Теперь солдатам пришлось потрудиться, чтобы перевернуть крест. Вниз головой.
Толпа притихла, и в этот миг Петр возвысил голос, и глубокий звук его разнесся по рядам зрителей.
- Отче, прости им; ибо не ведают, что творят!
Слова Учителя.
Глаза Силы налились слезами.
Ему потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы стоять в арке верхнего яруса, не сводя глаз со страдающего Петра. "Молись за меня, Сила, когда я буду умирать", - просил его Петр за несколько недель до ареста. - "Молись, чтобы мне остаться верным до конца".
И Сила молился - истово и упорно, сквозь тоску и ужас. Господи, если и мне предстоит такое, дай мне устоять в вере и вытерпеть все до конца, как Петр. Не дай отречься от того, что я точно знаю! Ты есть путь, и истина, и жизнь. Господи, утешь моего друга в его страдании. Дай возлюбленному рабу своему Петру крепко держаться в своем уповании на Тебя, Господи. Пусть он узрит Тебя, как видел Стефан! Пусть возрадуется, что возвращается домой. Говори с ним сейчас, Господь. Прошу Тебя, скажи ему те слова, что жаждет услышать каждый из нас: "Хорошо, добрый и верный раб!". Он точно был именно таким, Господи. Раб Твой Петр был верным.
Боже мой, умоляю Тебя, пусть это будет последняя казнь, которую видят мои глаза!
Прошлой ночью Сила проснулся в уверенности, что слышит голос Павла: тот диктует ему очередное письмо. Он вскочил с постели с облегчением и радостью: "Павел!" Сон был таким живым, что на какое–то мгновение Сила поверил в его реальность, прежде чем на него обрушилась истина. Тогда он ощутил удар - чуть ли не физически. Павел мертв.
Сила уронил руки на стол. "Ты есть воскресение и жизнь". Надо напомнить себе: "Воскресение". Что говорил Иоанн, когда они в последний раз виделись в Ефесе? "Верующий в Иисуса будет иметь…" Нет. Не так. "Верующий в Сына Божьего имеет жизнь вечную". В памяти эхом отдались слова Павла: "Когда мы были немощны, Христос умер за нас, нечестивых". Увещевание Иоанна. "Любите друг друга…"
Снаружи раздался крик, Сила застыл. Идут за ним? Снова тюрьма, опять побои, мучения? Будет ли малодушием, если, чтобы спастись от страданий, я скажу им, что я римский гражданин? Ведь так оно и есть. Но я же презираю эту империю до мозга костей! Мне отвратительно иметь с ней хоть что–то общее, даже такую малость. Господи, когда–то я был сильным. Был. Теперь - нет…
И снова голос Павла: "Когда я немощен, тогда я силен…"
Сила схватился за голову: "Да, ты, друг мой, силен, а я нет…"
Он неспособен сохранять ясность мысли здесь, в стенах Рима, в какофонии из людских голосов, топота ног, криков торговцев. Толпа, всегда ненасытная толпа, гонится за ним по пятам. Мне нужно выбраться отсюда! Бежать из этого места, и как можно дальше!
Он сгреб свои письменные принадлежности и немногочисленные пожитки. А как же свитки? Надо сберечь свитки!
С колотящимся сердцем Сила покинул свою маленькую душную каморку.
Хозяин увидел его сразу же, стоило переступить порог, как будто специально высматривал:
- Эй! - Он пересек узкую улочку. - Что, уезжать собрался?
- Я закончил свои дела.
- У тебя неважный вид. Может, задержишься еще на несколько дней?
Сила окинул его взглядом. Этому человеку нет никакого дела до его здоровья. Ему нужны только деньги - побольше денег.
Силе казалось, что вокруг нарастает шум толпы. Всюду волчьи лица. Потомки Ромула и Рема наводняли улицы. Под взором Силы они слонялись туда–сюда, переговаривались, кричали, смеялись, спорили. Здесь жили бедняки - скученные голодные орды, нуждающиеся в чем–то гораздо большем, нежели еда. Вот они, вечно всем недовольные, готовые наброситься друг на друга из–за любой мелочи. Это их умиротворяет Рим кровавыми развлечениями. Пусть лучше головы будут заняты ими, чем нехваткой хлеба.
Сила заглянул хозяину в глаза. Павел сказал бы ему слова жизни. Петр поведал бы о Христе.
- Что такое? - нахмурился хозяин.
Пусть погибает, - подумал Сила. - Зачем метать бисер перед свиньями?
