Мы переглянулись. И Укки стукнул себя костяшками пальцев под подбородок. Я этот его жест уже давно понимал, еще с наших космических драк. Это у него значило: "Поубивал бы".
- Авиетка? - говорит.
А то.
- Авиетка, - отвечаю. - Не иначе. Я думал, что мы за сутки обернемся, но, похоже, мы тут чуток увязли. Надо выбираться из пещеры на своих двоих и связываться с крыльями на орбите. Придется побегать.
Укки вцепился в рукоять меча, как в последнюю надежду, вздохнул, как всхлипнул, и говорит:
- Я восхищаюсь вами, Фог. Вы подобны гранитному утесу в жестокий шторм. Ваше спокойствие внушает мне надежду, но я так боюсь… Я же представляю себе путь, который мы проделали на авиетке. Вниз, вниз, вниз, мимо отвесной стены. Как мы на нее поднимемся?
Я хлопнул его по спине, он привалился ко мне плечом на секундочку. Он настолько не терпел все эти телячьи нежности, что я понял - ему совсем худо. Невыносимо. И он не считает нужным это от меня скрывать, мой откровенный Укки.
- Я пройду всюду, где вы пройдете, - говорит. - И страх не помешает мне делать то, что понадобится, аккуратно и точно.
Это меня тронуло.
- Ничего, - говорю, - где наша не пропадала! Выберемся. Надо выбираться из города.
А из-за ближайшей стены начали потихоньку выходить здешние. Выходили и выстраивались полукругом, и мы кожей чувствовали, что они злорадствуют и вусмерть хотят, чтобы нам стало по-настоящему худо.
Укки крутанул перед ними мечом, а я всадил пару зарядов в пол под их ноги, чтобы впечатлились. Они впечатлились и расступились, а мы побежали из города. И гаврики побежали за нами, не приближаясь и не удаляясь. Наблюдали, как стервятники, и определенно ждали, когда мы перестанем рыпаться и попадем к ним в лапы… Ну, в условные лапы, скажем. В волосню.
Они очень там неторопливые и целеустремленные. Я отлично понимал, что они вполне могут и дождаться. У нас воды почти не было, а еды - пара плиток витаминизированного шоколада на брата. И надо было обязательно тащить эту, будь она неладна, культуру, и наш компьютер с базой связи. Без культуры все это теряло смысл, а потеряй мы связь - можно было смело лечь и умереть.
Пилоты без крыльев - ноль без палочки.
А наш собственный биологический ресурс вовсе не беспределен. Нам есть-пить-дышать да и спать иногда надо. Иначе мы отлично превратимся в корм, невзирая на всю человеческую крутость.
Поэтому мы понимали, что особого смысла в этом нет, но все-таки бежали к авиетке. И только когда увидели пустое место и пятно сажи там, где она стояла, до нас по-настоящему дошло, что ловить тут больше нечего.
У них вряд ли было нечто такое, что могло уничтожить нашу авиетку в хлам. Я думаю, что они каким-то сверхъестественным образом замкнули нашу же собственную противоугонку на наш же генератор. Я не знаю, как это делается, но они как-то додумались. И теперь выстроились вокруг и с удовольствием внимали, как мы будем выкручиваться.
Если они нам хотели отомстить за своих, порезанных на ленточки - они не срастаются обратно, так и остаются - то получилось очень здорово. Мы не знали, куда податься. Можно было только тыркаться наугад среди камней, костей, волосни и всякой дряни в поисках пути наверх.
В принципе, климат Бездны в этих широтах довольно теплый, но это на поверхности. Тут, внизу, тепло было только местами - и именно теми местами, где гаврики жили. Они выделяли энергию, вся их техноорганика выделяла энергию, культура тоже, похоже, выделяла какую-никакую энергию, и там было тепло и влажно, как в ванной комнате, когда горячая вода течет. Но чем мы больше удалялись от города, тем становилось холоднее. Темнее, хоть нигде не полная темнота, холоднее и затхло. Заплесневелый погреб.
