– А что делать? Сейчас за ремнями схожу, повяжем его. Маленько подрастет, хорошая дичь будет. Держи, долбани его прикладом, если дернется. – Дмитренко протянул мне ружье и, покачиваясь, побрел обратно к избушке.
Я осторожно приблизился. Не переставая улыбаться, он приветливо замахал мне ручками. Но ведь так нельзя! Это ведь ребенок! Я отложил оружие и присел на корточки рядом с ним. Протянул руку. Маленькая ручка ухватила меня за пальцы, слегка царапая обломками ногтей, под которые набилась грязь и хвоя. Наверно, он всю ночь ползал по лесу в поисках своей матери, а потом наткнулся на меня. И что же? Он не перегрыз мне шею – просто лег рядом и уснул, как маленький потерявшийся щенок. Я понял, что не могу позволить, чтобы он стал дичью. Он не будет добычей пьяных туристов, которые сначала изрешетят его пулями, а потом отрежут голову, чтобы повесить у себя в гостиной. Маленький зомби внезапно перестал улыбаться и захныкал, словно прочитав мои мысли.
– Не бойся. Я спасу тебя, – прошептал я и взял его на руки.
Он тут же успокоился и прижался ко мне. Издалека послышалась ругань Дмитренко. Младенец вздрогнул и снова начал хныкать.
– Не бойся, не бойся, малыш. – Я аккуратно уложил его на траву, а сам взял ружье.
Надо было выбираться отсюда. Покончив с Дмитренко, я открою ворота старого кладбища, чтобы спасти остальных. Никто больше не посмеет устраивать на нас охоту. Почесывая ранку на ноге, я стал ждать, когда человек выйдет из леса.
ТЕРРИТОРИЯ БЕССМЕРТНЫХ
Алина и Денис Голиковы
Маша
Нет, хренушки бы я полезла в это, если бы не квартира. Попробуй, поживи на пятнадцати квадратных метрах впятером. Семеныч тогда так и сказал: "На тебя, Машка, надеюсь. Не подведи. Как вернешься – сразу ордер на трехкомнатную получишь". Теперь только и осталось, что вернуться…
– Сейчас попрутся! Слева!
Это Саня Шилов. Натуральное шило в заднице.
– Машка, кончай ворон считать! Идут!
– Не учи батьку детей делать, – вяло огрызнулась я.
Идут, телепаются, уродики. Ноги враскорячку, лица синюшные, как у пьяни возле третьего продуктового. И слизь стекает по харям. Фу!
Подпустить поближе и снять прямо в голову. Их, гадов, надо в голову бить, иначе бесполезно. А как черепушки разлетаются, так все.
Пора! С такого расстояния даже слепоглухонемой капитан дальнего плавания не промажет, а у меня первенство района по спортивной стрельбе. Пять выстрелов один к одному. Разрывные пульки – это вам не в душе пописать.
Красиво у них тыквы разлетаются, на мелкие кусочки. Но противно – вонища, аж досюда шибает.
А ничего, не сложно совсем. Почти как в тире.
– Цигель-Цигель! Пошли! – Саня первым ломанулся вперед, к корпусу. Остальные за ним. Ну и я не отстаю. Вроде утро, а солнце жарит, собака. Винтовочка ого-го сколько весит, а еще "калаш" за спиной и гранаты на поясе – полная упаковка. Я вообще хорошо бегаю, но тут сдохла почти сразу. Под конец стометровки только что язык не на плече болтался. Саня встал у входа – всех подгоняет, чтобы внутрь топали. Я последняя доползла, даже очкарик раньше успел. Саня не сказал ничего, глянул хмуро и сплюнул.
Я его раздражаю, ага. Саню, то есть, раздражаю. Очень он меня брать не хотел, даже больше, чем Эдика-очкарика. Семеныч его полчаса уламывал. Еле уговорил глянуть, как я стреляю. Саня посмотрел, сплюнул как сейчас, но взял. Тоже не дурак, понимает свою выгоду. Но морду все равно кирпичом делает и смотрит, как на говно.
