* * *
И дальше все катилось привычным порядком.
Стратегическое совещание с Пореем Ергой завершилось единственным решением - повторить пройденный вчера путь на новом уровне квалификации. Иных вариантов сыска покудова найдено не было. В результате Свет, Буривой Смирный и Сувор Нарышка в сопровождении незнакомого гостям молодого волшебника, коему была уготована роль срочного курьера, отправились в дом Вороноя Кудряша.
Посадник хоть и не был рад посетителям, но оказался достаточно любезным, чтобы, окромя надоевших ему накануне ключградских сыскников, позволить беседу со своими слугами еще и столичному чародею.
Свет разговаривал с оными слугами в отдельной комнате, с каждым и каждой поодиночке.
Работа была скучной и монотонной. Приходилось систематически накладывать на комнату и периодически подновлять защитное заклятье, приходилось задавать одни и те же вопросы и внимательно следить, не коснется ли ментальной атмосферы в комнате след чужого, неизвестного Таланта…
Словом, сыскному процессу любезность посадника никакой пользы не принесла. Ауры у слуг оказались самыми что ни на есть обыкновенными. И если кто-то из прислуги Кудряша и стал вдруг таинственным убийцей Клюя Колотки, то Таланту чародея Смороды он был явно не по зубам. Впрочем, сам Свет в подобную возможность ничуть не верил… А поелику посадник, в свою очередь, испытывал совершенное удовлетворение от невиновности своих слуг, то и расстались Свет Сморода с Вороноем Кудряшом, пребывая в совершенно противоположных настроениях.
От посадника Свет, сопровождаемый все тем же эскортом и под прикрытием все того же Буривоя Смирного, отправился в дом погибшего.
Увы, и здесь его ждало полное разочарование. Слуги Клюя Колотки были совершенно нормальными людьми, ни сном ни духом не ведавшими, кому могла понадобиться безвременная кончина их любезного хозяина, и очень скорбевшими по убитому - ауры их переполнялись черной тоской и обидой на судьбину.
Волшебные манипуляции постепенно брали свое: душа Света тоже стала переполняться. Только не тоской - привычным раздражением… Все понимающий Буривой Смирный, препровождая в кабинет погибшего хозяина очередную прислугу, бросал на соратника сочувственные взгляды. К сожалению, тут сыскник чародею Смороде помочь ничем не мог. Он, правда, предложил привезти шпаги и устроить небольшую разрядку, но Свет, вестимо, отказался. Фехтование в доме, где занавешены все зеркала - в том числе и волшебное, - не было бы кощунством разве лишь у поганых ордынцев.
А потом в доме появились родители погибшего.
Свет узнал о них от Буривоя.
В общем-то, отец и мать Клюя вряд ли могли помочь следствию: как известно, планида любого волшебника - служить обществу, и от этого служения его ничто не должно отвлекать. В том числе, и сыновняя любовь. Тем паче, если ведомо, что всякая любовь может стать угрозой Таланту. А посему волшебники редко общаются со своей семьей… К тому же, старики Колотки наверняка убиты горем. Ведь дюжинным людям человеческие эмоции не возбраняются.
Одним словом, Свет решил с Клюевыми родителями не беседовать. И продолжал тратить время впустую, приступив к повторному опросу прислуги. Все тщетно - никто на противоречиях не попадался.
Чародей помаленьку сатанел. Наконец перед ним оказалась последняя служанка. Снова привычные вопросы, набившие оскомину ответы. Не ведаю, не заметила, не видела, да нешто бы я молчала, сударь колдун…
И тут на пороге комнаты появился Буривой Смирный:
- Мать Клюя Колотки хочет поговорить с вами, чародей. Пригласить?
Свет поморщился:
- Извините, сударыня! - И когда служанка покинула комнату, спросил Буривоя: - Кто она такая?
Буривой пожал раменами:
- Булочница. Живет в Парфино, недалеко от Старой Руссы. Сорок семь лет.
С Новогородчины, подумал Свет. Землячка… И неожиданно для себя изменил решение.
- Пригласите ее, брате!
