Теплый, глубокий, по-деревенски протяжный, дружеский голос был так чужд всему этому кошмару, что Роланд отозвался на него всем своим исстрадавшимся существом.
- Ты не ранен, парень?
- Я… - Роланд заставил себя приподняться на локте и взглянуть вверх - чтобы увидеть озабоченную физиономию большого бурого медведя. Большого бурого медведя в рабочем комбинезоне фермера и с платком в горошек вокруг шеи.
- Я… - повторил Роланд угасающим голосом и потерял сознание.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
- Вот когда покушаешь, отец тебя выведет на опушку.
- И я! И я!
Медвежонок застучал ложкой па деревянной миске и чуть не разлил молоко.
Роланд схватил кружку, переставил ее от греха подальше и был вознагражден благодарной улыбкой мамы-медведицы, которую постарался принять именно в таком качестве, не обращая внимания на открывшуюся пасть, полную острых зубов. Не похоже было, чтобы ему тут что-то угрожало: с того самого момента, как папа-медведь его принес в дом, он видел только доброту.
- Ох нет, спасибо, - отказался Роланд от второй порции каши. Миски, даже у маленького медвежонка, вмещали умопомрачительные порции, а Роланд, не желая обидеть хозяйку, съел все, что ему дали.
Мама-медведица покачала головой:
- Так этим же воробушка не накормить, что ты скушал, - сокрушалась она, щелкая когтями по исцарапанной столешнице. - Ты же упадешь с голоду через десять минут пути.
- Ладно, мать, оставь Барда в покое, - беззлобно проворчал папа-медведь, поднимая со стола миску и начисто вылизывая ее. - Он уже взрослый и сам знает, когда ему хватит. И если ты эти соты доедать не будешь…
- Бери ради Бога. - Роланд подтолкнул соты по столу и смотрел до тех пор, пока папа-медведь не съел примерно фунт меда. Впрочем, он это сделал за два глотка.
"Удивительно, как быстро ко всему привыкаешь", - заметил про себя Роланд. Когда он, засунутый в кровать медвежонка, очнулся, мама-медведица вытирала ему бровь мокрым полотенцем; он завопил и съежился от ужаса, который казался ему продолжением дневного кошмара. А матушка-медведица просто продолжала обтирать ему лицо и низким голосом бормотать что-то утешительное. Поняв, что опасность ему не грозит, Роланд расплакался, а она его обняла и погладила по спине, соразмеряя свою силу с его относительной хрупкостью. И наконец Роланд, уставший от ужасов, провалился в сон.
Разбудил его любопытный мокрый нос медвежонка. От неожиданности Роланд завопил, медвежонок заголосил с испугу, прибежала мама-медведица, и произошла такая обыденная семейная сцена, что страх был просто неуместен.
- Ничего нет лучше легкой закуски между первым и вторым завтраком. - Папа-медведь отвалился от стола, удовлетворенно рыгнув. - Путь тебе лежит далекий, Мастер-Бард, дак уже и пойти бы нам не грех.
- Не знаю, как вас и благодарить, - начал Роланд, когда все семейство провожало его к дверям. Он закинул на плечо ленту от арфы и подобрал футляр с гитарой. - Вы мне жизнь спасли. - У него перехватило дыхание, к горлу подступили слезы. - Я у вас в вечном долгу.
- Ерунда. - Мама-медведица потрепала его по спине, и он чуть не рухнул на колени. - Барды - народ особый, и мы бы для каждого из них сделали то же самое.
Добродушно улыбаясь, она подала шляпу папе-медведю.
- Тебе повезло, что отец услыхал зов твоих инструментов, а то решил бы, что это какая-нибудь бедная зверушка заблудилась, и ты тогда вряд ли до полудня дожил.
- Да, - Роланд опустил свободную руку и погладил полированное дерево арфы, - знаю.
Он не вспоминал ничего, кроме ужаса, гнавшего его через кусты - арфа на пару с Терпеливой могли бы играть даже "Боевой Гимн Республики", - но то, что обратило его в это паническое бегство, он помнил яснее ясного и знал, что эта память будет с ним до смертного часа.
