Вертолет стоял посреди пустого ангара, таинственный и безмолвный, как богомол или фараон, упокоившийся в своей пирамиде.
Когда Никки растворил двери ангара, впуская внутрь последние остатки дня, его едва не отбросило ветром назад.
Он столь долгое время оставался запертым в комнате без окон, наедине с искусственным светом, что позабыл о переменчивости погоды.
Возможно, вибраторы подействовали на атмосферу или нарушили какое-то иное равновесие, ибо над островом свирепствовал ужасающий шторм, в котором молнии ухитрялись соединяться с ураганным ветром. Черное небо, - от какого Шекспир вполне мог ожидать, что оно обрушится на скалы потоками горящей смолы, - заполняли мятежные ветры и грохочущие громы. Волны неслись иззубренными рядами. За ними неслась водяная пыль, срываемая с бурунов, волны влекли ее, похожую на вздыбленное оперенье скопы, полупрозрачное, словно муслин. Радуги играли в пыли. Сами же волны были как дервиши, пляшущие безумный танец семидесяти семи покрывал. Анемометр на вершине утеса размазало в бурое пятно. Напор восьмибалльного ветра притиснул мальчика к камню.
С огромным трудом справляясь с ветром, Никки стал подбираться по карнизу к вершине.
Он был восставшим Ариэлем из "Бури", ищущим страшного Просперо, чтобы защитить Калибана.
Есть конец у всех дорог.
Все минует, дай лишь срок.
Пред зарей густеет мрак.
Ходу, парень, смерть - пустяк.
Молния резанула по небу, и Никки увидел Хозяина, стоявшего посреди урагана, опираясь на альпеншток.
С тяжким усилием Хозяин поворотился, - пока мальчик поднимал зияющий и мотаемый ветром из стороны в сторону револьвер.
Хозяин двинулся прямо на дуло, скособочась в сторону альпенштока, и скоро они уже стояли на скальном откосе всего только в шаге один от другого.
Синие глаза сошлись, как и прежде, в одно сверкающее око. Этот головной прожектор разрастался, пока не заполнил собою небесный свод, стремительно надвигаясь на мальчика, будто автомобиль, мчащий, чтобы его раздавить. Затем он закружился, как огненное колесо фейерверка. То был сияющий космос, и мальчику оставалось либо и дальше противостоять этому космосу, либо войти в него.
И он вошел.
Он опустил револьвер.
Он сказал:
- Да.
Замедленным, полусонным движением он отшвырнул револьвер. Ему хотелось заснуть, погрузиться в приятное онемение и пусть все будет, как будет. "Уэбли" проскакал по голому камню, затем, зацепившись барабаном, перевернулся и исчез за краем обрыва.
Хозяин нащупал путь к сознанию Никки.
Глава тридцать четвертая
На дне морском
Вообще-то Шутька была не из кусачих собак, но нынче ей владел ужас. Расплющенная и расчесанная ветром, она каким-то чудом держалась за голый утес, а гром, которого она боялась пуще всего на свете, буквально перекатывался через ее дрожащее тельце. Шутька в ужасе таращила одичалые глаза, и даже язык у нее во рту трепетал от страха. Приникнув за спиною Хозяина к вершине Роколла, она цеплялась за нее, как цепляются за жизнь.
Сделав шаг назад, Хозяин наступил на нее.
Шутька в ответ цапнула его за лодыжку.
Потерявшая равновесие, подхваченная порывом ветра, споткнувшаяся о собаку древняя горстка костей повернулась на полоборота и рухнула на собственное бедро.
Послышался резкий хруст, громкий, словно кто-то ломал для костра хворост.
Шутька, потрясенная содеянным не меньше, чем бурей, ползком убралась в ангар.
Никки стоял неподвижно, ожидая, когда ему скажут, что делать.
Прошло несколько мгновений, и в промежутке между ударами грома Хозяин вдруг рассмеялся.