А в погребе живут слизистые мокрицы длиной с руку, волосатые. И маленькие слепые твари, типа самоходных котлет из красного шевелящегося фарша, тоже волосатые, но не настолько. И тени в светящихся стенах и в колоннах, то ли живые, то ли это не жизнь, а одна видимость. И вся эта нечисть нас очень не залюбила. Весь воздух в подземельях пропитывала сплошная ненависть, капельку разбавленная страхом.
Они все там были симбионты: гусеницы, слизни, мокрицы, ползучий фарш, даже культура. И по своим каналам очень быстро сговорились не давать нам уйти спокойно. Они, я думаю, действительно были в своем роде разумными - понимали, что если нам все будет просто и легко, то мы можем и повадиться к ним сюда ходить за их жратвой. И в конце концов им станет нечего жрать нам на радость. И население Бездны решило, что существование людей на этой территории ни в коем случае не должно казаться малиновым сиропом - чтобы никаких левых искушений у нас не возникало.
Они были ужасно терпеливые и осторожные. Они знали, что это их территория, которую мы, в силу собственного человеческого несовершенства толком освоить не можем и чувствуем себя тут неуютно и тревожно - а поэтому вляпаемся в какую-нибудь дрянь рано или поздно. И выстраивали незаметные ловушки по всему пути нашего следования.
И мы только старались отслеживать малейшие изменения обстановки, а обстановка менялась быстро. Тут же казалось, что кругом ничего живого, только камни - и тут же из трещин вдруг прет волосня, а сверху ползут какие-то светящиеся сопли и вид у них нехороший. И карабкаться вверх по той же стене, с которой они лезут вниз, может только законченный идиот.
Мы бродили часов семь в общей сложности, пока не поняли, что уже с ног валимся от напряжения и усталости. Тогда мы разрешили себе по глоточку воды и разделили плитку шоколада. И я говорю:
- Малек, хочешь - поспи, я покараулю.
- Давайте, - говорит, - сначала вы, Фог. Мне не хочется спать.
А у самого синяки под глазами и физиономия в одночасье осунулась.
- Нет, - говорю. - Первый - ты. Приказ.
Мы выбрали местечко между валунов без трещин, подальше от сплошных стен, с гладким полом. Я сел спиной к стене; Укки помялся и устроился-таки у меня на коленях, в обнимку с мечом.
- И все-таки, - говорит, - вы напрасно приказали мне, Фог. Я в полном порядке, - и отключился.
Я больше присматривал за обстановкой, но и за ним - тоже. Спал он беспокойно, дергался, как щенок, вертелся - и я даже сквозь комбез чувствовал, какой он горячий. Все это выглядело так, будто он болен - а наш диагност из аптечки выдавал "норму данного организма", правда, "экстремальную норму", но все-таки больным его не считал.
Укки проспал часа два. Я думал, дам ему еще часок - но он вдруг проснулся, резко, как пружиной подброшенный. Подскочил - и через миг оказался шагах в трех. И сна - ни в одном глазу, щеки горят, глаза дикие, и эта улыбочка, уже окончательно сумасшедшая.
Я говорю:
- Укки, малек, ты что? Все в порядке, все тихо. Проползла какая-то сикараха, но особенно не приближалась. Успокойся.
А он выслушал, улыбаясь этак нежно, зло и снисходительно, и говорит:
- Прости, Фог, так вышло. Это от меня не зависит, - и тянет меч из ножен.
- Блин, - говорю. - Что "не зависит"?
- Оно пришло, - говорит. - Понимаешь? Время любви. Мое время любви. Прости, - и встает в боевую стойку. Я ее миллион раз видел - он ее еще на Мейне каждый день отрабатывал.
Я тоже встал. И мне уже было крупно не по себе.
- Поздравляю, - говорю, - с началом времени любви, Укки. И дальше что?
Он мотнул головой, откинул челку со лба - и атаковал. Дивная картина - красиво и точно, как учился. Как в балете. Если б не моя пилотская реакция, меч бы прошел насквозь где-то в районе печени.
Я еще не мог взять в толк, в чем дело. Только шарахнулся. И говорю:
- Ну, ты что, псих малолетний? Это же я, Фог, капитан твой! Мы же экипаж, вроде бы! Ты что, забыл?
Он притормозил и снова улыбнулся. Той самой улыбочкой, пьяной какой-то, совершенно лучезарной и абсолютно маниакальной. И говорит:
- Я помню, Фог. Ты - мой капитан. Ты мой товарищ, мой наставник. Мы дружили. Защищайся.