Женщина, давшая жизнь Клюю, выглядела гораздо старше своих сорока семи лет. Седые волосы, собранные в узел на затылке; круглое, полное, но какое-то пепельно-серое лицо; фиолетовые, полные тоски глаза, окруженные сеточками преждевременных морщинок. Наверное, Клюеву мать состарило обрушившееся на семью горе. А может, вся судьба сына была для нее сплошным горем - встречаются у отмеченных Талантом и такие матери…
- Садитесь, сударыня! Примите мои глубочайшие соболезнования! Муж-волшебник Колотка был прекрасным колдуном и справно послужил родине…
Женщина вскинула голову:
- Бросьте, сударь чародей!.. Возможно, он и прекрасный колдун, но сыном он был бессердечным. Как и все вы, волшебники!..
Ненависти в ней не было, но на Света тут же обрушился новый приступ раздражения. Тем не менее он сдержался.
- Зря вы так, сударыня… К волшебникам не применимы обычные моральные требования. Наше главное дело - забота о благе страны, и вам след гордиться своим сыном.
Глаза женщины наполнились слезами. Она опустила голову:
- Я бы гордилась, буде бы у меня имелись другие дети. Но Клюй оказался единственным. Поэтому я им не гордилась, я его просто любила…
Она заплакала навзрыд, как плакала в последний раз, наверное, в далеком детстве. Впрочем, вряд ли. Наверное, она рыдала и позже. Ведь Клюй Колотка был ее единственным сыном. Как Свет Сморода - для своей матери. Во всяком случае, Дубрава Смородина плакала так все тридцать два последних лета. А Свет об этом узнал чуть более полугода назад, в морозный сеченский день. Когда впервые за свою взрослую жизнь побывал дома…
Между тем мать Клюя справилась с собой, утерла слезы, подняла голову.
- Простите меня, чародей!.. Я, должноть, отнимаю у вас время. Я просто хотела вас попросить… - Вот когда ней проснулась ненависть, ненависть, заметная и безо всяких С-заклинаний. - Найдите убийцу моего сына, чародей. Найдите, и я век буду благодарить вас.
Светово раздражение переродилось в черную злобу, но это была злоба вовсе не на сидящую перед ним женщину. Это была злоба на всю подлунную, на ее устройство, убивающее детей и заставляющее рыдать матерей. И от этого - казалось бы, знакомого - чувства не освободила бы чародея никакая разрядка…
Свет встал.
- Я найду его, сударыня, обещаю вам!
Мать Клюя вышла, а Свет даже не попытался ее задержать, чтобы задать свои, важные для сыска и ничего не значащие для этой женщины вопросы. Он задал их вернувшейся в комнату служанке.
Он прекрасно знал, что не получит от нее удовлетворительных ответов - их не было да, скорее всего, и не могло быть у оплакивающей любимого хозяина, недалекой, простой словенской бабы, - но продолжал задавать ненавистные ему самому вопросы. Наверное, этим способом он пытался искупить вину, которую почему-то ощущал перед седой, преждевременно состарившейся женщиной, родившей некогда Клюя Колотку. Ибо ему ввек было не искупить вины перед другой женщиной - родившей сорок два лета назад Светозара Смороду.
7. Взгляд в былое: век 76, лето 3, сечень
О том, что умерла мать, Свет узнал в ясный морозный день. Сообщил о случившемся один из дежурных колдунов министерства.
Работы было выше головы, и потому времени раздумывать над этой смертью не имелось. В общем-то, он уже несколько месяцев не вспоминал о собственных первородителях (в последний раз это было, кажется, еще при Вере-Кристе) и гораздо больше взволновался бы, сообщи ему дежурный колдун о внезапной кончине Кудесника Остромира… Что делать: старорусская посадница Дубрава Смородина давно уже (он даже не помнил - когда) стала для него одной из множества прочих словенских посадниц - коих, как известно, в стране гораздо больше, чем чародеев… Да, время от времени он связывается со Смородами по волшебному зеркалу, но не потому, что ему этого хочется, а потому что так его приучил в школьные лета отец Ходыня. Со временем это превратилось в некий ритуал - ну вроде ежеседмичного служения в храме Семаргла… Словом, день прошел обычным порядком.
