– Правда! Чего же мы сидим?! – встрепенулся Аолен. – Хельги, иди сюда!
– Само зарастет! – попятился демон. – Мне и не больно уже!
Но Ильза принялась настаивать:
– Пока само зарастет, у него раз десять марах приключится!
– Ничего не приключится! Сказал же! – рассердился Таг. – Много орков нужно!
– Это что-то вроде массового психоза. Наверное, в нем суть их проклятия.
– Не псих, а марах!
– Ладно, один демон! Марах так марах! Не злись, а то и правда впадешь!..
Вот так за интересной беседой и летело время приятно и незаметно. На улице начинали сгущаться сумерки. Буря понемногу улеглась. Ветер продолжал завывать, но снегопад прекратился.
Орк высунул голову из укрытия, понюхал воздух:
– Скоро идти можно. Пока до нижних доберемся, успеет совсем стемнеть.
Тагчеффахгхор был очень доволен тем, как обернулось дело. Во-первых, он остался жив, что само по себе приятно. Во-вторых, новая родня, вместо того чтобы отправиться прямиком к его отцу и потребовать законную долю семейного имущества (как без колебаний поступил бы и он сам, и любой другой орк), попросила всего-то о мелкой услуге и собралась уходить. Конечно, дома все равно придется рассказать о прибавлении в семействе, как того требует обычай. Но о том, что новые братья и сестры принадлежат к вражьим народам, да еще в Кансалонской гильдии состоят, можно будет не уточнять.
В-третьих, он был вынужден признаться самому себе: и спаситель его, и вся их компания оказались тварями довольно симпатичными. По всему видать, что благородные и грамотные, но нос не задирают – говорят с ним как с ровней. И едой своей поделились. Еда, понятно, дрянь, но главное не вкус, а внимание.
А в-четвертых… Нет, это было совершенно невероятно! Такое бывает только в сказках, что бабки рассказывают на ночь орчатам! Вдруг в дороге уже из чьей-то обмолвки обнаружилось, что новый брат его – демон! Самый настоящий! Высший демон-убийца!
Тагчеффахгхор чуть снова в пропасть не свалился от такой новости! Даже голова закружилась при мысли о том, на какую высоту взлетит теперь его захудалый род! Демон-убийца в семье! Таким даже верховные вожди похвастаться не могут!.. Теперь староста их деревни сам будет кланяться им при встрече, а не презрительно отворачиваться в ожидании поясного поклона. И дом они перенесут от края плато в самый его центр и выставят рядом со входом каменный символ жизни… а может, даже и бронзовый, на древке, и каждому издали будет ясно, какие важные господа тут обитают… А начнется война – он будет командовать сотней, а может, и тысячей, а не плестись, как прежде, в хвосте колонны. И никто больше не посмеет обругать его "жирным бараном". Радость так и распирала юного орка, от открывшихся перспектив захватывало дух. Это был самый счастливый день в его жизни. Вернее, ночь.
Для полноты картины надо заметить, что никакого специального подтверждения подлинности высокого родства от Тагчеффахгхора не требовалось. При всем их несомненном безобразии есть у горных гоблинов одно положительное качество, выгодно отличающее их от торговых родичей: они никогда не лгут. Даже эльфы могут если не соврать, то слукавить во спасение. Проклятые гоблины всегда, в любой ситуации или говорят правду, или молчат. Понятие "ложь" отсутствует в их жизни, а слово – в языке. Умолчание – большее, на что они способны. А потому никому из соплеменников Тагчеффахгхора и в голову не пришло бы подвергать сомнению его рассказ.
Спуск занял всю ночь. К миссии проводника орк отнесся со всей ответственностью. Вел их тайными заповедными тропами своего племени, а когда почти у самого подножия, несмотря на все предосторожности, они нарвались на дозор нижних, сражался так, будто и впрямь в марах впал.
Нападавших было немного – по одному на нос. И воинами они оказались не особенно сильными – в обращении с оружием не чувствовалось профессионализма. Но имели важное преимущество – умение воевать в горах, на узких тропинках, на обрывах и склонах. Плюс знание местности.
