В какой-то момент Илье показалось, что стены коридора странно поплыли, а все прямые линии, очерчивающие углы, пол и потолок, начали расслаиваться, множиться, дробиться… Он тряхнул головой, несколько раз зажмурился, и наваждение исчезло. Правда, неожиданно наступила подозрительная тишина, басовитые голоса и городской шум утихли, и даже звуки шагов теперь слышались, как сквозь беруши.
Наконец, Федька-Саша открыл железную дверь и завел Илью и Заву в крохотную комнатку – стол, стул, засаленный диван и занавешенное окно.
– Ща, погодьте, я приведу… – невнятно сказал провожатый и канул за дверью.
– Да-а, ну и дыра… – протянул Зава, брезгливо присматриваясь к дивану. – Ты знаешь… По-моему, по дивану кто-то ползает…
– А ты что хотел увидеть? Апартаменты класса люкс? – Илья достал сигареты, поискал глазами пепельницу, но не нашел и спрятал пачку обратно в карман.
– Ну, люкс – не люкс, а все же…
– Да радоваться надо, что Рама сюда попал, в этот Фонд. Тут он хоть одет-обут, накормлен и ночует под крышей. А что попрошайничать заставляют – по-любому это лучше, чем кувалдой на морозе махать. Слышал же, что этот жук говорил: "Их, беспамятных, в больнице держат месяца два-три, вдруг родственнички объявятся, а потом – за ворота. Бюджет у нашей медицины нынче мизерный…"
– А ты верь ему больше, – Зава прошелся по комнате, выдвинул стул на середину, присел на краешек. – Так он тебе и расскажет, сколько они, цыганские морды, врачам заплатили, чтобы больных по папертям гонять. Ну ничего, сейчас Костю заберем, помоем, переоденем и – к родителям. Надо только их подготовить как-то…
– Само собой… – Илья кивнул, снова достал сигареты и шагнул к окну, намереваясь покурить в форточку. – Вера Семеновна на сердце жаловалась… Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Гляди, что ЭТО?!
За отодвинутой Ильей занавеской действительно обнаружилось самое заурядное окошко с форточкой и здоровенным алоэ в жестяной банке в углу подоконника. Но вот за окошком…
За окошком вместо замусоренного московского дворика друзья увидели унылую равнину, поросшую чахлыми кривоватыми деревцами. Повсюду, отражая серое небо, свинцовыми лужицами тускло поблескивала вода. И самое главное – у далекого, не меньше трех-четырех километров, горизонта виднелось странное, полуразрушенное строение, напоминавшее развалины готического собора…
– Эт. Эт-то… Эт-того не м-м-может быть! Мы ж в М-м-москве… – заикаясь, деревянным голосом сказал Вадик. – Эт-то г-г-голог-г-рмм-м-ма какая-то, да?
– Какая, на хрен, голограмма! – Илья стиснул зубы. – Бля, так и знал, что все муйней закончится…
Он протянул руку, намереваясь все же открыть форточку, чтобы поглядеть на жутковатый пейзаж с руиной не через стекло, но тут произошло настолько пугающее событие, что Илье стало не до форточки.
Зазубренные листья обычного, хотя и удивительно большого алоэ вдруг хищно зашевелились, а затем принялись расти и удлиняться. По-осьминожьи хватаясь за подоконник, алоэ начало ползти, подтягивая за собой банку с землей. Ожившее растение быстро приближалось к стоявшему сбоку Илье.
– Ма-а-ать моя женщина!! – заполошным басом крикнул он, шарахнувшись в сторону. Зава, вытаращив глаза, громко застучал зубами, намертво вцепившись побелевшими пальцами в край стола.
Алоэ рывком сдернуло себя с подоконника, перекинув банку, в которой росло, на стол. Черная земля просыпалась на грязную столешницу, жестяная банка со стуком волочилась следом за шевелящимися зелеными щупальцами.
Друзья, хватаясь друг за друга, бросились к двери, но она неожиданно оказалась запертой.
– А-а-а-а! Откройте! На помощь! – истошно заорал Вадик, барабаня кулаками по черному кожзаму.
