Внезапно одна мысль пронзила его. К майенцам почти никто не подходил. Кое-кто из кайриэнцев – немногие – явно веселились, поглядывая на все происходящее, хоть и не так открыто, как это делали майенцы; точно так же вели себя и некоторые пожилые мужчины из Двуречья, а ведь им следовало бы лучше понимать, что к чему. Но дело не в этом. Главное, ни к кому из них вторично не подходили с этими якобы поручениями, насколько он мог заметить. Тем же, кто реагировал особенно сильно – кайриэнцам, которые громко возмущались непристойностью такого поведения, и некоторым молодым парням из Двуречья, которые так заикались и краснели, будто готовы были от стыда провалиться сквозь землю, – вот им докучали до тех пор, пока они не убегали из круга фургонов...
Перрин с усилием заставил себя взглянуть в лицо женщины-гай’шайн. В ее глаза. Сосредоточься на глазах, со злостью приказал он себе. Они были зеленые, и большие, и вовсе не кроткие. От нее пахло чистой, беспримесной яростью.
– Поблагодари от меня Карагуин и передай ей, что я не буду возражать, если ты смажешь маслом мое запасное седло. Если она позволит, конечно. И у меня нет чистой рубашки. Ты могла бы мне кое-что постирать, если она не будет против?
– Она не будет против, – хрипло ответила женщина и умчалась.
Перрин больше не смотрел на нее, хотя ее образ так и маячил у него в сознании. Свет, Айрам прав, это неприлично! Но если повезет, к нему больше не будут приставать. Следовало бы подсказать этот выход Айраму и тем двуреченским парням. Может, и кайриэнцам его совет тоже пригодился бы.
– Что мы будем с ними делать, лорд Перрин? – по-прежнему глядя в сторону, спросил Айрам, имея в виду теперь уже не гай’шайн.
– Это Ранду решать, – задумчиво ответил Перрин. Чувство удовлетворения, мгновение назад охватившее его, быстро таяло. Тот факт, что эти люди бегали голышом, никакой проблемы, конечно, собой не представлял. Тут, совсем рядом, есть проблемы посерьезнее. И мысль о них была Перрину так же неприятна, как и о том, что осталось к северу отсюда, у Колодцев Дюмай.
Внутри круга повозок на дальней стороне от него сидели на земле почти две дюжины женщин. Все одеты, как положено для путешествия, большинство в шелковых платьях и светлых полотняных дорожных плащах, но без единой капли пота на лицах. Трое выглядели совсем молоденькими, он, наверно, даже пригласил бы их на танец. До того, как женился на Фэйли, конечно.
Если бы только они были не Айз Седай, с неприязнью подумал Перрин. Как-то ему пришлось танцевать с Айз Седай, так он чуть язык не проглотил, когда до него дошло, с кем он отплясывал. А ведь она была другом, если это слово вообще применимо к Айз Седай. Может, они только кажутся молодыми? Кто знает, сколько лет женщина должна пробыть Айз Седай, чтобы я не мог определить по виду ее возраст? Остальные выглядели, как обычно, женщинами без возраста; может, ей двадцать, может, сорок, разницы на первый взгляд никакой. Это что касается лиц, хотя у некоторых в волосах мелькала седина. Ничего нельзя достоверно сказать об Айз Седай. Ничего, ни по какому поводу.
– Эти, по крайней мере, больше не опасны, – сказал Айрам, мотнув головой в сторону трех сестер, сидящих немного в стороне от остальных.
Одна плакала, уткнувшись лицом в колени; двое сидели, устремив безумные взоры в пространство, третья все время безо всякого толку судорожно одергивала юбку. Они находились в таком состоянии уже давно, со вчерашнего дня; хорошо хоть, никто из них больше не кричал. Если Перрин правильно понимал происшедшее, в чем он сомневался, они были каким-то образом усмирены после того, как Ранд вырвался на свободу. Это значит, что они никогда больше не смогут направлять Единую Силу. С точки зрения Айз Седай, это хуже смерти.
Он ожидал, что другие Айз Седай постараются утешить их, проявят хоть какую-то заботу, но большая часть сестер не обращали на этих трех ни малейшего внимания, а остальные, похоже, просто следили за ними, не спуская глаз. По правде говоря, усмиренные Айз Седай и сами игнорировали любое проявление внимания со стороны других. Вначале, по крайней мере, кое-кто из сестер подходил к ним, не вместе, а каждая как бы сама от себя. Внешне спокойные, все они издавали острый запах отвращения и неохоты, но их "жертва" оказалась напрасной; за свои труды они не удостоились ничего – ни слова, ни взгляда. Сегодня утром никто уже не возобновлял таких попыток.