- Видно, я подцепил лихорадку, - сказал он. - Был недавно в деревне, где она народ так и косила. (Что ж, похоже на правду. Это лучше, чем сказать: "Три дня назад я был на играх на арене и смотрел, как казнили двух моих самых близких друзей. И теперь все, что я хочу - так это как можно дальше убраться из вашего гнусного города. И провались Рим к чертям в преисподнюю вместе со всеми своими жителями до единого, я и пальцем не шевельну, только воздам Богу хвалу за его погибель!").
Как и ожидал Сила, хозяин встревожено отпрянул:
- Лихорадка? Да, тебе необходимо уехать.
- Придется. - Сила выдавил улыбку. - В здешних переулках зараза распространяется особенно быстро, правда? - (Особенно зараза греха). - Я ведь заплатил за неделю?
Хозяин побледнел:
- Не помню.
- Так я и думал. - Сила забросил мешок на спину и зашагал прочь.
* * *
Через несколько дней пешего пути Сила добрался до Путеол. Ему недоставало прежней крепости. Да и отваги.
Он нашел гавань и стал бродить по рыночной площади. Куда же теперь, Господи? Сигнальные флажки показывали, что пришли корабли с зерном, по–видимому, из Египта. Мимо него спешили портовые рабочие, торопясь выгрузить мешки и отнести к менсорам для взвешивания. Дальше бросили якоря другие суда, посредники вели торговые переговоры с берегом. Чтобы насытить римские рынки, товары свозились со всех концов империи: Сицилия поставляла зерно, скот, вино и шерсть; Испания - лошадей; Британия и Германия - рабов; Греция - мрамор; Ассирия - разноцветные ковры. В порту можно было без труда затеряться - и в то же время найти то, что ему нужно.
Голова Силы кружилась от запахов: соленого морского воздуха, конского навоза, пряностей, вина и человеческого пота. Пронзительными голосами кричали чайки: на телеги грузили рыбу. Зазывалы громко выкрикивали названия товаров. В загонах блеяли овцы. Британские псы рычали в плетеных клетях. На помостах, обливаясь потом под жарким солнцем, стояли раздетые догола невольники–чужестранцы, выставленные на торги. Один попытался вырваться из оков, когда от него потащили прочь женщину с ребенком. Не надо было знать его языка, чтобы понять боль и муку, звучавшие в его крике. Рыдания женщины перешли в истерические вопли, когда ребенка выхватили у нее из рук. Она кинулась к нему, но ее поволокли в другую сторону. Ребенок плакал от ужаса, тянул ручонки к матери.
Сила отвернулся, почувствовав комок в горле. Никуда ему не деться от горя и несправедливости. Они окружают его со всех сторон и вот–вот задушат. Семя греха, посаженное тысячи лет назад в Эдемском саду, пустило корни и распространило побеги зла повсюду. И все вокруг вкушают его отравленный плод, несущий одну лишь смерть.
День клонился к вечеру, когда он увидел знакомый знак, вырезанный на столбе у лавки, внутри которой громоздились бочонки с маслинами, корзины с гранатами, финиками, смоквами и орехами. У него заурчало в животе. Рот наполнился слюной. Он ничего не ел уже два дня, с тех пор как покинул свое бывшее пристанище.
Он слушал, как хозяин торгуется с какой–то женщиной:
- Ты же прекрасно знаешь, госпожа, что лучше этих фиников не сыскать во всей империи.
- А ты прекрасно знаешь, что я не в состоянии так дорого заплатить.
Ни ругани, ни обмена колкостями, обычного на торгу. Она предложила цену, он возразил. Она качнула головой, предложила другую. Он со смехом назначил свою. Когда соглашение, наконец, было достигнуто, лавочник бросил на весы пригоршню сушеных фиников. Завернул в тряпицу, протянутую покупательницей, принял плату. Женщина ушла, и он переключился на Силу.
- Чего желаете? Маслины? Финики?
Сила потряс головой. Последнюю монету он отдал за кусок хлеба. Он опять посмотрел на знак на столбе. Неужели его вырезал этот ухмыляющийся пират? Не успел Сила придумать, каким образом об этом спросить, как лавочник вскинул голову и наморщил лоб:
- Мы где–то встречались, да?
- Нет, не думаю.
- Ты кого–то мне напоминаешь.
Сердце Силы громко застучало. Он хотел было отвернуться, но куда же ему идти?
- Я друг Феофила.
