– Хочу.
– Я принесу. Я делаю модели всех домов, которые рублю.
– Зачем?
– Ну… просто. Это же здорово, иметь модель своего дома.
Она пожала плечами, но ничего не ответила. Не поняла.
– Я скоро возненавижу этот дом! – наконец прошипела она, – разве в нем можно находиться?
– Дом можно разобрать и перевезти в другое место. Если хочешь, я сам его разберу и соберу потом?
– Не надо. Я никуда отсюда не собираюсь уезжать! – в ее голосе появились властные и требовательные нотки. Похоже, она постепенно приходила в себя. Удивительная женщина. Другая бы еще три дня лежала в постели с мокрым полотенцем на голове.
– Ты мне не веришь? Неужели тебе мало доказательств?
– Доказательств чего? – ее голос совсем окреп, и сжиматься в комок она перестала.
– Что Долина хочет убить тебя.
Вероника вздрогнула и непроизвольно сжала его руку.
– Да? А может быть, это вовсе не долина? Кто рубил этот проклятый дом?
– Ну, люстры я не вешал, можешь быть уверена, – усмехнулся Илья.
– Почему вообще она упала? Может быть, под ней опять подгнила балка?
– Нет. У нее порвался трос. Я даже вижу его лопнувший конец, посмотри, – Илья указал пальцем на люстру.
Веронику передернуло несколько раз, и она опять тесно прислонилась к его плечу так, что его рука оказалась лежащей на ее груди. Он вздрогнул, настолько это оказалось волнующим – нет, она не монстр, она темпераментная, чувственная женщина, и удивительно красивая при этом. Ее тело живет отдельно от ее принципов, оно не может не видеть в нем мужчину.
Люстра, лежащая посреди комнаты, выглядела гораздо внушительней, чем под потолком. Вокруг блестели острые мелкие осколки лампочек. Вероника как будто опомнилась и слегка отстранилась.
– В это невозможно поверить! Неужели все сговорились, чтобы только мне не жилось здесь спокойно?
– Ну, не совсем так. Никто, конечно, не сговаривался. И трос этот должен выдерживать вес раза в четыре больший, чем эта люстра.
– Почему же он тогда порвался? Может быть, его кто-нибудь подпилил? – она немного отодвинулась от Ильи и посмотрела ему в лицо.
– Интересно, кто? А главное – когда? – фыркнул он.
– Да когда угодно! – Вероника небрежно повела плечом, сбрасывая его руку и начала подниматься с ковра на ноги, – вы же зашли сюда совершенно спокойно. Если бы я была в кабинете, могли бы сделать здесь все, что захотите.
– Я не заходил сюда. И зачем мне это нужно?
– А я не знаю, зачем вам это нужно! И зачем вам нужно было пугать бедную женщину, и отговаривать ее мужа от покупки участка, я тоже не понимаю!
Теперь она стояла над ним, уперев руки в боки, и лицо ее постепенно теряло очарование испуга и беспомощности, а Илья продолжал сидеть на полу, глядя на нее снизу вверх.
– Я же говорю, здесь нельзя жить.
– А вам-то что за дело, смогут они тут жить или нет? Вы что, альтруист? Вам чужая жизнь важнее собственной?
– Нет, наверное… Просто, нельзя же… Они же не знают, что им здесь угрожает…
– Они бы разобрались сами, без вас! И я не очень-то верю, что у вас нет никаких мотивов для такого поведения. Вы пришли сюда именно тогда, когда свалилась эта злосчастная люстра, как будто знали, что она должна упасть!
– Я не знал. Я просто чувствовал, как что-то должно случиться.
– Значит, чувствовали?
– Даже если предположить, что это я подпилил трос, то как я мог рассчитать время, когда он не выдержит? – Илья подумал, что надо бы встать, но никак не мог выбрать подходящего для этого момента.
– А я не знаю, как! Вы же инженер по образованию, кто вас знает, можно это рассчитать или нет!
– Да поверьте, я не стал бы этого делать! – Илья попытался не повышать голоса. Если он сейчас встанет, то она примет это, как новый вызов.