Папа-медведь отцепил медвежонка от своей ноги, поднял его на руки и отдал, ревущего, матери. Потом подтолкнул Роланда к двери.
- Сердце кровью обливается, когда этот парнишка плачет, - сознался он по дороге через приусадебную полянку. - Только для него в лесу слишком опасно. Тебе повезло, - он выпрямился во весь рост и поглядел на Роланда сверху, - что я с тобой. Ага.
Он снова привычно сгорбился и нырнул в лес, приминая молодую поросль.
- Тут в лесу есть такие твари - зубастые и когтистые.
- Верлиоки, - пробормотал Роланд.
- Ага, точно. Тебе мать про них сказала?
- Да нет. - Роланд крепче сжал ручку футляра и заставил себя отвести глаза от глубоких теней под одинокими деревьями. - Просто я начинаю разбираться в здешних местах.
Миссис Рут постучала газетой по краю мусорного ящика, стряхнув полусъеденный пирожок с вишней и огрызок яблока.
- Людям, - проворчала она, разглядывая жирные пятна, - следует быть повнимательнее. - Обычно она вынимала газету рано утром, пока ее не заваливали мусором, но это была вечерняя газета, и, судя по заголовкам, ее надо было просмотреть. - Вот еще! Выбрасывать остатки на мою газету! - Она перевела взгляд на проходившую мимо девушку. - Вот я вас спрашиваю: почему они не могут есть вовремя, по-человечески? А потом пожалуйста - у них язва желудка. Попомните мои слова, у всех у них будет язва желудка!
Девушка отвернулась и ускорила шаг. Еще не хватало тратить время на разговоры с сумасшедшими тряпичницами!
Миссис Рут расстелила газету поверх переполненной тележки и пробежала заголовки. "Чудеса сегодняшнего дня: Ангел на углу Йонг-стрит и Карлтон". В заметке приводились показания независимых свидетелей, видевших сверкающего человека с крыльями на углу в утренний час пик, и сообщение, что различные Церкви пока никак не комментируют это событие.
- Я сама прокомментирую, - фыркнула миссис Рут. - Кому-то надо штаны спустить.
Засунув газету под вполне еще хорошую хоккейную клюшку, вытащенную из груды ни на что больше не пригодного мусора, старуха потащила визжащую и протестующую тележку дальше по улице.
- Хочешь, чтобы работа была сделана как следует, - проинформировала она двух встречных бизнесменов, налегая на тележку, - так сделай ее сам.
* * *
- Пошел вон! Брысь! - Папа-медведь нагнулся, схватил камень и запустил его в пару красных туфель. Они отпрыгнули с дороги и заплясали в отдалении под кустами.
Роланд тяжело сглотнул и сумел сдержать рвотный рефлекс. В туфлях были ноги. Сморщенные, мумифицированные, но определенно ноги. Там, где высушенная плоть стерлась, просвечивали кости лодыжек.
- Надоедливые до чертиков эти штуки, - буркнул папа-медведь, топая дальше. - Хотя и не опасные.
- Отлично. - Роланд постарался скрыть сарказм.
"Для разнообразия неплохо было бы встретить еще львов, тигров и медведей, - подумал он. Посмотрел на папу-медведя и добавил: - Ладно, медведей вычеркнем".
- Мисс Састри?
Дару, не глядя, утвердительно хмыкнула. Эти бюрократы родили еще штабель анкет, требующих немедленного внимания, а она и так уже на три дня отставала от графика повседневной работы. И времени на болтовню у нее не было.
- Мисс Састри, я прошу уделить мне несколько секунд вашего времени.
Голос звучал мягко, но настойчиво - как будто говоривший имел право на эту просьбу. У Дару вдруг зашевелились волосы на затылке - голос звучал как-то смутно знакомо, хотя она знала наверняка, что этот человек не из ее офиса.
"Чем быстрее я с ним разберусь, тем быстрее от него избавлюсь".
Дару вздохнула, положила перед собой два верхних документа из стопки, отодвинула остальное на край стола и развернулась на стуле.
- Даю вам одну се… - начала она и запнулась, поняв, кто стоит в ее загородке.