Взгляд собеседника просветлел.
- А! - Он расплылся в улыбке. - Как он поживает?
- Не очень хорошо. - Сила отступил на шаг, подумав, что, пожалуй, совершил ошибку: не надо было ничего говорить этому человеку.
Торговец огляделся по сторонам и жестом поманил Силу к себе:
- Ты - Сила. Так ведь тебя зовут?
Сила побледнел.
- Не пугайся, друг мой, - быстро промолвил собеседник. И добавил, понизив голос. - Однажды я слышал твою проповедь. В Коринфе. Несколько лет назад. Пять, а может, и шесть. У тебя усталый вид. Есть хочешь?
Сила не мог выдавить из себя ни слова.
Лавочник схватил несколько фиников и смокв и втиснул Силе в ладонь.
- Дойдешь до конца улицы, повернешь налево. Потом опять до конца. Там улица изгибается змеей. Пройдешь два фонтана. Сразу за ними первый поворот направо. Постучишь в дверь третьего дома. Спроси Епенета.
Умудрился ли он запомнить все правильно или обречен ночь напролет блуждать по Путеолам?
- Как сказать, от кого я?
- Извиняюсь! Я так разволновался, увидев тебя, что совсем позабыл представиться. - Лавочник засмеялся. - Меня зовут Урбан. - Подался вперед и хрипло произнес:
- Ты - ответ на молитвы многих.
Сила почувствовал, что этот человек возлагает на него большие надежды.
- Петр погиб…
Урбан угрюмо кивнул.
- Нам это известно.
Так скоро?
-Откуда?
- Дурные вести не ждут на месте. Позавчера сюда прибыл наш брат Патробас. Он не нашел тебя в катакомбах.
Патробас. Его Сила хорошо знал.
- Я опасался, что меня выследят и возьмут остальных.
- Мы боялись, что ты в тюрьме. - Урбан сжал руки Силы в своих. - Бог ответил на наши молитвы. С тобой все в порядке. Но мы и не ждали вдобавок такого благословения - увидеть здесь тебя самого.
Благословения? Этот человек повстречал его раз в жизни - и запомнил в лицо. А что если и другие, враги, тоже узнают в нем писца, сопровождавшего Петра? Его присутствие может быть опасно для братьев и сестер.
Господи, неужели все, над чем мы трудились, будет потоплено в крови?
Урбан нагнулся к нему.
- Не тревожься так, друг мой. Путеолы - деловой город. Здесь каждый занят своим и помимо этого мало чем интересуется. Постоянно кто–то приезжает и уезжает. - Он снова повторил указания, на этот раз помедленнее. - Я бы сам тебя проводил, но не на кого оставить лавку. Все воруют… Сам был таким. - Он снова рассмеялся и хлопнул Силу по плечу. - Ступай. Мы еще увидимся. - И принялся зазывать шествующую мимо группу женщин:
- Подходите! Посмотрите на эти чудесные маслины! Лучше нет во всей империи!
Урбан говорил правду. Двух фиников и смоквы хватило, чтобы утолить острый голод, и ничего вкуснее Сила в Риме не ел. Он спрятал остальные в котомку на поясе.
День выдался жаркий, и Сила чувствовал, как на ходу но спине струится пот. Лавки торговцев сменились рядами доходных домов. Болели плечи, он немного передвинул мешок. За долгие годы ему случалось носить грузы гораздо тяжелее этого, но свитки, казалось, весили все больше с каждым шагом.
На стук вышел слуга. Непроницаемый взгляд эфиопа обшарил Силу с ног, обутых в сандалии, до покрытой пылью головы.
- Я ищу дом Епенета.
- Это и есть дом Епенета. Как доложить хозяину?
- Друг Феофила.
Слуга распахнул дверь шире.
- Я Макомбо. Заходите. Сюда. - Он плотно закрыл за Силой дверь. - Подождите здесь. - И удалился.
Это был дом богатого человека. Галереи с колоннами, фрески на стенах. Открытый внутренний дворик с беломраморной статуей женщины, льющей воду из кувшина. От звука воды Сила осознал, как его мучит жажда. Он тяжело вздохнул: скорее бы сбросить с плеч поклажу и сесть.
Приближались шаги - торопливый перестук сандалий. Через двор спешил высокий широкоплечий мужчина. Коротко стриженные седые волосы, чеканные черты лица.
- Я Епенет.
- Я от Урбана.
- От какого Урбана?
Подобной предосторожности и следовало ожидать.
