* * *
Дальнейшие события запомнились Громыко и Яне как бесконечный бег с препятствиями по сильно пересеченной местности. Мокрая листва хлестала оперативников по лицам, под ноги постоянно подворачивались корни деревьев, какие-то коряги. Если бы не зеленоглазый незнакомец, они бы уже давно заблудились в темном парке.
К удивлению Громыко, хозяин подземелий, хотя и казался сильно немолодым человеком, но его выносливости можно было позавидовать. В конце сумасшедшего ночного марафона Гуцула тащил уже практически один Черный плащ.
Возле огромных дубов, чернеющих исполинскими силуэтами на фоне темно-коричневого московского неба, подсвеченного миллионами огней гигантского города, зеленоглазый остановился. Перевалив слабо мычащего пленника на плечи Громыко, он шагнул в сторону и отворил люк, из которого пробивался слабый свет.
– Сюда, скорее!
Дважды ему повторять не пришлось. Яна подхватила Гуцула за ноги, и вдвоем с Громыко они спустили окровавленное тело вниз.
Люк захлопнулся. Зеленоглазый заложил в скобы внушительного размера железный засов, сделал радушный жест:
– Прошу!
Спустившись по каменной лестнице, оперативники втащили Гуцула в круглую комнату со столом посредине. Двое парней – невысокий пухловатый очкарик с сильно побитым лицом и сутулый мрачный здоровяк – поднялись им навстречу с деревянного ящика.
– Воды, бинтов, аптечку! – скомандовал Громыко, бережно укладывая раненого на стол. Парни бестолково заозирались, потом очкарик неуверенно обратился к вошедшему последним хозяину:
– Простите, тут вот… медикаменты требуются…
– Увы! – развел руками зеленоглазый. – Мне по причинам, о которых я расскажу позже, они ни к чему, поэтому лекарств я не держу. Впрочем, чистую тряпку предложить могу…
– Без медицинской помощи он к утру умрет, – тихо сказал Яна. Она распахнула щегольский кожаный пиджак Гуцула, расстегнула пропитанную кровью рубашку. Пуля вошла авторитету в грудь возле левого соска. Из раны толчками шла кровь.
Сутулый парень подошел поближе, посмотрел, нахмурил и без того сведенные к переносице брови:
– Не жилец. Внутреннее кровотечение сильное, наверняка легкое задето…
– Воевал? – спросил Громыко, чтобы хоть как-то отвлечься от безрадостных мыслей о безрезультатности всех их с Яной действий.
– Пришлось, – без эмоций ответил парень, сунул широкую ладонь: – Илья. Моего друга зовут Вадим.
– Николай. Это – Яна, – в свою очередь назвал себя и Коваленкову Громыко, кивнул на полукруглую дверь, расположенную напротив той, через которую они вошли и за которой скрылся хозяин: – А этого ты знаешь?
– Да не особо… Час назад познакомились. Говорит, что граф. Зовут Федор Анатольевич. Говорит, мы тут все не случайно. Говорит – для нас для всех это очень важно. Сигареты у вас есть, а то мои кончились?..
Громыко протянул Илье полупустую пачку. Вадим приблизился к постанывающему Гуцулу, с опаской посмотрел на рану, поверх которой Яна накладывала тампон, сделанный из носового платка.
– Простите, а кто это? – Зава ткнул пальцем в раненого.
– Много будешь знать – скоро преставишься, – немедленно отреагировал Громыко. Он не знал этих людей и откровенничать с ними не видел никакого резона. Впрочем, разузнать побольше о незнакомцах было бы не грех. Подойдя к прикуривающему Илье, Громыко сунулся с сигаретой к огоньку, спросил как бы невзначай:
– Чечня?
– Афган.
– Ты ж молодой вроде для Афгана? – удивился Громыко. – Оттуда войска еще в восемьдесят девятом вывели…
– Кого-то вывели, кого-то оставили, а кого-то и потом ввели, – без эмоций ответил Илья.
– Ранен был? – продолжил неторопливый разговор майор.
– Угу…
– А по жизни чем занимаешься?
– Студент, – уклончиво сказал Илья, покосившись на любопытного собеседника с некоторой неприязнью.