– Значит, рассчитать все-таки можно?
– Нельзя, это нереально.
– Да я не верю ни одному вашему слову! Вы ненормальный, совершенно ненормальный! Я не знаю, что происходит в вашей больной голове, и знать не хочу! И что вы расселись здесь? Что вы здесь делаете?
Илья рывком поднялся на ноги. Нет, всему есть предел, и его терпению тоже.
– Вас кто-нибудь сюда звал? Зачем вы вообще приходили? – продолжала Вероника, пока он шел через гостиную к выходу.
Он обернулся в дверях:
– Считайте, что я приходил не дать люстре упасть вам на голову.
– И если вы еще хоть раз подойдете к кому-нибудь из покупателей…
Илья хлопнул дверью и не услышал, что ему за это будет.
Едва дверь за плотником захлопнулась, Ника бегом бросилась в свою спальню, упала на кровать и расплакалась снова. Как она будет жить здесь после этого? Мало было раздавленного кота, мало изматывающих ночных кошмаров и нехороших предчувствий друзей и знакомых? Если в городе кто-нибудь узнает о падении люстры, Алексей точно не продаст ни одного участка. Их и так никто не хочет покупать! Да еще этот наглый плотник суется со своими дурацкими советами!
Она тоже хороша! Вместо того, чтобы сразу выставить его вон, начала вести с ним какие-то разговоры. Да после того, что он устроил той ночью под ее окном, не стоило даже смотреть в его сторону! А она позволила себе расплакаться у него на плече, и вела себя… как… как…
Ладно, она вела себя, как нормальная женщина, которой позволительна некоторая слабость. Тем более после пережитого стресса. Но он-то воспользовался этой ее слабостью, трогал ее руками и обращался к ней на "ты"! Неужели он думает, что Ника способна обратить внимание на плотника? Да пусть бы он даже закончил Гарвард, это совершенно не меняет его социального статуса!
Ее плечи до сих пор помнили прикосновения его рук, и от этого хотелось плакать еще сильней, потому что Ника прекрасно понимала: ей было хорошо в его руках. Уютно и безопасно. И когда он пришел, причесанный (наконец-то!) и прилично одетый, она, несмотря на душивший ее гнев, не могла не обратить внимания на то, что у него очень привлекательное лицо, если не сказать яркое. Наверняка, он никогда не знал отказа у женского пола и привык к легкой добыче. Только Ника не оценивала мужчин по их внешности, ее больше интересовали деловая хватка и умение обеспечить своей семье комфорт и безбедное существование. И Алексей, как никто другой, полностью соответствовал ее представлениям о настоящем мужчине. Не говоря уже о том, что он был на полголовы выше этого жалкого плотника и в полтора раза шире его в плечах.
Ну вот, она дошла до того, что начинает сравнивать его с Алексеем!
А зачем он, интересно, приходил? Неужели, только за тем, чтобы рассказать ей о том, что это нехорошее место? Как-то это… не по-мужски. Когда об этом твердят Люська или Надежда Васильевна, их можно понять. Суеверия – типично женская область, а мужики, если и верят во нечто подобное, держат свои сомнения при себе. Этот же на полном серьезе пытался ее напугать. А может… Может, за этим не стоит никакой мистики? Может, кто-то нарочно распускает о долине слухи, чтобы помешать Алексею продать участки и провалить проект? Тогда и балка, и люстра упали неслучайно. И плотник неслучайно пытается ее напугать, ему бесспорно кто-то заплатил за это. И его разговоры с покупателями замечательно объясняются такой версией. Прикинулся суеверным придурком, вроде и обвинить его не в чем. Наверняка, это он сломал мальчишке ногу и напугал его до полусмерти. Надо рассказать об этом Алексею. Об этом, и о том, что люстра упала.
Слезы высохли сами собой – если у происходящего есть рациональное объяснение, то надо не распускать нюни, а действовать.
А ее кошмары – это всего лишь нервное расстройство. И кто-то дорого заплатит за стрессы, которые ей пришлось пережить!