Темные волосы были по-модному подстрижены, на бровь спадал массивный локон. Глаза синие-синие, окружены неприлично длинными ресницами. Ослепительно белые зубы сияли на загорелом лице. Одет он был в светло-серый костюм из шелка-сырца, а не в оксфордскую рубашку, но Дару немедленно его узнала. Она подумала, знает ли Эван, насколько точен его рисунок. Он уловил даже презрение, спрятанное под внешним обаянием.
- Да? - Ее голос, заметила она не без самодовольства, дрогнул только чуть-чуть, и она тотчас же овладела собой. Враг видимый, с которым можно схватиться, не так страшен, как таящийся в тени.
- Чем могу быть полезна, мистер…
Он выставил ладонь с длинными пальцами.
- Мое имя не имеет значения. И скорее я могу быть вам полезен. Позволите присесть?
- Вы же все равно сядете. - Дару махнула рукой в сторону второго стула, почти полностью заваленного папками с делами. Как посетитель это сделал, она не заметила, но громоздящаяся куча вдруг оказалась на полу в виде аккуратной стопки, а мужчина уже закидывал ногу на ногу, подтягивая брюки.
- Я пришел сделать вам некое предложение, - объявил он.
- Если собираетесь тащить меня на некую высокую гору, - отрезала Дару, одновременно прикидывая, услышит ли кто-нибудь, если она закричит, - то делайте это быстро. У меня полно работы.
- На высокую гору. Да, именно. - Он произносил эти слова так, будто они оставляли у него на языке дурной привкус. - Поскольку у вас нет времени на любезности, я тоже отброшу их в сторону. Я предлагаю вам силу, способную справиться со всем этим. - Он обвел рукой кабинет. - Без бумажек. Без ведомственной бюрократии. Вы не будете стоять и смотреть, как положение меняется от плохого к худшему. Я дам вам власть справляться с любыми проблемами, решая их сразу при возникновении.
"И больше не будут погибать дети у нее на глазах. И не придется смотреть, как люди идут на дно, а она не в силах помочь, потому что нищенских ресурсов не хватает на всех".
- А моя сторона сделки?
- Вы перестаете со мной сражаться.
- Это полностью лишает ваше предложение смысла, потому что все это, - она передразнила его жест, - и есть именно борьба с вами. - Глаза ее сузились. - Видите ли, я ведь знаю, что вы - не симпатичный молодой человек в дорогом костюме. Вы - лендлорд, сдающий семье эмигрантов говеную дыру в подвале без отопления и с неработающим туалетом за девятьсот пятьдесят долларов в месяц, потому что им не найти другого жилья. Вы - панк, избивший до полусмерти беременную подружку, потому что она забыла купить пиво. Вы - отец, насилующий десятилетнюю дочь и заявляющий, что она сама виновата. И вы - каждый судья, каждый присяжный, каждый адвокат, который дает выкрутиться этим подонкам. - Глаза Дару горели, а пальцы сжимались в кулаки. - И я никогда не перестану с вами сражаться.
Какую-то минуту Дару пронзала его взглядом, потом посетитель встал и разгладил воображаемую морщинку на пиджаке.
- Знаете ли, мисс Састри, - его голос зазвучал уже не так приятно, - вы меня начинаете раздражать.
- Отлично, - отрезала Дару, - потому что вы меня раздражали всегда. А теперь - па-ашел отсюда на х..!
Адепт Тьмы покачал головой.
- Что за выражения, - укоризненно произнес он, но все же ушел.
Дару разжала пальцы, положила ладони на стол, чтобы унять дрожь, и попыталась вспомнить, как надо дышать.
- А ну-ка, Джек, тебе это лицо знакомо? - Констебль Паттон, стоя около лифтов, мотнула головой в сторону выходящего из Отдела Социальной Службы мужчины.
Констебль Брукс нахмурился.
- А это не…
И тут взгляд ярко-синих глаз прогнал и эту мысль, и все прочие, с ней связанные.
- Вы ищете дорогу, офицеры? - спросил их обладатель, подходя к полицейским. - Могу я помочь?
"Ищете дорогу" - это еще слабо сказано. Сити-холл Торонто за секцией приемных был похлеще крысиного лабиринта.