Если бы не участие Тага, дело могло бы кончиться бедой…
На каменистой площадке длиной шагов десять над бездонной пропастью шло сражение. Ни луны, ни звезд не было на небе, но белизна свежего снега рассеивала тьму, предоставив противникам возможность отлично видеть друг друга. Бились молча, без обычных воинственных кличей и бранных выкриков. Орки хранили тишину намеренно: слишком много снегу выпало в горах – заорешь, не подумав, а твое родное село, мирно спящее ниже по склону, накроет лавиной. Противникам их орать тоже было не с руки, боялись привлечь внимание других отрядов. Звон металла и тяжелое дыхание были единственными звуками в этой битве. Даже падая в пропасть, орки умели удержаться от крика, и это было особенно жутко.
Прошло не более пятнадцати минут, когда тело последнего из врагов кануло в бездну. А казалось – несколько часов. Ильза даже удивилась, почему до сих пор не рассвело. Она думала, уже утро.
Живы остались все, но от ран не уберегся никто. Однако времени до восхода оставалось не так много, поэтому исцелили только троих: Тага – орку предстоял опасный обратный путь, и вообще, афишировать его участие в ночном сражении было нежелательно, Меридит – ей вражеский меч распорол бедро, лишив возможности нормально передвигаться, и Эдуарда, который без медицинского вмешательства непременно скончался бы от потери крови. Раны остальных были не столь серьезны и позволяли продолжить путь, ограничившись перевязкой.
К счастью, он, путь этот, стал заметно легче. Самые трудные и опасные участки его были уже пройдены.
– А ничего, что ты из-за нас своих убил? Не страшно, если откроется? – Получив возможность немного расслабиться и отдышаться, Ильза обеспокоилась участью провожатого. – Тебе ничего не будет?
– Ерунда! – отмахнулся орк. – Первый раз, что ли? Нижние! Мы с ними, почитай, через одного кровники. Время нынче мирное, по кровным счетам платить дозволено. Обойдется…
Ближе к полудню на границе орочьих владений расстались они с Тагом. Прощание братьев вышло трогательным и по орочьим, и по спригганским меркам. Они подтолкнули друг друга в бок локтем, помахали друг другу ручкой и выразили надежду, что, волею судеб сойдясь на поле боя, милостью богов друг друга не убьют.
– Я чуть не прослезилась! – ехидничала потом Энка.
А Ильза философствовала:
– Отчего так получается? Один орк сам по себе не такой уж плохой парень. А все в куче – сущие чудовища!
– Психология толпы существенно отличается от психологии индивидуумов, ее составляющих! – выдач на-гора Хельги.
Ильза сделала вид, будто что-то поняла.
Холодно, бесприютно и страшно в Аттаханской степи зимой.
Голодным волком воет ветер. А может, и не ветер, а в самом деле волк рыщет меж холмов и курганов в поисках добычи. Мертвая трава путается, цепляет за ноги, оставляя на штанинах гроздья гадких двухвостых колючек, их потом долго приходится счищать и выщипывать. Небо бесцветное, тусклое – и не солнце, и не тучи, хмарь какая-то.
Скучная, пустая дорога тянется с юга на север, то приближаясь к самому подножию гор, то серой змеей уползая далеко в степь. Снега нет, сухая земля, растрескавшаяся от мороза, и впрямь напоминает чешуйчатую змеиную кожу, старую, облезлую. Северный ветер гонит по ней клубы пыли, и она больно колет лицо, слепит глаза, хрустит на зубах кварцевыми песчинками…
Кварц – непростой камень. Из его белых, прозрачных кристаллов делают магические шары и всевидящие очи. Из белого прозрачного кварца состоит таинственный кристалл Акнагаррона, тот самый, что хранит прошлое. "А вдруг, – думалось Ильзе, – и эти песчинки тоже умеют хранить былое, пусть малую его частицу, а все-таки чью-то судьбу?"…
Дорога не всегда оставались пустой. Живых на ней пока не встретилось, а мертвые были. И голые, обглоданные волками, отбеленные ветрами скелеты, и черепа на кольях – приметы последней большой войны, здесь никто не удосужился их убрать, – и совсем свежие трупы степняков с широко перерезанными глотками.