– А чего в милицию не пошел? Имел бы шансы отомстить. Тут этих моджахедов по Москве бродит… – Громыко немного разозлила непробиваемость Ильи, и он решил расшевелить его.
Ответ обескуражил майора. Илья докурил, загасил окурок о подошву, посмотрел Громыко прямо в глаза и ответил таким тоном, что стало ясно – тема закрыта:
– Я после госпиталя зарок дал: никогда больше не брать в руки оружие. Совесть мучает.
– А-а-а… Пацифист, стало быть. Ну-ну… – разочарованно протянул Громыко, но комментировать слова нового знакомого не стал. Чутье подсказало ему – парень хоть и держится спокойно и независимо, но на самом деле весь на взводе.
Зеленоглазый вернулся с медным тазиком, полным кипятка, каким-то кожаным круглым футляром и огромной белой простыней под мышкой. Яна тут же определила Илью и Вадима рвать простыню на бинты. Громыко тем временем раскрыл футляр и хмыкнул: перед ним был большой, предметов в тридцать, набор раритетных хирургических инструментов.
– Н-да, врача бы сюда хорошего… Глядишь, и спасли бы терпилу, – ни к кому особо не обращаясь, проговорил майор, вопросительно посмотрел на зеленоглазого. – Кстати, любезный, мы тут худо-бедно познакомились, а вот вашего имени…
– Федор Анатольевич Торлецкий, граф, – хозяин церемонно наклонил голову, при этом от проницательного взора Громыко не укрылось, что сделал он это очень осторожно, словно боясь повредить шею.
– Граф? Ну-у… А дальше? Зачем вы нам помогаете? Что, вообще, происходит? Я втемную играть не люблю.
– Думается мне, сударь, что прежде чем заняться выяснением того, кто есть кто, нужно приложить усилия для спасения раненого. Ваша… м-м-м, ассистентка мало сведуща в медицине, да и молодые люди явно не имеют надлежащего образования, – проскрипел граф. Громыко отметил про себя, что голос его стал намного холоднее, видимо, что-то в словах майора Торлецкому не понравилось.
– Есть! Есть же врач! – вдруг завопил Зава, комично хлопая себя по лбу. – Илюха, карточку давай! Врачиха со Скорой, она же говорила – если что…
Илья молча вытащил из внутреннего кармана грязной куртки белый прямоугольник, протянул другу…
– Па-азвольте полюбопытствовать! – подражая старомодной речи графа, Громыко быстро выхватил визитку из пальцев Ильи, глянул и усмехнулся. – Ну дела… Сама Людмила Ивановна Трифонова! Янчик, ты погляди, какие бывают вездесущие люди…
– Вы ее знаете? – спросил Илья.
– Ну как же, как же. Л. И. Трифонова, она же "Люся-штука"… Впрочем, нам выбирать не приходится. Валяйте, парни, звоните. Люська – тварь редкостная, но дело свое знает туго. Тут другой вопрос – как она сюда попадет? По парку бойцы Калача табуном носятся, все дороги вокруг перекрыты, это сто пудов…
– А если ее через подземный ход? Я так понимаю, что мы в том же… подвале? – Яна вопросительно посмотрела на хозяина. Тот усмехнулся и сдержанно кивнул. Громыко задумался, потом решительно хлопнул ладонью по столу:
– Пойдет. Бери с собой этих орлов и дуйте за врачихой. Передашь Люське приветик от меня – она сюда вперед вас прибежит! Все, время дорого! Граф, проводи народ.
Народ послушно скрылся за дверью. Взяв на заметку, что никто не оспаривает его право распоряжаться и отдавать приказы, Громыко подошел к Гуцулу, приподнял веко, посмотрел на неподвижный, расширенный болью зрачок.
– Эх, Гуцул-Гуцул… Если ты кони двинешь, падла… Бляха, придется тогда Калача брать! А он в нашей муйне про долбеней этих ни ухом, ни рылом, я чую. Так что ты не вздумай. Держись, давай, слышишь? На крайняк, хотя бы в себя приди, что ли…
Смочив уже подостывшей водой кусок простыни, Громыко промокнул раненому запекшиеся губы, обтер бледный лоб, устало присел на деревянный ящик, ни к селу, ни к городу стоящий в этой странной круглой комнате.