- Мы ищем Дару Састри.
- О, какая жалость! - Сожаление было написано на его лице. - Ее сейчас нет, и никто понятия не имеет, когда она будет.
- А вы не знаете, куда она пошла?
- Куда-то в город, а больше я ничего не знаю. - Он улыбнулся. - Может быть, кто-нибудь может ее заменить?
- Да нет, - вздохнула констебль Паттон. "Куда-то в город. Класс". - Нужна именно она.
Адепт Тьмы посмотрел, как они садятся в лифт, и сполна насладился их разочарованием.
Лес кончился неожиданно. Только что они пробирались через подлесок, или, если говорить о папе-медведе, пропахивали подлесок, и вдруг им открылась уходящая к горизонту степь.
- Ну, сынок, досюдова мне можно. - Папа-медведь задумчиво почесал за ухом, вытащил из свалявшейся шерсти что-то многоногое и откинул в сторону. - Дальше для меня слишком много открытого неба, но ты иди за солнышком, и все будет хорошо.
- Иди за солнышком, - повторил Роланд, всматриваясь в голубой купол, который был небом. Глаза, привыкшие к полумраку леса, заслезились, и он часто заморгал. Солнце, стоящее почти над головой, палило горячее и ярче, чем дома.
- Удачи тебе, Мастер-Бард. - Папа-медведь легонько шлепнул его по спине.
Вцепившись в ближайшее дерево, Роланд сумел удержаться на ногах.
- Мне никогда не отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали…
- Да брось, пустое. - Огромный медведь заметно смутился. - Вставишь нас когда-нибудь в песню.
- Обязательно, - кивнул Роланд. - Можете не сомневаться.
Он посмотрел вслед папе-медведю, потопавшему домой, к маме-медведице, медвежонку и золотоволосой девочке, которая пока еще не появилась, - и вышел в степь.
Идти было легко, и Роланд с удовольствием ускорил шаг. Трава доходила ему до щиколоток, все травинки были друг на друга похожи, и степь расстилалась во все стороны, кроме той, откуда он вышел. Тяжесть леса свалилась с плеч, как сброшенный плащ, и он оставил ее лежать там, где она упала; и пусть солнце окружит его память успокаивающим слоем света. В душевные раны просачивалось тепло, согревая и утешая, и Роланд шел, ни о чем вообще не думая.
Когда лес остался далеко позади, Роланд приземлился и съел завтрак, что дала ему в дорогу мама-медведица. Потом встал, все еще наслаждаясь светом и теплом, и пошел дальше, а тень его устремилась за ним.
Боль в переносице вернула его к реальности. Он поднял руку, осторожно коснулся лица и выругался. Было очевидно, что кожа стала ярко-красной и натянулась. Роланд бросил взгляд на руки ниже локтей, они как раз начинали гореть.
- Мог бы и сообразить, - буркнул он. - Тут на все есть цена.
Вернувшись окончательно в мир, Роланд вздохнул и сделал единственное, что мог: пошел дальше. Очень скоро он понял, что цена оказалась выше, чем он думал. Не было никаких признаков воды, а пить вдруг захотелось невыносимо.
- Иди за солнышком, и все будет хорошо, - передразнил он, облизывая сухие губы. С каждым шагом он чувствовал, как солнце высасывает из него влагу. Мед с бисквитами лежал в желудке кирпичом, а сладкий вкус во рту лишь усугублял жажду.
Он стоял на равном расстоянии между двумя соборами, наслаждаясь тем, что его присутствие сводит на нет доброе влияние, которое от них могло исходить. Они были символами Света, а он - живой частью Тьмы, и против него у них шансов не было. Опершись на какой-то прилавок, он наблюдал за третьим компаньоном своего врага. Хотя его слуга не смог передать впечатления, это оказалось не столь важно, потому что остальные двое были полны ее образом.
"Ребекка", - произнес он про себя ее имя, прикидывая, что ему известно. Была бы она просто невинной, он бы смял ее с большим удовольствием, но она была еще и дурочкой, и это ее спасало. Что за радость, когда жертва не понимает, что с ней случилось? Нет, лучше разрушить тщательно созданную структуру ее мира, сбить равновесие, необходимое ей для восприятия жизни, а потом, хнычущую и ревущую, сбросить на руки Свету как лишнее бремя и помеху.
