– Идемте, – бросила она, вылезая наружу.
– О! – оживился Бейсингем. – Это не дворец?
– Это мой дом. Вы желаете к Ее Величеству? Приказать отвезти?
– Нет-нет… – заторопился Бейсингем. – Меньше, чем во дворец, я хочу только туда, где был…
…В кухню Эстер вошла первой. Сзади стукнула дверь, и кухарка выпустила из рук кастрюлю, по счастью, пустую – та с грохотом покатилась по каменному полу. Кухонный мужик привстал, открыв рот. Герцогиня обернулась и сама онемела. Нет, она не думала, конечно, что увидит изысканного франта, но к такому была не готова. Стало быть, так у нас теперь обстоят дела с генералами… Противный он тип, или нет, но ведь это он выигрывал войну за войной, не считая последнего пожара. В груди стало горячо и горько, и слезы сами собой… Нет, плакать нельзя, ни в коем случае нельзя! Надо держаться, если не из собственной гордости, то хотя бы из милосердия к герцогу. Эстер перевела дыхание и рассмеялась:
– Ну и видок у вас! В самый раз в "Изгнанниках" играть…
– Да, пока добирался до дому, я произвел впечатление… – в тон ей небрежно ответил Энтони.
Он по-прежнему шутит, и все совсем не страшно, не очень приятное приключение, только и всего. Сейчас она даст ему поесть и велит приготовить ванну, а потом отправит спать. Все получится так изящно и легко, словно бы он пришел в дом к своему приятелю, этому маленькому маркизу…
– Присядьте, – предложила она, указав на табурет у стола. – На пять минут…
Эстер отдавала короткие распоряжения: кухарке – разогреть ужин, кухонному мужику – нагреть воды для ванны, прибежавшей по звонку заспанной горничной – приготовить комнату. Заметив, что кухарка потянулась к бутыли с вином, тут же прикрикнула:
– Не трогай! Вино я сама сделаю, ты вечно его перегреваешь… – ей очень надо было занять руки.
Лишь раздув угли в жаровне и поставив вино, Эстер почувствовала себя способной взглянуть на Бейсингема. За столом его не было, он сидел, прислонившись к теплому боку печки, всем своим существом вжимаясь в него. Уловив ее взгляд, тяжело, с видимым усилием приподнялся.
– Сидите там! – махнула рукой Эстер и велела кухарке поставить маленький столик. Та неохотно повиновалась, плюхнула миску с жарким, хлеб и холодное мясо. На лице ее отчетливо читалось: "Вечно хозяйка со всякой голью возится…" Бейсингем тут же принялся за еду, откусывал медленно-медленно, по маленькому кусочку.
– Хорошее мясо! – светским тоном сказал он. – Удачное…
Удачное? Да это простая говядина из супа! Нет, надо уйти отсюда, иначе она все же заплачет. Вот ведь хрен жеребячий, стоило служить этой стране!
– Пойду все приготовлю, – бросила она, вставая. – Ешьте пока…
Красавчик кивнул, глядя в стол. Похоже, мужество иссякло не только у нее.
В коридоре она столкнулась с Барбарой. Старая служанка тактично не совалась на кухню, стояла под дверью.
– Это кто же такой? Опять хороший человек в беде? – недовольно спросила она.
– Именно так, хотя и не знаю, хороший ли. Это герцог Оверхилл…
– Ах ты, сука…………! – сказала доверенная служанка герцогини. Эстер правильно поняла, кому адресована эта тирада: Барбара тоже очень "любила" королеву.
Знаком приказав служанке следовать за собой, Эстер отправилась в комнаты сыновей. Отобрав необходимую одежду, сунула ее Барбаре.
– Ступай в ванную, поможешь ему…
– Чтоб не утонул? – конкретизировала та.
– Именно так. И смотри, поделикатней, он парень гордый…
– А что, с гордым надо деликатно? – хмыкнула служанка.
А ведь она права. Такому, как Красавчик, любое участие – нож острый. Значит, грубая прямота, и никаких там "вы слишком измучены…" и прочих соплей. Герцогиня Баррио не отличалась особой щепетильностью, но обижать Красавчика ей сейчас не хотелось. Успеется еще, пусть только оклемается…
Она снова спустилась на кухню. Бейсингем по-прежнему сидел за столом, равнодушно ковыряя жаркое. Вроде бы должен быть голоден – а почти ничего не съел, миска как была полной, так и осталась. Ладно, кормить будем потом… Она кивнула, Энтони послушно поднялся, опираясь на стол. Да он же на ногах не стоит!
