал себя стоящим на обочине жизни, тоскливым наблюдателем, несбывшимся человеком.
"А чего ты хотел? - одернул себя Владимир. - Не все сразу. Что ни говори, Вольдемар, а чердак определенно нуждается в чистке. Интересно, как это происходит".
Несмотря на свою профессию, с работой психоаналитиков и психотерапевтов Данилов был знаком лишь понаслышке и по зарубежным фильмам, в которых странно выглядящие люди приставали к своим клиентам с анекдотическим вопросом: "Хотите об этом поговорить?" - и через одного оказывались особо опасными маньяками, за которыми многие годы безуспешно охотилась полиция. "Но кино для того и придумано, чтобы показывать ненастоящую, вымышленную жизнь, - успокоил себя Данилов. - Недаром же кто-то из великих режиссеров сказал, что когда зрителю хочется увидеть вымышленную жизнь, он покупает билет в кинотеатр, а когда ему хочется посмотреть на реальную жизнь - попросту выглядывает в окно".
Владимиру вспомнилась Оля Афанасьева, фельдшер с шестьдесят второй подстанции, не только посещавшая психотерапевта после развода с мужем, но даже отдыхавшая месяц в клинике неврозов на Донской улице. После стационарного лечения девушка заметно приободрилась, но все подумали, что причиной тому - новый роман. В клинике Афанасьева познакомилась с одиноким менеджером по продаже строительной техники и через год вышла за него замуж. Среди одиноких сотрудниц подстанции чуть было не разгорелось движение "В клинику неврозов за женихами". Афанасьева ушла в декретный отпуск, из которого уже не вернулась на подстанцию - посвятила себя семье.
- Я никогда бы не позволила запереть себя в четырех стенах! - как-то высказалась диспетчер Сиротина, имея в виду Афанасьеву.
- А здесь у тебя их разве пять? - Данилов с показным удивлением оглядел диспетчерскую.
- Да ну тебя! - обиделась Люся и до конца смены с Даниловым не разговаривала.
Странно, но в Сокольниках весна еще не чувствовалась. "Север, - объяснил себе Данилов и опять подумал с раздражением и обидой: - Лучше бы я остался на "скорой"! Настоящая работа, настоящие люди, настоящая жизнь. Да и какая радость в отсутствие ночных дежурств, если без пары рюмок и заснуть не получается? Чьерт побьери! Действительно, проще было бы перейти на другую подстанцию, а не страдать херней…"
Владимир неторопливо шел по улице и пытался убедить себя в том, что, с одной стороны, никогда нельзя точно угадать, как повлияет то или иное решение на дальнейшую жизнь; а с другой - никогда не поздно что-то изменить. И не исключено, что, оставшись на первой своей работе, он бы жалел о упущенных возможностях.
Все к лучшему в этом лучшем из миров.
Лучшем ли? В этом Данилов еще сомневался, хотя сравнивать ему было не с чем.