Мне обидно, если честно. Ведь нормальный мужик, не старый еще, недавно сорок стукнуло. Симпатичный даже, хоть и ростом не вышел. Бородатый, темноволосый, с проседью. Девчонки наши на танцплощадке от его седины млеют просто.
За что он так меня не любит?
Остальные уже внутри. Витька, однокашник мой, первый прибежал. Он легкой атлетикой занимается. Худющий, жилистый, но крепкий. Витька мне почти как брат, в один детский сад ходили. Только из-за Шилова ссориться начали.
Еще с нами Боря, он постарше, за тридцать уже. Русский богатырь габаритами два на полтора. Но туповатый малость.
Эдик – чучело рыжее очкастое, все по сторонам озирается. Мне прямо смотреть больно, как он "калаш" держит. Николай, наоборот, – весь, как пружинка, выправка военная. От него польза будет.
Внутри прохладно, хорошо. И пусто. Здесь когда-то администрация сидела.
– Значит, так, – Саня говорит. – Сейчас тихо идем до второго выхода. Витя первый, потом Боря, Эдик, Маша и Николай. Я последний.
– Мне кажется, надо сначала обыскать здание, – это Николай, рыба белоглазая. Товарищ из органов, в мундире на все пуговицы. Ни разу на Территории не был, а вроде как командует нами. Я знаю: Сане он как кость в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть.
– Когда кажется, креститься надо. – Саня опять сплюнул. Весь пол заплевал уже. – В административный корпус мертвяки не ходят.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Не ходит сюда никто. Почему – никто не знает. На верхних этажах живет такое, чего даже мертвяки бояться.
– Если так, то тем более нужно обыскать корпус. Возможно, Завидлов сумел добраться до здания и спрятаться.
Завидлов – это тот хмырь, которого мы тут ищем. Сын бааальшого человека, столичный конь в пальто. Приехал с комиссией из центра, проверять работу Райисполкома.
Разумеется, им поляну накрыли. Нагрузились все. Подробностей не знаю, но со слов Семеныча получалось, что кто-то прихвастнул Территорией. Мол, такое у нас место есть – закачаешься. Можно по живым мишеням стрелять. Азарт и риск для настоящих мужчин, мать их за ногу.
Все, кто поумнее, либо мордой в салат лежали, либо не пили, как чекист наш, и спать пошли. Не повезло идиотам, некому мозги вправить было. Достали оружие и поехали резвиться. Погранцы их пропустили. А чего не пропустить, если начальство едет?
Когда входили, уже вечер был. Погуляли, постреляли, засобирались обратно, а Завидлова нет. Тут они все в штаны наделали дружно. Это он по должности в комиссии секретарь какой-то. А по жизни его папочка за сынка всех местных шишек загорать на Магадан отправит и разбираться не станет, кто пил, а кто спал.
Больше всего они огласки опасались. За ночь команду собрали. Все тайком, шифруясь. Не знаю, как Шилова упросили и что ему там обещали. Мне вот трехкомнатную. И то, думаю, продешевила.
Времени у нас до вечера – это край, как сказал Семеныч. Потому что ночью на Территории верная смерть. А завтра пропажа Завидлова вскроется и такоооое начнется!
– Ты чего, глухой, что ли, товарищ? – неласково переспросил Саня. – Али не слышал, что я сказал – на втором этаже какая-то пакость обитает, ее даже трупы боятся. Оттуда никто живым не возвращался. Ваш Завидлов давно среди мертвяков бегает, там его и искать нужно.
Чекист аж побелел весь от злости. Зря Саня с ним так, проблемы будут.
– Как руководитель спасательной экспедиции я настаиваю на обыске здания.
– Вот сам и обыскивай, я помирать не нанимался.
Ну все, кирдык, приехали. Нашли время, что называется. Чекист в позу, Саня в амбицию. Я за Саню. Он в погранцах двадцать лет оттрубил, лучше него никто Территорию не знает.
– Я буду вынужден доложить о вашем неповиновении, Александр Шилов.
– Послушайте, товарищи, не надо ссориться. Я готов лично обыскать верхний этаж!
