А Вепрь все приближался, приближался и приближался! Он на лесного вепря не похож – он без ушей, а лапы у него как у выдры, а клыки вот такие огромные! И сам он огромный как тур! Нет, что я говорю – в три раза толще и грозней! Глаза горят, из пасти рев! Рев просто оглушительный! А мы гребем-гребем-гребем! Идем прямо на скалы! И скалы – вот уже совсем! И Вепрь – тоже вот! И я перехватил копье! Хрт, Макья, не оставьте! И – х-х-ха! – метнул! Попал! Вепрь дернулся, рванул! И зацепил нас! Корабль на дыбы! И мы – на скалы! В воду! Тонем! А Вепрь ревет! Бьет лапами! Хватает! Рвет! Грызет! А я… А мы…
– Лузай! – кричу. – Сюда!
Плыву! Хватаюсь за скалу! Цепляюсь, лезу…
Вылез! И Гуннард вылез. И Лузай. Ну, и еще… Всего четырнадцать из сорока. Гуннард сказал:
– Не так уж плохо! Я в прошлый раз только один и спасся. А тут целых четырнадцать! Это очень большая удача!
Но никто ему на это ничего не ответил. Я тоже молчал, я сидел на камне и смотрел на море. Море продолжало бушевать, прибой злобно ревел и добивал обломки нашего корабля. Ветер тоже был очень сильный и пронизывал меня до самых костей. А я по-прежнему смотрел на море. Но Вепря я там не увидел. Да и, честно сказать, я тогда думал совсем не о Вепре, а о том, что вот я пришел сюда, на эту землю, а дальше что? Я что, стал ближе к Хальдеру? А если даже я его здесь встречу, он что, разве обязан рассказывать мне о том, что начертано на его ножнах? Или… Ну, и так далее! То есть я опять начал вздыхать и сомневаться, как женщина. Ярл я или не ярл, гневно подумал я тогда – и сразу резко встал, и велел вставать Лузаю. Гуннард сказал:
– Эй! Да вы что это? Чего вскочили? Сейчас будет костер, я уже послал ловить крабов крабов, мы их запечем…
– Нет, – сказал я. – Нас ждут в Счастливом Фьорде.
– Э! – сердито сказал Гуннард. – Вот тут ты ошибся. Ибо теперь, чего бы ты прежде кому ни обещал, всё это нужно на время отложить, потому что тебе нужно поначалу откупиться, то есть придти Трантайденвик, на Триед-капище, и поклониться Триединому, иначе в следующий раз он не наставит твою руку.
– Но, – так же сердито сказал я, – моя рука – это моя рука. И голова тоже моя. И ноги. И поэтому я пойду туда, куда считаю нужным.
– Что ж, поступай как знаешь, – сказал Гуннард. – Но помни: Винн суров и мстителен. А если так, то отныне за твою голову я не дам ни единой монеты. Или… – И тут он вдруг вскочил и продолжал уже совсем другим голосом: – Хочешь пятьсот? Семьсот! Айга, задумайся: вот мы придем в Трантайденвик и сразу отобьем себе новый корабль! И сразу уйдем в море, пока там еще нет льда! Но зато там полно добычи! Всякой! Айга, ты слышишь меня или нет?!
Но я еще раз поблагодарил его за его лестное предложение – и Гуннард меня больше не удерживал. И даже более того: я попросил, и он подробнейшим образом объяснил, как нам лучше всего добраться до нужного нам места. И мы с Лузаем двинулись вдоль берега.
Четыре дня мы тогда шли. Поначалу мы очень удивлялись, какая это необычная страна – Окрайя! Начну с того, какая там земля… Хотя как раз земли, привычной в нашем понимании, там почти что нет, там же всё больше камни или песок. Ольми, я помню, так и говорил: "Песок". Ну, я и представлял себе песок – желтый, мелкий, искристый. А здесь он черный с синевой, и крупный, порой почти как щебень. А вот еще. Ольми мне говорил: "Сопки – это как холмы, и некоторые из них дымятся". И я думал, что дым – это туман. Но это настоящий дым! Бывает, он валит, как из трубы, а после перестает. Зато начинает дрожать земля! И с сопок катятся камни. Ольми мне и об этом рассказывал, но я ему не верил. Еще он рассказывал, что в сопках, как в котлах, кипит и варится земля, а если она переварится, то тогда хлещет через край и заливает все вокруг, и сжигает. Я смеялся! А вот теперь я видел эту переваренную землю: застывшая и охладевшая, она лежала вдоль по склонам. А кое-где между камнями вились дымы.
