– А? – только и сумел протянуть Рин, глядя, как вельт убирает дудку обратно в суму.
– Клапаны держи открытыми, – объяснил вельт, наклонившись к уху Олфейна, и коснулся огромными пальцами ушей, носа, уголков глаз, сердца Рина, черканул по доспеху под ветхим плащом Хаклика вдоль позвоночника. – Не забивай клапаны обидами да нуждою, радостью да раздумьями. Пусть время через них проходит, как ветерок сквозь вельтскую дудку, и ты все услышишь. Враг твой еще только за ложе самострела ухватится, а ты почувствуешь, как стрелка его ветер режет. Враг твой еще улыбку из губ на лице своем складывает, а ты холод из его сердца собственным сердцем прочтешь.
– А если друг? – спросил Рин, затаив дыхание.
– Друг? – поднял брови Орлик. – Вот сердце твое запоет, значит, друг думает о тебе. Или ты о нем. Хотя, честно тебе скажу, парень, я предпочитаю думать или о подружках, или о еде. Все-таки зря я вчера отказался от телятины, зря!
Тесно было на торжище. Хоть и велика площадь, и торг шел у Дальней заставы и в Диком поселке, и в магазинчиках за Главной стеной, а все одно – тесно. Ничто не останавливало торговцев: ни строгий досмотр, ни запрет всякого оружия, исключая разве обычные ножи, ни изрядная подать за торговлю. Уж больно выгодным было сбыть товар в Айсе да прикупить чего-нибудь из того, чем Погань со смельчаками делится. А уж если магического льда удавалось раздобыть поперек королевским да вельможным скупщикам, всякая поездка выгодной становилась!
Одно неудобство доставляло: на ночь в городе остаться не получалось. Гостевые ярлыки богатые либо давние торговые гости купить могли, а всю челядь, всех слуг на ночь в постоялые дворы Дикого поселка отправляли, где те без присмотра хозяев отдавали должное вину да пиву. А уж за товаром присматривал кто-нибудь из торговцев победнее, который своими силами оплатить ярлык никак бы не сумел. Впрочем, сильно торговцы о неудобствах не рядились – и пообвыклись уж, и ни одна сотня лет обычаям минула, да и стражники айские против скамских или тарских благодетелями казались.
Меняльные лавки теснились у самой Кривой часовни, сложенной то ли из черного камня, что, в отличие от серого, добывали не в штольнях Айсы, а на окраине Погани, толи из закопченного с забытым уже умыслом. Но сами приземистые сооружения айских "денежных сундуков" были тщательно выбелены, что верно должно было свидетельствовать о чистоте замыслов менял и заимодавцев.
У часовни толпились зеваки и многочисленные тягальщики купеческих повозок с наброшенными на плечи сыромятными попонками, которые предохраняли несчастных от кровавых мозолей. Впрочем, несчастными бравые молодцы Олфейну не показались, как не казались они несчастными и охранникам, что стояли у каждого меняльного заведения и тревожно хмурили брови – нежелательное соседство их явно беспокоило.
Орлик окинул похолодевшим взглядом выстроившихся в очередь скамов и решительно направился к самой неприметной из лавок, возле которой сидел на корточках седой тарс и перебрасывал из ладони в ладонь короткий, почти без рукояти, нож.
– Вот, – бросил вельт через плечо Олфейну, – смотри, парень: два десятка вооруженных здоровяков, а воин только один.
– Как ты определил? – не понял Рин.
Тарс не двинулся с места и не повернул головы, даже когда Орлик поравнялся с ним.
– Держи клапаны открытыми, – хмыкнул вельт и толкнул низкую дверь.
Меняла Вохр оказался худым и сутулым стариком, морщины на лице которого были почти столь же глубоки, как улицы Айсы. И кресло, на котором он сидел, было древним, потому что его торчащая из-за тяжелого стола и тщедушного силуэта менялы спинка рассохлась и пошла трещинами. И сам глухой стол с выдолбленными пазами для сортировки монет не уступал возрастом креслу и старику.
В тесной, но ярко освещенной полудюжиной светильников комнате не было ни скамей, ни табуретов, зато пол половины помещения возвышался над порогом входной двери, словно помост, так что меняла при желании мог бы взглянуть в глаза Рину не поднимая головы. Вот только с Орликом у него такой фокус не вышел бы.
