- Что, она снова взялась за свои художества? Говорила же я сестрице Фи - сколько художника не ставь к плите, он и там найдет повод для творческого самовыражения… - проворчала Пиона. На этот раз она задумалась по-настоящему. - Ну, она же гномка… Надо воззвать к ее чувству долга.
- То есть, объяснить ей логически, что она должна собраться и вести себя разумно?
- Нет, напомнить ей, что она должна Фионе… сколько, не помню, но должна точно. И если эта сумасшедшая гномка будет плохо за тобой присматривать, Фиона ее на корку вместо паштета намажет.
- Напа не сумасшедшая, - обиделся Фриолар.
- Ну, попросить в долг у твоей матушки мог только сумасшедший, дурак или какая-нибудь витающая в облаках творческая личность, - степенно, со знанием жизни, рассудила Пиона. Фриолар надулся от такого нелицеприятного определения Напы Леоне Фью, и взгляд его скользнул на беломраморную отделку камина. У молодого алхимика шевельнулось смутное воспоминание… Но как раз в этот момент в гостиную явились две кузины с шелками для вышивки и атаковали умную мужскую голову замечательным вопросом, какой тон лучше: палевый иль оранжОвый, кремоватенький или сливоватенький, фуксиевый или фиалковый, цвет засохшей розы или свежей лососевой икры?
Этот художественный кошмар преследовал вернувшегося из гостеприимного дома тетушки Пионы Фриолара всю ночь. Свежий лосось гонялся за ним по кустам засохших роз, и голый палево-оранжевый алхимик, перемазанный кремом и взбитыми сливками, спасался от него в огромной мраморной вазе, полной фуксий и персиков. В ужасе проснувшись, молодой человек долго лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в шепот дождя за окнами "Алой розы". Где-то далеко стучала гномья кирка, где-то еще дальше глухо мяукали коты, по-осеннему вяло отстаивая право на размножение, процокал копытами одинокий всадник по только что отремонтированной мостовой Университетского квартала… В итоге Фриолар всё-таки уснул.
А утром начались неприятности.
* * *
Строго говоря, начались неприятности еще вечером, когда возвратившийся от тетушки Фриолар обратил внимание, что половина посетителей "Алой розы" не расплачивается за ужин. Далия, которая на правах лучшей подруги никогда не вмешивалась в дела Напы, если они не касались сапиенсологии, статистики или теории невероятности, сначала равнодушно пожала плечами. Потом задумалась. И полночи проворочалась без сна, пытаясь вычислить, а давно ли в ресторации завелись нахлебники, и сколько ж добросердечная Напа теряет на их кормёжке. Результат получился неутешительным.
- Ну как я могу требовать с них плату? - захлопала глазами Напа. - Они ж голодные… Ты же сама предложила, чтоб еда не продала даром, кого-нибудь накормить… - И честно-честно посмотрела снизу вверх на Далию.
Далия немного смутилась. Действительно, предлагала. Думала, что таким образом справится с кризисом кухонного перепроизводства, а теперь оказалась на грани кризиса неплатежеспособности.
- Я предложила сделать это один раз, а не круглый год… И кто, позволь спросить, были вчерашние посетители? На голодающих они не похожи. Этот, который… ну, ты помнишь, так вообще… Щёки по ширине плеч; если он голодает, то я цинская императрица в риттландской сауне…
- Он сочиняет для Оперы. Они все немного поэты, музыканты… У них такие жизненные обстоятельства, такие обстоятельства… - горестно запричитала гномка, заламывая бровки. - Мой долг им помочь.
- А твой долг родителям? И матушке нашего "милого Фри-Фри"? Хочешь сказать, что ты его выплатила?
Напа смутилась. Денежные вопросы были самыми ужасными кошмарами ее безупречного существования.
Госпожа Кордсдейл-старшая, с которой Далия пару лет назад познакомилась, высказывала недовольство, что ее младшая своевольная дочь влезла в долги к людям. Дескать, любящие гномы-родители были готовы оплатить дочкину блажь, то есть ресторанчик, целиком и полностью сами. Но Напа оказалась истинной представительницей клана Кордсдейл. Другими словами, о ее гордость можно было порезаться так же, как о боевой топор.