Скрипнула дверь – вернулся Торлецкий. Постоял некоторое время поодаль, потом подошел ближе:
– Николай Кузьмич, вы, верно, желаете получить, как это у вас говорится, исчерпывающую информацию?
Громыко удивленно посмотрел на зеленоглазого графа:
– Я что-то не пойму причин такой своей сегодняшней известности. И этот… – он кивнул на Гуцула, – меня знает, и ты.
– Хм… – Торлецкий загадочно улыбнулся. – Откуда Гуцуляк знал ваше имя, вы, как я понимаю, и сами догадались. Что же касается меня… Я – не совсем обычный человек, Николай Кузьмич. Отмечу – я бы никогда не рассказал первому встречному то, что сейчас поведаю вам, но обстоятельства… Мы все оказались в одной компании вовсе не случайно. Мне видится в этом знак Фортуны, и эта удивительная дама готовит нам немало неприятных сюрпризов, уж поверьте…
– Да-а? – недоверчиво протянул Громыко. Граф оставил его слова без внимания и продолжил:
– Способности, которыми я обладаю, мягко говоря, весьма отличаются от способностей представителя рода хомо сапиенс.
– Иди ты! – оскалился в усмешке майор.
– Понимаю вашу иронию… – Торлецкий ответно растянул тонкие губы в зловещей улыбке. – И тем не менее…
Граф говорил довольно долго. На протяжении всего его рассказа Громыко несколько раз ловил себя на мысли, что стал жертвой какого-то дурацкого розыгрыша. Но хрипящий на столе Гуцул, а также горящие зеленым огнем глаза графа, его пергаментная кожа, его подземное убежище-бункер всякий раз говорили майору, что все происходящее – реально.
– …Не скрою – история моего чудесного и трагичного превращения в "вечного жида" волнует меня не только с познавательной, но и с сугубо практической точки зрения. Раз существуют некие силы, которые я по традиции называю магическими, значит, наверняка есть возможность эти силы обуздать и подчинить человеческой воле, – Торлецкий замолчал, блеснул зелеными глазами. Громыко нахмурился, потом через силу ухмыльнулся:
– Ну силен… А поглядеть на этот… С Нан-матоли который, саркофаг, можно?
Торлецкий пожал плечами:
– Конечно.
– И где он у тебя? В самом глубоком погребе, за семью замками?
– Да нет, уважаемый Николай Кузьмич. В некотором роде вы на нем сидите…
Громыко вскочил, как ошпаренный, сдублировав, сам того не зная, Митю Филиппова. Откинув крышку, он некоторое время молча созерцал его содержимое, потом уже спокойно закрыл ящик, снова уселся сверху и спросил:
– А почему ты решил, что мы будем тебе помогать?
– Во-первых, я бы все же попросил вас, Николай Кузьмич, обращаться ко мне на "вы", не буду говорить банальностей про питие на брудершафт, ограничусь лишь тем, что мне претит излишняя фамильярность. А во-вторых, разве вы сами не хотите помочь мне в поисках истины, ведь таким образом вы помогаете и себе!
– Не понял, – лицо Громыко вытянулось.
– Когда я говорил о том, что владею нечеловеческими способностями, я никоим образом не лгал вам. Метаморфоза, произошедшая со мной, наделила меня особой чувствительностью к восприятию "тонкого мира". Я могу, правда весьма ограниченно, читать в разумах людей, кстати, ваше имя и род занятий я узнал именно так. Я ощущаю настроения и желания других, я могу чувствовать все самые сильные эмоции, руководящие людьми. Это – даже не чувства, это, скорее, – своеобразный слух. Например, в настоящий момент я отлично слышу, как бандиты, разыскивающие вас, блуждают по парку довольно далеко отсюда. Они раздосадованы, горят желанием отомстить…
– То есть, ты… вы хотите сказать, что знаете, кого и зачем мы ищем? – майор поиграл желваками, полез за сигаретами.
– В общих чертах – да. И, кстати говоря, эти двое молодых людей, Илья с Вадимом, ищут то же самое, хотя их история гораздо прозаичнее – у них год назад погиб товарищ, и вдруг они обнаружили его среди живых, на паперти, просящим милостыню.