Подумав о том, как Адепт Света окажется в тисках столь жестокой и утонченной дилеммы, Адепт Тьмы медленно и широко улыбнулся. Если он уйдет, то люди, столь ему дорогие, пострадают из-за своей тяги к Свету, из-за вожделения к нему. А если он останется, то будет сильно ограничен в возможностях поиска. Не остановлен, но наполовину все же связан.
- Я - гений, - вполголоса произнес Адепт Тьмы и выпрямился, увидев приближающуюся жертву.
Следуя заведенному порядку, Ребекка разглядывала витрины всех лавок, но не видела украшений, хотя они весело блестели в лучах послеполуденного солнца, старались привлечь ее внимание. Роланд исчез, похищенный Тьмой, и ей было не до драгоценностей. Дойдя до последней витрины, Ребекка насупилась. Чего-то не хватало. Взгляд ее упал на часы с двумя большими изумрудами. Часы ей сказали, что уже две минуты четвертого.
Две минуты четвертого.
Что случилось с колоколами?
У Ребекки заколотилось сердце, как бывало, когда что-то было неправильно.
Что случилось с колоколами?
Три минуты четвертого, сказали часы.
Четыре минуты четвертого.
Пять минут четвертого.
Что случилось с колоколами?
Не в силах больше выдержать, она повернулась и, переполненная тревогой, стала переводить глаза с одной башни на другую.
- Звони, - молила она, - звони!
И Адепт Тьмы почувствовал, что колокола в его хватке зашевелились. Он прижал сильнее. Они задрожали и двинулись снова.
- Не может быть! - зарычал он.
Постепенно, рывок за рывком, колокола вырвались на свободу. Он не пускал, но не мог их сдержать, и когда они зазвонили, каждый удар отдавался дикой болью у него в голове, и он завопил и бесполезным жестом закрыл уши руками. Он знал, что его оружие отбито врагом и что враг это знает, и, визжа от ярости, Адепт Тьмы исчез.
Ребекка с облегчением вздохнула, поскольку образ мира не изменился. Конечно, часы в лавке старьевщика просто спешили.
Солнце клонилось к закату, и стала быстро спадать дневная жара. Роланд поежился, тонкая футболка почти не защищала от холода. Слегка покачиваясь, он смотрел на заходящее солнце. Бог знает, сколько времени двигался он в сторону какой-то серой глыбы вдали, но она все не приближалась. Вдруг у него подкосились ноги, и он тяжело плюхнулся на траву.
"Это просто смешно, - подумал Роланд, глотая кровь. Он слегка прикусил язык и был до сумасшествия рад даже такой влаге. - Сейчас только семь. От медведей я ушел около одиннадцати. Всего восемь часов. Не может быть такой жажды".
Однако она была. А еще он устал, обгорел на солнце и замерз.
Солнце закатилось за горизонт, и температура скакнула еще на несколько градусов вниз. Обхватив себя руками, Роланд подумал, какие сюрпризы преподнесет ему ночь. Вервольфы. Вампиры. Гули. Стадо топочущих драконов. Диких зверей он не видел, но это еще не значит, что их нет. А здесь они скорее всего выходят с наступлением темноты. Если он, конечно, продержится на холоде столько, что они успеют до него добраться.
Посмотрев на небо, Роланд снова вздрогнул, но теперь уже не от холода. Вокруг него небо аккуратно накрыло землю черным непроницаемым занавесом. В этой кромешной тьме Роланд ощутил себя единственным оставшимся в мире живым существом, и сама Вселенная кончалась на расстоянии вытянутой руки. И только успокаивающая тяжесть гитарного футляра возле ноги и зажатой под мышкой арфы удерживали его от хандры.
В конце концов Роланд начал клевать носом и, устав отчаиваться, заснул.
Его разбудила арфа, послав в ночь поющую ноту. Роланд поднял голову и в первый момент не мог понять, где находится. Потом вспомнил и застонал. Все это не было сном.