Алоэ тем временем продолжало расти. На концах зеленых листьев-щупалец Илья ясно разглядел острые загнутые когти, а у основания каждого щупальца появилось по крохотной зубастой пасти, издававшей противный шипящий звук.
– Илюха! – плачущим голосом обратился к другу Зава. – Оно ж нас сожрет сейчас… Сделай что-нибудь!!
Зеленые когтистые плети со свистом рассекали воздух. Монстр шипел и все ближе подбирался к двуногой пище.
Илья судорожно вдохнул, крепко стиснул зубы, вытащил из кармана перочинный ножик – обыкновенную китайскую подделку под "викторинайф" – и рванулся вперед. Проскользнув под щупальцами, он ухватился левой рукой за стебель алоэ у самого его основания и принялся кромсать ножом неожиданно упругую плоть взбесившегося растения.
Тут, словно бы опомнившись, зеленый осьминог вцепился в Илью всеми своими щупальцами. Сотни острых шипов вонзились в кожу, кривые когти в лохмотья изодрали одежду и принялись терзать его тело. Илья заорал от дикой боли, лихорадочно перепиливая стебель. На руки ему текла странная голубоватая жижа, которая тут же смешивалась с его собственной кровью, обильно сочащейся из множества порезов и царапин.
Зава, опомнившись, схватил стул и обрушил его на сплетение шевелящихся листьев. Монстр зашипел, часть плетей ухватилась за стул, легко вырвала его и отшвырнула за диван. Зава оказался тут же оплетен когтистыми щупальцами. Он вскрикнул и не нашел ничего лучше, как вцепиться зубами в мясистую шевелящуюся плеть, обвившую его руку.
В комнате теперь стоял страшный шум – орал благим матом Илья, по волокнам раздирая погнувшимся лезвием ножа стебель растения-убийцы, вопил что-то нечленораздельное Зава, от змеиного шипения зеленого чудовища закладывало уши…
– Е-е-есть! – выдохнул Илья, с силой отшвырнул банку с шевелящимся черенком алоэ, ухватился за перерезанный стебель, из которого хлестала синяя жижа, и резко дернул.
Шипение перешло в отчаянный визг. Щупальца, бросив своих жертв, вдруг свернулись в колючие клубки, а потом обвисли, усохли, быстро уменьшаясь в размерах.
– Аа-а-а… Сдохло оно! Сдохло, поганка! – торжествующе закричал Вадик, зажимая ладонью кровоточащее лицо.
– Н-н-н-на, с-сука! – Илья со всей злостью, на которую был способен, хлестнул многохвостой плетью, зажатой в руке, по столу. Взметнулись синие брызги, визг оборвался. То, что еще несколько секунд назад было жутким чудовищем, вновь превратилось в самое заурядное алоэ, правда с изломанными листьями и перерезанным у корня стеблем.
– Ты как? – спросил Илья, брезгливо отшвыривая растение в угол.
– Да я-то ничего, а вот ты… Ты ж весь в кровище!
– Херня, царапины. Только бы эта дрянь не оказалась ядовитой…
– Илюха… А как… Ну, вообще, как такое может быть? – ошарашенный Зава подошел к другу, протянул ему носовой платок – стереть кровь с лица.
Илья пожал плечами и молча принялся оттирать щеки от подсыхающих кровавых пятен. Неожиданно дверь у них за спиной распахнулась. Зава бросился за валяющимся в углу стулом, Илья выставил вперед нож, отступая в сторону…
В дверном проеме стояли два невысоких человека в камуфляжной форме без знаков различия и нашивок. Низкие лбы, бритые головы, глубоко посаженные свиные глазки… В руках эти похожие на близнецов бойцы сжимали куски арматуры.
– Зава, вперед не лезь! Стулом прикрывайся! – крикнул Илья, лихорадочно соображая, чем отбиваться от новых врагов. Времени на размышления было мало – камуфлированные близнецы устремились в атаку.
Арматурина в руке ближайшего к Илье бойца со свистом рассекла воздух и на излете проломила в столешнице здоровенную дыру. Илья увернулся чудом и тут же понял: если они бьют с такой силой, значит, пришли не бить, а убивать…
Крак! Под ударами второго камуфляжника стул в руках Завы разломился надвое. Вадик, неумело отмахиваясь оставшейся у него в руках спинкой, прижался спиной к стене возле окна…
"Окно! – словно обожгло Илью. – Это наш единственный шанс!"