– Так, ну-ка, ну-ка, с этого места поподробнее… – Громыко напрягся, впившись глазами в графа.
Торлецкий сунул руки в карманы плаща, холодно ответил:
– Вы, сударь, не нукайте, ибо, как говорят в народе, не запрягли еще! Как я вам уже говорил, долгие-долгие годы, по сути практически весь двадцатый век, я искал знания, которые позволили бы мне приблизиться к разгадке действия этого таинственного артефактуса, что так круто изменил мою жизнь. Но все мои старания оказались тщетными. Побывав во множестве стран, поговорив с десятками мудрых и знающих людей, я был разочарован. Мифология, фольклор, мистика, редкие, но вполне объяснимые природные явления – вот все, чем были вознаграждены мои усилия. Правда, среди тех, кто владел тайными знаниями, бытовала одна легенда, заинтересовавшая меня. В ней говорилось о том, что в незапамятные времена на Земле существовала некая могущественная цивилизация, которая погибла в результате катаклизма и оставила в наследство людям удивительные предметы, наделенные магическими свойствами. Но это была легенда, не более того…
И вот совсем недавно, буквально несколько лет назад, я совершенно случайно ощутил присутствие неких сил, во многом сходных с теми, что испускает артефактус. И произошло это не в какой-нибудь Патагонии или Кашмире, а здесь, совсем рядом, на банальной стройплощадке. Наблюдая за рабочими, излучавшими магические силы, я вскоре обнаружил, что нахожусь на верном пути.
– Почему? Что такого может быть в строителях? – не выдержал Громыко.
– Только колдовство способно поднять мертвецов из могил и заставить их выполнять некие задания, в данном случае – работать на стройке! – торжествующе проскрежетал граф.
– Долбени! Новая маза! – Громыко вскочил. – Ну-ну, дальше…
– Дальше – я начал наблюдать, следить, анализировать. И мне открылись отвратительнейшие вещи, да-с! Человеческий разум, несмотря на всю его порочность, никогда бы не додумался до этого. Вспоминать противно!
– И что же вам открылось? – майор весь превратился в слух. – Говорите подробно!
Граф вздохнул, однако продолжил:
– Некто поднимает из могил свежие трупы и оживляет их. Не знаю, как, с помощью чего, но эти… на язык приходят только всякие поганенькие словечки вроде упырей и зомби, но мне не хотелось бы называть оживленных так… В общем, они выглядят, как живые, но полностью подчиняются своему демиургу. Он же попросту продает их в рабство, использует как бесплатную, ведь их нет нужды кормить и содержать, рабочую силу.
Но если бы только рабочую! Молодых девушек… Это ужасно, отвратительно! Всю столицу опутывает сеть подпольных публичных домов, где оживленные с помощью магической силы девушки занимаются проституцией! Безропотно выполняющая все желания клиента проститутка – это же мечта любого бесстыдного извращенца…
– Да уж… – такого оборота Громыко не ожидал. История принимала совершенно фантастический и в то же время пугающе реальный оборот.
Но граф совершенно добил майора, сказав:
– Это еще не все! Вы не представляете, что он творит с телами умерших, предназначенными для совсем уж противоестественных утех. Вырванные зубы – это самое невинное увечье…
– Достаточно… Вы выяснили, кто стоит за всем этим?
– Увы. Он каким-то сверхъестественным образом почувствовал меня, и, как только я начал приближаться к нему, закрылся неким невидимым щитом, перед которым пасуют все мои способности. Одно могу сказать совершенно определенно: это – не человек, он владеет некой энергией…
– Энергия! Точно! Марвельные энергии. Так вот чего боялся "Кукловод", и вот почему он убивал историков… – Громыко весело блеснул глазами – кое-что в деле "чекиста" стало проясняться.
– Как вы сказали? Марвельные? Это от английского "marvel", что значит "чудо"? А ведь верно! Чудесная, магическая, волшебная энергия, которая подчиняется злому разуму… – Торлецкий задумался. – Но откуда вы взяли это определение?