То был удивительный смех, - сильный, полнозвучный, веселый, - смех юноши, записанный в университетском Доме Славы в 1820 году.
И пока он весело звенел над вершиной скалы, Никки стал оживать. Похожий на огненное колесо прожектор отъехал назад и раздвоился, превратясь в синие глаза, вполне обыкновенные. Никки смотрел на старика со сломанным тазом, распростертого у его ног. Хозяин насмешливо произнес, совершенно не затрудняясь словами:
Отрекся я от волшебства.
Как все земные существа,
Своим я предоставлен силам.
И увидев, что цитата выше разумения мальчика, он потешил себя добавлением еще одной:
Бан-бан! Калибан,
Ты больше не один,
Вот новый господин…
Прощай, хозяин мой, прощай!
Никки спросил:
- Вы что-нибудь повредили? Я могу вам помочь?
- Нет.
- Я мог бы привести мистера Фринтона, он отнесет вас в лифт.
- Оставь.
- Может быть, принести вам виски?
- Целую бочку. Мой винный погреб на берегу, под скалой. Там спрятано мое винцо.
Это, наверное, тоже цитата, смутно подумал он, в ошеломлении спускаясь за виски вниз. Напор ветра, как он заметил, ослаб, хотя шторм еще бушевал в полную силу. Когда он уходил, Хозяин сказал ему вслед:
- Чарующая музыка.
На фонографе уже стояла пластинка. Прежде, чем отправиться с виски назад, он запустил ее на полную мощь. Затем, спохватившись, открыл окно. Чистый ветер ворвался в него, шелестя пампасной травой и павлиньими перьями. На пластинке была записана четвертая часть Пятой симфонии Чайковского.
Хозяин устроился поудобнее. Отбив у бутылки горлышко, он вылил ее содержимое себе в глотку и, вслушиваясь, застыл.
Стихающий ураган рвал громовую музыку в клочья. Она налетала порывами, сотрясая под ними скалу. Белые буруны воспетого в сагах моря, волоча за собой кисею пены, торжественной процессией шли мимо острова, вздымаясь и с грохотом опадая. Сверканье и рев стихий понемногу смирялись.
Пока они слушали, Хозяин произнес, обращаясь к себе самому, две фразы. Сначала он сказал: "Свободны мысли наши". И немного позже: "Коли ты помрешь, с тебя ничего не взыщут". Ладони его мирно лежали на ручке альпенштока.
Мажорно сверкнула тема из первой части, старик кивал и улыбался. Ему больше нечего было сказать.
Нет, еще одно оставалось невысказанным, и это одно он сказал тоже.
Опираясь на альпеншток, он встал.
Мой милый сын, ты выглядишь смущенным
И опечаленным. Развеселись!
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они. -
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают, словно дым,
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь - о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Воля и одна только воля довела запинающееся тело до края отвесной скалы.
Хозяин врезался в чистую воду, окутанный саваном водной пыли, взлетевшей ему навстречу. Под воду он ушел, почти не плеснув.
Вот там все и кончилось - на дне морском.
Глава тридцать пятая
Дом, милый дом
Конюшни Гонтс-Годстоуна представляли собой одно из тех мест, где поневоле начинаешь что-то насвистывать и где вдруг слышишь - за звоном копыт и лязгом ведерка, - как конюшенный мальчик к полной для тебя неожиданности высвистывает "Non piu andrai" или "La ci дбтен"и высвистывать точно.
Стояло яркое осеннее утро, листва на деревьях задумалась, не пришла ли пора покрываться золотом, задумалось и ясное солнце, - не время ли приукрасить восход толикой инея. Зеленые изгороди уже приобретали оттенок древесного дыма.