После разговора с Алексеем ей стало значительно легче и спокойней. Он займется этим сам, выяснит все об этом плотнике, и, скорей всего, постарается убрать его отсюда, если не сможет доказать его причастности к происходящему.
Жаль, что Надежда Васильевна сегодня поехала в город, до завтра некому будет подмести стекла, рассыпанные по всей гостиной.
Ника приняла душ, вышла из ванной и села перед зеркалом, чтобы привести в порядок лицо. Как ее угораздило родиться рыжей? Если бы кто-нибудь мог себе представить, сколько с этим проблем! Покрасить волосы нетрудно, но попробуй сделать так, чтобы они не вились мелким бесом и не торчали в разные стороны. А кожа? Розовая, прозрачная, и ко всему прочему, стоит солнцу коснуться ее лица, на нем сразу проступают эти отвратительные веснушки, крупные и заметные издалека. Как же хорошо живется шатенкам, они и понятия не имеют, насколько тяжело некоторым следить за собой.
Ника выдавила из флакона немного крема и поднесла пальцы к лицу, как вдруг ее рука замерла на полпути: в зеркале, за ее спиной стоял ее недавний ночной кошмар – чудовище с огромной кабаньей головой.
Нет, это не может быть сном! Она еще не ложилась спать!
Ника вскочила со стула и оглянулась. Разумеется, сзади никого не было. Она снова посмотрела в зеркало – и там чудовища тоже не наблюдалось.
До чего же расшатаны нервы! Вот уже и наяву ей мерещатся всякие пакости. Она спокойно закончила наносить маску, и, собираясь лечь в постель, погасила в комнате свет. Но, проходя мимо балконной двери, услышала стук в стекло. Может быть, оттого, что в комнате было темно, а может оттого, что стук прозвучал настолько неожиданно, Ника дернулась и замерла, не решившись взглянуть в сторону балкона. Вообще-то она не боялась темноты. Даже в детстве. Почему же сейчас страх стиснул ее горло холодной рукой, ноги налились тяжестью и дрогнули колени?
Ника медленно повернула голову и посмотрела на балконную дверь. Светлый силуэт плавно покачивался за стеклом, будто в аквариуме с неспокойной водой. Ей показалось, что фигура висит в воздухе над полом. Ника отступила на шаг и хотела протереть глаза, как вдруг силуэт приблизился резким броском вперед, и к стеклу приникло бледное узкое лицо. Огромные глаза светились белесым неестественным светом, рот оскалился, и Ника увидела единственный белый зуб – длинный и острый, как волчий клык.
Она отшатнулась и чуть не опрокинулась назад, запнувшись об ковер. Надо немедленно включить свет! Может быть, это снова ночной кошмар? Тогда нужно всего лишь проснуться.
Узкие ладони с длинными голубоватыми пальцами уперлись в стекло, словно старались его выдавить, на бледном лице отчетливо проступила мертвенная синева, и рот сказал что-то угрожающее, но что, Ника не услышала, отступая вглубь комнаты.
Свет! Надо немедленно включить свет, и галлюцинация исчезнет, рассеется. Она протянула руку к выключателю, до которого оставалось не больше трех шагов. И в этот миг балконная дверь распахнулась, с шумом ударившись об откос. Холодный ветер ворвался в комнату и дохнул на Нику затхлым кладбищенским запахом. Ночные шорохи, обычно еле слышные, зазвучали в полный голос.
Существо в белом саване повисло над порогом и хрипло захохотало, откинув голову и обнажая длинный острый клык.
Ника замерла на месте, не в силах пошевелиться. Ноги, как в кошмарном сне, приросли к полу, рука, тянущаяся к выключателю, замерла и отказывалась подчиняться.
– Убирайся отсюда, – прошипело существо, резко оборвав страшный хохот, – убирайся! Тебе здесь не место!
Горящие белесым светом глаза глянули Нике в лицо, и на дне этого взгляда Ника увидела свою смерть: глубокую холодную могилу, залитую дождевой водой, в которую опустили заколоченный гроб, обтянутый черным бархатом. И толщу земли, давящую на грудь. Удушливую темноту и склизких червей, пожирающих ее плоть.