Далия не застала те времена, когда Напа Леоне только-только начинала своё обустройство на землях кавладорского королевства, и знала историю основания "Алой розы" только по рассказам Фриолара, самой Напы и некоторых старожилов Университетского квартала. Гномка утверждала, что госпожа Фиона была милой и очень сердечной дамой. Собственно, таковой она и осталась, только покинула пределы Кавладора ради второго замужества. И, якобы, эта самая милая дама помогла отставной мастерице по мрамору из благих побуждений в обмен на обещание заботиться о "малыше", пока Фиона отсутствует.
Фриолар над такой версией посмеялся, но сам, паршивец этакий, не сказал ничего нового. Далии пришлось долго и муторно вытрясать крупицы информации из его тупоголовых кузин. Все они сходились во мнении, что Напа должна Фионе кошмарную сумму денег. Но никто не смог ответить на три логически оправданных вопроса: а) какую именно сумму? б) как рассудительная и достаточно подкованная в арифметике гномка решилась задолжать так много постороннему человеку? и в) где ж взяла эту сумму вдова небогатого дворянина?
Далия отвлеклась от размышлений о хитрой подпольной экономике, которую тщательно оберегала от постороннего вмешательства ее низкорослая подруга. Посмотрела на грустную поникшую Напу, и в голове мэтрессы родился План.
- Знаешь, что? А давай Я скажу им всем, - Далия сделала широкий жест, обводя щедрым кругом весь Талерин и предместья, - что они должны тебе деньги. А еще лучше… - и глаза исследователя-сапиенсолога зажглись двумя яркими звездочками. - Давай, я пробегусь по твоим "голодающим" и принесу тебе их долг!
Сказано - и, как это свойственно мэтрессе Далии, сделано.
Получасом позже, когда осеннее утро только-только начинало золотить задержавшиеся на деревьях листья и пригревать оставшиеся после вчерашнего дождя лужицы, у дома мэтра Никанта скрипнула приставная лестница.
Мэтр Никант был очень неуважаемым профессором кафедры истории. Связываться с ним боялись и коллеги, и половина студентов, и, что уж совсем ни в какие ворота не лезло, ночные университетские сторожа. Ибо мэтр был злопамятен, велеречив и зануден, как скрипучая телега. Другая половина студентов, кичившаяся своим бесстрашием перед первой, испуганной половиной, обзывала его Желтым Ослом - и это было самое приличное из прозвищ, которыми обладал этот худой, морщинистый старикан.
О нем ходило много слухов. Например, что в молодости он участвовал в каких-то войнах - именно тех, о которых сейчас кропает монографию за монографией. Вторым по распространенности слухом была сказка-несказка, что Никанта в этих войнах кто-то все-таки убил. Студенты, которым выпала комиссия изучать историю, время от времени скидывались профессору на новый гроб, один раз даже прислали бригаду могильщиков, помочь добраться до кладбища, но мэтр историк никак не унимался.
Шуток, кстати сказать, он не понимал напрочь. И с каждой сессией зверствовал все изощренней и методичнее…
Итак, в это прекрасное свежее осеннее утро мэтр Никант посмотрел на часы, захлопнул книгу, аккуратно положил ее на край стола. Разложил перед собой салфетку, поставил на нее столовый прибор, завернул вторую салфетку за ворот рубашки и приготовился к завтраку.
Ждать пришлось дольше обычного. Мэтр уже трижды посмотрел на часы, и скорбно поджал губы, когда его кормилица-поилица наконец-то показалась за окном.
Мэтр Никант, если б его кто-нибудь об этом спросил, одобрял Напу Леоне Фью. Особенно ее бесплатные обеды. Но позволять ей опаздывать он не собирался. О чем и заявил, как только окно отворилось.
- Вы не пунктуальны, милочка, - так и заявил Никант голове, которая начала проявляться за подоконником. - Из-за вашего опоздания мои научные изыскания прервались на четыре с половиной минуты. Кто вы? - с некоторым оттенком брезгливости спросил профессор у появившейся девушки, которая никак не походила на гномку. - И что, позвольте спросить, делаете в моем доме?