– Туман, – сказал Лузай, когда увидел это впервые.
– Нет, – сказал я, – это пар от горячих источников. Ольми рассказывал.
Лузай не поверил. Тогда мы подошли и увидели, что там из-под земли и вправду текла горячая вода. Я вспомнил – Ольми про нее говорил: "Она очень целебная. И она еще и убивает змей! Поэтому в Окрайе змей нет". И это говорил Ольми, укушенный змеей. Великий Хрт! А про Хальдера я вообще постарался не думать – я тогда быстрее наклонился над источником и омыл лицо и руки. Потом пил воду, согревался. Эта вода еще и очень вкусная и придает сил. Мы потом часто ее пили. И собирали ягоды – кровавые, сладкие, сочные. Охотились на лис. Лисы там белые, похожие на псов. А еще там очень много непуганых гусей. Гусей мы тоже ели. Поймал и ощипал, развел огонь… Нет! Деревьев мы не рубили! Я объяснил Лузаю, что здесь разрешено жечь только черный жирный камень. Жар от него, кстати, куда сильнее, чем от дров. Искать его несложно. Рубить тоже легко.
– Да! – говорил Лузай. – Счастливая страна!
– Возможно, – соглашался я. – Но это только летом. А лето, сам видишь, кончается.
И это, к сожаленью, было так. То есть пока было еще светло и тепло, но по ночам уже морозило, да так, что мы попеременно просыпались, чтобы поддерживать костер. А на рассвете нас будили гуси – они стая за стаей улетали на юг. Гусей было много, они все летели и летели. А я смотрел на них и думал: я завидую гусям. И так же думал и Лузай. Но мы оба молчали. Вставали, ели – и сразу шли дальше. Шли, почти не останавливаясь, шли и шли…
И, наконец, и это уже на пятый день, перевалили через еще одну сопку – и увидели Счастливый Фьорд. Но, как справедливо предупреждал нас Гуннард, счастья мы там не увидели. Да там вообще почти что ничего не было! Ну, разве что землянки, их, может быть, с десяток, да клочок черной земли, овцы на пастбище. И рыболовные сети на шестах, и лодки, и корабль…
Корабль! Одно только название!
– Пришли? – спросил Лузай.
– Почти, – ответил я. – Ты рад?
– Пока не знаю.
– Ну что ж, сейчас узнаешь, – сказал я. – И я тоже что-то узнаю!
И мы стали спускаться по тропе. Вскоре внизу нас заметили, и к тому времени, пока мы спустились в долину, на площади перед землянками уже собрался весь поселок: старейшина, его дружинники, а за их спинами – женщины, дети и рабы. Старейшина – а это был крепкий, плечистый, краснолицый воин – важно выступил вперед и не менее важным голосом спросил:
– Зачем пришли?
Тогда я тоже принял важный вид, опустил руку на рукоять меча и сказал:
– Мы – это мы, представиться еще успеем. Но прежде я хочу узнать, туда ли я попал.
– А что ты ищешь, незнакомый человек? – спросил старейшина.
– Счастливый Фьорд.
– Тогда ты не ошибся, – сказал он. – А теперь ты назовись!
– Я – ярл Айгаслав, – сказал я. – Из Страны Опадающих Листьев!
Старейшина нахмурился. В толпе послышался ропот… Но он сразу же затих! Старейшина еще раз осмотрел меня всего и очень сердито сказал:
– А, это ты! Тот самый ярл, которого сначала зарезали, а потом оживили. И оживил тебя окрайский йонс Хальдер Счастливый. Так?
– Так, – безо всякой охоты сказал я. А он сказал:
– Что ж, хорошо! И с чем ты к нам пожаловал?
– Сказать, что Хальдер мертв.
В толпе опять заговорили. Старейшина опять нахмурился.
– А как, – спросил он, – Хальдер умер?
– Плохо.
Старейшина закрыл глаза. И я тут же добавил:
– А уходил он очень хорошо! Его сожгли на большом боевом корабле. И с ним были его товарищи. Они гребли, а он командовал, и звал меня с собой. И вот еще его, – я кивнул на Лузая. – И вот мы и пришли, – и на этом я замолчал.
Старейшина открыл глаза.