– Вот что, Бейсингем, – говорила Эстер на ходу. – Вы у нас аристократ, без лакея ни раздеться, ни одеться. У меня лакеи приходящие, сейчас их нет, а кухонный мужик вам едва ли подойдет, он руки лишь по праздникам моет. Там, в ванной, бывшая нянька моих сыновей. Возраст у нее почтенный, вы ее не смутите. Она вас потом отведет в вашу комнату. У меня еще сегодня много дел, так что спокойной ночи…
Энтони Бейсингем остановился, словно хотел разразиться очередной тирадой, но вместе этого лишь коротко сказал: "Спасибо!" и поцеловал ей руку…
– Залезайте в ванну, – сказала старуха. – Грейтесь. Я вас пока причешу…
Раздеваться в ее присутствии было совсем не стыдно. Щепетильность из него тюрьма выбила напрочь. Он сидел в теплой воде и, пока Барбара расчесывала сбившиеся комками волосы, отчаянно старался не заснуть. Последние силы таяли, как снег под солнцем, и дело кончилось тем, что, несмотря на сохранившиеся еще остатки стыдливости, Энтони позволил ей вымыть себя, как маленького ребенка.
Когда он кое-как, с помощью Барбары, выбирался из ванны, стенку внезапно повело вбок.
– Эй, сударь, сударь! – услышал он откуда-то издалека. – Ну-ка, сядьте на табурет. Вот так, в уголок головой прислонитесь… Давайте-ка я вас одену…
А Эстер молодец, он не ожидал такого такта. Вот тебе и Полковая Лошадь. Надо будет вызвать тех, кто ее так называет, когда он снова станет тем, кем был. А кстати, кем он станет после Тейна?
Он боролся с этой мыслью, пока брел вслед за Барбарой по пустым темным коридорам, пока взбирался на третий этаж, присаживаясь отдохнуть на каждой площадке. Черт, вот ведь как развезло! Прямо как дорогу в дождь. Дождь называют слезами неба… Поплачь, Бейсингем, поплачь! Теперь можно, хоть залейся слезами. Там было нельзя, там надо было держаться, любой ценой, а теперь плачь, пожалуйста! Но не хочется. Ничего не хочется…
– Давайте-ка ноги сюда, сударь, – пробился к нему голос Барбары.
– Зачем?
– На ужин поджарить! – фыркнула старуха. – Изрезаны все, надо же смотреть, куда идете…
Да, прислуга у Эстер груба, как и она сама. Но ведь возится же с ним. Как приятно, когда с тобой возятся, укладывают спать, кладут к ногам грелку с горячими кирпичами…
– Давайте-ка ноги к теплу, сударь… А то пробегали по холоду. Вот и хорошо. Принести вам что-нибудь?
А спать совсем не хочется. То глаза закрывались сами собой и мысли путались, а теперь голова ясная-ясная. Сейчас она уйдет, и снова начнутся мысли… Сказать, чтоб не уходила? Глупости, еще не хватало. Что же делать?
– Ну так что принести?
Бейсингем поднял голову от подушки и выдохнул:
– Водки!
…Эстер сидела в кухне за столом и ела, уставившись прямо перед собой. Барбара подошла, стала рядом. Хозяйка махнула ей – садись, мол, кивнула на бутыль с вином. Условности между герцогиней и ее доверенной служанкой существовали только при посторонних.
– Ну что? – спросила герцогиня.
– Он вам нравится? – меланхолично поинтересовалась служанка.
– Я думала, ты умнее. Мы встретились случайно – не оставлять же его было на улице. Что с ним?
– Ничего особо страшного. Худой только очень, все ребра наружу, да на ходу качается. Пока на третий этаж взобрался, два раза отдыхал. А так чистенький, как младенчик, ни синяков, ни ран. Только на руке ожог, глубокий – похоже, что лекарский. И ноги поранены, но это, должно быть, уже потом… Наверное, его и вправду попугать хотели.
Старая служанка была в курсе всего, что происходило во дворце: надо же Эстер с кем-то делиться своими наблюдениями и с кем-то советоваться.