Однако ночью домовой дернул Света рассказать о случившемся Забаве.
Что тут началось!..
И вы столь спокойно восприняли смерть родной матери!.. Да вы, Светушко, опосля этого и не сын вовсе. Нешто так можно? Это же не по-человечески! Нешто так относятся к своим родителям?..
Пришлось девицу успокаивать. Вы несправедливы ко мне, сударыня. Мои родители - отец Ходыня с матерью Ясной, и других мне не надобно. Не тот отец, который родил, а тот, который воспитал. Не зря же есть такая народная мудрость!.. И кто вам сказал, что чародеи должны вести себя по-человечески?
Рыдающая Забава ушла, ничего не добившись.
Однако что-то она в Свете затронула. Иначе почему - хоть и после некоторых колебаний (не принято среди чародеев ездить на похороны бывших близких) - он все-таки решил отправиться в Старую Руссу?..
Начальство, правда, отнеслось к просьбе чародея Смороды о кратковременном отпуске без особого восторга, но отпустило. Благо путь недалек и недолог…
И Свет поехал.
Отец встретил сына слезами.
- Большое лихо, сыне, стряслось! Большое лихо…
Все-таки волшебные зеркала, реагируя на колдунов, искажают внешность дюжинных людей. Вот и видишь своего собеседника таким, каким помнишь. А в живую нынешний Владимир Сморода оказался совсем не тот удалец-молодец, коим его помнил Свет. Он согнулся и как-то иссох, венчик седых волос обрамлял гигантскую плешь на макушке, десница, протянутая посадником сыну, мелко-мелко тряслась. Тряслись у посадника и губы…
Слез вообще было много.
Рыдали мамки и няньки, которых Свет совершенно не помнил. С плачем приходили к покойнице соседи - так, во всяком случае, их представляли Свету. Голосили какие-то неизвестные старушки весьма сомнительного вида…
Гроб стоял на столе в трапезной.
Трапезную Свет, к своему удивлению, помнил. Как помнил и собственную комнату. Вид их вызвал в душе чародея странное ощущение нереальности происходящего - по-видимому, заметное со стороны, ибо посадник вдруг вытер слезу и воскликнул:
- Вы все воспомянули, сыне! А мне говорили, для волшебников родной дом и не родной вовсе…
Дубрава тоже оказалась совсем не тем, что Свет помнил и видел в зеркале. Эта исхудавшая старушка с желтым лицом никак не могла быть его мамой. Его мама - живая, красивая и молодая, с громким певучим голосом. "Поработать надо, Светушко, коль хотите кушать хлебушко…" Она - словно мать Ясна в день испытания Додолой. "Мы будем мыться вместе"… "А как же вы писаете?"… Она - словно Забава по ночам. "Люба мой, я ведь нравлюсь вам такою?"…
Нет, эта желтая старуха с закрытыми глазами и отвалившейся челюстью никак не может быть мамой.
Ощущение нереальности жило в нем весь день. И все следующее утро.
Нереальным было то, что Свет доднесь помнил дорогу на погост. Он даже помнил, в каком именно месте расположены семейные усыпальницы Смород. Все-таки правду говорят: отдельные детские впечатления сохраняются в памяти на всю жизнь. Могила деда, к примеру. Старые березы вокруг… Две каменных десницы - черная и белая… И мама, держащая его за руку, - живая, красивая и молодая… Нет, старуха с желтым лицом не может быть его мамой!
Он беспрестанно шептал эту фразу, шагая рядом с посадником за погребальной колесницей.
Играл оркестр. Плакали женщины. Мороз пощипывал нос. Все было нереально.
Ибо это не его мама…
Процессия перешла мост, расположенный рядом с местом, где Порусья впадает в Полисть (он помнил его, этот мост, - кажись, его величают мост Мокоши, ведь справа от моста стоит храм богини судьбы), повернула налево и двинулась по берегу.
