Часть вторая
V.
Ее восемнадцатый день
Комната отдыха в санатории. Сейчас здесь полумрак. Возле зажженного торшера, в кресле, по-детски поджав ноги, сидит Лидия Васильевна. Из соседнего помещения доносятся голоса, музыка – там, видимо, работает телевизор. А на воле ливень, грохочет гроза, с моря дует сильный ветер.
Она (поет тихонько и задумчиво). "По разным странам я бродил, И мой сурок со мною…".
В дверях появился Родион Николаевич, увидел ее, остановился, слушает, как она поет.
(Заметила его.) Вы!… Вернулись? И в этакий дождь!… Вы совершенно, совершенно выздоровели?
Он (значительно). Отлично отдохнул.
Она (поспешно). Да-да, конечно.
Он. Вот… я Вам три гвоздики припас… (Отдает ей цветы.)
Она. Правда? Это замечательно.
Он. А Вы… отчего одна?
Она. Все на концерт уехали… некоторые у телевизора сидят… А я размышляю – слушаю, как дождь идет. (Поглядела на него) А я знала, что Вы сегодня вернетесь… Ну просто была убеждена.
Он. Почему?
Она. Не знаю. (Помолчав.) А на море шторм… Необыкновенный! Я сейчас была там, на берегу. На пляже ни души… Купальную кабинку волной смыло, и молния блещет! Правда, я там долго не продержалась: во-первых, вымокла, а во-вторых, страшно.
Он. Не знаю, не знаю… В вашем возрасте так себя вести просто нелепо.
Она. Дался Вам мой возраст… (Засмеялась.) А знаете, что один мудрый француз сказал? Стареть скучно, но это единственная возможность жить долго.
Он. Жить долго не фокус. Жить интересно – вот задачка.
Она. И что же? Интересно Вам жилось последние деньки?
Он. Чрезвычайно Каждое утро мне Ваши бульоны грезились.
Она. Это что! Но вот голубцы я действительно прекрасно готовлю… Мой муж обычно бывает в восторге. (Помолчала.) А я теперь все чаще об отъезде подумываю – у меня ведь больше половины срока прошло. Смешно!… Я уж уеду далеко, а Вы по-прежнему будете ходить тут, рассуждать о чем-то… Смешно.
Он. Что же смешного-то?
Она. Хотя, если подумать, меня и в Москве ждет масса интересных событий.
Он (задумчиво). Каких же?
Она. Всяческих. Тех и этих. Например, я задумала ремонт! Хочу переменить обои… Я вообще удивительно люблю производить ремонты – и решительно не устаю при этом. Или переставлять мебель… По-новому создавать интерьер! Там, где стоял стол, поставить, например, кровать. Увлекательно, правда? (Живо.) Вот хотите, я все у вас переставлю?
Он (весело). Опоздали! Буквально на днях ремонт в комнате дочери закончил… и обои переменил. Очень жду ее, представьте. Так сложились обстоятельства, что она с мужем в Японии работает – в нашем торгпредстве. Я вот здесь живу – а она, как это ни смешно, среди японцев. Но, слава богу, совсем уж на днях в отпуск должна прибыть. (Засмеялся.) Только никак подсчитать не могу, в какой именно день.
Она. Да, да, у всех свои заботы… У Вас, несомненно, серьезные – а у меня… совершенные пустяки. Вот знаете, что меня терзает по ночам?
Он. Было бы любопытно выяснить.
Она. Я привезла с собой прелестные наряды. И они так сидят на мне – удивительно красят!… Но выйти в них я как-то не удосужилась… Совершенно некуда! В конце концов решила посетить в них музей, но вовремя одумалась. Что ни говори, музей требует чего-то строгого, а они у меня несколько… Нет-нет, не какие-нибудь там слишком разнузданные, но все-таки… Словом, так обидно, так обидно везти их обратно ненадеванными… Ужас просто! Хотя вам этого не понять – ведь Вы не женщина, Родион Николаевич.
Он. Что верно, то верно. (Осторожно.) Но, может быть, Вам бы стоило обнародовать Ваши наряды тотчас по прибытии в Москву? Вы могли бы в них показаться в оперетте или, как говорят, в очень-очень модном Театре на Таганке.
Она. Но ведь жаль, жаль везти их ненадеванными!… В этом, несомненно, есть что-то обидное, я бы даже сказала, драматическое. Тем более что здесь они бы прозвучали… Я просто пари готова держать – они бы наверняка прозвучали!