Перрин покачал головой. Все, что не нравилось Айз Седай, что они не желали принимать, им волей-неволей приходилось игнорировать, и такого здесь набиралось немало. К примеру, мужчины в черных мундирах, которые находились тут же, охраняя их. Для каждой сестры предназначался отдельный Аша’ман, включая тех трех, усмиренных, и все они стояли с каменными лицами и даже, казалось, не мигали. Айз Седай же напустили на себя такой вид, будто никаких Аша’манов тут нет; смотрели мимо или, точнее, сквозь них.
Это было просто очередное притворство с их стороны. Перрин и то не мог заставить себя не обращать внимания на Аша’манов, а ведь его они не охраняли. Все они, от мальчиков с пушком на щеках до седовласых или лысых мужчин в годах, выглядели на первый взгляд вполне мирно, если бы не черные мундиры с высокими воротниками и не мечи у бедер, которые придавали им угрожающий вид. Все Аша’маны умели направлять, и каким-то образом они мешали направлять Айз Седай. Мужчины, владеющие Единой Силой, чудовища из ночных кошмаров. Ранд тоже мог, конечно, но ведь то Ранд и, кроме того, Дракон Возрожденный. При виде этих типов у Перрина волосы на голове шевелились.
Стражи Айз Седай – тоже пленники – сидели несколько в стороне и, конечно, под охраной. Примерно тридцать воинов лорда Добрэйна в колоколообразных кайриэнских шлемах и столько же майенских "крылатых" гвардейцев в красных кирасах; все они так и зыркали глазами по сторонам, точно охраняли не безоружных мужчин, а леопардов. Их можно понять, учитывая все обстоятельства. Стражей было больше, чем Айз Седай; многие пленницы, по-видимому, относились к Зеленой Айя. Охранников было больше, чем самих Стражей, значительно больше. И может быть, все равно недостаточно.
– Свет, сделай так, чтобы нам больше не пришлось лить слезы из-за этих Айз Седай с их Стражами, – пробормотал Перрин.
На протяжении ночи Стражи дважды пытались вырваться на свободу. По правде говоря, эти попытки не увенчались успехом скорее благодаря Аша’манам, чем кайриэнцам или майенцам. И Стражи явно на этом не успокоились. Никого из них не убили, но многие получили ранения и увечья, однако Айз Седай не позволяли заняться их Исцелением.
– Если Лорд Дракон не решается, – еле слышно сказал Айрам, – может, это должен сделать кто-то другой. Чтобы защитить его.
Перрин покосился на него:
– На что решаться? Сестры велели Стражам сидеть тихо и не рыпаться, а все они повинуются своим Айз Седай.
Покалеченные или нет, безоружные, с руками, связанными за спиной, Стражи тем не менее выглядели точно стая волков, настороженно ждущих, когда их вожак подаст сигнал напасть. Ни один из них не будет знать покоя, пока его Айз Седай или даже все сестры не окажутся на свободе. Айз Седай и Стражи – ничего себе компания; сухая древесина, готовая вспыхнуть в любой момент. Но даже Стражам и Айз Седай вместе взятым Аша’маны оказались не по зубам.
– Я имею в виду не Стражей. – Айрам заколебался, но потом все же придвинулся к Перрину и продолжил, понизив голос до хриплого шепота: – Айз Седай обманом похитили Лорда Дракона. Он не сможет доверять им теперь, после этого, ни в коем случае. Но и решиться на то, что нужно сделать... Если бы все они умерли, а он ничего не знал об этом...
– О чем ты говоришь? – Перрин подскочил, чуть не задохнувшись от возмущения. Интересно, осталось в парне хоть что-нибудь от Лудильщика или нет? Этот вопрос возникал у него уже не впервые. – Они же беспомощны, Айрам! Беспомощные женщины!
– Они – Айз Седай. – Темные глаза спокойно встретились со взглядом золотистых глаз Перрина. – Нельзя ни доверять им, ни отпустить их на свободу. Сколько времени можно держать в плену Айз Седай против их воли? Они дольше, чем Аша’маны, имели дело с Силой. И должны знать и уметь больше. Они опасны для Лорда Дракона. И для тебя, лорд Перрин. Я видел, как они на тебя смотрели.
