Прибегнет ли НАТО к внезапному удару, возможно, с той малозаметной подводной лодки, что действовала в регионе не обнаруженной? "Орел" и "Слава" пропали, но его корабль, единственная реальная угроза в группе, остался нетронутым. Чем больше он думал об этом, тем больше начинал думать, что это была очередная катастрофа. Но если она случилась на "Орле", то куда делся "Слава"? Он находился дальше от подводной лодки, чем "Киров" и далеко за пределами зоны поражения 15-килотонной боеголовки. Эти сплошные странности парализовали его мышление. Это были словно кусочки мозаики, которые просто не подходили друг к другу, как бы он не пытался составить из них целостную картину.
Остальной персонал мостика сидел на своих постах, внимательные, осторожные, в некоторой степени стоящие на краю. На молодом лице Тарасова застыло болезненное и тревожное выражение. Он проверял и перепроверял свои системы, регулировал настройки и вслушивался, проводя рукой по волосам всякий раз, как вносил коррективы. Нахмуренные брови выдавали концентрацию, и было ясно, что он считал себя в некоторой степени ответственным за случившееся. Если корабль подвергся торпедной атаке, то почему он ничего не слышал?
Роденко, бормотавший себе под нос что-то по-украински, был столь же встревожен. Он был глазами корабля, в той же степени, в которой Тарасов был его ушами. Самым тревожным было то, что он не видел грозового фронта, который отслеживал ранее.
Николин сидел за оборудованием связи, листая кодовые книги и проверяя устройства приема и передачи. На всех обычных каналах связи стояла странная тишина, а особенно странным было молчание Североморска. Он отправил экстренное кодированное сообщение, и должен был немедленно получить ответ.
Некоторые из младших офицеров словно потерялись в своих широких русских душах. Они смотрели куда-то сквозь свои пульты, в потускневших глазах отражалось молочное свечение экранов, и каждом из них узнавался Yemelya, персонаж старой сказки, великий лодырь. Служба на корабле в море для них часто была бесконечно тусклой. Они ощущали, что что-то было не так, но не были причастны к дискуссиям старших офицеров, и поэтому просто следили за работой своих систем, регулировали настройки и вносили коррективы. Некоторые словно были потеряны, другие наоборот обеспокоены и пристально поглядывали на старших офицеров, которых случившееся явно довело до края.
С вертолета доложили об отсутствии следов радиации. Сбросив буи, они не обнаружили на дне никаких признаков обломков. Результаты даже передали Тарасову, чтобы он мог проверить показатели более опытными глазами и ушами. Однако там просто не было ничего. На инфракрасных системах, которые легко обнаружили бы след корпуса корабля, недавно получившего боевые повреждения, достаточные для потопления, тоже не было ничего необычного.
В этот момент Николину показалось, что сигнал с Ка-226 значительно усилился. Он слышал его гораздо четче, и, инстинктивно взглянув на Роденко, заметил, как тот радостно доложил:
- Четко наблюдаю Ка-226, - сказал он. - Интерференция утихла. - Системы "Кирова", похоже, вернулись в отличное рабочее состояние, телеметрия с борта вертолета также поступала на экран Тарасова без искажений. Однако там просто не было ничего, и адмирал Вольский приказал вертолету вернуться на корабль. Взглянув вперед, он заметил, что море изменило цвет, снова становясь желтовато-серым.
- Любой ответ от любого корабля? Североморск? - Прервал он всеобщую задумчивость, обращаясь к начальнику секции связи Николину.
- Никак нет, - ответил Николин. - Я отправил шифрованное сообщение, используя стандартные протоколы военного времени, но не получил никакого ответа.
Карпов подался к адмиралу, сложив руки за спиной, слегка наклонился и сказал тихо, словно чтобы никто на мостике не мог его слышать.
- Что, если Североморск тоже подвергся удару? Мы можем находится в состоянии войны.
Адмирал серьезно посмотрел на него, но ничего не ответил.
Часть вторая Туман войны
Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут…
- Федор Михайлович Достоевский
Глава 4
Туман сгустился настолько, что едва можно было видеть одну оконечность корабля с другой. Море оставалось совершенно спокойным, и лишь непроглядно-белый ледяной туман медленно окутывал корабль. Вскоре надстройки и антенны радаров покрылись густым белым инеем вместе с верхней палубой и бортами корабля, так, что казалось, что по гладкому как стекло морю бесшумно скользит огромный бледно-белый корабль-призрак.
