- Так-с, сударррь мой, нету-с здесь лошадей-с, я у Варрреньки выяснил-с.
Я повернулся к трактирщику.
- Ну куда вам спешить-то теперь?! - промолвил он.
- Как - куда? В Санкт-Петербург. Аннет ждет меня.
- Ага, - кивнул Фрол. - В Петропавловской крепости. Или нет. В проруби.
- Ты что городишь-то?! - я перегнулся через стол и схватил трактирщика за ворот.
Его жена начала причитать. Фрол попытался вырваться. Я потянул его вперед и прижал к столу.
- Ты что городишь, скотина?!
- Помилуйте, граф, - выдавил он. - Я ж вам объясняю…
- Что ты объясняешь, скотина?! Ты ж сказал, что она в Петербурге ждет!
- Пустите, граф, я все расскажу…
- Граф, батюшка, помилуйте, - взвизгнула трактирщица.
Она бросилась на пол и обхватила меня за ноги. На шум из сеней прибежала Варенька и, оценив обстановку, последовала примеру сестры. Испугались, что некому будет поленом их охаживать!
- Жак! - заорал я. - Убери от меня этих курв!
Лепо поспешил на помощь и первым делом вцепился в Вареньку: она была моложе.
- Граф, от меня не будет толку, если вы меня удушите, - прохрипел Фрол.
На его почерневшем лице проступила сеточка кровеносных сосудов, вздулась вена на шее. Правый глаз вращался юлой. Изо рта несло перегаром, по сравнению с которым трактирный чад казался весенним бризом.
Я отпустил его. Он схватился за горло и, закашлявшись, отошел к печи. Женщины вопили, вцепившись в меня. Лепо порвал юбку на Вареньке, но так и не справился с нею. Я дал ему кулаком по шее, а подоспевший трактирщик отделал своих баб поленом.
- Пошли, зараза, отсель! - прикрикнул он.
И женщины, поддерживая друг дружку, уковыляли в свой угол. Жак встал у печи, протянул вперед руки и, оглядываясь на меня, промямлил:
- Вечно-с вы, сударррь мой, так… Я-то для вас-с так, а вы вот как.
- Не ной, заткнись! - рявкнул я на него и прорычал, повернувшись к трактирщику. - Говори!
- Люди тут вчера были, - произнес Фрол, глядя куда-то в сторону. - Страшные люди.
- И что?
- Они знали, что я должен вам рассказать что-то…
- И ты рассказал им?! - возмутился я.
- Рассказал! - с вызовом ответил трактирщик.
- Зачем?
- Зачем?! - переспросил он. - Да вот зачем!
Фрол повернулся и, ловко справившись одной рукой, скинул сюртук и рубашку. Его костлявое тело было обмотано грязными тряпками, на спине пропитавшимися кровью.
- И признаюсь, я недолго упирался! Эти господа умеют уговаривать! - заявил трактирщик.
Он опустился на стул. Я сел напротив.
- А кто они были, эти господа? - спросил я.
Фрол махнул рукой.
- Откуда мне знать?! Но думаю, что Аннетка эта ваша либо в Петропавловке, либо в проруби.
- Ты мне полегче давай! - зарычал я, наклоняясь через стол.
- Ладно-ладно, - поднял Фрол руку и, уронив ее на колени, добавил. - Не доведет она вас до добра.
Я вспомнил незнакомцев в черном, отобравших у меня письма. Выходит, они выяснили все, что им было нужно, и обогнали меня на сутки. Даже если б я получил коней немедленно, не смог бы их опередить.
- Фрол, а когда Аннет здесь была? И вообще что-нибудь еще ты знаешь? - спросил я.
- Знаю, что вы, граф, ничего не знаете, - промолвил он.
- Откуда ты это знаешь?
- Оттуда, что напились вы воды забвения.
- А кто ж меня напоил? - удивился я.
- Сами выпили, - сообщил трактирщик.
- Как это сам выпил?
- Да так. Барышня вам дала, вы и выпили. А мне ваша компания сразу не понравилась! Чуяло мое сердце, что ничего хорошего от вас не будет!