Сидя внутри круга повозок, сестры шепотом разговаривали между собой, чуть ли не касаясь губами уха собеседницы; Перрин ничего не слышал. Время от времени кое-кто из них поглядывал на Перрина и Айрама. Нет, не на Айрама – на него. Он запомнил имена некоторых из них. Несан Бихара, Эриан Боролеос и Кэтрин Алруддин. Койрен Селдайн, Сарен Немдал и Элза Пенфелл. Дженин Павлара, Белдейн Нирам, Мариз Ривен. Эти последние были те самые молодые на вид сестры, но какими бы они ни были, молодыми или лишенными возраста, все поглядывали на него с таким хладнокровием, точно являлись тут хозяйками положения. Несмотря на присутствие Аша’манов. Нанести поражение Айз Седай нелегко. Добиться, чтобы они признали свое поражение, просто невозможно.
Перрин заставил себя расцепить стиснутые руки и положил их на колени – чтобы выглядеть как можно спокойнее, хотя был весьма далек от этого. Они знали, что он та’верен, один из тех немногих, вокруг кого формируется Узор. Хуже того, они знали, что он неразрывно связан с Рандом, но никто не понимал, как именно, и меньше всех он сам или Ранд. Или взять Мэта. Мэт тоже оказался в этом запутанном клубке, еще один та’верен, хотя никто из них не был столь силен, как Ранд. Дай этим Айз Седай хоть крошечный шанс, и они так же быстро затащили бы в Белую Башню его и Мэта, как собирались проделать это с Рандом. Привязали бы их, точно козлов, приготовленных на корм льву. И ведь они в самом деле похитили Ранда и очень скверно обращались с ним. Айрам безусловно прав в одном – доверять им нельзя. И все же то, что предлагал Айрам... Он не мог – нет, нет, не мог! – одобрить такое. Одна мысль об этом вызывала у Перрина тошноту.
– Чтобы я больше не слышал об этом, – внезапно охрипшим голосом сказал он. Лудильщик открыл было рот, но Перрин не дал ему заговорить: – Ни слова, Айрам, слышишь? Ни единого слова!
– Как прикажешь, милорд Перрин, – пробормотал Айрам, склонив голову.
Хотелось бы Перрину видеть его лицо. Он не ощущал в запахе Айрама ни гнева, ни возмущения. И это было хуже всего – то, что запах гнева отсутствовал даже тогда, когда Айрам говорил об убийстве.
Двое двуреченцев вскарабкались на стоящую рядом повозку, поглядывая в сторону севера. У каждого на правом бедре висел ощетинившийся стрелами колчан, а на левом – прочный нож с длинным лезвием, почти короткий меч. Из дома за Перрином последовали больше трехсот мужчин. Поначалу он ругался, когда его называли лордом Перрином. Ругался, ругался... до тех пор, пока в один прекрасный день не понял, что ничего ему с этим не поделать.
Несмотря на обычный для такого большого лагеря шум, он без труда мог слышать их разговор.
Тод ал’Каар, долговязый, худощавый парень чуть моложе Перрина, глубоко вздохнул, будто впервые увидел то, что скрывали холмы там, куда он смотрел. Мать Тода ничуть не возражала против его участия в походе. Она даже считала для своего сына великой честью воевать вместе с Перрином Златооким.
– Славная победа, – в конце концов произнес Тод. – Ведь мы же победили, Джондин, так я понимаю?
Седеющий Джондин Барран, узловатый, точно дубовый корень, был одним из немногих пожилых мужчин среди этих трех сотен. Лучший стрелок в Двуречье – если не считать мастера ал’Тора – и непревзойденный охотник, он был одним из самых беспокойных жителей Двуречья, из тех, кому не сидится на месте. Когда Джондин повзрослел и отец не мог больше удерживать его на ферме, он занялся любимым делом. Лес и охота – только это его и интересовало. Ну, и еще добрая выпивка в праздник. Джондин весьма выразительно сплюнул в ответ:
– Если ты так считаешь, парень. Эти проклятые Аша’маны уж точно победили. И прекрасно, говорю я. Вот только... Катились бы они теперь отсюда подальше со своей победой и праздновали бы ее там.