- Прошу прощения, - с оттенком коварства и, как сказали бы Странники-Из-Других-Миров, "иезуитски" улыбнулась Далия, перелезая через подоконник. Процесс протекал неспешно, ибо мэтрессу в данный конкретный момент времени очень заботило соблюдение приличий, и она старалась преодолеть подоконник так, чтобы не повредить отрепетированную изысканность платья и наброшенной поверх мантии. И вообще, мэтресса Далия ведь не какая-нибудь Изольда, чтобы сверкать лодыжками перед каким-нибудь старым мэтром Никантом! - Я позвонила в дверь, но мне никто не открыл.
- Конечно, - ответил мэтр. - Я не такой дурак, отрываться от дел, чтобы бегать, открывать двери кому ни попадя… Что это такое у вас в руках? - потянул носом воздух профессор.
Девушка подтянула из-за окна веревку с привязанным вегетарианским завтраком. С улыбкой доброй ллойярдской бабушки, долго специализировавшей в Магии Смерти, объяснила:
- Кастрюля, мэтр Никант. Тушеная тыква с изюмом и мёдом; картофельные оладышки с подливкой из яблочного варенья… - Далия сняла крышку и по мрачной, заставленной стеллажами и заваленной научными историческими трудами комнате поплыл дивный аромат. У Никанта, который подошел поближе к завтраконосице и вожделенной посудине, потекли слюнки. Сухие - и в самом деле, немного желтоватые, руки потянулись и схватили кастрюльку.
Далия держала крепко. К тому же хитроумная мэтресса позаботилась натянуть толстые стеганые рукавицы, а мэтр - нет.
Никант отдернул руки и поплевал на обожженные пальцы. Далия продолжала спокойно стоять и наблюдать за мучениями господина алхимика.
- Ну, чего вам? - недовольно осведомился он у наглой девицы, забравшейся к нему в дом.
Далия, предусмотрительно отодвинув кастрюльку, извлекла из недр мантии бумажку и развернула ее перед профессором.
Тот всмотрелся в длинные ряды цифр и недовольно скривился.
- Что это?
- Это? Счёт. За ваши завтраки, обеды…
- Чушь! - коротко фыркнул Никант. - Эта ненормальная гномка сказала, что еда - бесплатно.
- Конечно, с этим уж не поспоришь… А вот доставка - нет. Бедной Напе приходилось каждый день подниматься по лестнице, перелезать через окно, а она так высоты боится… Ваш долг - оплатить ее душевные страдания и лечение от агорафобии…
- Бред! - возмутился Никант.
- Ей приходилось таскать эту клятую лестницу трижды в день! Это ж тяжело!
- Ересь! Во-первых, гномы выносливые, а во-вторых - только дважды в день! Я, знаете ли, путем долгосрочных наблюдений установил, что если вечером не поесть, как раз к утру концентрация желудочного сока достигает оптимальной для переваривания пищи величины…
Тушеная тыковка манила, и одна мысль о том, что оладышки могут остыть, вызвали у сухого старика бурное слюноотделение. А девица и не думала сдаваться:
- Мэтр, при всем моем уважении к вам, я вынуждена настаивать, чтобы вы заплатили за свой завтрак. Понимаете, Напа - очень добрая гномка, и пользоваться ее добрым сердцем недостойно настоящего алхимика, да и просто уважающего себя человека. Понимаете?
- Нет, - немного грубо, зато кратко ответил Никант. - Вы что, пришли сюда басни рассказывать? А ну пошла вон! - закричал профессор на наглую девицу.
Девица оскорбилась, подбоченилась и вспыхнула глазами.
- Не смейте так со мной разговаривать!
- Я с тобой еще и не так поговорю! Пришла тут… несушка… Я сейчас полицию вызову! - пригрозил историк. - Пошла, говорю, вон!
Далия была вынуждена проглотить пару-тройку рвущихся с языка выражений, гордо хмыкнула и ответила:
- Ну и уйду, - и, метнув подолом черной алхимической мантии, развернулась в сторону окна и приставной лестницы, - надеюсь, мэтр, полиция принесет вам завтракать.