– Сюда, что ли? – спросил он с удивлением. – Он что, звал вас сюда?
Я промолчал. Потому что я очень сильно разгневался на самого себя. Не нужно было с этого начинать, думал я. И вообще, здесь лучше как можно реже заводить речь о Хальдере. Но только я так подумал, как уже заговорил Лузай:
– Мы ищем Хальдера, – сказал он с важным видом. – Хальдер ушел к своим богам. А его боги – здесь. Теперь и мы здесь. Вот!
– А! – громко сказал старейшина. – Понятно! – и усмехнулся. – Это, значит, Хальдер пригласил вас сюда. На свою тризну. Хорошо! Тогда мы будем принимать вас. Потому что я наследовал не только земли Хальдера и людей Хальдера, но и его гостей! – После чего он оглянулся, и окликнул: – Сьюгред!
И из-за спин дружинников к нам вышла девушка. Волосы у нее были белые как снег, а глаза синие как небо. А голос у нее, как я потом узнал… Но к делу! Старейшина строго сказал:
– Это Сьюгред, моя дочь. А я – Торстайн Скала, племянник Хальдера. А это все – моя усадьба, мои люди и мой корабль. Сьюгред, вели готовить стол!
Сьюгред ушла. И пока они там готовились, Торстайн усадил нас на скамью возле своей землянки, и сам сел рядом с нами, и попросил, чтобы мы поведали ему о том, что с нами было в море. Я рассказал ему о Гортиге, потом о воронах, потом о Вепре. Потом о Вепре еще раз рассказывал Лузай – это Торстайн так захотел. А потом, когда и Лузай уже замолчал, Торстайн повернулся ко мне и сказал:
– А ты удачлив, ярл. Вепря пометить и уйти живым – это бывает нечасто. А что теперь? Неужели ты и в самом деле надеешься встретить здесь Хальдера?
Я утвердительно кивнул. Тогда он очень серьезным голосом сказал:
– Но встреча с Хальдером, клянусь всем, что имею, это уже совсем нешуточное дело! Ты представляешь, как и, главное, где ты будешь его искать?
– Нет, – сказал я. – И это не моя забота. Потому что если он призвал меня, то, значит, и он должен меня встретить. И, думаю, это случится очень скоро.
– А для чего тебе нужна эта встреча? – сразу спросил Торстайн.
– Потому что, – сказал я, – нам есть о чем поговорить!
– О чем?! Он уже мертвый, а ты еще нет! Что между вами общего?
– Выходит, что-то есть, – сердито сказал я. И так же сердито продолжал: – Но что, я не скажу, потому что это касается только нас двоих: меня и Хальдера.
– Ты скрытен, ярл! – воскликнул он.
– Да, я не женщина! – ответил я. – Хочешь еще о чем-нибудь спросить?
– Пока что нет! – сказал Торстайн уже не так громко, зато очень зло, потом поднялся со скамьи, осмотрелся и сказал: – Да нам уже и некогда беседовать. У них там уже все готово. Пошли!
И мы пошли. Стол был длинный, потому что он был накрыт на все селение. А яства были скудные. Нас посадили на почетную скамью, рядом с Торстайном. И им же сразу было сказано: сегодня пир только по Хальдеру, у них такой обычай, и уже только завтра они будут встречать нас, согласны ли мы на такое? И я сказал, что мы согласны, потому что хотим, чтобы все было по обычаю.
И поминали Хальдера – рыбной кашей и грибной настойкой. Первым о Хальдере рассказывал старик, который знал его еще мальчишкой. Хальдер, поведал нам этот старик, уже тогда был очень храбр и ловок: он плавал быстро, как тюлень, и под водой мог держаться дольше всех, и острогу бросал на сорок пять двойных шагов, да так, что пробивал борт лодки… И еще много прочего рассказывал этот старик – всего и не упомнишь. А после говорил Торстайн, потом его дружинники, особенно те из них, которые были в преклонных годах, и я от них узнал, что Хальдер, связанный железной цепью, три дня лежал на линии прибоя, все тогда думали, что его уже давно сглодали крабы, а он перетирал, перетирал звено о камни – и цепь рассыпалась, и он ушел, а после отомстил своим обидчикам! А в следующий раз, когда его обманом заманили в хижину и завалили вход и подожгли, и хижина сгорела, рухнула… а он все равно исхитрился каким-то образом уйти оттуда невредимым – и после всех, кто поджигал его, схватил и сжег на том же самом месте! А когда он завладел плащом, который ловит ветер, тут уже и сомневаться стало нечего, что счастливей его не было во всей здешней стране, в Окрайе. А что было потом, спросил рассказчик. И при этом он повернулся ко мне. И все остальные тогда тоже молчали и смотрели на меня.