Это чей там голос с галерки?! Эдик, солнышко очкастое.
Чекист молчит, желваками играет. Ему бы сейчас власть утверждать, Саню ломать. Только понимает, гад, что никакой экспедиции без Сани не будет.
– Хорошо, Эдуард Михайлович. Вы идете вперед, на разведку, мы вас прикрываем.
Эдичка вообще непонятно зачем с нами напросился. Вроде как это его идея была – Завидлова по Территории прогулять. Вот и рвется загладить, искупить. Боится, что начальство из него крайнего сделает. Семеныч может, он такой.
Толку от Эдички ноль, чистый ботаник. АКМ с опаской держит, того и гляди себе чего-нибудь отстрелит.
Лестница обветшала, но стоит еще. Это хорошо. Эдик вперед ускакал, уже на втором этаже. Мы все на лестнице стоим, прислушиваемся. Один Саня в сторонке, рожа опять кирпичом. Мол, не с вами я.
– Здесь нет никого, – голос у Эдика писклявый, как у бабы. – Можно подниматься.
Чекист сразу наверх полез. Ну и мы за ним. Я не Шилов, спорить не буду. Может, и правда ничего там нет, одни байки погранцов.
Даже Витька полез, пусть и ходит за Шиловым хвостиком.
Нет никого. Штукатурка сыпется, пылью пахнет, коридоры вправо-влево.
– Я обойду все комнаты, – это Эдик опять влез. Чекист только кивнул.
Комнаты как комнаты, ничего в них интересного. Шкафы, столы, картинки на стенах, папки с бумагами. Кое-где до нас народ побывал, все выпотрошено. Врут погранцы, пугают. Я даже размечталась, что отвечу Сане, когда он снова по поводу "баб с ружжом" вонять начнет. Последняя дверь осталась, с табличкой "Директор".
Тут мы уже бдительность потеряли, а бдительность терять нельзя. Ввалились шумною толпою – ну чисто цыгане, за что и получили.
Сначала там приемная. Огромная. Стены – дубом мореным обиты, стол секретарский, пыльный весь. На столе – аппарат телефонный. Все вроде, как обычно, только запах такой, что мне аж сразу поплохело. Стоял в комнате душок… сладковатый и резкий, как будто плесенью и болотом сразу отдает.
С потолка мочало какое-то свисает, колышется, хоть и сквозняка никакого. Мерзкая светло-розовая гадость. Шевелится, поблескивает. А в конце приемной – дверь двустворчатая. То есть это к Самому в кабинет, не иначе. Закрытая, плесенью вся заросла. Мы, конечно, все в этом месте притихли. Никому проверять не хочется, что там, в кабинете, такое, да и от запаха уже дурно делается. В общем, встали мы на пороге и топчемся.
– Не нравится мне здесь, – Витя говорит. – Пошли вниз.
Эдик только головой дернул:
– Подождите. – И заорал истошно так: – Пеееетька! Ты тут?!
Сначала тишина, а потом из соседнего кабинета что-то глухо простонало и заохало.
– Он там.
– Эдик, стой!
Но очкастый все лучше всех знает. Навалился на дверь, распахнул и в кабинет ввалился.
А потом Борька как вдохнул, словно ему ну совсем воздуха не хватает.
Мне из-за его спины почти ничего не видно было. Он бугай, боксер-тяжеловес бывший. Еще и пулемет свисает, вообще все загораживает. Монументальный, как рояль, не подвинешь. Потому я у него под мышкой проскользнула.
Тут и мне захорошело не по-сестрински.
Кабинет как кабинет, здоровый только. На полу ковер – розовый, толстый, пушистый. В конце стол. А за столом сидит…
Я даже сначала вообще не поняла, живое оно или нет. На человека смутно похоже. Белесые, раздувшиеся телеса. Бугрится, подрагивает так противно, трясется. Спереди пленочка тоненькая, за ней толстые синие вены выступают. Раздувается и опадает, как мешок кожистый. Тулово прямо в стул вросло, к столу корни тянутся, ниточки мелкие розовые по краям торчат и часть плоти на столе лежит складками. Вместо ног – ножки от стула.