Ноги ее подкосились, и она медленно опустилась на ковер. Существо снова захохотало, а потом встало на пол и быстрым неслышным шагом двинулось в сторону Ники. Ника зажмурила глаза и втянула голову в плечи. Ее лица коснулся подол белого савана, пахнущий землей, и волна холода окатила Нику с головы до ног.
Но существо просто прошло мимо, распахнуло дверь и исчезло в темноте коридора. Сквозняк поднял легкую занавеску, и она захлопала на ветру, словно парус.
Ника не могла сказать, сколько времени просидела на ковре в полном оцепенении, а когда очнулась, поняла, как ужасно замерзла. Свежий ветер майской ночи гулял по комнате, никакой могильной затхлости в нем вовсе не ощущалось. Как ей могло такое привидеться? Нет, определенно, расшатанные нервы надо лечить.
Она поднялась, поеживаясь, захлопнула дверь в коридор, и прикрыла балкон. Может и к лучшему, что комната так хорошо проветрилась – теперь она будет крепко и спокойно спать.
Под одеялом было тепло и уютно, Ника прочитала полстраницы и поняла, что ее невыносимо клонит в сон. Может быть, сегодня ей не будут сниться кошмары? Может быть, на сегодня ей хватило кошмаров наяву? Она погасила бра, подложила ладонь под щеку, и блаженно зажмурилась. Надо каждый день проветривать спальню на ночь.
Она проснулась среди ночи оттого, что кто-то присел на ее постель.
Ника в ужасе вскочила и потянулась к выключателю. Неужели опять? Снится ей это, или кошмар снова посетил ее наяву?
Бра ярко вспыхнуло, вопреки ее опасениям. На ее кровати сидел наглый плотник и прижимал указательный палец к губам. Как и вечером, он был прилично одет, побрит и причесан. Ника не могла не отметить, что у него, на самом деле, красивые волосы – густые, темно-русые, немного выгоревшие сверху. А короткие брови были светлей волос, создавая необычный контраст.
– Что вы здесь делаете? – почему-то шепотом спросила она.
Он покачал головой и ничего не сказал, и Ника, вместо того, чтобы немедленно выставить его вон, почему-то промолчала тоже. Может быть, обрадовалась, что вместо чудовища к ней явился обычный человек?
Плотник, между тем, нежно провел рукой по ее щеке, как будто пробуя ее на ощупь. И Ника не могла сказать, что это показалось ей неприятным. Его сухие губы беззвучно что-то прошептали, и ей вдруг необыкновенно захотелось, чтобы он ее поцеловал, бледными упругими губами.
Он будто прочел ее мысли, подложил ладонь ей под затылок, и притянул к себе. Ее грудь прижалась к его рубашке, и Ника задохнулась, настолько это прикосновение оказалось волнующим. У него были сильные руки, он с легкостью удерживал ее на весу, обнимая ее губы своими. И поцелуй его был сильным, страстным, и, пожалуй, смелым. Он нисколько не сомневался в себе, в своей неотразимости, но Нику это не обидело, а наоборот, еще больше разгорячило. Ей хотелось крепких объятий, ей хотелось видеть, как мышцы вздуваются у него на плечах, и она просунула руку к его животу, вытаскивая его рубашку из-под брюк.
Плотник опустился вместе с ней на подушку, давая ей возможность расстегнуть ему пуговицы, но губ ее из своих не выпустил, ласкал и мял ее тело жесткими мозолистыми пальцами.
У него было красивое, мускулистое тело. Ника провела пальцем от шеи до глубокой ямочки на груди, рассматривая его торс, но он не дал ей долго любоваться собой, сгреб в объятия и прижал к себе так тесно, что из легких вышел весь воздух. Страсть его показалась ей сдержанной, как будто он прикладывал усилия к тому, чтобы не дать себе воли, потому что тогда он либо сомнет ее кости в объятьях, либо разорвет на куски. Его внутренняя дрожь передалась ей, и она поняла, что не имеет ничего против того, чтобы быть разорванной на куски.