А я смотрел только на Сьюгред. Она смутилась и опустила глаза…
А Торстайн громко и очень сердито сказал:
– Ярл Айгаслав! Мы ждем тебя. И Хальдер ждет!
Тогда я встал и стал рассказывать… О, я рассказывал! И если верить мне, то выходило так, что Хальдер был мне даже больше, чем отец! И что храбрей, умней и добрей его я никого и представить себе не могу. И еще я рассказал, как Хальдер покорил двенадцать наших младших ярлов и что ему платили дань и Безволосые, и Многоречье, и Песчаная Земля. И даже сама Руммалия!
– Да! – говорил я. – Это так! Он был и в Руммалии, и жег их корабли, и грабил города, и даже осадил их Главный Город. И он взял бы и его, и его тоже бы сжег! Но руммалийский ярлиярл пришел к нему, встал перед ним на колени и целовал ему руку – как раб хозяину! И Хальдер сжалился над ним, забрал все ценное, что только было в их Главном Городе, и возвратился к нам в Ярлград!
– А что было потом? – спросил Торстайн.
– Он умер.
– Как?
Я промолчал. Торстайн же усмехнулся и сказал:
– Скрывать тут нечего. Это же и так понятно, что это они ему и отомстили, эти руммалийцы. Они его подло убили. Или как-нибудь отравили. Ведь так было?
– Да, так, – сказал я без всякой охоты. – А ты откуда это знаешь?
– И знать тут нечего! – важно ответил Торстайн. – Враг должен быть убит, а не унижен. Мертвый лежит и молчит, от мертвого никакого вреда не бывает. А униженный всегда будет мстить, пока не отомстит. Ты все сказал?
– Да, – кивнул я.
– Тогда пусть теперь говорит твой человек. Лузай, мы слушаем тебя!
Лузай рассказывал о битвах в Руммалии. Рассказ его был прост и груб, и это белобровым нравилось. Но как только Лузай дошел до перемирия, Торстайн сразу встал и сказал, что они об этом уже слышали, и потребовал, чтобы он им рассказал и о других походах Хальдера. Лузай опять рассказывал. И снова его слушали с почтением – все, даже Сьюгред. Мне было обидно. И так продолжалось достаточно долго. Только уже почти под утро Торстайн опять встал и сказал:
– Довольно. Хальдер, я думаю, уже устал от нас. Пора и нам ложиться.
Нам постелили у огня. Лузай как лег, так сразу заснул. А я просто лежал с закрытыми глазами и думал о том, что я за прошедший день узнал и увидел. А так как всего этого было достаточно много, то я в ту ночь еще долго не спал. Когда же я наконец заснул, мне снился Хальдер: и он был мальчиком, и я был мальчиком, мы стояли на поляне, в руках у нас были мечи – и мы рубились. То он меня одолевал, то я его, то снова он, то снова я, и тогда я кричал, грозил ему…
И этот крик меня и разбудил. Я подскочил и осмотрелся. Лузая рядом не было. И никого в землянке не было. Через распахнутую дверь я видел свет. Так, значит, уже день, подумал я.
– Ярл, – тихо сказал кто-то, – ляг.
Я резко обернулся…
И увидел Сьюгред! Она стояла рядом, на коленях. Я улыбнулся и сказал:
– А, это ты, красавица!
Она насупилась, ответила:
– Так говорить нельзя. Я не твоя раба. Ляг, ярл.
Я лег. А она опустила ладонь на мой лоб и уже почти доброжелательно продолжала:
– Тебе нужно еще немного отдохнуть, и тогда ты будешь совсем здоров.
– А что, я разве был болен? – спросил я.
– Да, очень, – ответила Сьюгред. – Ты ночью страшно кричал. Поэтому отец велел, чтобы все немедленно вышли отсюда и не слышали твоих криков.
– А что, – настороженно спросил я, – разве я кричал что-нибудь такое, чего нельзя слышать другим?
– Нет, почему же, можно, – смущенно ответила Сьюгред. – Мужчины часто так кричат, когда у них есть враг. И так и ты кричал, грозил его убить.
– Кого? Я называл, кого?!