– Попугать? – пожала плечами герцогиня. – Пугают не так. Полтора месяца в дворянской камере с видом на крепостную стену и хорошей кормежкой – это я понимаю. Или неделю в подвале. Недели вполне достаточно, чтобы человек понял, кто главнее. Тем более Красавчик – он парень покладистый и легкомысленный. Такими оттуда выходят, когда за дело берутся всерьез – но тогда почему его не пытали? Хотя бы пару раз раскаленным железом должны были приложить, без этого никак, если он упорствовал.
– А если не упорствовал? – предположила Барбара.
– Тогда бы его не выпустили. Что же получается? Получается у нас ерунда…
– А если его хотели попугать, а он заупрямился? И она заупрямилась?
Положительно, иной раз Барбара высказывает очень здравые мысли!
– Но если так… Если так, то получается, что Красавчик сдался – иначе бы он не вышел. Но тогда почему он сейчас не во дворце, а у меня? Нет, как ни поворачивай, ничего связного у нас не выходит…
– Может, завтра сам чего расскажет?
– С какой стати? – пожала плечами Эстер. – Кто я ему? Но в одном ты права: утро вечера мудренее…
"Сука! – добавила герцогиня про себя. – Венценосная сука!"
…В полдень Эстер послала Барбару в комнату на третьем этаже, затопить камин. Та вернулась и сообщила, что гость до сих пор спит. Водки выпил около стакана: это Красавчику, да еще такому замученному – как Конраду Гальдорфу бутылка. В час дня Эстер отправилась на третий этаж сама, подложить дров.
Энтони Бейсингем не спал, но и вставать не собирался, а отрешенно смотрел в окно, за которым снова начинался дождь – вчерашнее прояснение было не более чем прояснением. Выглядел он неплохо, даже легкий румянец появился. Широкий рукав рубашки сполз к локтю, обнажив небольшой, но глубокий ожог – впрочем, руку, хотя и исхудалую, однако все еще мощную и изысканную, он совершенно не портил.
– Вы странный гибрид, Бейсингем, – изрекла герцогиня, наклоняясь к камину. – У вас достаточно тяжелая мускулатура, при этом тонкая кость и маленькие руки и ноги. Хотела бы я знать, как вы этого добиваетесь.
Бейсингем пожал плечами и безразлично отозвался:
– Гимнастика. Гири. Фехтование на старых мечах.
Так. Первая попытка расшевелить Красавчика провалилась. А ведь раньше стоило лишь мимоходом поинтересоваться чем-то, относящимся к внешности – одеждой, драгоценностями, умением танцевать, – и оставалось только слушать, да так, что слова не вставишь. А сейчас он, едва проронив несколько слов, замолчал, лишь смотрел теперь не в окно, поскольку это было бы невежливо, а на руки Эстер, орудовавшие кочергой.
– Не спешите вставать, – сказала, выпрямляясь, герцогиня, хотя Энтони явно не думал подниматься. – Сейчас принесут завтрак, позавтракаете в постели.
Через несколько минут в приоткрывшуюся дверь протиснулась Барбара с подносом. Служанка помогла Бейсингему утвердить поднос на коленях и удалилась. Красавчик есть не торопился, взял двумя пальцами вареное яйцо и поворачивал, любуясь его формой и игрой света на белой скорлупе. Эстер ждала от него очередной философской сентенции, но Бейсингем заговорил о другом.
– Вы тоже странный гибрид, сударыня, – заметил он как бы между делом, не отрывая глаз от яйца. – Герцогиня, которая сама подкладывает дрова в камин. Может быть, вы и одеваться гостям помогаете?
"Уже хамит. Скоро он опомнился, – фыркнула про себя герцогиня, быстро взглянула на Бейсингема и содрогнулась: глаза у того были совершенно пустыми. – Хотя, пожалуй, не хамит, нет. Это то, что ему обязательно надо знать! Барбара тоже молодец, яйцо ему притащила, как жениху на свадьбе, додумалась, корова!"
– Не дождетесь. – Она снова ткнула в камин кочергой, хотя в этом и не было необходимости. Энтони, занятый едой, молчал, Эстер тоже не спешила продолжать, и лишь закончив мучить дрова, изрекла: – Ни одевать, ни раздевать вас я не собираюсь. На мой вкус, вы слишком сладкий. Как клубничный ликер.