- Подожди ты, - перебил я. - Что ты городишь? Какая барышня меня опоила?
- Аннета ваша.
- Аннет?!
- Ну! Я вам про что говорю!
- Аннет подпоила меня водой забвения?!
Фрол махнул рукой.
- Да не подпоила, а вы сами по доброй воле выпили.
- Зачем? - изумился я.
- Да кто вас знает-то?! - ответил Фрол.
- А это-то ты откуда знаешь? - спросил я. - Мы что, тут на всю округу объявили, что будем пить воду забвения?
- Варька, зараза, подслушала, - признался трактирщик.
Я повернулся к печи, за которой воцарилась подозрительная тишина.
- Варька, эй! А ну иди сюда! - приказал я.
Женщина, придерживая порванную юбку, медленно вышла.
- Что еще ты услышала? - спросил я.
- Ничего, батюшка, Христом Богом клянусь, - она перекрестилась.
- Как же ты так? - насупился я.
- Да я ж виновата разве? Постоялец тут был. Барин… это… толстый такой. Он в соседней комнате жил. А как съехал, я за ним прибирать пошла и подслушала. Да самый конец вот только. Кабы он пораньше съехал.
- Подойди-ка поближе, - велел я. - Рассказывай, что ты слышала.
Она сделала несколько шагов вперед. Из-за печи высунулась голова ее любопытной сестры. Можно подумать, что она не слышала этой истории раньше, этак раз пятнадцать.
- Барышня, значит, ваша что-то говорила, что вот, мол, больно вам вспоминать чево-та там будет…
- Чего - "чево-та"?
- Дак не слышала я, чево. Она говорила, больно, а вы соглашались. И спросили, мол, что вот если выпить воды забвения, то все забудется! Она и говорит, пей, мол, мил-друг, все забудется. Вы, значит, спросили еще, Лерчик, а не яд это?
- Что еще за "Лерчик"? - спросил я.
- А это называли вы так ее - Лерчик, - сообщила женщина. - Значит, спросили вы, не яд ли? Она заплакала и говорит, неужто ль, мол, ты думаешь, что отравить тебя хочу. А вы, значит, ответили, что готовы и смерть, значит, от нее принять. Потом это… - Варвара запнулась.
- Чего - "это"? - я ударил ладонью по столу.
- Ну, повозились там вы немного, значит, поворковали. А потом слышу, вы так еще сказали "С Богом!" и, слышу, пьете потом, так это - бульк-бульк.
Она умолкла и посмотрела на Фрола.
- И дальше-то что? - спросил я.
- Уехали вы. Увезли, вернее, вас, - продолжил рассказ Фрол. - А вы спали беспробудно. Барышня ваша на прощание сказала мне, если вы сюда без нее вернетесь, передать вам адрес этот в Санкт-Петербурге.
- Во как, значит, - сказал я.
- Во как, - согласился Фрол.
- Анисовая есть? - поинтересовался я.
Фрол кивнул и крикнул жене:
- Манька, анисовой рюмку подай! - Окинул меня взглядом и поправился. - Не-е, не рюмку, стакан налей.
- Стакан в самый раз, - согласился я.
- А откушать, граф, не изволите? - спросил Фрол.
- Изволю.
- Манька, жрать подавай! А ты, Варька, отведи гостей наверх в комнаты.
- Пойдемте, батюшка, самые лучшие покои для вас.
Мы поднялись по лестнице, по которой пять минут назад проскакала Любка. Настроения думать о ней у меня уже не было. Голова была занята мыслями об Аннет. Неожиданно мне пришло в голову, что все сказанное Варварой - выдумка, потому что, если бы даже она и подслушала нас, то как смогла понять?
- Варвара, а на каком языке мы говорили?
- Чего? - удивилась женщина.
- Я спрашиваю, на каком языке мы говорили с Аннет, когда ты подслушивала нас?
- А, по-французски, сударь.
- И как же ты поняла, о чем мы говорили? - повысил голос я.
- Жо парлез францэз, - ответила Варвара.