– Да. Называл.
Мне стало жарко. Я думал, думал… А потом воскликнул:
– Но это ложь! Зачем мне убивать его? Он ведь и так уже убит!
– Но, значит, не тобой. Или не так, как ты того хотел.
Вот что тогда сказала Сьюгред и посмотрела на меня! Очень внимательно! Тогда я медленно, как будто невзначай, отвел глаза. А Сьюгред продолжала:
– Сперва отец сильно разгневался. А после засмеялся и сказал, что он теперь все понял! Что Хальдер для того и призывал тебя, чтобы ты все рассказал, как есть, а он, отец, потом отомстил бы тебе за него, за своего сородича. И он отомстит! Но это будет честно, по закону – он вызовет тебя сражаться. На мечах!
– Сегодня?
– Нет. Сегодня ты наш гость. А это будет завтра. И он тебя убьет.
Я снова повернулся к Сьюгред и хотел уже спросить: "А если я его убью?". Но я ничего не сказал. Я просто смотрел на нее и думал, что она очень красивая. И вот что еще: как же мне теперь биться с Торстайном? Это будет очень нелегко!
– Ты что-то хочешь сказать? – спросила Сьюгред.
Я подумал и сказал:
– Да. Я хочу знать, куда подевался мой человек.
– Он сейчас на берегу, – сказал Сьюгред. – Беседует с отцом.
Ну еще бы, подумал я, им же теперь есть о чем поговорить! Лузай ведь должен оправдаться, что он здесь ни при чем, что он всегда был верен Хальдеру. А я буду молчать! Я ничего им не скажу хотя бы потому, что теперь всякое мое слово они будут невольно воспринимать как мою лживую попытку оправдаться. Но этого не будет, нет! Я – ярл! А если и не ярл, то только по рождению, но по тому, как я уйду, я буду настоящим ярлом! Подумав так, я сразу успокоился и, повернувшись к Сьюгред, сказал так:
– Все хорошо. Ступай.
Она не шелохнулась. Тогда я улыбнулся и сказал:
– Ступай, моя красавица! Я больше не держу тебя.
Она сказала:
– Глупый ты.
– Да, глупый, – согласился я. – И потому ступай.
Она ушла. А я лежал. Я знал: завтра Торстайн убьет меня – не зря же ведь Хвакир так выл, когда мы расставались – стоял на берегу, смотрел мне вслед и выл, и выл, и выл! Он, значит, знал, что меня ждет, он чуял это. Да и Белун, конечно, тоже это знал, но промолчал. И знал и Хрт! Но не остановил. А если это так, то, значит, я не просто ухожу, а по его велению. И я буду с мечом, это почетно. А каково было Щербатому, которого просто сожгли?! И он, конечно, проклинал меня. И ведь было за что! И Хальдер, я уверен, тоже проклинал меня – и Хальдер тоже прав, я не ропщу на Хальдера, а теперь я даже благодарен Хальдеру – ведь он позволил мне уйти с мечом. И завтра я уйду. Но я уйду к своим богам, а он ушел к своим. И, значит, нам никогда уже не встретиться. А жаль! Ведь если бы…
Ну, и так далее. Я тогда о многом успел поразмыслить. Я же тогда там пролежал почти весь день. Никто меня не беспокоил, было тихо. И на душе моей тоже было легко и тихо. Я знал, что меня ждет, я приготовился. И мне, признаться, даже не терпелось, я думал, что скорей бы прошел этот день, скорей бы миновала эта ночь, а там – в мечи и в тьму! А там – в неведомую, но, как говорят, счастливую страну! Хей! Хей! И так прошел тот день.
А когда начало темнеть, пришел Торстайн и очень сердито сказал:
– Вставай. Сейчас придут рабы и будут накрывать на стол. При рабах лежать нельзя. А то они еще подумаю, что ты оробел и не можешь подняться.
Я встал, мы вышли из землянки и сели на скамью. Торстайн сказал:
– Сегодня ты мой гость. И я зову тебя на пир. А завтра я хочу убить тебя.
– То есть, ты вызываешь меня? – спросил я.
– Да, вызываю! – гневно сказал он.
– Что ж, будь по-твоему.
Мы помолчали. Потом Торстайн опять заговорил; на этот раз он спросил у меня:
– У тебя есть последнее желание?
– Пока что нет, – ответил я. – Я еще слишком молод, чтобы думать об этом.