– Так ведь теперь мир! – удивилась Ильза первой страшной находке.
– В степи не бывает мира, – откликнулся Хельги.
И ночевали они по-военному, под защитой кругов, с часовыми и без костров, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть. Холодно ночью в степи без костра!
А все-таки это свой холод, своя ночь и своя зима. И степь своя. И время свое, родное. Ты тут хозяин, а не незваный гость, а значит, все можно вынести и перетерпеть…
…А много, много сотен лет назад вот так же, облезлой змеей, вилась по степи дорога с севера на юг. И трупы, свежие и давнишние, лежали на ней. И ветер выл над ними, будто оплакивал.
И шли по той дороге пятеро Странников. Старец, убеленный благородными сединами, но бодрый, будто юноша, легкий на ногу, быстрый в движениях. И четверо юношей, издали больше похожих на немощных стариков: иссохшие лица и руки, потускневшие взоры, ранняя седина в волосах, шаркающая походка, как у больных… Шли они с севера на юг, чтобы сделать мир счастливым…
– Я выронил любимый нож! – горестно воскликнул Корнелий Каззеркан. – Подарок покойного отца, он его сам ковал! Я должен его непременно найти!
Он долго шарил подле себя в темноте – костров ночью не жгли из страха привлечь внимание разбойников-степняков.
– Давай спать! – недовольно пробормотал Гастон Шин. – Утром отыщем.
Но и утром не нашли. Двинулись дальше, на юг…
Эдуард поутру удалился… нет, не в кусты – не было тут подобной растительности. Просто в сторонку. А вернулся с находкой.
– Под камнем лежал! Я камень сдвинул, хотел завалить… – Тут он запнулся и постеснялся продолжать.
– Везет же тебе на это дело! – съязвила Энка. – Третий раз уже! Если вдруг понос приключится, так ты, пожалуй, целый оружейный склад накопишь!
Эдуард обиделся и хотел выкинуть добычу. Но сильфида перехватила:
– Ладно, не дуйся! Показывай, раз принес!
Это был нож. Неплохой, с оригинальной формы лезвием и удобной рукоятью, но тусклый, выщербленный, изъеденный ржавчиной насквозь.
– Ерунда! Ни на что не годится!
Эльф взял находку из рук разочарованной сильфиды:
– О! Это очень старая вещь! Я чувствую на ней печать времени! Ножу не менее тысячи лет!
– Покажи! – заинтересовался Хельги. Повертел в руках, поскоблил собственным ножом, счищая окалину. И усмехнулся: – Какая там тысяча лет! Смотри!
С большим трудом, но все-таки можно было разобрать гравировку на металле рукояти. "Сыну Корнелию от отца, в день поступления в обучение. 25 марта 6023 года" – гласили руны.
– Это современный нож, – уверенно подтвердила Меридит. – Такие в Поните один покойный мастер делал, я знаю, где его кузница была. Мама у него часто оружие заказывала.
Взгляд эльфа сделался тревожным и странным.
– Я могу поклясться, что этот нож пролежал в земле столетия! Ошибки быть не может! Печать времени подделать нельзя!
И всем стало как-то неприятно, жутковато от его слов. Так всегда бывает, когда сталкиваешься с чем-то необъяснимым, мистическим.
Но аналитический ум магистра Ингрема не признавал мистики и всегда искал рациональное объяснение чудесам.
– Кто мог тысячу лет назад потерять современный нож? – задач он вопрос. И ответил сам себе: – Только Странники. Больше некому.
– Они вроде бы к побережью шли! Как их в степь занесло?! – удивился Орвуд.
– Поживем – узнаем, если боги дадут, – сказала сильфида, аккуратно прибирая находку в мешок.
Разумеется, Рагнар и в этой истории узрел перст судьбы.