Герцог отправился поутру на ловлю лисят и к завтраку запоздал. Теперь он, сбивая с сапог грязь, топал ими по коврику у кухонных дверей и насвистывал любимый мотив из "Иоланты". Попозже днем ему предстояло запрячь все свое семейство, чтобы оно продавало экскурсантам буклеты и водило их по спальням дворца. (Да, мадам, это герцогская корона нашей матушки, но вам лучше воспользоваться одной из специально расставленных здесь пепельниц, если только их не унесли посетители.) А до той поры, поскольку дворец не открывался до половины двенадцатого, когда появлялись первые автобусы, его дом все еще принадлежал только ему, - пусть ему даже и приходилось жить при дворцовых конюшнях. Герцог насвистывал:
Не рискнул, не жди наград.
Взялся - делай, рад не рад.
Кровь людская не водица.
На любви Земля вертится.
- Именно так, - сказал мистер Фринтон, имевший в своей теплой шапочке и пиратских усах свирепый и комический вид.
- Ну что, дорогие мои, все еще завтракаете?
Именно этим они и занимались.
- Пинки пошел в дом, - сказала Джуди, - готовить каталоги. Он просил разрешения одеться ливрейным лакеем, - таким, как у Хогарта на картинке.
- Пусть себе, если хочет.
- Ему нравится переодеваться, и может быть, это поможет продать несколько каталогов. А нельзя нам с Никки тоже переодеться пажами, как ты считаешь?
- Мы могли бы выносить чучело любимого попугая герцогини Лоутеанской.
- Я не хочу, чтобы вы таскали его с места на место. Оно и так уж на ладан дышит.
- Тогда можно я надену доспехи Кромвеля?
- Нет.
- Сдается мне, что на острове у нас было больше свободы, - мрачно сказал Никки. - А здесь, куда ни ткнись, сплошное "Руками не трогать".
- Никки.
- Ну ладно, ладно. Извиняюсь.
- На острове, - сказал мистер Фринтон, дабы поддержать мир и спокойствие, - вам вообще надеть было нечего, кроме ночных рубах.
- Джуди надо спасибо сказать.
- Себе скажи.
- Интересно, почему это говорить спасибо нужно мне, когда шитье - самое что ни на есть женское дело? Ведь так, папа?
- Я не понимаю, о чем вы толкуете.
- Джуди обещала…
- Ничего я не обещала.
Никки начал раздуваться, как уязвленная лягушка.
- Ты…
- А знаете, - сказал мистер Фринтон и для предотвращения драки поставил между ними мармелад, - когда вся эта публика на острове трепалась насчет Наполеона, у меня тоже была в запасе цитата из него, только я постеснялся ее привести.
- Что за цитата?
- Он как-то сказал: "Всякое дело удается сделать не чаще, чем раз в столетие".
- И что он имел в виду? - заинтересованно осведомился Герцог, на несколько дюймов не донеся до усов вилку с кеджери.
- Насколько я понимаю, он имел в виду, что Гитлер исчерпал все запасы диктаторства примерно до две тысячи сорок пятого года. Хозяин все равно своего не добился бы.
- Это интересно, весьма.
- Да, но ты не знал Хозяина, - сказал Никки.
- Слава Богу, не знал.
- А если бы ты его знал, ты не был бы так в этом уверен.
- Уверен в чем?
- В том, что он бы своего не добился, как сказал мистер Фринтон.
- Как сказал Наполеон, - церемонно поправила Джуди.
- Как сказал Наполеон по словам мистера Фринтона, дурища ты этакая.
- Николас, тебе не следует называть сестру дурищей.
- Черт подери, - начал Никки. - Все, как один…
- Не чертыхайся и займись, наконец, завтраком.
- Что мне не нравится в наших приключениях, - заметила Джуди, - так это какая-то их бессмысленность. Я к тому, что его должен был одолеть какой-нибудь настоящий герой. Рыцарь в сверкающих доспехах. А у нас все получилось как-то… ну, вроде как неопрятно. Что это такое, - взял да и споткнулся о собачку.
- На самом деле все получилось как раз очень опрятно, - сказал мистер Фринтон.
- Почему это?