Вохр внимательно посмотрел на великана, затем перевел взгляд на Рина Олфейна, пожевал нижнюю губу и сдвинул раскатанный на столе свиток.
– Продаем, меняем, покупаем?
У него оказался тонкий голос. Пожалуй, если бы он попробовал шептать, то издал бы писк, но гости не позволили себе и намека на улыбку.
– Спрашиваем, – ответил вельт и прихлопнул к столу чужеземную монету. – И что-то мне подсказывает, что ответы должны быть уже оплачены. Правда, никак не могу догадаться, где Камрет взял лестницу, чтобы говорить с тобой, глядя в твои глаза, меняла?
– Он подпрыгивал, – немедленно изрек Вохр и тут же спросил сам, все еще не сводя взгляда с Рина: – На днях я возвращался домой позднее обычного. Я бы даже сказал: так поздно, что еще чуть-чуть и можно было бы не возвращаться вовсе. Так вот мне показалось, что на воротах Северной башни один здоровенный вельт катил тележку Солюса, в которой лежал молодой парень.
– Всякое случается в жизни, – дернул плечом Орлик. – Здоровенный вельт мог бы донести молодого парня до дома и на плече, если бы не думал об удобстве спящего.
– Проснулся, значит? – кивнул Вохр Олфейну.
– Проснулся, – ответил Рин и нервно сжал рукоять меча. – Менялу интересует всякий горожанин, что не может добраться до дома самостоятельно?
– Менялу интересует то, что может навредить его делу, – дернул щекой Вохр. – Менялу интересует, куда дует ветер, о чем думает нынешний старейшина магистрата Гардик, отчего на торжище мало торговцев, а те, что есть, не столько торгуют, сколько красуются перед магистерскими учетчиками? Почему тележные тягальщики разом помолодели, раздались в плечах и разжились нестертыми попонками? И отчего Солюс сократил дневные службы для горожан в Кривой часовне? И что за интерес у скамов к поганому, как они раньше заявляли, огню? И в том числе, что сын Рода Олфейна потерял ночью в Каменной слободе и что за девку с перстнем разыскивает Фейр Гальд? Но не из-за праздного любопытства, а для того, чтобы знать, куда податься старому меняле – за главную стену Айсы или еще дальше?
– А что сказал тебе Камрет? – растянул губы в улыбке Орлик. – Или он так и не вытряс на этот пол ни одного совета, пока прыгал перед твоим столом?
– Камрет? – Вохр сузил глаза, отчего они почти вовсе исчезли в морщинах. – Камрет хитер. Вот уж о всяком могу сказать, кто чего хочет, а о нем – никогда. Ты, вельт, хочешь ясности в голове и над землей, и морского ветра в лицо, если не считать теплого лона и горячей похлебки; твой молодой приятель жаждет достоинства и чести, не понимая, что честь либо есть, либо ее нет; его дядя хочет кострище повыше, чтобы было куда сунуть пылающий у него в глазах факел; а чего хочет Камрет – не знает никто. Но совет он мне дал. Бесплатный, но дорогой. Бежать подальше от Айсы и от Погани.
– И что же ты тянешь? – прищурился Орлик. – Что тебе совет Камрета, которого ты понять не можешь? Или не стоит уже Айса на этом холме больше тысячи лет? И тот же Камрет разве не исчезал уже из Айсы на годы? Может быть, ему просто компании для путешествия не хватает? Или дорожки уже обрезаны?
– Говоришь много, – повел сутулыми плечами меняла. – Знаешь, как у купцов? Чем меньше хочет сказать, тем больше болтает. А Вохр всегда дорожку отыщет, и отыскивал до сих пор. Тысяча лет, говоришь, Айсе? Большой срок! Немногие города могут похвастаться древностью, но и среди них нет вечных. И я не вечен. Знаешь, вельт, скоро равноденствие. Праздник. Может быть, последний для меня. Я люблю праздники. Вон скамские акробаты и шуты уже колья забивают, помост потешный ладят. Посмотреть хочу. Думаю, что будет на что посмотреть в этом году. Слышал, что Фейр Гальд собирается проучить одного молодца за то, что тот не совершал. Слышал разговоры, что скоро пепел засыплет улицы Айсы по колена. И вот думаю теперь, что выбрать – представление или пожить еще пока?