Отбросив бесполезный ножик, он толкнул стол навстречу своему противнику, подхватил тяжелую банку, в которой среди смешанной с землей жижи еще слабо шевелился стебель алоэ, и с силой швырнул ее в окно.
Вместо ожидаемого треска рамы и звона выбитых стекол раздался странный лопающийся звук, как будто бы окно оказалось из полиэтилена, и в ту же секунду Илья с изумлением увидел на месте болотистой пустоши заваленные мусором задворки, бурую стену из выщербленного кирпича и остов раздолбанной легковушки. Ни рамы, ни стекол не было и в помине – оконный проем представлял собой обыкновенную прямоугольную дыру в стене.
– Зава, беги!! – Илья кинулся ко второму бойцу, по-американски толкнул его плечом в живот, и они вместе рухнули на грязный, заляпанный синей жижей пол.
Придавив камуфляжника своим весом, Илья приказал себе забыть про второго и принялся выкручивать арматурину из клешнястых рук. Спустя секунду он понял, что с таким же успехом можно отнимать медный меч у Минина и Пожарского.
Тогда Илья нанес своему противнику коварный удар локтем в глаз, вскочил, ногой со всей дури пнул второго, уже занесшего арматурину, в пах и повернулся к окну. Оттуда неожиданно появился лихорадочно стаскивающий с лица очки Зава, которому полагалось сейчас мчаться прочь со всех ног и голосить, на ходу набирая "02" на мобильнике. По выпученным глазам друга Илья понял, что так просто убежать им не удастся.
Со двора донесся разноголосый мат и крики.
– Илюха, там… – Зава не успел договорить, набежавшие сбоку люди сбили его с ног.
– Аа-а-а!! Ну держись, уроды! – Илья подхватил арматурину, выпавшую из рук второго бойца, и очертя голову полез в оконный проем, где невесть откуда взявшаяся толпа крепких мужичков, чернявых теток и расхристанных детей била Заву смертным боем.
Перед глазами на мгновение возникло видение из той жизни: горы, глинобитные стены и похожая орущая толпа, остервенело рвущая на части уже мертвое тело в окровавленной тельняшке. Илья скрипнул зубами и, не раздумывая, вытянул ближайшего черноголового мужика арматурой по спине. Тот упал, завопил что-то, и тут на Илью накинулись со всех сторон. Он отмахивался, нанося удары, и все старался пробиться к Заве, поскольку понимал – у неопытного социолога выйти из такой драки без серьезных увечий нет никаких шансов.
В какой-то момент Илье почти удалось разглядеть Заву, вжавшегося в кирпичную стену и вяло водящего руками, но в ту же секунду ему на голову словно рухнула стена, и в глазах у Ильи все померкло…
* * *
– Интележно, ежли выжитый жуб вжтавить облатно, плилажтет?
Илья пошевелился и застонал – тело отозвалось резкой болью, а в голове как будто ударили колокола. Он с трудом приоткрыл один глаз – второй заплыл и ничего не видел – и огляделся.
Над ним, совсем рядом, виднелся обитый знакомым ковролином потолок, а через спинку сиденья к Илье нагнулась жуткая сине-красная рожа, которая прошамкала огромными кровоточащими губами:
– Живой? Жейжаж поедем…
– Зава… – прошептал Илья и не узнал своего голоса. – Что… Как мы…
– Потом… – махнул рукой Зава. – Ожки вот я потелял… Плохо.
"Троллер" затарахтел, завелся и двинулся вперед…
В травмпункте на Петровке лысый усталый врач быстро обработал им раны, сделал инъекции обезболивающего и противостолбнячной сыворотки. Осмотрев и общупав Илью, он покачал головой и отправил его в сопровождении медсестры на рентген.
Заклеенный пластырями и изрисованный зеленкой Зава сидел в углу кабинета на клеенчатой кушетке и все крутил в пальцах свой зуб, сокрушенно качая головой. Как он умудрился подобрать его в такой заварухе, для Ильи так и осталось тайной.