Но мэтр Никант, которого Далия посчитала побежденным, отнюдь таковым не являлся. С какой-то демонской сноровкой он хитрым финтом извернулся, и выхватил из рук замешкавшейся при переходе через препятствие "несушки" вожделенную кастрюльку.
Далия взвизгнула, спрыгнула обратно в кабинет мэтра и попыталась отобрать Напино имущество.
На стороне мэтра Никанта был эффект неожиданности. На стороне Далии - вся женская хитрость и непредсказуемость. В первый момент ее предали стеганые перчатки; кастрюлька выскользнула… Мэтр тоже повизжал, когда в его ладонях оказалось горячее металлическое тулово; к счастью или несчастью, но очень быстро и один, и другая алхимики сообразили, что держаться лучше за деревянные руки кастрюльки, и, уцепившись, потянули каждый на себя.
Мэтр был, возможно, сильнее. Мэтресса моложе и азартнее. Никант - голоднее. Далия - упорнее. И ноги у нее были длиннее, а каблуки острее…
Перетягивание добычи сопровождалось пыхтением и крушением башен из книг и тетрадок, по которым Далия топталась с плохо скрываемым удовольствием, а Никант с возрастающей яростью. Наконец, мэтресса с боевым кличем отпустила свою часть спорного предмета; Никант, не удержавшись, рухнул на пол, и в ту же секунду оскорбленная подруга владелицы ресторации подскочила и вывалила тушеную тыковку, изюм, мед, оладьи и подливу на побежденного врага.
После чего, убедившись в его моральном изничтожении, с гордо поднятой головой удалилась из негостеприимного дома.
* * *
Приблизительно в то же самое время Фриолар посчитал своим долгом заняться человеколюбивым делом. Он сбегал на Большую Базарную площадь, нашел у торговцев необходимые ингредиенты, и, вернувшись в "Алую розу" приступил к изготовлению большого ударопрочного сооружения.
Только алхимик расправил на полу ресторации широкий соломенный мат и прикрыл его немного покусанным, но вполне еще цивильным ковром, как объявилась первая испытательница. Яркая иберийка, правда, в платье, выдающим симпатии к кавладорской моде, с горячим национальным энтузиазмом рванула дверь "Алой розы", перешагнула порог и шлепнулась прямёхонько в центр коврика. Именно туда, куда вчера довелось упасть и Фриолару.
Надо заметить, что женщина оправилась быстрее, чем давеча алхимик. Поднявшись… да что там, буквально взвившись на ноги, как стартующий дракон, иберрийка выхватила из-за корсажа тонкий длинный стилет и с воплем - опять же, пылким и еще более национальным, - бросилась в атаку.
Фриолар еле успел отскочить в сторону; женщина пронеслась внутрь, на кухню, откуда послышались ее крики, тихое блеяние помощницы Напы - девицы по имени Полин, звон посуды и стук переворачиваемой мебели. Напа, убиравшаяся в комнатах наверху, спустилась с ведущей на второй этаж лестницы, встала рядом с Фриоларом и спросила, что за ураган пришёл по их души. Алхимик только и успел, что пожать плечами, как вооруженная посетительница появилась на пороге кухни, увидела маленькую квадратную фигуру гномки и торжествующе заверещала, перехватив стилет жестом профессионального горлореза.
Далее события сопровождались крайне экспрессивными иберрскими идиомами.
- Ты, [непереводимо], подлая коротконогая совратительница! Иди сюда и объясни, что такая [непереводимо] имеет [непереводимо, но явно глагол] быть [непереводимо], где [непереводимо] и [непереводимо]!!!!!!!!!!!
Напа на секунду опешила, но опомнилась и тоже ответила - по-иберрски, хотя и с твердым гранитоподобным ллойярдским акцентом, неотторжимым, как борода у большинства гномов. Иберрийка завизжала и бросилась на гномку. Напа, пережив первый выпад стилета за широкой спиной Фриолара, шустро бросилась под стол. Спустя секунду острый граненый клинок пропорол дюймовую дубовую столешницу.