И наступает. А я отступаю. Ну что прикажете делать? Пристрелить тут, в этой Бездне, чтоб ей провалиться, моего Укки, моего драгоценного пилота? У которого худо с головой, но это, может быть, и временно? Но слова-то он понимает, а?
- Послушай, - говорю, - а может, ты ошибся? С чего ты взял, что оно пришло, время любви твое? Не было, не было - и вдруг…
Он меч перехватил поудобнее.
- Я чувствую. Прости, я чувствую, и мне странно, что ты не чувствуешь. Я вырос, я уже не могу стать прежним. Защищайся, Фог, я прошу тебя. Иначе все будет очень плохо, понимаешь?
Делает шаг вперед - а я шаг назад. Он снова вперед, а я снова назад. И соображаю, что он прав - я уже давно чувствую, что с ним что-то не вполне.
- Укки, - говорю, - я все понимаю. Ты вырос, тебе дико срочно понадобилось решить, кто из нас круче, да?
Кивает. И еще шаг вперед. В боевой стойке. А я ему показываю раскрытые ладони.
- Видишь, - говорю, - я с тобой драться не собираюсь.
Он усмехнулся - я бы не поверил, что мой пилот может так. Усмешечка старого циника.
- Не суть, - говорит. - Ты как-то сказал, что можешь сражаться голыми руками. Не обманывай меня. Все должно быть решено. Хватит играть.
Тогда я говорю, ласково, как только могу:
- Укки, дружище, я же не против выяснить отношения, ты не думай. Просто - почему же непременно здесь? Тебе не кажется, что ты немного не вовремя раскипятился?
Он как будто чуточку протрезвел и слегка смутился.
- Ну, я не знаю, - говорит, но отвел глаза. Уже не такая прямая боевая готовность. - Это пришло сейчас, что же делать? Мы с тобой тут вдвоем, из двух мужчин должен уцелеть сильнейший, это закон жизни…
А я смотрю на него и понимаю, что он уже не так дивно собран, и что, в случае, если не сработают убеждения, я его обезоружу на раз. Но пока не тороплюсь и дожимаю:
- Укки, - говорю, - мы же культуру на Мейну доставить подрядились, а не поубивать тут друг друга на радость местным жителям. Давай закончим дела, вернемся домой, а дома уже… Ну подеремся дома, если хочешь.
Он меч опустил, но в ножны не убрал. И посмотрел на меня своим специальным взглядом воплощенной добродетели. Испытывающе так и чуточку укоризненно.
- Ты ведь не пытаешься меня обмануть? - говорит.
Я в душе возрадовался до невозможности и говорю:
- Ну что ты, старина. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Разве я тебя обманывал когда-нибудь?
И слышу, как острие меча легонечко звякает об камень. А Укки говорит:
- Я тебе верю, Фог. Но имей в виду: если ты попытаешься меня обмануть, я тебя убью. Возможно, это причинит мне боль, но моя рука не дрогнет. Древо нашего товарищества еще цветет, но лепестки уже осыпаются.
- Чтоб я сдох, если вру, - говорю. У меня чуток от сердца отлегло.
И он медленно задвинул меч в ножны, но лицо у него так и не изменилось.
По-настоящему он мне не поверил. С ним что-то в одночасье случилось. Укки по жизни всегда очень собранный, но теперь он стал собранным и напряженным, как в космическом бою. И взгляд сделался странным. Если бы отчужденным и холодным, я бы понял, но нет, наоборот, очень каким-то дружелюбным, чуть ли не страстным - и малость виноватым. Он не обычай блюл, вот что. У него инстинкт проснулся. И он тем сильнее хотел со мной сцепиться, чем более теплые у нас раньше были отношения. Он все решил разом порвать.
Вроде бы немного этого стыдился и нервничал, но это ровно ничего не меняло. Инстинкт сильнее.