Эфиселия последними словами бранила себя за поспешность и непредусмотрительность. Нет бы сообразить, не выводить коней на продажу всех разом! Одного бы здесь продала, второго – в другом городе. Тогда бы и не приняли за конокрадку, не отобрали бы живность в пользу казны и саму бы не кинули в темницу вместе с воровками, продажными девками, разбойницами и побирушками. Нечего сказать, подходящая компания для благородной дамы! И дочери ее должны появиться на свет в подобном обществе!
От досады она стукнула ногой табуретку, та с грохотом свалилась и отлетела к стене.
– И чего ты опять злисси? – сонно пробурчала соседка по лежанке – необъятно толстая, невероятно ленивая, глупая как пробка, но добродушная девка по имени Гана, по кличке Бочка, по роду занятий – разбойница с большой дороги.
"Чего она могла наразбойничать? – часто гадали ее товарки по заключению. – Как же она с оружием управлялась, тумба неповоротливая?! Это ведь какое проворство нужно! А она одну ногу с лежанки четверть часа спускает". Пробовали расспрашивать. Но на все вопросы Бочка только глупо хлопала сонными коровьими глазами и бормотала бестолково: "Дык я того… весом брала! Всей тушей, значицца!.." Вот и пойми ее! Девки хохотали и болтали непристойности.
Обычно Бочка на слова была скупа, не слишком-то она умела с ними обращаться. Но временами ее будто прорывало, находило неудержимое желание поразглагольствовать, поучить кого-нибудь уму-разуму. Вот как сейчас, к примеру.
– Злицца она! – Теперь речь Бочки не была обращена непосредственно к амазонке, а приобрела риторический характер. – Бушует и бушует! Бушует и бушует! Тубарет попортила, будто он ейный собственный! А чего, скажите, бушевать? Подвиги вершить ей приболело! А о том подумать не умеет, какие с ее-то брюхом подвиги! Радоваться должна, что сюды, на казенный хлеб, по зиме определилась! Это не каждой так везет. Темница-то у нас какая славная, спасибочки господину нашему герцогу! – Тут Бочка прибавила голос, авось да услышит кто из охраны. – И тепло тута, и кормят от пуза, и клопов вовсе мало, и стража душевная, и девки веселые подобрались… Это она в других темницах не сиживала, вот что я вам скажу! У упыря ольдонского! Или у евойного соседа-колдуна! Вот где страсти-то творятся! А туточки чистое благоденствие!.. Какие же, право, на свете неблагодарные твари встречаются!.. Слышь, Фиска!
– Отвяжись! – процедила Эфиселия сквозь зубы. Эта кличка, выкроенная здешним отребьем из ее благородного имени, приводила амазонку в ярость.
Но остановить разговорившуюся Бочку было не так просто.
– Ты скажи мне, Фиска, куда ты собиралась зимою с тройней тащиться? Поморозила бы младенчиков, и все дела! А тут и сродишь в тепле, и детки под призором будут. О таком сейчас любая лесная баба только мечтает!
Эфиселия презрительно скривилась, не удостоив разбойницу ответа. Вот еще, со всяким сбродом свою жизнь обсуждать! Однако откуда ей стало известно про тройню? Ведь ни словом не обмолвилась, ни одной живой душе! Загадка!
– А выйдешь на волю – детки уж подрастут, тебе с ними все вольготнее будет. Тройню-то и на руках за раз не унесешь. А там они и сами побегут, и верши тогда свои подвиги сколь душе угодно…
Пять лет темницы полагалось в Эттессе за конокрадство! Долгих пять лет! Эх, лучше бы безмозглая Бочка не напоминала ей об этом!
Эфиселия зажала ладонями уши и взвыла от ярости во весь голос. И плевать ей было, что время позднее, многие уже спят! Они ей не указ!
Тогда сзади неслышной походкой приблизилась Розалина, дева корриган, из продажных. Нежная, легкая, будто ненастоящая – ее даже клопы не кусали.