– Побои фиксировать будем? – поинтересовался врач, открывая журнал.
– Нет. Не надо. Мы жами виноваты – окажалиж не в том межте не в то влемя… – Вадик со вздохом положил зуб в карман и, в свою очередь, спросил:
– Жкажите, а жывает, жаллюжинажии у двоиж жражу?
– Галлюцинации у двоих? Без алкоголя, наркотиков и других препаратов? – лысый эскулап задумался. – Хм… Если только газы… Или гипноз. Нет, в моей практике коллективных галлюцинаций у трезвых людей я не припомню.
– Вот и я о жом же… – кивнул Зава.
Переломов у Ильи, слава богу, не обнаружилось, но множественные ушибы, сотрясение мозга и здоровенная гематома на затылке – это тоже не ишак чихнул, и врач выписал направление на госпитализацию.
– На вашем месте я бы все же обратился в милицию, – сказал он напоследок.
– Вот когда окажешься… на нашем месте… – невежливо прохрипел в ответ Илья, и друзья покинули травмпункт.
– Ну жто, в жольнижу? – спросил Зава, заводя "троля". Илья полуприлег на заднее сиденье – сидеть он не мог, бока болели неимоверно – и ответил:
– Погоди пока… Ты мне лучше расскажи… Ох… Ты расскажи, как мы… ну, выпутались…
– Я и жам не жнаю… – Вадик осторожно потрогал распухший нос. – Когжа жебя по голове ужалил, я на них… плыгнул… И вдлуг – жах-жах, и мы уже в длугом дволе, и воклуг – жигане, жомжы какие-то… Тежя жлажу ногами жинать жтали, а я еще жегал от них… А пожом вже лажбежались вжлуг…
– Ладно, после обсудим. Куда мы сейчас? Мои нас точно в больничку отправят, мать и слушать ничего не будет. Так что поехали к тебе. Думать надо… – прохрипел Илья и откинулся на сиденье. Перед глазами у него стояли жуткие картины – готический пейзаж за окном московского дома, ожившее алоэ, похожие на биороботов из фантастического фильма громилы с арматурой в нечеловечески сильных руках и озверевшая толпа, готовая до смерти затоптать первых встречных…
* * *
Отец Вадика Завадского принадлежал к той редкой категории мужчин, которая искренне огорчалась неуспехам своих отпрысков на хулиганском поприще.
"Если боишься дать в морду – какой же ты после этого мужик?" – не раз гремел в квартире Завадских голос Бориса Сергеевича, когда сын приходил домой с фингалом и весь в слезах. Правда, воспитать из Завы второго Брюса Ли отцу так и не удалось, но и рохлей, постоянно подставляющим всем желающим свои многочисленные щеки, Вадим быть перестал.
Так или иначе, но к боевым отметинам на лице сына в семье Завадских относились спокойно, в отличие от семейства Приваловых, где любая Костина царапина доводила его мать до истерики.
Но когда Зава и Илья ввалились в прихожую, открывший им дверь Борис Сергеевич выронил газету и закричал каким-то фазаньим голосом:
– Варя! Ва-аря! Аптечку сюда, быстро!
Естественно, еще по дороге друзья договорились родителей в историю с Костей, ожившим алоэ и камуфлированными бойцами не посвящать. Наскоро придуманная байка про заступничество за честь некой блондинки, которой грязно домогались гастарбайтеры с Западной Украины, старших Завадских вполне удовлетворила.
Вадима и Илью по второму кругу обработали всевозможными антисептиками, мазями и пластырями, после чего Зава гордо продемонстрировал родителям выбитый зуб, и Варвара Олеговна, вся в слезах, бросилась звонить знакомым стоматологам.
– Сейчас всем нам самое то – релакснуть грамм по двести, – словно подслушав мысли Ильи, сказал Борис Сергеевич. Он подошел к старинному буфету, открыл дверцу, и спустя несколько секунд на журнальном столике у дивана уже красовался самый гениальный из всех натюрмортов: пузатенький графинчик, благородно скрывавший свое содержимое за изысканной гравировкой, блюдце с нарезанным лимоном и несколько серебряных рюмок.