Он. А не могли бы Вы появиться в них на каком-либо нашем вечере отдыха?
Она. Нет-нет – в обстановке санатория мне не хотелось бы выделяться. Поверьте, это было бы нетактично… (Помолчала.) Да и волнует меня несколько иной вопрос.
Он. Какой именно?
Она. Любите ли Вы посещать рестораны?
Он. Что касается питания в столовых и закусочных, то оно не представляет для меня достаточного интереса. В принципе я предпочитаю домашнюю еду.
Она. Боюсь, Вы не поняли самой сути моего вопроса. Я вовсе не ставлю во главу угла тему питания… Упоминая ресторан, я имею в виду место, где можно повеселиться, потанцевать, выпить шампанского, в конце концов… или заняться чем-либо иным.
Он. Но чем именно?
Она. Появиться, например, в ресторанном зале в новой прическе… Или возникнуть в наряде, до сих пор не надеванном.
Он. Скажу Вам прямо, что тут у меня еще не выработалось твердых убеждений… За последние годы я не только не появлялся в ресторанных залах, но даже не возникал в новой прическе. Ни при каких обстоятельствах! (Подумав.) А вот в Москве Ваш муж после такой долгой разлуки, безусловно, мог бы отправиться с Вами в ресторан.
Она. Ну это вряд ли. Хотя в Москву он вернется в те же числа, что и я. Любопытное совпадение, не правда ли? И мы, вероятно, даже увидимся с ним. Впрочем, в Москве он бывает страшно занят.
Он. Я как-то не могу взять в толк… уяснить себе… У Вас с мужем, видимо, очень своеобразные отношения?
Она. Но что же тут удивительного? В конце концов, брак сам по себе – довольно своеобразное явление. Вступить в него настолько же просто, насколько трудно оставаться женатым. (Помолчав.) Кстати, а известно ли Вам, кто мой муж? Так вот – он знаменитый музыкальный эксцентрик.
Он. Невероятное везение! Быть женой музыкального эксцентрика – величайшее счастье, вероятно.
Она (строго). И нет тут ничего смешного. Мой муж – человек необычайного таланта. Тонкий артист, музыкант. Немыслимо передать словами, какое он производил впечатление в молодости. Увидев его впервые, я была совершенно ошеломлена. Он играл вот на такой огромной трубе и в то же время на таких вот маленьких гармошках… Одновременно, понимаете? Показывая вдобавок всевозможные фокусы. Это было совершенное чудо!… Своими невероятными трюками он мгновенно покорял зрителей. Многие из них буквально плакали от восторга… Трудно ли представить, что и я полюбила его бесконечно! Мне еще и сорока не исполнилось – совершенная была девчонка… И к тому же страшно разочаровалась тогда в театре. Почему? Расскажу когда-нибудь… И вот я оставила театр и стала всюду за ним ездить… Он такой был ласковый, добрый, заботливый… видел, что мне тоже нужен успех, аплодисменты – ведь я была актриса, он прекрасно это понимал… И тогда мы сделали с ним совместный номер. (Восторженно.) Я появлялась в серебристой пелерине и розовом трико, а пепельного цвета парик довершал картину. Вступал оркестр, я раскланивалась и пела вступительную песенку. (Поет.)
ПЕСЕНКА О ЦИРКЕ
Па-ра-па-ра! Забыть пора
все наши ссоры и придирки!
Мы все добры, как детвора,
мы все дружны, пока мы в цирке!
Ах, как умен вот этот слон!
Как чудеса неотвратимы!
Цирк любит нас! Он в нас влюблен!
Пока мы в цирке – мы любимы.
Ах, что за номер, что за трюк!
Все спуталось, и все смешалось.
Ах, что за труд! – но этот труд
похож на маленькую шалость.
Недаром купол так высок –
здесь столько блеска, столько риска,
и свой прозрачный голосок
дарует вам одна артистка.
Но все пройдет – увы, увы! –
и будет только то, что будет.
Забудете артистку вы,
зато она вас не забудет.
Пока мы есть, мы ждем чудес,
пока мы здесь, мы им причастны.
Побудем здесь, пока мы есть,
пока мы в цирке – мы прекрасны.
1 Песенка сочинена Беллой Ахмадулиной
Он. Да, несомненно, жаль, что в свое время я не посмотрел этого номера. Увидеть его теперь, видимо, нет надежды!
Она. О нем только вспоминают… только вспоминают. Вы не можете представить, Родион Николаевич, как я благодарна мужу за все, что он сделал для меня… На арене цирка я пережила величайший успех. И все благодаря ему. Уверяю Вас, это был не только замечательный артист, но и благороднейшей души человек.