– А нам что посоветуешь? – Орлик собрал бороду в пучок.
– Вам я не советчик, – выпятил нижнюю губу Вохр. – Без вас представление никак не сладится, это я чувствую. Знаешь, вельт, у тебя глаз глубокий, тебе гордость взгляд не слепит, думаю, что ты многое увидеть можешь. Так вы оба послушайте меня. И ты, парень, послушай, хотя и молод пока еще и слишком горяч. Заплатил мне Камрет. И хорошо заплатил. Так с вечера в кабаке воин платит, которому с утра одному против целой рати меч обнажать. Поэтому согласен с вами: бежать из Айсы надо. Твои соплеменники, вельт, кстати, потянулись на север. Не хотят за гостевые ярлыки, за которые с них магистрат хорошую монету тянет, кровь проливать или пепел на поганую землю сыпать. А я вот не ухожу. Не из-за любопытства. А от старости, которая рядом с мудростью ходит. Если все сладится, так я и тут жив останусь. А если не сладится, так нигде не отсижусь. Не верите? – Старик тонко и негромко засмеялся. – Вы думаете, меня Камрет напугал? Он сам боится. Или Фейр Бешеный, у которого ужас у самого в глазах тлеет? Фейр-то, как мне кажется, больше других боится. Ну так всегда было: невежество умножает суеверие, а знание – страхи. Вот и я испугался, хотя от дел несовершенных никуда из Айсы не денусь. Девка меня ваша напугала. Вы, как ее найдете, в глаза ей посмотрите. Мимо меня она прошла, когда молнию из головы твоей, вельт, вышибла. В глаза ей посмотрите, как я посмотрел! Да не мельком, а внутрь! Она и теперь здесь где-то, рядом. Охранник мой, Чарк, проследил за ней. Уж не знаю, где прячется, а доспех свой в чистку кузнецу Снерху отдала. Вот найдете ее и посмотрите ей в глаза. Тогда, может быть, и поймете меня. Да и вот еще, имейте в виду, что и молодцы Фейра ждут ее уже у Снерха. Одного они только не знают, нет у нее перстня на пальце.
– Как это нет? – воскликнул Рин. – Пошли…
– Стой! – одернул его вельт и щелкнул серебряным квадратиком. – Об этом можешь что-то сказать?
– Ты о картинке спрашиваешь или о материале? – прищурился Вохр, выудив из-под стола выточенный из хрусталя шар.
– Да уж серебро от золота я и сам отличу, – нахмурился Орлик.
– Тогда и говорить нечего, – потер глаз старик. – Все ж не чужеземная монета из золота с десятиной серебряной. Чекан старый, грани уж сбиты. Или печатка какая, или мерка. Похожие квадратики в ходу в Скаме были, только с другим чеканом да медные. Обычно их цеховые пользуют, когда ремесленные закрытые собрания свои устраивают. Бросают на входе в горшок, на выходе разбирают. А картинка-то? Видел похожую, видел. Как сейчас помню, присматривал лет десять назад домик себе в Темном поселке, тогда и заметил…
– Где?! – вскричал вельт. – Я со вчерашнего дня не могу вспомнить, где узорец такой мелькал!
– Тут другой глаз нужен, – ухмыльнулся Вохр. – Ты, когда смотришь, весь рисунок в расчет берешь, а меняла каждый завиток на монете отдельно числит. Или ты черепки сутанщикам не носил? А на воротах Темного двора неужели не эти линии сходятся?! Кстати! – Вохр поднял палец и прислушался к накатывающему за стенами шуму. – Никак фейровские молодцы девку вашу дождались?