А самое жуткое, что из этой вот туши торчит голова человеческая. Точнее, харя натуральная торчит, но на человеческую похожая. Даже оправа от очков на носу болтается. А вместо рта – хоботок коротенький и тоже из хоботка ворсинки розовые свисают и в воздухе двигаются туда-сюда, туда-сюда.
И оно глазами водит, на нас глядит и стонет-охает тихонько.
– Ма-ма! – вот что Эдик прошептать успел. И все – не видели мы больше Эдика.
Сверху прямо на него это мочало розовое упало. Что-то влажно хрустнуло, Эдика схватило, скрутило, подняло…
Как он заорал! Я оглохла, ничего не слышала, кроме крика. Орал, визжал истошно, выл. А мы стояли в абсолютной прострации. Я так вообще ни о чем думать не могла, только смотрела, как шевелится и скручивается розовое мочало, как пеленает Эдика.
А потом визг прервался. Как будто звук выключили совсем. И из розового мочала на ковер кровь потекла. Все текла, текла и впитывалась, а ковер зашевелился, волнами заходил…
Вот тут я вообще с катушек съехала, завизжала и ломанулась в дверь. Остальные за мной. Только Витька самый умный оказался, бросил гранату в кабинет, прежде чем драпака задать. Мы уже у лестницы были, когда грохнуло. Стены тряхнуло, штукатурка посыпалась. Но тогда мы хоть из окна прыгать готовы были, лишь бы сбежать.
Сама не помню, как по лестнице слетела. Шилов уже стоит, автомат наготове и улыбается недобро.
– Ну что, – спрашивает, – погуляли, посмотрели местные достопримечательности?
– П-п-п-огуляли, – отвечаю я и думаю, что не было бы Сани, непременно разревелась бы. А при нем не поревешь – засмеет.
Все собрались. Натурально белые. У чекиста зубы стучат, Борька сглатывает, у меня руки трясутся, как у алкаша. В упор промажу.
– Так дело не пойдет, – говорит Саня и достает флягу.
Я хлебнула глоток, другой – вроде отпустило. Только ноги почему-то держать перестали совсем. Пришлось к стенке прислониться. Остальные тоже порозовели.
– Дядя Саня, а что это такое вверху? – спросил Витя. Он быстрее всех оклемался. Опытный уже, не раз с Шиловым на Территорию ходил.
– Точно не знаю, – помрачнел Саня. – Говорят, Директор.
– Директор и есть. У него на кабинете "Директор" написано. – Не знаю, зачем мне встревать понадобилось. Шилов глянул как всегда и буркнул что-то вроде "Бабе слова не давали". Раньше я бы ему ответила, а теперь как-то его придирки совсем не трогали.
– А кто он такой – Директор? – Витьке все неймется понять, кого он там на втором этаже гранатой завалил.
– Говорят, что, когда в пятьдесят четвертом Территорию закрывали, он сел в кабинете и сказал, что никуда отсюда не поедет. Здесь дело его жизни, здесь он и останется.
– И что?
– И все. Остался.
Меня дрожь пробрала. Что, прямо так двадцать лет и сидит, в кресло врос?
– Ладно. Отдохнули, обсудили впечатления? Пора в дорогу. Эдика, как я понимаю, ждать не будем? – это Саня нарочно у чекиста спросил, издевается.
– Нет, не будем. – Николай помолчал, потом вдруг как выдаст: – Александр Александрович, я прошу прощения за свою самонадеянность. Признаю: вы знаете Территорию лучше. Складываю с себя полномочия и обещаю подчиняться вашим приказам.
Ого! Вот интересный коленкор. Не ожидала, что КГБэшник сможет свой гонорок подальше задвинуть. Может, это оттого, что он молоденький совсем? Даже меня младше. Хорошо, если двадцать пять есть.
Саня улыбнулся, довольный.
– Ладно, проехали. Эдика жалко, но он и так не жилец был.
– Почему? – сунулся молчун Борька.