– Какой ужас! – Бейсингем смаковал кофе и оттого говорил сквозь зубы. Съел он всего ничего, едва справился с одним яйцом и кусочком хлеба. Да что его там, в тюрьме, совсем есть отучили? – Может быть, хотя бы ориньянское?
– Может быть. Но я люблю шато с полынью. Так что вы не в моем вкусе окончательно и бесповоротно.
– Что ж, это упрощает дело. Тем более что вы даже не пытаетесь разглядеть под этой рубашкой мои прелести. Это бы меня смутило, я ведь полностью в вашей власти. Отвратительное, кстати, ощущение – спать в рубашке. Сочувствую вашим сыновьям.
Он усмехнулся, глядя перед собой все тем же прозрачным взглядом. А ведь парню по-настоящему хреново. Интересно, что с ним делали в Тейне? Что надо делать с человеком, чтобы он стал таким?
– Хорошо, – кивнула Эстер. – Будем считать, что этот вопрос мы выяснили: одеваться вы будете сами. А теперь о деле. Поскольку, как вы изволили заметить, милорд, вы полностью в моей власти, я взяла на себя смелость распорядиться вашей одеждой и велела ее сжечь. Но я намерена компенсировать эту потерю. Кстати, в кармане была монета. Пенни – не ваш стиль. Может быть, это талисман?
– Благодарю, – Бейсингем взял монетку, припоминая. – Да, пожалуй, талисман. Не могли бы вы помочь? В ней надо пробить дырку, и хорошо бы шнурок…
– Конечно… – Герцогиня приняла монету и продолжила: – Цирюльника можно вызвать немедленно, портного и сапожника – на вечер. – Она чуть помолчала и закончила с интонацией, которая сделала бы честь любой театральной диве: – А можно и не вызывать…
Бейсингем вопросительно уставился на нее.
– Я вас не неволю, но, может быть, вам лучше провести сегодняшний день в постели? Во-первых, отдохнете и отоспитесь, да и ноги подживут. Во-вторых, вас не увидят ни цирюльник, ни портной с сапожником, ни слуги.
Третью причину она не назвала, но цвет лица Красавчика ей очень не нравился. Что-то рановато у него румянец прорезался.
– Вы опасаетесь, что из-за меня… Резонно! – мертвым голосом сказал Бейсингем.
Эстер хмыкнула яростно. Ей вдруг надоело сдерживаться, и она швырнула кочергу прямо в камин, вызвав к жизни ворох искр и получив в награду быстрый удивленный взгляд Энтони. Ладно, хоть что-то живое в нем промелькнуло…
– Вы меня с кем-то путаете, милорд. Я сроду никого не боялась, и бояться не собираюсь. Просто любопытство, знаете ли… Мне, например, хотелось бы понять, почему герцога Оверхилла, лучшего военачальника Трогармарка и сердечного друга королевы, вышвырнули из тюрьмы в одной рубашке и босого. Одно из трех: либо за вами следили, либо вас сейчас ищут по всему городу… либо не ищут! И мне хотелось бы знать, какое из трех предположений правильное. Сегодня вечером я буду у королевы. Если за вами следили, она уж как-нибудь да проговорится, что знает, где вы. Если вас ищут, она, вероятно, будет встревожена. Если же нет – значит, нет.
– Простите. – Бейсингем на мгновение закусил губу и закрыл глаза. – Поверьте, я не хотел вас обидеть. Если вы что-то узнаете… Я ведь так и не понял, что это было. Посадили, как жука в коробочку, без цели и смысла… потом так же выбросили. Зачем, почему? Кстати, а что случилось с моим домом?
– Самая простая вещь. После вашего ареста к вам пришли с обыском. Слуги, естественно, оказали сопротивление, солдаты взломали двери и прорвались силой, арестовав всех, кто был в доме, за сопротивление властям. Ну, а когда все ушли, сами понимаете – пустой дом, взломанные двери… Через час там было полно "детей ночи". Должно быть, кто-нибудь из них и заронил огонь… Кстати, я бы посоветовала сообщить в Оверхилл, что вы живы, чтобы они не надеялись на подарки по случаю перемены владельца.
– Да, разумеется… – снова кивнул Энтони.