Он. Приходится только сожалеть, что Вы видитесь с ним, судя по Вашим словам, не так уж часто.
Она. А что поделаешь? А что тут поделаешь… Дело в том, что мой муж давно уже женат на другой женщине.
Он (потрясен). То есть как это женат?…
Она. В общем-то, довольно просто: женат – и все тут. И ничего тут не поделаешь.
Он. Но это же… просто черт знает что!
Она. Вы думаете? (Слабо.) Не знаю… Но, с другой стороны,- что ему было делать?
Он (в гневе). Как – что делать!
Она. Десять лет назад он встретил женщину, которую безумно полюбил… Что же тут плохого? И разве он виноват, что полюбил ее? По-моему, ни в коей степени! К тому же следует учесть, что я была значительно ее старше. В конце концов, и это сыграло немалую роль. Если говорить честно, пожилая женщина привлекательна совсем не в той мере, что молодая,- надеюсь, с этим-то Вы не станете спорить?
Он. Но послушайте!… Нет!… В конце концов!… Какого дьявола!… Погодите! Нет! Не знаю.
Она (рассудительно). Не будем все-таки сбрасывать со счетов, что он ее полюбил. А любовь – святое чувство. Войдите, в конце концов, в его положение.
Он. Ни за что!
Она. Вы просто нерассудительный человек… Какой-то совершенно несовременный… И, право, удивляете меня. Он так прекрасно ко мне относился… Помогал и нежно меня любил… Он и теперь ужасно меня любит, я просто убеждена в этом. За что же его винить? Он ничего не таил от меня, не скрывал… пришел однажды и заявил совершенно откровенно: "Знаешь, Лидуся, я люблю другую…" Чуть не прослезился в ту минуту.
Он. Ну, знаете!…
Она. После этого мы даже некоторое время выступали вместе. Правда, затем возникли некоторые затруднения – ведь во время гастролей нам приходилось ездить втроем, и это в какой-то мере сказывалось на нашем общем самочувствии… Впрочем, все окончилось благополучно – она прекрасно заменила меня и на арене. Надо сказать, что мы очень старательно с ней поработали, и впоследствии она тоже имела большой успех… Правда, было жалко перешивать на нее мой прелестный костюм – серебряную пелеринку, например, но, в конце концов, что поделаешь…
Он. Черт побери… А по-моему, было бы недурно застрелить ее.
Она. Что Вы! Она страшно музыкальна. И ритмична при этом. Она и вступительную песенку – ту самую, что я только что пела Вам,- исполняла очень достойно и с огоньком. Хотя, конечно, некоторые недостатки все же чувствовались. И затем, она отлично сложена – как богиня! И представьте, очень неплохо ко мне относится, тут уж ничего не скажешь. И что особенно важно – она очень преданна ему – очень! – и, по-моему, никогда не изменяет.
Он. Итак, стало быть, после всей этой истории Вы и начали свою деятельность кассирши в цирке?
Она. Ничуть не бывало! Можете быть уверены – я сдалась не сразу… я сделала самостоятельный номер… Некоторые даже поздравляли меня, и, представьте, я почти месяц выступала с ним на арене.
Он. И что же последовало за этим?
Она. Видите ли… Впоследствии этот номер почему-то не имел слишком шумного успеха… Ну, и по истечении некоторого времени, так как я фигура, в общем-то, деятельная, мои друзья перевели меня в кассу. Немыслимое везенье – не правда ли? Ведь я так люблю цирк!
Глубоко взволнованный, он молчит некоторое время, а затем берет ее руку и почтительно целует.
(Вырывает руку.) Если Вы жалеете меня, то поступаете очень глупо. У меня с мужем отличные отношения… Дай Бог каждому! Не более двух месяцев назад, перед отъездом на Каспий, он даже одолжил у меня сто пятьдесят рублей… И может быть, отдаст их! Возможно, все… Решительно все! (Очень рассерженная, она выбегает из комнаты.)
В растерянности стоит Родион Николаевич. Дождь по-прежнему шумно бьет в окна.
(Стремительно вбегает обратно.) Какой ливень! Какой ливень…
Он (ласково). Успокойтесь… прошу Вас.
Она. Я хотела сказать Вам еще что-то, но совершенно забыла что.