Глава 13
СНЕРХ
Когда Джейса считалась еще маленькой, редкие вылазки вместе с отцом на торжище были для нее самым большим праздником. Конечно, Шарб не мог себе позволить выложить серебряный за роскошное платье или изящные сапожки для дочери. Но Джейсе для счастья хватало и яркой ленты, а уж на сладости вовсе не приходилось тратиться. Даже прижимистые тарские торговцы не могли устоять перед взглядом зеленых глаз рыжей крохи и одаривали ее столь щедро, что потом порой еще неделю и Джейса, и Арчик, да и сам Шарб не могли и смотреть на сладкое. Правда, с некоторых пор подобные подарки стали сопровождаться и недвусмысленными подмигиваниями, а то и щипками, но теперь Джейсу это почти не беспокоило, на щипки она мгновенно отвечала щелчком по носу, а подмигивания не замечала вовсе.
На первый же взгляд звонарке показалось, что торговцев стало меньше. Хотя вся площадь, как и в прежние времена, была занята ими, но повозки стояли реже, некоторые лавки, что окружали тележное торжище рядами-улицами, оказались запертыми, зато покупателей набежало не меньше, чем обычно, а то й больше, и с учетом недостатка продавцов торговля шла бойко. В огромных двуручных корзинах кудахтала птица, в мешках хрюкали встревоженные близостью Погани поросята, и только привязанная к набитой сеном повозке пара белых коз флегматично сдергивала с нее пук за пуком недавно скошенной на окраине Пущи травы.
Перед тем как врезаться в галдящую толпу, Джейса нахмурилась, сдула со лба непослушную прядь и переместила сумку с бедра на живот, споро вытащив из нее узелок с кристалликом соли, который тут же скрылся в вырезе старого платья. Кошелек остался на поясе, но подаренные в Храме медяки загодя были зажаты в левой ладони. Постояв на радость айским стражникам несколько секунд у караульной будки, Джейса решительно двинулась к центру торжища, где несколько скамских мастеровых сколачивали из крепкого бруса помост для будущего празднества.
Не стала девушка менять всегдашней привычки Шарба – обойти следовало все торжище, двигаясь по спирали от центра, потому как если даже не собираешься ничего покупать, то нигде больше в Айсе не узнаешь столько новостей и нигде не сумеешь встретить сразу столько знакомцев за день. Так Джейса и поступила, и уже довольно скоро нашла для себя увлекательное занятие, которое захватило ее почти без остатка, – она стала мечтать о будущих покупках.
В рядах сапожников присмотрела удивительные сапожки из тисненой и крашеной кожи, у скорняка пощупала выбеленный и расшитый полосками меха кожушок из шкуры желтого волка. В длинном ряду торговцев тканями приметила отрезы тонкого льна и прозрачной бязи. Накинула на плечи один за другим с десяток платков, пошелестела лентами, погладила светящиеся стекляшки бус, открыв от восхищения рот. Почти час рассматривала амулеты и обереги, не меньше получаса вдыхала благовония и любовалась зеркальцами да мазями для лица. А уж когда пошли ряды со снедью и лакомствами, неожиданно для себя самой начала перекидываться с продавцами шутками да присказками и тут же отламывать, отщипывать, откусывать, просто бросать за щеку малую толику от того сладкого, соленого, копченого, жареного, сушеного и прочего великолепия, которое оглушало восхитительными ароматами и заставляло сглатывать, сглатывать и сглатывать слюну.
Время понемногу текло, серое холодное небо над головой, которое вот-вот грозило осыпаться пухом первого снега, неожиданно посветлело, и в разрыве тающих облаков показалось солнце. Джейса все-таки купила себе чулки из козьей шерсти, перекинулась острыми словечками уже с десятком айских знакомцев, заставив каждого из них удивленно приподнять брови, давно избавилась от голода и даже перестала складывать сладости и угощения в потяжелевшую суму, когда ее грубо дернули за руку.
Девушка обернулась и увидела высокого парня в черной поддевке и кожаном нагруднике, проклепанном бронзовыми бляхами. На поясе у него висел короткий меч – то есть он был горожанином. Иноземных купцов и их челядь с оружием даже внутрь слободской стены не пускали. Зло скаля зубы, мечник осмотрел и ощупал сначала одну руку Джейсы, затем другую. Она уже нахмурила брови и обернулась в сторону караульной будки, чтобы окликнуть стражу, но из толпы появился еще один горожанин, отличающийся от первого только заросшей редким волосом прыщавой физиономией и, поморщившись, с бранью потащил того прочь.