- Если ты сверхчеловек, так ты и должен споткнуться на недочеловеке. А он об этом забыл. И к тому же - "время и случай для всех людей".
- С людьми-то он, во всяком случае, справился.
- Со всеми сразу.
- И еще, - сказал мистер Фринтон, - вы понимаете, насколько умен оказался в конечном итоге Трясун?
- Почему?
- Он с самого начала предвидел такую возможность. Потому и спер у вас Шутьку. Чтобы ее использовать.
Сидевший с надутым видом Никки припомнил вдруг остроту, читанную им когда-то в газете, и в мозгу его зародился дьявольский план.
- Я так понимаю, - коварно начал он, - что твой сверкающий герой - не иначе как принц? Ему, небось, только и дела будет, что с утра до вечера именовать тебя Прекрасной Дамой?
- Вот именно. А почему бы и нет? Не всем же быть грубиянами, вроде…
- А знаешь, как тебя станут называть, если ты выйдешь замуж за принца?
- Ну как?
- Спринцовкой! Снимите штанишки, прекрасная дама! Промывание желудка! Очень полезно!
И он пристукнул ложечкой по верхушке сваренного вкрутую яйца.
- Скотина!
- Может, еще получишь титул Герцогини Клистирной Трубки.
- Я тебя сейчас убью…
- А вот и почта, - сказал мистер Фринтон.
И вправду почта, - и доставила ее, как и было задумано, миссис Хендерсон, вместе с молоком, - и среди прочего содержала эта почта письмо с надписанным незнакомой рукой конвертом, отправленное из Леруика и адресованное "генерал-майору Герцогу Ланкастерскому, Владельцу псовой охоты".
- Вот так, - сказала Джуди, когда письмо вскрыли.
Да, так вот, ГилбертиСалливен, разбиравшиеся в искусстве трагедии не хуже, чем Аристотель, выдумали однажды военно-морского злодея, чье единственное, но зато ужасающее злодейство сводилось к умению вовремя ввернуть: "А что я вам говорил?". У Джуди в миг торжества это получалось не хуже, как и у Никки, впрочем.
То было знаменитое письмо из бутылки, свеженькое, как в день, когда Джуди отпустила его по водам.
- Даже если…
- Ну?
- Даже если оно дошло сюда, - сказал в отчаянии Никки, - от него все равно никакого проку, потому что уже слишком поздно и потому что…
- Что "потому что"?
- Потому что мы уже сделали все до того, как оно пришло, и даже если оно пришло, все равно отсюда никто ничего не смог бы сделать и…
- Ты-то говорил, что оно не дойдет.
- Не говорил я этого.
- Говорил.
- Я сказал…
- Не иначе, как опять "ту ква-ква".
- "Ту" чего?
- Это я про твою латынь.
- О Господи! - пронзительно взвыл Никки, терпение коего окончательно лопнуло. Он раздулся, словно описанная Эзопом лягушка, отыскивая такое проклятие, чтобы уж было всем проклятьям проклятье. Все ополчились против него. Сохранилась ли в мире хоть какая-то порядочность? Разве не ему выпало в одиночку сражаться с Хозяином, - единственному, кто уцелел из всего благородного воинства? Ему приходилось одолевать гипноз, передачу мыслей, людей ста пятидесяти семи лет и Бог знает что еще. И что же? Стоило ему так удачно вспомнить шутку про принца, как непременно должна появиться эта бутылка. Всеми обманутый, никем не понятый, буквально упрятанный под замок собственными друзьями, ни от кого не дождавшийся благодарности, вынужденный терпеть такое обращение, словно ему каких-то двенадцать лет, - да, двенадцать, хотя им еще позавчера исполнилось тринадцать, - есть ли в такой жизни хоть какой-нибудь смысл? В чем царственного рода воздаянье? Где справедливость? И зачем вообще понадобилось выдумывать женщин? Где наши трубы и орлы? Кто…
Орлы?
Наполеон.
Нашел.