"Киров" медленно шел на юго-юго-запад со скоростью 10 узлов, сканируя чувствительными системами океан и воздушное пространство вокруг, ища признаки вражеских кораблей или самолетов. Было такое ощущение, что системы работали идеально, но на на дальности не более тридцати километров. Затем Роденко заметил, что радиус обзора медленно растет. Тарасов доложил, что так и не заметил никаких следов "Орла".
Адмирал Вольский пытался решить, продолжать ли ему разбирательство или вернуться в Североморск. Он начал соглашаться с Карповым, что это действительно было внезапное нападение западных сил. И "Слава" и "Орел" пропали без вести, он видел это сияние, ощутил взрывную волну, так что это, возможно, действительно была попытка уничтожить "Киров". Тот факт, что Североморск не отвечал на стандартных военно-морских частотах, также означало многое. На базе могли соблюдать радиомолчание, или же могли получить повреждения. Опять же, база могла быть полностью уничтожена. Это был пункт базирования российского флота северных морей, безусловно, заманчивая и важная цель для любого первого удара.
Вольский вызвал инженерную часть, чтобы узнать состояние реакторов и с удовлетворением услышал, что показания нормализовались.
- Однако это было несколько странно, - добавил Добрынин.
- Странно? Что вы имеете в виду?
- Я не уверен, товарищ адмирал… Просто… Вы же понимаете, что проработав с этой аппаратурой большую часть своей службы, вы сразу понимаете, что что-то не так. Гармоники были нечетки, это все, что я могу сказать определенно. Мне это представляется неправильным, но сейчас показатели нормализовались. Поводов для беспокойства нет.
- Хорошо. Продолжайте работу и немедленно докладывайте в случае, если что-то еще вас обеспокоит. Обо всем, понятно? - Адмирал точно знал, что пытался сказать ему командир инженерной части. Годы, проведенные на кораблях в море, вырабатывали у некоторых тонкое чутье на любую ненормальность в работе систем - по звуку, по тому, как корабль шел по морю. Вольский устроился в кресле, размышляя, сможет ли услышать ответ на все их дилеммы в слабом гуле консолей мостика или далеком гуле турбин.
Карпов на некоторое время задержался у поста Николина, словно ожидая сообщения или кодированного сигнала с приказом вернуться в Североморск. Однако время шло, и Николин, казалось, выглядел нервным и смущенным из-за близкого присутствия капитана. Карпов умел нависнуть над пультом, всем своим видом задавая слишком много вопросов. Он был непростым и напряженным, и от долгого молчания по всем каналам и ощущения изоляции от мира, его настрой словно становился заразительным.
Североморск был не только их базой, но и имел полную власть над кораблем. Приказы, поступающие оттуда, перебивали даже самого адмирала Вольского. Вольский был командующим Северным флотом, но над ним стояли главнокомандующий военно-морского флота Геннадий Александрович Сучков и его заместитель и начальник штаба Владимир Иванович Рогатин. Карпов медленно выстраивал отношения с этими людьми и надеялся, что в один прекрасный день это может принести свои плоды. Вольский сменил Сучкова на посту командующего Северным флотом, а Рогатин был командиром старого "Кирова" прежде, чем ушел на повышение. Вольский был наиболее вероятным кандидатом на место стареющего Сучкова, так что Карпов вполне рассчитывал на то, что сможет продвинуться дальше, чем когда-либо предполагал.
Поэтому странное молчание Североморска было для него наиболее приводящим в замешательство фактором. Его излюбленной тактикой действий против старшего по званию всегда было обращение к верховной власти. Карпов получил назначение командиром "Кирова" обхаживая штаб флота. Вольский был старше его по званию, причем намного, но он всегда мог обратиться в штаб флота в Североморске, который мог отменить приказ адмирала. Поэтому он хотел сформировать там представление о происходящем в максимальном соответствии с собственным видением. Он хотел убедиться, что сможет представить себя в наиболее выгодном свете в глазах вышестоящего командования и, что еще более важно, возможно, повлиять на их решения. Еще больше он желал убедиться, что его действия будут рассмотрены в правильном свете - то есть намеревался начать, даже в предельно официальной ситуации, тонкую кампанию по искажению истины, то есть vranyo. Сейчас только адмирал мог отменить его приказ, и Карпов тихо кипел от негодования. Он делал то, что считал нужным, а действия адмирала в его представлении были непростительными.