Громыко хмыкнул:
– Да вот представилась мне такая возможность – ознакомиться с одним письмецом. В интересах нашего, как я понял, общего дела, граф, я вам тоже расскажу сейчас одну страшную сказочку, про Черного киллера…
…Когда он закончил говорить, Торлецкий опустил глаза:
– Значит, в списке его злодеяний есть и такое… Заставлять мертвецов убивать живых людей – это уже за гранью добра и зла.
Граф помолчал и вдруг хищно улыбнулся:
– Все же не зря я затеял все это! Объединив усилия, мы найдем его! Правда, у нас остается лишь одна ниточка, ведущая к этому, как вы очень точно поименовали его, "Кукловоду". И ниточка эта сейчас лежит на моем столе и готовится отдать Богу свою бессмертную и весьма, надо заметить, подлую душу. Где же врач? Прошел почти час…
– Не-е-ет, любезный граф, вот теперь, пока он мне все не выложит, никому он ничего не отдаст! – в возбуждении потер руки Громыко и добавил, адресуя свои слова полукруглому потолку: – Ишь, бля, взяли моду над покойниками глумиться! Чую – возьмем мы скоро "Кукловода" за жабры. И тогда уж пусть не обижается – ответит по полной, гнида…
* * *
После "героической битвы" с Мишганом прошла уже почти неделя. Как-то обычным осенним вечером Митя лежал в своей постели и никак не мог уснуть. События того удивительного дня заставляли его вновь и вновь возвращаться к двум вещам: почему всесильный Калач отнесся к графу с уважительной осторожностью, а если быть совсем откровенным, с некоторым даже испугом, и какое же желание загадать древнему саркофагу?
Причем если мысли о Калаче и его поведении крутились в Митиной голове просто так, то второй вопрос волновал всерьез.
Митя еще никогда в жизни не ощущал такую ответственность. Если артефактус графа и впрямь всесилен, можно же сделать хорошо для всех! Для всех людей на земле! Всего несколько слов, сказанных или даже просто подуманных Митей от души, от сердца, – и все, больше никогда не будет войн, болезней, никто никого не убьет, не обидит, никто не пострадает в авариях и катастрофах.
Это же счастье! Счастье для всех!
Митя задумался: "Так, выходит, надо просто пожелать, чтобы все люди на земле стали счастливы? Пожелать счастья для всех – и наступит вот такая жизнь, жизнь без бед?"
Поворочавшись, он сел в кровати, посмотрел на разноцветные огоньки просвечивающих сквозь штору окон соседних домов. Что-то в такой поначалу простой истории с желанием не складывалось. Что-то было не так…
"Счастье – что это? Оно у всех одинаковое или разное?" – Митя встал, подошел к окну, раздвинул занавески…
Бурое небо, низкие тучи отражают зарево дальних районов. Куда ни глянь – всюду дома, дома, дома. В них живет множество совершенно незнакомых Мите людей, у каждого свои горести и радости, проблемы и заботы.
"Стоп! – сказал сам себе Митя. – Ведь там, где-то среди этих домов, в каких-нибудь нехороших квартирах, сидят сейчас и пьют водку или колются наркотиками самые настоящие бандиты и воры. И для них счастье – это ограбить кого-нибудь, что-нибудь украсть, поиздеваться над слабым и беззащитным. Выходит, если я загадаю желание про счастье, оно исполнится и для плохих людей?"
Митя сходил на кухню, попил воды прямо из носика чайника. Мама запрещала делать это строго-настрого, но сейчас Мите было просто не до того – он чувствовал, что решает задачу такого масштаба, который не по силам даже каким-нибудь академикам.
Мысли в голове путались. Чем больше Митя думал о счастье, тем яснее он понимал – всеобщего счастья быть не может. "…А ведь есть еще маньяки. И для них счастье – это… Бр-р-р!"
Вернувшись в свою комнату, Митя сел на край кровати, обхватил коленки руками и тоскливо подумал: "Мамочки… Я никогда не смогу загадать правильное желание. Хотя… А вот если так: "Пусть будут счастливы все хорошие люди!" Точно! Если хорошие люди будут счастливы, значит, плохие им сделать ничего не смогут! Ай да я! Молодец!"