А я думал, что Укки - первый человек за ближайшие десять лет, к которому я по-настоящему привязался, и мне это досадно было. Будто у тебя обжился котенок, ты его кормил, он у тебя на подушке спал, мурлыкал и мышей ловил, казалось, что тут обоюдная симпатия есть, но в один прекрасный день этот подлый зверь непонятно с чего вцепился в тебя всеми когтями и убежал. Зараза…
Вот и подпусти кого-нибудь поближе! Больше, думаю, ни за что. Баста. Слава Творцу, что это еще не баба отожгла, а всего-навсего пилот.
Но это все лирика, а жить дальше как-то надо. И мне спать хотелось не по-детски. А охранять меня, если что, должен юный маньяк с мечом.
- Ладно, - говорю, - Укки. Мне теперь поспать бы. Ты же честный боец, правда? Во сне меня не прирежешь?
У него едва ли не слезы на глаза навернулись.
- Как ты можешь так думать, Фог? - говорит. - Ты сам злишься на меня, потому что это пришло в Бездне, и сам подозреваешь в отвратительных вещах… Неужели я похож на такую низкую мразь?
- Не то, чтобы, - говорю, - но у тебя время любви. Ты неадекватен чуток, сам себе не подконтролен. Ты не подумаешь, что это самый простой способ решить все проблемы, а?
Тогда он поцеловал клинок. И всхлипнул.
- Фог, - говорит, - я никогда не совершу низкого поступка, клянусь тенями родителей. Я к тебе очень привязан, честное слово, даже больше, чем сам ожидал - ты ведь с Мейны, а это гадкое, безнравственное место… Но все равно. Ты - мой самый близкий друг, наши отношения может решить только честный поединок.
И вытер слезку. Он так трогательно выглядел, что я сглупил.
- Может, - говорю, - тогда как-нибудь так обойдемся? Без кровопролития?
Слез в секунду как не бывало. И всех сантиментов тоже. Укки понесло, он снова выдернул меч.
- Ах, - говорит, - ты презираешь меня, да? Я, значит, в твоих глазах, только и могу, что ударить спящего, так? Я, по-твоему, поединка не стою? Мы, значит, вернемся на твою поганую Мейну с этой дурацкой культурой - и ты просто выставишь меня, да? Брезгуешь поединком с такой мелкой тварью? Ну давай, скажи? Я еще сопляк для тебя? Малек, да? Ну говори, чего там!
Вот, думаю, блин, я старый идиот… Ни к черту из меня ксенопсихолог.
- Ну что ты, - говорю, - дружище. Я тебя просто не понял. То есть, я, конечно, старый больной пес, а ты молодой и шустрый, но драка так драка. Разве что мне было бы жаль…
И он тут же вскинулся:
- Ах, жаль?!
Тьфу же ты, думаю, пропасть.
- Жаль, - говорю, - если наш с тобой бой выйдет второпях и в этой дыре.
Он опустил меч, улыбнулся.
- Я тебя перебил, не дослушал, прости.
Я понял, что угадал фишку, и дожал:
- Ну, мы же с тобой, Укки, не как-нибудь "привет-пока", да? Мы уже старые друзья, пережили много. Этот поединок достоин быть хорошо оформленным. Красиво. Без суеты. И чтобы эти гаврики с волосней под ногами не мешались.
Укки это выслушал с мечтательной улыбочкой. Нежно. Задвинув меч в ножны.
- Как, - говорит, - славно, Фог, что ты тоже так это видишь. Для меня тоже очень важно, чтобы между нами все было правильно. Мне хочется верить, что ты меня не подставишь.
- Можешь мне полностью доверять, - говорю.
Я сел на камень рядом с нашим имуществом, и Укки сел, но не так, как раньше бывало. Он будто боялся ко мне случайно прикоснуться - отодвинулся и подобрался.
- Прости, - говорит, - Фог, но юноша, для которого только что настало время любви, не может доверять полностью никому. Даже собственному отцу. Ах, если бы ты знал, какие грязные вещи знает история Нги-Унг-Лян! Грязные, отвратительные вещи, но хуже того, что кое-какие из них случаются до сих пор… а ты, все-таки, намного старше меня.
Смешно, но тут мне жаль его стало. И вообще - мальчишек его расы. Если я, думаю, правильно понял этот расклад, то отцы, случается, сами убивают подростков покруче, чтобы свой статус не ронять. И с чего бы ему спокойно довериться мне при таком диком раскладе?