– Да нет у нее перстня! Это ж звонарка! Ее в Верхнем городе всякий знает. А уж если щупать собрался, так не за то ухватился!
Джейса прикусила губу, но внезапно подумала, что самым неприятным в только что произошедшем с нею было как раз упоминание, что она – звонарка. И осознание этого взбесило ее еще больше. Она даже остановилась у торговца ножами, которые единственные были допущены к торговле из всего, что могло резать и колоть: оружием торговали, как правило, только айские оружейники в собственных лавках да пришлые на специальном торжище в Диком поселке. Но оставшихся трех медяков не хватило даже на самый простенький ножичек.
"Прижимистые больно эти храмовники, – зло прикусила губу Джейса. – Приодеться посоветовали, а меди отсыпали, что и на чулки едва хватило!"
Впрочем, она вскоре успокоилась, потому что за два медяка все-таки купила глиняную фляжку, обшитую холстиной. Пробкой ей служила обычная кукла-затычка с грубо нанесенным лицом, вырезанная из коры болотной ивы, зато горлышко было широким, так что осколок соли непременно должен был пройти. Джейса тут же за последний медяк наполнила фляжку терпким цветочным вином и хотела уже облизать и опустить в вино осколок, но вспомнила, что так и не спросила Хельда, как долго будет действовать напиток, и ограничилась тем, что загодя смочила снадобье слюной.
Солнце начало пригревать совсем уже не по-осеннему. В центре торжища весело стучали топоры и молотки, жужжали пилы, сума оттягивала плечо грузом сладостей и лакомств, в руке бултыхалась фляжка с почти готовым заветным напитком. Долгожданное счастье замерло в каком-то шаге или в сотне шагов, надо было только разыскать его в толпе и сделать своим, забрать его, захватить, заполучить полностью и без остатка на год и на всю жизнь.
Джейса даже закрыла глаза, представляя, как она откупорит фляжку и протянет Рину Олфейну, чтобы он смочил горло, когда почувствовала чужие пальцы на собственном поясе. Кто-то пытался распустить завязки на ее пустом кошельке. Конечно, пустым он не был, Джейса еще с утра насыпала в холщовую пустоту горсть глиняных черепков, дабы не смущаться худобой потертого мешочка, но именно теперь кто-то пытался обворовать посреди айского торжища уже почти госпожу Олфейн!
Джейса стиснула зубы, поймала маленькую ладонь и вывернула ее от себя. Раздался хруст пальцев, мальчишка-оборвыш взвыл у нее под ногами, но дочь звонаря даже не посмотрела на несчастного, ей нужно было отыскать суженого. Отталкивая неповоротливых горожанок с корзинами и наступая на ноги сопровождающим их степенным горожанам, она пошла по последнему кругу. Миновала лавки менял, сдвинула в сторону двух крепких скамов, что с тусклыми лицами переминались с ноги на ногу в немалой очереди перед входом в Кривую часовню, прошла вдоль навесов медников и горшечников, не забывая выглядывать Олфейна между шатрами и подводами, и наконец попала в проход между телегами и тачками, груженными вязанками дров, и навесами кузнецов, половина из которых ютилась уже не на торговой площади, а на задах собственных хозяйств и мастерских.
Народ здесь уже не толпился, потому как дрова брали с другой стороны. У кузнецов и товар был дороже, и покупать его предпочитали после обстоятельного разговора где-нибудь за темной занавесью, где можно было без опаски распустить тугой кошель, набитый серебром, а то и золотом. Зато возле притянутых цепями к столам и брусьям мечей, копий, топоров и прочей опасной утвари сновали вездесущие мальчишки. Тут же под отдельным навесом дымился вар и восседал дозорный делатель из магистрата, дабы содрать с каждого покупателя оружейную подать да надежно опечатать клинок, наконечник или рубило топора на время пребывания его нового владельца в славном городе Айсе.
Джейса и раньше замечала за Рином страсть потолкаться в оружейных лавках и, хотя выбор оружия на торжище был попроще, рассчитывала найти его именно здесь. Поэтому она шла от навеса к навесу медленно, вглядываясь в каждое лицо. Именно лицо ее и заинтересовало.