– Потому что дурак. Такие на Территории долго не живут, – и на меня глянул выразительно, паразит. Я молча сунула дулю: шиш тебе, товарищ! Я-то выживу и вернусь, сам увидишь.
Поднялись, собрались, вышли в установленном изначально порядке. И тут…
Когда выходишь и прямо на тебя харя синяя лезет, не до разговоров. Я так испугалась, что шмальнула, не раздумывая, практически в упор в прогнившую черепушку. И что характерно – попала.
Вот и стою теперь, заляпанная в слизи и прогнивших мозгах. А вонь-то какая, просто газовая атака.
И как назло, один Шилов чистенький. Последним выходил, гад.
– Зря гранату кинули. Они на шум сбегаются.
Ну, спасибо тебе, Сан Саныч! Главное, вовремя сказал, раньше никак было? Это я про себя подумала. Вслух только непечатно получилось.
Прут на нас двадцать или тридцать мертвяков. Группками по пять-шесть штук подваливают. Кто подальше, кто поближе. Ходят медленнее, чем мы, конечно, но все равно довольно резво. Не разваливаются на ходу.
Морды у них сочных цветов. Кто синенький, кто зелененький, кто и вовсе черный почти. Из некоторых черви и личинки на ходу сыпятся. На многих сгнившие тюремные робы. Никогда не думала, откуда мертвяки на Территории берутся. Неужели из зэков?
А потом не до философии стало. Ребята тех, что поближе, очередями снимают. Я прицельно вдаль из винтовки бью. Получается через раз, нервы подводят. Шум, грохот, мертвяки воют, мозги разлетаются, рядом Саня надрывается, командует. Совсем не как в тире.
– Не дайте им до себя дотронуться! – это Саня вопит над ухом.
Твари прут и прут, и меньше не становится. Грохнула граната, вторая. Какой козлина метанием развлекается?
– Уроды, предупреждайте, когда кидать собираетесь! Опять выстрел в "молоко"!
– Цыц, дура! Бежим, – это Саня. За "дуру" ответит.
Гранатами ближайшие две кучки мертвяков раскидало. Кое-кому кой-чего поотрывало. Но им по фигу, они же мертвяки. Снова шевелятся, поднимаются и к нам топают.
Бегу за Саней вокруг дома. Мама, мамочка моя, зачем я сюда полезла?
Лестница. Пожарная, на крышу ведет. Ржавая, конечно.
– А ну быстро наверх, – командует мне Саня и поднимает "калаш".
Лезу, руки-ноги цепляются за железки. Ржавые струпья на ладонях остаются. Только на крышу поднялась, над ухом как грохнет. Чуть снова вниз не слетела. Борька со своим пулеметом уже наверху развернулся и бьет очередями по набегающим трупакам.
Снизу уже Саня пихается:
– Давай, двигай. Чего расселась?
Двигаюсь. Саня следом. Все живы, все на крыше. Это хорошо.
– Не стрелять! Патроны берегите.
Патроны… Нет, запас еще приличный остался. А вот магазин пуст. Вовремя Шилов отступить решил.
Вид с крыши открывается – красота. Даже лучше, чем в тире.
– Сань, я могу всех зомбей снять.
– Всех не снимешь. Их тут тысячи.
До меня начинает доходить.
– Ты хочешь сказать, что нам не выбраться?
– Я тебя предупреждал, Мария, Территория – это серьезно. Все, отойди – мне подумать надо.
Ладно, я от него отошла. Пусть подумает. Чего он каждый раз такую рожу делает, когда меня видит? Я вроде не уродина и с глупыми вопросами не лезу.
Думаете, он меня только сейчас так щемить начал? Не-а, каждый раз, как видит, – так куксится, словно лимон сожрал.
Саня думает, Борька с Витей спорят о чем-то, чекист наш сидит, дум великих полн. Не иначе как из-за Эдика терзается.
А я решила обойти крышу по периметру – мало ли что. И не прогадала…
– Ребята! Смотрите, что здесь есть!
От нашей крыши до соседнего здания тянется толстенный силовой кабель. Очень удачненько так тянется, прямо вниз свисает.