Напа выскочила из-под стола и попробовала отбиваться черенком метлы. Иберрийка визжала, что теперь-то она всё знает (?), теперь-то она его (?) выследила и уж теперь-то она не допустит попрания своих прав…
Длинные руки разгневанной южной дамы и хищное острие стилета тянулись к шее Напы; гномка защищалась, но Фриолар видел, что с каждой секундой ее движения становятся все быстрее, жёстче и агрессивнее…
- Прошу прощения, - кашлянул за спиной кто-то Фриолара. Он обернулся.
- О, мэтр Мартин! Как я рад вас видеть!
- Взаимно, молодой человек, взаимно… Вы случайно не знаете, можно ли как-то остановить эти прелестные создания… - кругленький уютный мэтр Мартин указал кончиком пальца на фехтующих дам. - Я в такой растерянности, коллега… Понимаете, я должен им кое-что объяснить, но, боюсь, сейчас они меня не услышат.
- А вы, случайно, не знаете, кто это? - указал Фриолар на черноволосую даму.
- Моя жена. Донья Долорес.
- Позвольте поздравить вас с бракосочетанием…
Оба алхимика внимательно пронаблюдали особенно захватывающую серию ударов доньи, которую гномка, тем не менее, блокировала, а потом, извернувшись, перешла в ответную атаку. Прутья метлы свистели и летали со скоростью трепетания крылышек рассерженного шершня.
Фриолар решил, что пора вмешаться. Он подскочил к супруге коллеги-алхимика, обхватил ее сзади, крепко зафиксировав руки. Сверкнув белой молнией, стилет отлетел и вонзился глубоко в стену. Донья Долорес брыкалась и выдавала такие лингвистические редкости, которые в словаре не найдешь. Напа же, успев раскрутить вокруг метлы свою увесистую тушку до скорости падающего метеорита, потеряла равновесие и врезалась в боковину камина.
Фриолар оттащил бешено вырывающуюся иберрийку на кухню, где впихнул ее в один из шкафов. Несколько коротких вскриков, странный шум - и в "Алой розе" наступило затишье.
Полин, прятавшаяся от иберрского стихийного бедствия под крышкой от кастрюли, уронила свой "щит", и он громко задребезжал, покатившись по каменному полу кухни.
Последовавший за молодым коллегой на кухню мэтр Мартин обеспокоено спросил:
- Фриолар, дружище, а в том шкафу…
- Мука, мэтр, - поспешил успокоить коллегу алхимик, - пшеничная, высший сорт…
В доказательство своих слов Фриолар открыл дверцу.
Донья Долорес степенно выдвинула свою усыпанную белым мучным сугробом персону из шкафа. Выплюнула ком, попавший в рот. Струйки белой пыли стекали с вершины на плечи и грудь алхимической супруги маленькими лавинами…
Мэтр Мартин, явно спеша воспользоваться мгновением тишины, приступил к объяснениям:
- Дорогая, прости меня. Это моя и только моя вина. Напа Леоне, - обратился степенный алхимик к подошедшей слегка качающейся гномке. - Прости. Дорогая Долорес, не надо оружия, я сейчас всё объясню.
Утром к нам заглянула Далия и, к стыду моему, напомнила, как давно я не оплачивал кредит в твоём замечательном ресторанчике, - услышав эти слова, донья Долорес издала звук, с которым в ином мире поезд проходит через ледяные перевалы. - Спокойно, дорогая. Если я иногда - очень, очень редко перекусываю в "Розочке", это не значит, что я не люблю твою готовку.
- О, любимый! - пылко ответила ревнивая донья, колыхая мучные горы. - Скажи, скажи мне правду! Ты ведь любишь мои колбасы, фаршированные шуттберийской капустой кабачки, варенье из томатов, салат из зеленых апельсинов и сушеных кузнечиков?!
- Люблю, дорогая, - с искренним чувством ответил Мартин.
Фриолар, которого собственный работодатель как-то раз подначил на дегустацию саранчи в меду, на всякий случай промолчал.
Убедившись в признании своих кулинарных талантов, донья Долорес игриво передёрнула плечиками и окатила маленькую плотную фигуру Напы взглядом победительницы.
- Ха! Так и быть… Я тебя прощаю, - заявила донья Долорес мужу и походкой тигрицы прошлась по кухне. Остановилась, нависнув над Напой как Шан-Тяйские горы высоким, но рассеивающимся айсбергом.