А он сидел на камне, подобрав ноги под себя, хохлился, с таким встревоженным напряженным лицом, осунувшимся в одночасье, с мечом на коленях - жутко одинокое существо, даже дома офигительно одинокое. И я подумал: а ну, как ему повезло, что он сирота? Он же теперь смертельно боится, что я окажусь подлецом, как толпа всякого народу с Нги-Унг-Лян… интересно, кого бы это ему мейнцы напоминали, если он так от них шугается?
- Укки, - говорю, - дружище мой отважный. Я, может, и пират, но не подлец. Я никогда никого не подставлял и в спину не бил, а уж тебя - в принципе не могу. Мы вернемся и устроим шикарный поединок по твоим правилам, да?
Он кивнул, как ребеночек. Кротко, по-старому.
- Ну все, - говорю. - Теперь я посплю, а ты покарауль наши вещи. Культуру - это важно, но компьютер - это важнее.
Он снова кивнул.
- Конечно, Фог.
И я лег спать. С компьютером под головой. Я, как ни странно, тоже слегка успокоился.
Паршиво я спал, если честно. Психанул. И не из-за обстановки, смешно сказать. Из-за Укки.
Мне снились волосатые твари. Укки, нагишом, в каком-то шевелящемся коконе, тело в этих язвочках от волосни. Потом - его голова, по которой фарш ползает; я четко видел, что глаза у него открыты, а шея очень чисто срезана, его же собственным мечом, надо полагать. Потом - что он тянет руку из какой-то расщелины между светящимися скалами, я его тяну - и у меня в руке остается его ладонь, видите ли. Отрезанная его дурацким мечом.
Короче, боялся я за него, и во сне почему-то интуитивно не сомневался, что вреда он себе может сделать куда больше, чем мне. Я несколько раз просыпался, с интервалом, кажется, минут в пятнадцать. Подниму голову, увижу, что он сидит рядом с рюкзаками, с потерянным видом, с мечом на коленях - живой - и дальше спать.
И в конце концов вырубился совсем. Провалился в сон без снов, в черную черноту.
Укки меня разбудил оплеухой. Очень эффективно. Я подскочил, и уже через миг сообразил, что вокруг совсем нехорошо. В полу поползли трещины, а через трещины выдавливалось какое-то бледно-розовое тесто, пузырящееся. Надо было срочно сваливать, мы и свалили - совершенно наугад.
Мы долго плутали. Съели еще по полплитки шоколада и еще попили, но пить все равно не по-детски хотелось. Укки вел себя почти как всегда, только шарахался от меня, если я забывался и подходил слишком близко. Было полутемно, сыро, холодно и очень гнусно, пахло, как из погреба, какой-то влажной прелью и землей, хотя этой самой земли в этом каменном и костяном царстве нигде не виднелось. И, в конце концов, мы все-таки нашли на этой отвесной стене, которая вела в верхнюю пещеру, такую расщелину, по которой нам с Укки, ни разу не альпинистам, можно было попытаться забраться наверх. Подъем там казался более или менее пологим.
Расщелина шла зигзагами; кое-где это выглядело, почти как ступеньки, только очень выщербленные. А самое главное, что волосня там не росла. Мы стали подниматься.
Укки я пропустил вперед. В этом виделось два резона: во-первых, я хотел его подстраховать, а во-вторых, лучше уж, думаю, пусть он на меня упадет, чем я на него. Я его, может быть, и удержу, а он меня, однозначно, не удержит.
Его это нервировало. И я чувствовал, что мое присутствие за спиной нервирует даже больше, чем эти скалы. А еще он цеплялся за камни, поэтому вытащить меч с должной скоростью не имел ни малейшей возможности. Но все шло терпимо. Мы кое-где просто перебирались с уступа на уступ, чуть придерживаясь, кое-где карабкались, хватаясь всеми четырьмя, благо подошвы у приличных ботинок эластичные, но такого, чтобы склон становился совсем уж отвесным, не случалось. Хотя, на мой вкус, радости мало. Даже если нога чуть скользнет - сердце заходится с непривычки. И думается, что опыта у нас нет в таких делах. Тут веревки нужны, крюки. Страховка. А мы - так, как Вседержитель положит на душу.