И мост, и храм, и берег были нереальными.
Ибо это не его мама…
Мамы появляются неожиданно, моются с вами в бане и исчезают - так же неожиданно и в никуда. Как мать Ясна…
Процессия свернула на улицу, ведущую к погосту, и улица тоже была нереальной.
Ведь они хоронили не его маму.
Наверное, именно поэтому Свет и не пошел дальше. Вот если бы в гробу лежала мама, какую он помнил - или мать Ясна (пусть даже Забава!), - он бы плюнул на все чародейские условности. И выслушивал бы погребальные речи; и поцеловал бы ледяное чело перед тем, как заколотят гроб; и бросил бы в могилу комочки промерзшей земли, специально набитые могильщиками из крупных заледенелых глыб - наверное, дюжинных людей хоронят так же, как и волшебников…
Он узнал бы точно, как хоронят дюжинных людей. Если бы пошел дальше… Но он, шепча все те же слова, покинул процессию и, сопровождаемый удивленными взглядами окружающих, повернул обратно.
Ведь это не его мама!..
Какое-то время (Свет и сам не знал - какое) он бродил по городу, ничего не замечая вокруг. Кажется, оскальзывался и падал. Кажется, к нему подходил городовой. Кажется, происходило еще что-то, но вся подлунная сжалась для него в одну фразу - "Это не моя мама"…
Когда он нашел дом старорусского посадника, там уже сидели за столом - тем самым, где еще совсем недавно стоял гроб с желтолицей старухой.
Владимир Сморода индо не глянул в сторону припоздавшего на тризну гостя. И не вышел попрощаться, когда припоздавший гость неожиданно собрался на вокзал.
Все по-прежнему было нереально. И пребывало в нереальности, пока Свет не вернулся в Новгород.
Знакомая суета привокзальной площади вытолкнула его в явь. От нереальности осталось лишь непроходящее ощущение, будто он побывал в совершенно незнакомом доме на похоронах совершенно незнакомой женщины.
Свет пришел в себя. И садясь в трибуну, ощутил вдруг непостижимую, бесконечную, мучительную вину. Словно воспользовался при сыске грязными методами Ночного волшебства.
И лишь Забава - да и то уже ночью, в постели - сумела совлечь с него эту муку.
8. Ныне: век 76, лето 3, вересень
Когда они покинули дом Клюя Колотки, на улицах уже начали зажигать фонари.
Курьер отправился к Порею Ерге с донесением о потерянном времени - эта информация никакой особенной защиты от лазутчика не требовала. К тому же она могла быть и дезинформацией.
Свет молча поглядывал в окно кареты и жалел, что он не фонарщик.
Вот уж работа так работа! Газ зажигается безо всяких заклинаний. И не требует от фонарщика постановки магической защиты… К счастью, путь до дома Нарышек был достаточно коротким, и потому напряженная атмосфера в карете не успела натянуться до предела.
Едва вошли в дом, откуда-то появилась княжна Снежана. Наверное, специально подкарауливала гостей у окна. Поцеловала Сувора, сообщила, что младшие сестры уехали перед обедом и теперь, наверное, уже укладываются спать в пансионатские кровати. А потом обратила свое внимание на столичного чародея:
- Как, сударь, успехи?
- Лучше некуда, - сказал Свет, изо всех сил стараясь, чтобы настроение не проникло в голос.
Ему свое старание показалось достаточным, но Снежана тут же заявила:
- То-то вы злой, как собака цепная!..
О Сварожичи! - взмолился мысленно Свет. Ну что этой кикиморе нужно? От безделья, что ли, мается целый день, яд змеиный копит…
Но вслух лишь произнес:
- Оставьте меня, сударыня, в покое! Пожалуйста!..
Голос, правда, чуть дрогнул, и кикимора, по-видимому, уже хотела вцепиться в эту дрожь, но тут за гостя вступился Сувор, накинул на своевольную сестрицу стальной недоуздок. А потом и мамочка явилась сынку на подмогу.