Он поворотился к своей, уженачинавшейтрусить, двойняшке-сестре и величаво сравнял счет.
- Знаешь кто ты есть? - спросил он. - Ты - Наполеон без палочки.
Сидя под их столом и неопрятно чавкая, Шутька порыкивала в знак одобрени, когда голоса хозяев начинали звучать погромче.
Среда. Все неприятности позади.
Она оказалась, судя по всему, единственной в истории собакой, которой удалось переменить участь рода людского, и потому вам, наверное, будет приятно узнать, что хозяева дали ей целую селедку.
КОММЕНТАРИИ к роману Т.Х.Уайта "Хозяин"
Эпиграф к роману взят из первой сцены II акта "Бури"В. Шекспира, которая цитируется здесь в переводе Мих. Донского.
глава 1
- . сэр Уинстон Черчилль - см. соответствующее примечание к 28 главе "Отдохновения миссис Мэшем".
- . Святой Брендан - полумифический настоятель ирландского монастыря, родившийся, согласно преданию в 484 и умерший в 577 году. Святым его числят в Ирландии, хотя он и не канонизирован. Легенда рассказывает о его семилетнем путешествии по разного рода баснословным странам в поисках "Страны Святых", совершенном им в сопутствии ангела; в частности в ней говорится о стоящем посредине Атлантики острове Св. Брендана, на котором даже птицы и звери соблюдают христианские посты и праздники.
- . Фробишер - Мартин Фробишер (1535 - 1594), английский мореплаватель, совершивший попытку добраться из Англии до Китая, двигаясь в северо-западном направлении, но добравшийся лишь до Баффиновой земли, что на севере Канады. Командовал одним из кораблей эскадры Дрейка, ходившей в Вест-Индию. Получил рыцарское звание за успешные действия против "Непобедимой Армады". Погиб в бою в Бретани, куда был послан в помощь Генриху IV Наваррскому в его борьбе с католической лигой.
- . остров Неприступный - остров, находящийся в южной Атлантике, близ островов Тристан-да-Кунья.
- . мыс Даннет, пролив Пентленд-Ферт - этот пролив отделяет северную оконечность Шотландии от Оркнейских островов.
глава 4
- . Чатсуорт - расположенное невдалеке от г.Дерби поместье герцогов Девонширских, построенное в XVII веке и ныне вмещающее художественную галерею и библиотеку и открытое для публики.
- . Бленхейм - см. примечание "Мальплаке"к 1 главе "Отдохновения миссис Мэшем".
- . Ландсир - см. соответствующее примечание к 28 главе "Отдохновения миссис Мэшем".
- . Дарвин - Чарльз Роберт Дарвин (1809 - 1882), один из основоположников теории эволюции, обосновавший происхождение человека от обезьяны.
- . Церматт - климатический курорт в Пеннинских Альпах в Швейцарии.
- . Колизей - построенный в 75 - 80 годах н.э. амфитеатр в Риме.
глава 5
- . …на дивном камне сем в серебряной оправе океана… - в трагедии В. Шекспира "Ричард II" (акт II, сцена 1) Джон Гант, герцог Ланкастерский, так говорит об Англии:
Противу зол и ужасов войны
Самой природой сложенная крепость,
Счастливейшего племени отчизна,
Сей мир особый, дивный сей алмаз
В серебряной оправе океана
(Перевод Мих. Донского)
- . раб рабов Божиих - так называл себя блаженный Августин, а затем папа Григорий I, после которого эта формула превратилась в подобие официального титула Папы римского.
- . королева Виктория - см. соответствующее примечание к 4 главе "Отдохновения миссис Мэшем".
- . Рокфеллер - по-видимому, сын Джона Рокфеллера-старшего (1839 - 1937), основателя финансовой династии, поскольку сам Рокфеллер-старший до 1860 года был приказчиком мучного лабаза в г. Кливленде в США и в молодости вряд ли играл в гольф или теннис.