Он (торжественно). Лидия Васильевна, прошу отнестись к моим словам совершенно серьезно, но я решительно предлагаю Вам в ближайший вечер посетить какой-нибудь ресторан… сохранив это, естественно, в тайне от моих сослуживцев и отдыхающих. Правду сказать, мне просто не терпится хоть краем глаза взглянуть на Ваши так и не надеванные здесь наряды.
Молния. Удар грома.
VI.
Ее двадцать первый день
Небольшой садик у входа в летний ресторан. Довольно поздний час вечера. Звездное небо. Очень хорошая погода. Из ресторана доносится музыка. Отворяется дверь. По ступенькам сходят в сад Лидия Васильевна и Родион Николаевич. Им весело.
Она. Кажется, уже поздно.
Он. Кажется, что уже страшно поздно.
Она. Вы как-то странно смеетесь.
Он. Какое счастье, что нас никто не видел.
Она. Очень большое счастье. (Помолчала.) Впрочем, если бы кто-нибудь из нашего санатория вошел в залу, было бы любопытно.
Он. Ужас.
Она. Особенно когда вы пробовали танцевать летку-енку.
Он. Это была минутная слабость.
Она. Но Ваши больные оказались примерными ребятками. Спят мирным сном. (Удивленно.) Почему Вы как-то стран-то топчетесь на месте?
Он. Я ищу свою шляпу. Вполне возможно, что я оставил ее в ресторане.
Она. Вы держите ее в руках.
Он. Наконец-то.
Она. Наденьте ее на голову, и тогда все станет на свои места.
Он (надел шляпу). Вы правы. Все как-то определилось. (Подумав.) Но почему мы никуда не идем?
Она. А потому, что нам здесь ужасно нравится.
Он. А почему же мы тогда не сели на эту скамеечку?
Она. А потому, что мы сядем на нее сейчас.
Садятся на скамейку.
Он (потирая руки). Все! Дело сделано – мы продемонстрировали наряды!
Она. А Вам они понравились?
Он. Лихо. Ослепительно в какой-то мере.
Она. И шампанское очень вкусное было.
Он. Да… Жизнь открылась мне с совершенно иной стороны. Была минута, когда я даже сказал себе – ну и ну.
Она. "Ну и ну"? Отлично было сказано.
Он. Никогда не думал, что можно стать таким веселым.
Она. А между тем это безумно полезно. Веселье – залог здоровья. Пожалуйста, водрузите этот лозунг на дверях своего кабинета.
Он. Снимут.
Она. Кого?
Он. Сначала лозунг. Затем – меня.
Она. Не посмеют.
Он. Невеселые люди? Еще как!
Она. А вот было бы хорошо организовать отстрел невеселых.
Он. Они не согласятся. (Подумав.) Не поехать ли лучше на пароходе в Таллинн?
Она. Нас не поймут.
Он. Как жалко. (Помолчав.) Спустилась ночная прохлада.
Она. И небо полное звезд…
Он. К дождю.
Она. Пусть. Мне здесь все по душе – и дождь, и солнце, и шторм, и звезды.
Он. Это стихи?
Она. Может быть.
Он. А давайте поедем на пароходе в Пярну.
Она. Нельзя. На нас обидятся.
Он. Кто?
Она. Остальные.
Он. Это ужасно.
Она. Переживем. Симпатичных людей все-таки достаточно.
Он. Возможно. Но они как-то странно танцуют. Вы заметили?
Она. Я приглядывалась. Было очень тесно.
Он. Один – весь в бахроме – почему-то ползал у моих ног.
Она. Это твист – вы просто отстали от жизни.
Он. Я все-таки дико испугался… Ну совершенно обомлел. В ту минуту я как раз ел луковый клопс – и вдруг он – у самых моих ног. Можно было бог знает что подумать.
Она. Это пугает только вначале. Потом привыкаешь.
Он. Вы думаете? (Смущенно.) Правда, я уже несколько лет не был в ресторане. (Не хочет выглядеть ретроградом.) Во всяком случае, все мы страшно шагнули куда-то вперед.
Она. Видные ученые полагают, что твист возник в противовес телевизору. После долгого сидения в кресле требуется определенная разрядка. Твист как бы снимает некоторое окостенение. Несколько легких движений (демонстрирует элементы твиста)…, и напряжение снято. Впрочем, стоит ли серьезно говорить о твисте. Практически он уже вышел из моды.
Он. Неужели? Это меня значительно ободряет. Хотя остальные танцы… удивляют в той же мере. (Прислушивается к музыке.) Вот, например, этот. Все невпопад размахивают руками в совершенно разные стороны. Что ни говори, а это не может не настораживать.