Кроме того, он видел в ситуации проблеск возможности. "Орел" и "Слава" пропали, и адмирал проявил слабость о оценке потенциальной опасности ситуации. Этот случай будет строго рассматриваться дома, и безусловно появятся виновным и козлы отпущения. Адмирал в любом случае нес ответственность, но Карпов хотел убедиться, что любая возможная оплошность будет возложена на плечи Вольского. Он намеревался сообщить в Североморск все, что думал, и где-то в уме уже просчитывал ракетный залп по адмиралу. Капитан хотел быть уверен, что если придет запрос, он сможет выставить себя в наилучшем свете. В ответ нужно будет предоставить отчет, и он уже составлял его в уме.
Однако пока что в эфире стояла гробовая тишина, и это его сильно беспокоило. Кому же он сможет рассказать свою историю, полную полуправды и прямо лжи, если никто не услышит его? Почему Североморск молчит? Он прицепился к Николину по поводу оборудования - все ли было исправно? Когда происходил последний техосмотр? Кто нес последнюю вахту? Пытался ли он установить защищенное спутниковое соединение?
- Не вижу ни одного спутника, капитан, - пояснил Николин. - Не могу установить соединение ни на одной частоте. Должно быть, это помехи.
Карпов ткнул в Николина указательным пальцем и нахмурился:
- Тогда продолжайте пытаться, Николин. Мне нужно, чтобы вы тут со всем разобрались! - Затем он увидел лежавший рядом iPod Николина, схватил его и потряс перед лицом лейтенанта. - Наверное, вам нужно уделять больше времени вашим обязанностям, а не этому! - Он взял устройство и зашагал прочь, словно школьный учитель, вразумивший нерадивого ученика.
Николин затравленно и смущенно пожал плечами и начал напряжённее, чем когда бы то ни было, пробиться в Североморск. Он с облегчением вздохнул, видя, что капитан, наконец, побрел прочь, ища Орлова, хотя и надеялся, что тот не станет обсуждать с ним этот вопрос.
Орлов был человеком сильным, с железной волей и часто слишком зацикленным на вопросах дисциплины в делах и, особенно на учениях, скорым на расправу с любым матросом, допустившим оплошность при исполнении обязанностей. Он был для Карпова кнутом, использовавшимся для поддержания порядка и точного соблюдения всех процедур на корабле. Он носил звание капитана 3-го ранга, на два ранга меньше Карпова, но был начальником оперативной части, и поэтому члены экипажа именовали его просто "начальником"
Он прослужил на флоте пятнадцать лет, служил как служил, и поэтому никогда не имел babki на что-то другое. По крайней мере, так он утверждал. Тем не менее, он попал на флот после тюрьме, где был связан с криминальным элементом, известным как blatonoy, то есть поставщиками blat в самых крайних формах. Человеку нужно было иметь немного, чтобы смазывать нужные руки или открывать нужные двери. Небольшим количеством babki русские одаривали друг друга постоянно, и они приводили их в восторг. Орлов никогда не добился чего-либо серьезного с blatnoy, а впоследствии обнаружил, что здесь он мог пользоваться своей властью в большей степени, чем где-либо на берегу.
Если Карпов был двуличен, коварен и действовал не напрямую, то Орлов был прост до некоторого зверства. Он прошел надлежащую подготовку сержанта в армии, и часто громогласно и затейливо отчитывал личный состав, обнаружив некие погрешности в исполнении своих обязанностей. Он любил давить, и его мышечная масса служила ему хорошую службу, когда дело доходило до дисциплинарных вопросов. Сильный толчок или подзатыльник были для распалявшегося Орлова обычным делом, а тот, кто особенно выводил его из себя, мог нарваться на что-то намного более серьезное.
Поговаривали, что отец Орлова относился к нему точно также, будучи жестким сторонником принципа "пожалеешь розгу - испортишь ребенка". Орлов не скрывал этого, даже неоднократно бравировал. "Если бы мой старик застукал меня за чем-то подобным, он бы мигом вколотил бы мне понимание в мою дурную голову", - говорил он. И давал какому-нибудь младшему мичману затрещину, просто для иллюстрации. Его боялись в гораздо большей степени, нежели уважали. Все бросались выполнять приказ, когда Орлов начинал рычать, но не было никаких сомнений, что любви к нему никто не испытывал.
Орлов издевался по любому поводу над каждым человеком на корабле, за исключением сержанта Кандемира Трояка, командовавшего подразделением морской пехоты. Это был сибирский эскимос с Чукотки, невысокий, широкоплечий, очень коренастый, состоящий из одних мускулов человек. Когда Орлов впервые встретил его, он привычно попытался утвердиться над ним, насмешливо вопя приказы и отчитав одного из морских пехотинцев. Сержант сделал два быстрых шага вперед, встал вплотную к Орлову, который был намного выше его, и посмотрел ему прямо в глаза.