– Боря, ты с ума сошел! – всплеснула появившаяся в дверях Варвара Олеговна. – У мальчишек и так стресс, а ты еще и…
– Мам, ты ижи, я жыжтло… – деловито потер руки Зава, направляясь к столику, но Варвара Олеговна была непреклонна:
– Вот тебе феназепамчик, и никаких разговоров! Тебе же сейчас наркоз, возможно, предстоит. Марта Генриховна сказала, что если каналы не травмированы, возможно вживление. Все, поехали, поехали…
В итоге Вадим с матерью уехали спасать зуб, а Илья с Борисом Сергеевичем расположились в большой комнате квартиры Завадских – релаксировать и общаться.
В графинчике оказался весьма неплохой коньяк, и Илья, после первой скривившись от жжения в разбитых губах, через несколько минут почувствовал себя намного лучше.
Само собой, вначале разговор пошел все больше на боевые темы. Борис Сергеевич еще раз дотошно выспросил подробности мифического боя, искренне посетовал, что его там не было.
Выпили по второй. Завадский-старший сам вспомнил пару "веселеньких", как он выразился, эпизодов. Илья подкинул несколько своих, еще школьных случаев. В животе у него ровно и мощно разгорелась коньячная форсунка, и умиротворяющее тепло разливалось теперь по всему телу, вытесняя боль и отгоняя тревогу.
Разговор от воспоминаний о драках и мордобоях плавно перетек к войне и межгосударственным конфликтам. Правда, Илья после армии на военные темы предпочитал вообще не говорить, поэтому на все попытки Бориса Сергеевича втянуть его в увлекательное ругание военной экспансии США ответил своим любимым анекдотом: "Чем различаются две страны – США и Афганистан? Одно – дикое, варварское, террористическое государство, управляемое шайкой агрессивных малообразованных людей и населенное кровожадными инфантилами с полным отсутствием морали, готовое убивать людей в любой точке земного шара лишь за то, что их мнение незначительно отличается от принятого у них… А другое – небольшая горная страна в Центральной Азии".
Посмеялись, выпили. В итоге, когда уровень коньяка в графине опустился "ниже пояса", "в центре внимания высоких выпивающих сторон" (опять же выражение Бориса Сергеевича) остались лишь история и политика, из внутренней быстро ставшая внешней. Что и говорить, Гондурас по-прежнему беспокоил россиян ничуть не меньше, чем новые законы, принятые Думой, и Илья с Борисом Сергеевичем не были тут исключением.
Завадский-старший, имевший свою собственную точку зрения на все происходящие в стране и мире события, вещал не хуже мастистого политолога.
– Илья, тебе никогда не бросались в глаза некоторые странности развития европейской, ну и нашей, русской цивилизации?
– Какие, Борис Сергеевич?
– Понимаешь, существуют некие исторические законы, главный из которых, говоря простым языком, звучит так: "Всему свое время". И в древнем мире, и в античные времена, и в темные века раннего средневековья все так и шло… поступательно, не спеша, шаг за шагом. И вдруг, словно кто-то, очень могущественный, очень умный и очень хитрый, вмешался, перемешал карты, а потом раздал их не просто по новой, а по-своему.
– Вы что имеете в виду?
– Несколько моментов, но моментов очень важных. Во-первых, порох и изменение всей военной доктрины европейцев. Ты знаешь, что пороховые смеси были известны в Европе еще во времена Юлия Цезаря? Однако никто не принялся лить пушки и фузеи или, на худой конец, делать пороховые ракеты…
– Но порох же китайцы изобрели…
– Ну что ты, Илья! Умный же парень, а повторяешь замшелые мифы. Изобрели, как ты говоришь, порох, я так думаю, сразу в нескольких странах, и было это очень давно, задолго до рождения Христа. Но одно дело – изготовить щепотку взрывающегося порошка, и совсем другое – наладить производство этого порошка в объемах, достаточных для ведения боя хотя бы одной батареей из пяти орудий. Понимаешь?
Илья кивнул. Он действительно начал понимать, что ему хочет сказать Борис Сергеевич.