Благодаря их совместным усилиям Свет остался галантным столичным волшебником, а норовистая кобылка по кличке Снежана была схвачена, скручена и не мешкая сослана в свое стойло. Опосля чего кобылкина мамочка спросила:
- Желаете вечерять, судари?
Судари, оказывается, желали. Да так, что Свет даже злобу свою позабыл.
Поднялись наверх, привели себя в порядок, переоделись, отдали слугам в чистку платье, спустились в трапезную.
Стол был уже накрыт. Во главе его восседала хозяйка дома. Этакий капитан на мостике семейного корабля… Хозяина в пределах видимости не наблюдалось.
- Надеюсь, судари волшебники простят моего супруга и княгиню Купаву. Супруг занят делами и не может составить нам компанию, а невестка отправилась навестить родителей.
Вестимо, судари волшебники князя Белояра Нарышку и княгиню Купаву простили. Во всяком случае, Свет даже обрадовался их отсутствию, потому как поддерживать хотя бы видимость застольной беседы не был расположен категорически. Похоже, хозяйка хорошо понимала состояние гостей, и ужин начался в молчании.
Но через пять минут в трапезной появилась кикимора.
- Мама, мне бы тоже хотелось разделить ужин с волшебниками.
Было видно, что маме-то подобного разделения вовсе бы не хотелось, но отказать девице - значило организовать при гостях еще один семейный скандальчик. Поэтому мать лишь кивнула дочери, бросив однако в ее сторону испепеляющий взгляд.
Дочь сделала вид, будто оного испепеления не заметила. Дождалась, покуда слуги отодвинут стул, села.
На ней было вчерашнее, открытое сверху платье, и Свет тут же поймал себя на том, что ему снова хочется начать вчерашнюю игру. Якобы, оголенные девичьи рамена неудержимо притягивают его взор…
К счастью, княжна уселась напротив матери, и, чтобы посмотреть на нее, надо было повернуть голову. А повернуть голову - не поднять глаза, такое движение вполне можно проконтролировать и вовремя остановиться.
- Краса моя, с какой это стати вы разоделись, аки на бал? - сказала княгиня. В голосе ее прозвучало явное неудовольствие.
Опосля подобного вопроса физиономии всех вечеряющих немедленно обратились в сторону "красы моей", и Свет тоже воспользовался представившейся возможностью посмотреть на оголенные рамена кикиморы.
Рамена выглядели отменно.
- А с такой! - Девица передернула предметами чародеева интереса. - Мне это платье больше нравится… И гостям, думаю тоже… Правда, чародей?
Чародей почел за благо отмолчаться.
- Молчание волшебника - тоже знак согласия, - заметила кикимора. - Брат, когда похороны Клюя?
- Завтра в полдень, - сказал Сувор. - На Смоленском погосте.
Кстати о похоронах, подумал Свет. Надо будет обязательно поприсутствовать. И не только для того, чтобы проводить убитого в последний путь.
- Вот уже и хоронят Клюя, - сказала княжна, - а преступник по-прежнему гуляет на свободе.
Свет поперхнулся и закашлялся. Прикрыв лицо салфеткой, выскочил из трапезной. Еще не хватало, чтобы эта ядовитая стервочка видела, как он мучается!..
Когда, наконец, справившись с кашлем, он вернулся, княжна возмущенно говорила:
- …ест нашу пищу, пьет наши лучшие вина, спит на нашей постели. - Она повернула голову в сторону вошедшего Света и смерила его ненавидящим взглядом. - Я имею в виду вас, сударь волшебник. Вас и вашего напарника. По-моему, вы не заработали сегодняшнего ужина.
Буривой Смирный сидел на своем месте с багровым лицом и смотрел в черное окно.
- Краса моя! - сказала княгиня. - Если вы не угомонитесь, на похороны завтра не поедете. Я вам обещаю!
Теперь Снежана смерила взглядом мать. И, похоже, убедилась, что та не шутит.
- Хорошо. - Она отложила вилку и встала из-за стола. - Я не только угомонюсь, я даже покину ваше изысканное общество. И не просто покину, а с превеликим удовольствием!