- Товарищ капитан третьего ранга, - сказал он низким и угрожающим голосом. - Вопросы дисциплины десантной группы являются зоной ответственности старшины. - Он стоял так близко к Орлову, что тому пришлось инстинктивно сделать шаг назад. Трояк был лишь старшиной, но дал понять, что не потерпит его наглого и оскорбительного отношения по отношению к своим подчиненным.
- Что же, тогда вы увидите, чем это чревато! - Рыкнул в ответ Орлов. Его шея покраснела, но сержант просто стоял перед ним не шевелясь и храня непоколебимое молчание, от которого Орлову вдруг стало не по себе и он быстро нашел себе повод уйти от разговора, оглянувшись по сторонам и увидев мичмана, тащившего куда-то ящик с инструментами.
- Эй, kuda nam chalitsya? - Орлов нашел себе предлог выйти из противостояния с Трояком и больше никогда того не беспокоил. Заметив, как матрос Марток повернул голову в их сторону, заметив какой-то конфликт, Орлов резко наклонился к нему и сказал на ухо уткнуться в работу, или будет только хуже. Орлов был крупным, скорым на конфликт и склонным создавать на корабле напряженность, быстро устанавливая доминирование над любым младшим по званию. Однако он был странно тих и обходителен со старшими офицерами.
Карпов видел в Орлове потенциального сообщника, на которого часто сваливал неприятные ему дисциплинарные вопросы. Так что не было неожиданностью, когда он передал Орлову iPod Николина с неодобрительным выражением на лице.
- Николин ничего не слышит в эфире. Наверное, оглох от своего рок-н-ролла.
Орлов криво улыбнулся в ответ и спрятал iPod в карман, бросив на связиста недобрый взгляд.
Адмирал заметил это, но не пропустил, так как его мысли были заняты совершенно иными вопросами. Серый ледяной туман словно сжимался вокруг корабля, изолируя его, подавляя, перекрывая воздух и жизнь. Леонид Вольский изо всех сил пытался осознать ситуацию и начать действовать соответственно, но вскоре заметил ощущение клаустрофобии. Его корабль был слеп и глух, и это побудило его действовать.
- Вам придется пока подумать обо всем этом самим, - сказал он двоим старшим офицерам. - Мне нужно к врачу. Голова сейчас лопнет! - Он встал с командирского кресла и, пройдя мимо Орлова, постучал тому по карману. - Я заберу это, - тихо сказал он, и Орлов отдал ему iPod Николина. - Делайте свое дело, капитан, - сказал Вольский. - Люди несколько сбиты с толку. - Он напомнил себе отдать устройство Николину.
- Так точно адмирал, - сказал Орлов, и Вольский вышел с мостика, направившись вниз.
Карпов понимающе посмотрел на Орлова.
- Пошел проведать волшебника, - сказал он. Он имел в виду главного корабельного врача Дмитрия Золкина, человека с большим и добрым сердцем, выполнявшего на борту "Кирова" роль как собственно врача, так и психолога. Он был целителем во всех смыслах, и понимал, что душевное здоровье непосредственно взаимосвязано с физическим состоянием. Его методы были многочисленны и разнообразны, иногда включая в себя даже беседу за холодным пивом, что порой делало больше, чем любые уколы и таблетки.
Золкин мог увидеть всю душу человека своими открытыми карими глазами и ответить самой теплой улыбкой, которую тот когда-либо видел. Экипаж уважал его, офицеры считали его кем-то вроде старшего брата, которому могли доверить свои самые глубокие проблемы. Он был всегда открыт, словно добрый священник, сохранял полное доверие и выдавал столько мудрости, что это могло служить заменой лекарствам. В этом ему помогал и официальный талисман корабля, кот Гречко.
Прибыв в лазарет, адмирал заметил выходящих оттуда двоих членов экипажа с повязками на головах, видимо, получивших травмы, когда корабль качнулся от ударной волны. При виде адмирала они замерли по стойке смирно, отдали честь и бросились обратно на свои посты, осторожно оглядываясь через плечо и пытаясь понять, что происходит. Они ощутили взрыв, видели странные явления на море и в небе вокруг, и хотя отбоя боевой тревоги не было, о продолжении учений объявлено также не было.