- Парлез францэз, говоришь? - удивился я.
- Ну да, - подтвердила Варвара. - Меня с малолетства еще к одной барышне отдали. А она только по-французски и говорила. Пока от чахотки не померла.
- Вот так, значит, - только и вымолвил я.
Варвара провела меня в двухкомнатные покои. Первая комната была проходной, с вешалкой для одежды и широким сундуком, вполне подходящим для Лепо. Во второй комнате стояли круглый стол с креслом, в левом углу размещалась широкая кровать, на стене висел рукомойник. Варвара зажгла свечи.
- Что-нибудь принести вам, батюшка?
- Анисовой обещали.
- Это мы мигом.
Женщина ушла. Я скинул сапоги и улегся на кровать. Через минуту появился Лепо со стаканом водки. Я выпил залпом и отправил француза прочь.
- Поди, Жак, у печи погрейся. Только поесть не забудь принести.
- Да ррразве ж я оставлял-с вас голодным, сударррь мой? - надулся он.
- Ладно. Поди прочь.
Я остался один ломать голову над этой историей. Похоже, это был форшмакъ, который не стоило мазать на хлеб! Тем не менее я жрал его с маниакальным упорством. Выходило, что я по собственной воле уничтожил свою память! Зачем? Что произошло со мной и Аннет, о чем больно вспоминать? Почему об этом ни слова не говорилось в письме?
Да потому, приятель, что ты и не должен был узнать об этом! Ну, конечно же! Если бы незнакомцы не выпытали из однорукого Фрола про петербургскую квартиру, я б помчался по оставленному для меня адресу, и мне бы в голову не пришло задавать какие-то вопросы трактирщику. Кроме того, он и сам узнал про воду забвения случайно. Если бы Варвара не подслушивала, ни Фрол, ни я ничего б не узнали. И когда я принял из рук Аннет чашу с зельем, предполагалось, что я так и не выясню причину приключившейся со мной амнезии. Но почему я пошел на это? Что это за история произошла в нашем прошлом, воспоминания о которой причиняют такую боль, что я согласился предать забвению и эту историю, и даже свою… любовь.
Мильфейъ-пардонъ!..
Что - мильфейъ-пардонъ! Никакой не мильфейъ-пардонъ, а самый настоящий салатъ аморетто! Это любовь, приятель! Ты любил эту женщину, раз готов был смерть принять от нее!
Ну да, если только Варвара ничего не напутала! Наверняка шпионила за всеми подряд, потом все услышанное поленом в голове перемешалось, и теперь я нажрался этого тутти-фрутти.
И еще один вопрос не давал мне покоя: почему я называл девушку "Лерчиком"? Черт его знает? В конце концов, я решил, что Лерчик - это уменьшительное от эклеръ. Ну, конечно, у каждой влюбленной парочки - свой язык, свои словечки, только им одним известные. Эх, видно, сладкая девушка была эта Аннет! Но вот смерть принимать от нее… На хрен надо!
На хрен-то на хрен, но было же в Аннет что-то такое, что заставило меня бросить дом и отправиться искать неприятности на свою голову. Возле Шевалдышевского подворья я видел ее словно впервые. И одного ее взгляда было достаточно, чтобы я убежал из-под опеки полиции. Шварц скорее всего теперь считает меня преступником, вляпавшимся в какую-то историю и что-то скрывающим. И если он так думает, то в принципе недалек от истины. Только с оговоркой, что я и сам не знаю, что скрываю и куда вляпался. И мало того, что вляпался, так зачем-то с завидным упорством лезу в самую гущу. Сидел бы сейчас в тепле и уюте! Пусть бы Шварц с Развилихиным бегали, раз им не нравится, что стреляют на улице! Нет же, отправился за этой Аннет, будто других девушек нет!
Эх, Лерчик, Лерчик!
Глава 9
Глаза начали слипаться, скрипнула дверь, послышались мягкие шаги, но… это оказался не славный Морфей, а Любка. Она остановилась возле кровати с распущенными волосами, обутая в огромные валенки. Еще одну пару валенок девушка держала в руках.