Герцогиня вернула поднос в прежнее положение и положила на него лист бумаги и письменный прибор. Бейсингем оценил ее доверие и, сам себе удивляясь, ухитрился не посадить на постель ни одной кляксы. Он был краток: жив, все в порядке, пользуется гостеприимством герцогини Баррио. Следует прислать тысячу фунтов золотом немедленно и двенадцать тысяч в течение месяца должен привезти управитель. Когда он передал герцогине готовое письмо, та положила на поднос другой набор: довольно грязный лист бумаги, грубое перо и дешевые фиолетовые чернила.
– А теперь пишите на этом листе, что вы живы и чтобы выдали подателю сего две сотни меберских шиллингов.
– ?! – На лице Бейсингема отразилось удивление, и герцогиня, поощряя проявление хоть каких-то чувств, старательно рассмеялась:
– Тоже мне, генерал! Вам только деревянными солдатиками командовать! Две сотни меберских шиллингов – не деньги, ваш управитель даст их любому оборванцу за одно известие о том, что вы живы. Что же касается тех, кто еще увидит это письмо… то работой мы королевскую стражу обеспечим: пусть просеивают Вшивый замок и бреют всех его обитателей. Как вы только войны выигрывали, если не понимаете таких простых вещей! Если сыщики красотки Бетти вас упустили, то мы поводим киску за тряпочной мышкой!
– Вы правы, сударыня. Я, действительно, поглупел. Это от недостатка сладкого в рационе.
– Ну вот, – удовлетворенно кивнула Эстер, когда Бейсингем передал ей второе письмо. – В зависимости от того, что я услышу сегодня вечером, я отправлю либо то, либо другое. А вы спите и ешьте, сладкого я пришлю. Если крошка Бетти знает, где вы, силы могут понадобиться уже завтра.
…Поздно вечером Эстер снова вошла в комнатку на третьем этаже, одетая в придворное платье. Зрелище было то еще: герцогиня специально заказывала туалеты для дворца такими, чтобы они оттеняли ее специфическую внешность.
Сейчас на ней было платье темно-желтого цвета, с несоразмерной пышности подолом и умопомрачительными пунцовыми лентами, как раз той ширины, которая была не просто безвкусна, а чудовищна. В вырезе декольте поблескивало рубиновое колье.
Герцогиня присела на край постели и слегка тряхнула дремлющего гостя за плечо. Днем Барбара поработала над внешностью Энтони: привела в порядок руки, причесала его и подстригла бороду. Теперь герцог выглядел вполне пристойно. Но даже в полумраке было видно, как блестят у него глаза, а легкий румянец на скулах превратился в яркие пятна.
– Могу сказать, что вы не зря прячетесь, милорд! – изрекла Эстер, протягивая ему черный кожаный шнурок. – Кстати, ваша монетка… И еще кстати: как вам мой туалет? Только не надо врать во спасение, Бейсингем! И не вздумайте говорить, что лучшая одежда женщины – это нагота, на такое имел право только Рэнгхольм…
– Если вам и вправду нужен мой совет… – слегка замялся Энтони, – то я бы уменьшил объем вдвое и сделал ленты в три раза уже. И рубины тут не годятся, сюда просятся гранаты…
– Совершенно верно. Вижу, что разум ваш по-прежнему ясен. Я вообще-то подумывала надеть изумруды, но тогда Бетти поняла бы, что я ее презираю, а так она считает, что у меня нет вкуса, и пусть себе… Итак, к делу: я просидела с Ее Величеством весь вечер, и она не удостоила меня ни одним взглядом против обычного рациона. Однако казалась слегка взволнованной. Какая-то мысль ее гнетет. Я думаю, уж не беспокойство ли это за судьбу одного красивого генерала. Я вас порадовала, Бейсингем?
– Черт! – вырвалось у Энтони.
– И это все? Продолжайте, вы меня не смутите… Облегчите душу, дитя мое… Вы ведь надеялись, что вас оставят в покое, не так ли?
– Надежды умирают первыми, – мрачно сказал Бейсингем. – Похоже, мне и завтрашний день предстоит провести в постели.
– И не только завтрашний, – герцогиня взглянула на Энтони и быстрым движением положила ему руку на лоб. – У вас жар, Бейсингем. И немаленький.