- От того, что с агоры. - Сила раскрыл котомку и вытащил пригоршню крупных фиников.
Епенет рассмеялся.
- Ах да! "Лучшие финики и смоквы во всей империи"! - Он протянул руки. - Добро пожаловать!
Сила ответил на приветствие, сознавая, что сам выказал гораздо меньше энтузиазма.
- Идем! - Епенет тихо отдал Макомбо какое–то распоряжение и повел Силу через двор, через арку, в другую половину дома. В большой комнате сидели несколько человек. Сила узнал одного.
Патробас живо вскочил на ноги.
- Сила! - Широко улыбаясь, он заключил его в объятия. - А мы боялись, что тебя потеряли. - Он отстранился и, крепко сжав локоть Силы, обратился к остальным:
- Бог ответил на наши молитвы.
Его окружили. Поток сердечных приветствий снес последние, возведенные Силой стены самозащиты. Плечи его обвисли, и он, низко опустив голову, тяжело зарыдал.
На какое–то мгновение все умолкли, а потом разом заговорили:
- Налейте ему вина.
- Ты совсем обессилел!
- Садись. Поешь.
- Макомбо, ставь поднос сюда.
Патробас нахмурился и повел Силу за собой.
- Отдохни вот тут.
Когда кто–то хотел взять у Силы из рук мешок, тот инстинктивно вцепился в него еще крепче.
- Нет!
- Здесь ты в безопасности, - сказал Епенет. - Будь как дома.
Сила устыдился.
- Я должен беречь свитки.
- Положи мешок рядом с собой, - посоветовал Патробас. - Никто не тронет его без твоего разрешения.
Сила уселся в полном изнеможении. Окружавшие его лица выражали только любовь и сострадание. На него полными слез глазами смотрела какая–то женщина. Его тронуло ее участие.
- Здесь письма, - ему удалось, наконец, стянуть мешок с плеч и поставить рядом. - Списки с тех, что писал Павел Коринфской церкви. И Петр…
Голос сорвался. Закрыв лицо руками, он пытался справиться с собой - и не мог. Плечи содрогались от рыданий.
Кто–то стиснул его плечо. Они плакали вместе с ним, и его окружила такая любовь, что стесняться было совершенно нечего.
- Наш друг теперь с Господом, - голос Патробаса осип от горя.
- Да. Теперь им с женой никто ничего не сделает.
- Сейчас, когда мы говорим о них, они уже в присутствии Божьем.
И как же я жажду там оказаться, - хотелось вскричать Силе. - Снова увидеть лицо Иисуса! Чтобы настал конец испытаниям, конец страхам, конец сомнениям, настигающим его в самые неожиданные минуты. О, Господь, я проигрываю битву с самим собой!
- Нам надлежит твердо держаться того, что мы почитаем за истину.
Слова Павла - из такого далекого прошлого. Они сидели в темнице, их окружала тьма, боль раздирала избитые палками тела. "Держись!" - говорил он.
- Я стараюсь, - простонал Сила.
- Что он говорит?
- Иисус умер за наши грехи и был воскрешен из мертвых на третий день… - пробормотал Сила, уткнув лицо в ладони. Но все, что стояло перед его взором, - Господь на кресте, обезглавленный Павел, распятый Петр. Он прижал к глазам запястья.
- Он болен…
- Тише…
- Сила! - На сей раз твердая рука, рука римлянина. Перед ним поставили поднос с едой. Епенет и Патробас уговаривали его поесть. Трясущимися руками Сила взял хлеб и преломил. Сие есть тело мое… Он держал две половинки, руки дрожали.
- Смею ли я есть от Него?
Озабоченный шепот.
Епенет налил в чашу вина, протянул ему.
- Пей.
Сила уставился на красную жидкость. Сия есть кровь моя… Он вспомнил Иисуса на кресте: как из раны в боку, пронзенном копьем, текли кровь и вода. Вспомнил, как висел вниз головой Петр.
Боль сдавила грудь. Бешено застучало сердце: все быстрее, быстрее. В комнате потемнело.
- Сила!
Он услышал рев римской толпы. В него впились чьи то руки. Да будет так, Господь. Смерть - это конец страданиям. И покой. Прошу тебя, Господи. Дай мне покой.
- Сила… - Теперь голос женщины. Близко. Он почувствовал на лице ее дыхание. - Не покидай нас, пожалуйста…
Голоса над ним, вокруг него, а потом - полное безмолвие.