- Барин, неужто вы спать изволите? - спросила она. - А я вам баньку приготовила. Пойдемте со мной, вам утешиться надо.
Конечно, мне надо в баньку. А что же, сидеть и киснуть теперь из-за не то потерянной и напрочь забытой любви, не то из-за нашедшей блажи?! Конечно, если эта Аннет угодила в крепость или еще куда похуже, жалко ее. Ну так тем более надо утешиться.
- Ну, пойдем, красавица, глянем, что там твоя банька.
Я сел в кровати, а Любка опустилась на колени и надела мне валенки. Я запустил руки в ее волосы, пахшие парным молоком, и поцеловал в макушку. Она засмеялась. В одной рубашке и валенках я отправился за нею.
Мы спустились вниз по лестнице, прошли через дверь за печью и оказались в пристройках. Люба провела меня в темноте через узкий проход, заставленный мешками.
- Корма для кур на зиму, - пояснила она.
За следующей дверью оказался скотный двор. Коровы красивыми глазами смотрели нам вслед и жалобно мычали. Пахло свежим навозом. Затем был сарай, доверху заполненный аккуратно сложенными дровами, которых хватило б на несколько зим и на гарем жен и своячениц. Миновав поленницы, мы вышли на улицу.
Дул ветерок и кое-как мела метель. Любка скинула валенки, зажала их под мышкой и, повизгивая, побежала, босая, к баньке, стоявшей особняком. Я вдохнул свежий морозный воздух с крепким привкусом дыма, по примеру девушки разулся и погнался за нею, обжигая ступни. У входа она замешкалась, я схватил ее, и мы повалились в снег.
- Ой, морозно, морозно! - кричала Любка.
- Ох, морозно! - ответил я и обсыпал ее снегом.
Взвыл ветер, и метель, оскорбленная непочтительным к ней отношением, бросилась на нас, мгновенно добравшись до самых потаенных мест.
- Ой! - завизжала Любка и отворила дверь.
Из баньки пыхнуло спасительным жаром.
- У-ух! - воскликнула девушка.
Я бросился за нею, но Любка сильной рукой выпихнула меня восвояси и перед носом моим захлопнула дверь, успев прокричать:
- Валенки, валенки, барин, возьмите! Замерзнут же, потом не наденешь!
Вот так Любка! Еще и спину-то мне потереть не успела, а уже из холопки в столбовую дворянку превратилась. Я окоченевшими руками собрал валенки, которые метель уже схоронить вознамерилась, и ринулся обратно в баньку, прочь, прочь от мороза.
Руки замерзли так, что хотелось сунуть их в топку с дровами посуше. Любкина игривость вдруг исчезла. Она вытряхивала снег из оброненных валенок.
- А то ж мокрые не наденем потом, - молвила она, расставляя их на просушку.
Я прижал ее к себе и запустил руки под рубашку.
- Пальцы ледяные! - завизжала она так, что я застыл на секунду.
И этого мгновения хватило, чтобы ее шаловливые пальчики добрались до моего хозяйства, уж совсем скукожившегося после вылазки на мороз за валенками.
- У-у, какие мы скромные, - протянула Любка.
- Ну, знаешь ли, - возразил я, - достоинство не в том, чтоб огромный марешаль между ног болтался без надобности, а в том, чтобы в нужную минуту отменный круассанъ оттуда выпрыгивал.
- Кросан, говорите. Красивое имя. Видно, любите вы его.
Мы превосходно попарились, трижды подкатывали нужные минуты, круассанъ не подводил, и не вдаваясь в подробности, но и без лишней скромности отмечу, что на славу мы стыд сотрясли.
А потом лежали в изнеможении в обнимку на лавке, собираясь с силами, чтобы напялить валенки и отправиться в обратный путь сквозь мороз, через сарай с поленьями, мимо тоскующих коров, между мешками с сыпучим кормом для кур, по пути превращаясь - я из удалого молодца в надменного графа, а она из столбовой дворянки в холопку с постоялого двора.
- Что-то рука затекла, - произнес я, высвобождаясь из объятий.