Ника с силой дернула его брючный ремень, стараясь его расстегнуть, плотник помог ей снять с себя брюки, а потом резко откинул ее на подушку, и ей пришлось притянуть его к себе, потому что страсть кипела в ней и выплескивалась через край. Его лицо замерло напротив ее лица, Ника обхватила руками его спину и прижалась к нему грудью, выгибаясь вперед.
Его немигающий взгляд отсвечивал безумием и безрассудством, и Ника поняла, что тонет в этих сумасшедших глазах, и хочет в них раствориться. Лицо его окаменело, на нем остро обозначились скулы, и страх пронзил Нику остро и внезапно – она почувствовала, что он не тот, за кого себя выдает. Но, как ни странно, это не погасило ее страсти.
– Ну же… – прошептала она, и в эту секунду поняла, что смотрит в пустые глазницы голого черепа, и оскаленные зубы тянутся к ее губам, и руки ее лежат на острых костях позвоночника, покрытого ошметками тлеющей плоти. И эта же осклизлая тлеющая плоть чмокает, прикасаясь к ее белой груди.
Она хотела закричать, но выдавила только жалкий шепот, похожий на шипение. Оскаленные зубы обхватили ее рот в чудовищном поцелуе, скользкие кости пальцев стиснули ее плечи, Ника рванулась и… проснулась в своей постели.
В комнате было темно и свежо. Она застонала и уткнулась лицом в подушку. Как отвратительно! Какая мерзость, от начала до конца! Пусть это только сон, ей немедленно захотелось забраться в душ, чтобы смыть с себя эти прикосновения. Не столько гадкого чудовища, сколько того, кем это чудовище было перед этим. Ее душили отвращение и стыд. А говорят: в страшном сне не приснится! Приснится, еще как приснится!
Ника села на постели, накинула халат и вдруг почувствовала безотчетный страх, совершенно необъяснимый. Руки задрожали, по спине пробежали мурашки и онемели ноги. Что могло ее испугать? Ничего ведь не произошло, никакие ужасные мысли не приходили ей в голову, никаких посторонних звуков до нее не доносилось.
Она одна в доме. Совсем одна. В темном доме. Никто не услышит ее и не придет на помощь, если что-нибудь случится. И в этой темноте вокруг нее что-то происходит. Ника понимала, надо всего лишь включить свет, и морок рассеется, пропадет, все встанет на свои места.
И как сильно дует из-под двери… Дует? Нет, из-под двери тянет сыростью… затхлой сыростью. И пахнет болотной водой. Ну почему же так страшно? Настолько страшно, что не хватает смелости протянуть руку и зажечь свет.
В тишине протяжный скрип двери прозвучал оглушительно, Ника похолодела и перестала дышать. Дверь открывалась медленно, словно тот, кто толкал ее вперед, не имел для этого достаточно сил. Ника смотрела на нее, не отрываясь, широко раскрыв глаза, и чувствовала, как внутри нее образуется пустота и опускается в низ живота.
В приоткрытой щели появился мутный зеленый огонек, проплыл внутрь и замер, мягко покачиваясь на уровне ее лица. Он принес с собой сырость и запах болота, затопил им спальню, и Ника почувствовала, что вдыхает прелый тяжелый воздух, который душит ее и оседает на легких зловонным илом.
И за ним Ника не столько увидела, сколько угадала размытую серую тень, поднявшуюся над ней, словно занесенный для удара топор палача. Руки вспотели, и лоб покрылся холодной испариной. Свистящий зловещий шепот, от которого язык приклеился к небу, и оборвалось дыхание, раздался над головой.
– Я дам тебе совет, – медленно выговорила серая тень, – и ты последуешь этому совету, если имеешь голову на плечах.
– Да… – прошептала Ника, не смея не ответить властному призраку.
– Открой книгу и возьми карандаш, – приказал призрак.
Руки сами собой потянулись к тумбочке, где лежала книга японцев – Ника всегда читала с карандашом в руках.
– Пиши, чтобы не забыть моего совета к завтрашнему утру.
Ника закивала, как маленькая девочка, внимающая желаниям любимого учителя.
– Пиши: я… никогда… не причиню зла… хозяину избушки…