– Ну что ты, милая… – Голос Розалины был похож на звон серебряного колокольчика. – Не сердись, детки огорчатся. – Тонкие пальчики ласково прикоснулись к нечесаным волосам амазонки. – А давай я тебе лучше на любимого погадаю…
Из кармана холщового казенного передника дева достала стопочку карт таро, раскинула красивым веером. Она всегда знача, как развлечь, чем утешить каждую из тридцати обитательниц эттесской городской темницы.
Оказавшись в заточении, гордая амазонка ни на минуту не давала себе труда смягчить нрав и постараться приспособиться к окружающим. Со всеми – со стражниками ли, в самом деле на редкость спокойными и добродушными, с соседками ли по темнице – она обращалась одинаково надменно и нетерпимо. Вела себя как хотела, ни с кем и ни с чем не считаясь.
Она не могла понять, что спасает ее только особое положение, это из-за него другие узницы терпят, прощают ее выходки – жалеют по-бабьи. А иначе…
Трудно сказать, что именно было бы иначе, но ясно, что ничего хорошего. Ведь сидели в этой темнице не только ленивая дурища Бочка или нежная Розалина, не способная обидеть даже пролетающую мимо муху. Были здесь и грозные грабительницы-головорезки из Ольдона, и профессиональные воровки из герцогств. Были даже две убивицы из Черной гильдии, те, которых боялись и грабительницы, и воровки, потому что в ремесле лишения жизни им не имелось равных.
А главное – женщин там было много против одной. И сколь ни была искушена Эфиселия в боевом искусстве, с такими противницами справиться не смогла бы. Вот о чем следовало бы задуматься гордой амазонке. Но она не желала.
Переход от того места, где они спустились с горы (примерно в районе истока реки Менглен), до Трегерата занял около недели.
– Опять Трегерат! – раскапризничалась Ильза. – Нанимались мы, что ли, каждый год в него ходить?! Надоел хуже…
– Хуже горькой редьки! – подсказала любительница народной мудрости. И предложила: – Давайте обойдем город стороной.
Но Ильза сама же ей и возразила:
– Надо пополнить запас провизии, на морозе хорошо естся.
Хельги тоже не хотел в Трегерат, боялся узреть очередной шедевр монументального искусства. Но, к огромной его радости, горожане не стали восстанавливать утраченное, а ограничились золотой мемориальной доской на доме колдуна Мицара.
– Идемте, идемте отсюда скорее! – торопил демон спутников, остановившихся прочесть трогательную надпись. – Не дай боги, выйдет Мицар, узнает нас – и конец!
И тут в голову неугомонной сильфиды пришла очередная идея:
– Интересно, что теперь стало с Кирнерой? Надо пойти посмотреть!
– Нет!!! – завопили Хельги и Эдуард в один голос.
Но остальным идея понравилась.
За несколько лет окрестности Кирнеры успела заметно измениться. Главных отличий было два. Во-первых, со склонов ее исчезли все постройки. Божество ушло из этих мест, а с ним и его почитатели. Во-вторых, к устью страшной пещеры теперь вела широкая тропа, проторенная множеством ног. Ужас Трегерата стал теперь его главной достопримечательностью. Муниципалитет даже установил у входа будку со сторожем, тот взимал с посетителей входную плату, и, надо заметить, немалую.
Орвуд хотел поскандалить. Уж они-то имеют право на бесплатный просмотр! И на процент от дохода тоже! Ведь только благодаря им…
– Умолкни, несчастный! – велел Хельги, свирепо сверкая желтым глазом.
И гном понял, что лучше не связываться.
"Сик трансит глориа мунди…" – подумал Хельги на красивом мертвом языке латен, с неожиданной грустью обозревая место своего былого подвига.
Да, вот так и проходит она, мирская слава… Столетиями трепетал Трегерат при одном упоминании одного названия – Кирнера. Столетиями жизнь в городе была подчинена той, что обитала в этом подземелье. Ирракшана спит… Ирракшана не спит… Горожане даже голову в сторону пещеры боялись повернуть, не то что приблизиться по своей воле.
Что сохранилось от былого ужаса теперь?