Мы поднялись с лавки и надели горячие рубашки.
- Барышня ваша передать вам велели, чтобы вы в Кронштадт ехали, - вдруг сказала Люба.
- В Кронштадт? - удивился я.
- В Кронштадт, в Кронштадт, - повторила девушка. - Там найдете капитан-поручика Косынкина…
- Обожди ты! - перебил я. - Какого еще Косынкина?! Фрол же сказал…
- А забудьте вы, барин, все, что Фрол сказал! - отмахнулась девушка. - Обман это все. Аннетка-то эта ваша ловко все придумали!
- Что придумала?
- Да я же вам говорю. Мамзелька письмо-то вам написали, а на случай, если оно в чужие руки попадет, Фролу-то соврали все. И он тем господам, что выпороли его, тоже соврал. И вам соврал, только не знает об этом. А мне-то, значит, мамзель-то ваша поручили, как приедете вы, сказать, чтобы в Кронштадт отправлялись и нашли там капитан-поручика Косынкина. А уж он-то, видать, скажет, что вам дальше-то делать.
Вот тебе и Аннет, Лерчик-эклерчик, вот ведь умница! Ловко как одурачила своих преследователей! Небось, сидят теперь в Осиной роще и ждут, дураки, пока она появится! Ну, скажите, как не любить такую женщину, как не восхищаться ею, как не благоговеть перед ней?!
- Так чего же ты раньше молчала-то?! - спросил я Любку.
- Ага! - огрызнулась она. - Раньше сказала б, так и осталась бы без кросана с марышалью.
Я обнял ее и поцеловал.
- Не осталась бы, не переживай! Ты чудо! Я еще вернусь за тобой! Обязательно вернусь! Возьму тебя горничной к себе!
Мильфейъ-пардонъ, граф! Надо же чушь такую нести! Куда я возьму ее горничной? А как Аннет на это посмотрит? Впрочем, можно снять для Любки отдельные меблированные комнаты. Да, но это уже будет не горничная, это будет содержанка.
Да что это со мной?! Еще вчера попадись мне такая Любка, я б забыл о ней через пять минут после того, как… как она бы мне попалась. А всему виной Аннет, ее последний взгляд, пойманный мною в случайном отблеске костра. Взгляд женщины, которая надеялась, что я приду к ней на помощь, и даже перед лицом смертельной опасности прощала то, что я не смог ее спасти. Ни одна женщина до сих пор не смотрела на меня с пониманием. И я готов был идти на край света за этой женщиной и попутно защищать всех униженных и оскорбленных.
Мильф… Мильф… Мильфейъ-пардонъ, граф! Готов идти на край света за женщиной - эти слова пробудили во мне какое-то смутное воспоминание. Они вдруг завертелись в голове жгучей ниточкой, казалось, схвачу и воспоминание целиком вытащу. Да только ухватить никак не удавалось!
А ведь нельзя было терять ни минуты! Господа, отправившееся по адресу в Санкт-Петербург, могли вернуться и, скорее всего, не в лучшем расположении духа.
Я еще раз прижал к себе девушку и поцеловал ее на прощание.
- Любка, Любушка, до скорого!
Она высвободилась из объятий, смахнула слезу со щеки и улыбнулась.
- Ступайте, граф, ступайте. А там что бог даст.
Я впрыгнул в валенки и бросился вон. На улице обжегся морозом, в сарае ударился о дрова, чуть не упал, поскользнувшись в коровнике, потом наткнулся на мешок с кормами для кур - это было не так больно, как коленкой о поленницу, в горнице велел однорукому Фролу закладывать лошадей и ринулся на второй этаж.
- С вас-с три рубля-с, сударь, - крикнул однорукий трактирщик.
- Какие еще три рубля! - я замер на лестнице.
- Помилуйте-с, граф, как-с - какие? - воскликнул Фрол. - Чай - двадцать пять копеек, хлеб с маслом - десять копеек, Любка - два рубля, борщ, жаркое - еще шестьдесят пять копеек.
- Ладно, получишь свои деньги.