– Они вовсе не так уж плохи, – возразил Тод. – Я и сам не отказался бы стать одним из них. – Вряд ли он на самом деле так думал, скорее просто напускал на себя бравый вид. И пахло от него в этот момент притворством и страхом. Даже не глядя, Перрин был уверен, что Тод взволнованно облизнул губы. Наверняка мать Тода запугивала его в детстве рассказами о мужчинах, способных направлять Силу. – Я хочу сказать, что Ранд... то есть Лорд Дракон... это все еще звучит как-то непривычно, правда? Ранд ал’Тор – и вдруг Дракон Возрожденный, чудно, да? – Тод засмеялся коротким, нервным смехом. – Ну, он тоже может направлять, но это же ничего не значит... Он не... Я хочу сказать... – Тод громко сглотнул. – Кроме того, как бы мы справились со всеми этими Айз Седай без Аша’манов? – Теперь он уже почти шептал. И запах страха стал гораздо сильнее. – Джондин, что мы будем с ними делать? Я имею в виду, с пленными Айз Седай?
Его немолодой товарищ снова сплюнул, еще более смачно, чем прежде. Уж он-то явно не собирался понижать голос. Джондин всегда говорил то, что думал, неважно, кто мог его услышать, и это тоже способствовало его дурной славе.
– Для нас было бы лучше, парень, если бы все они погибли вчера. Мы еще поплатимся за то, что они уцелели, попомни мои слова. Очень крупно поплатимся.
Перрину не хотелось больше ничего слушать – нелегкая задача с его слухом. Сначала Айрам, а вот теперь Джондин и Тод, пусть и не так прямо. Чтоб ты сгорел, Джондин! Этот человек слыл отъявленным лодырем, по сравнению с ним даже Мэт выглядел просто тружеником, и все равно то, о чем он говорил вслух, остальные только думали. Нет, двуреченцы вряд ли решатся причинить вред женщинам, но интересно, кто еще был бы совсем не против, чтобы пленные Айз Седай умерли? И кто мог попытаться осуществить это свое желание?
Он с тревогой огляделся. Мысль о том, что ему, возможно, придется встать на защиту пленных Айз Седай, не доставляла никакого удовольствия, но Перрин не стал закрывать глаза на то, что это вполне возможно. Айз Седай вызывали у него очень мало теплых чувств, и еще меньше – те, которые находились здесь, но он вырос в убеждении – хотя оно, может быть, никогда не облекалось в слова, – что мужчина должен пойти на любой риск, чтобы защитить женщину, если, конечно, она позволит ему это. Не имело значения, любил он ее или нет, или даже знаком ли он с ней. Правда, любая Айз Седай, если пожелает, сама способна какого угодно мужчину завязать узлом так, что он не скоро придет в себя, но, отрезанные от Единой Силы, они стали такими же, как все. Стоило ему взглянуть на них, и его начинала одолевать внутренняя борьба. Две дюжины Айз Седай. Две дюжины женщин, понятия не имеющих, как защитить себя без помощи Силы.
Перрин внимательно вгляделся в лица Аша’манов из охраны, замкнутые и суровые, точно маска смерти. Это не относилось только к тем трем, которые охраняли усмиренных женщин. Они тоже пытались напускать на себя мрачный вид, но на самом деле испытывали совсем другие чувства. Удовлетворение, может быть? Если бы только он был поближе, чтобы уловить их запах! Любая Айз Седай представляла собой угрозу для Аша’манов. Хотя, возможно, верно и обратное. Может, Аша’маны способны даже усмирять их. Из того немногого, что знал Перрин, следовало, что усмирение Айз Седай равнозначно убийству, просто растянутому на несколько лет.
Как бы то ни было, с большой неохотой напомнил он себе, Аша’манами пусть занимается сам Ранд. Те разговаривали только друг с другом и с пленниками, не обращая внимания на остальных, и Перрин очень сомневался, что они прислушаются к словам кого бы то ни было, кроме Ранда. Вопрос – что прикажет им Ранд? И как поступить Перрину, если ему не понравится приказание Ранда?
На время отложив эту проблему, он снова поскреб пальцем бородку. Кайриэнцы слишком нервничали от одного присутствия Айз Седай, чтобы им пришло в голову расправиться с ними, и майенцы тоже относились к ним с почтением, во всяком случае внешне. И все же он считал, что не мешало бы приглядывать и за теми, и за другими. Кому могло прийти в голову, что Джондин способен на такие высказывания? Многие кайриэнцы и майенцы относились к Перрину с заметным почтением, хотя это чувство не казалось ему прочным. Стоило им немного пошевелить мозгами, и он запросто утратил бы его. В конце концов, он всего лишь простой кузнец. Оставались айильцы. Перрин вздохнул. Он понятия не имел, обладал ли хоть каким-то влиянием на айильцев даже Ранд.
Было трудно различать запахи отдельных людей, когда их столько толпилось вокруг, но с каждым днем чутье Перрина все обострялось. Теперь запахи говорили ему не меньше, чем то, что он видел собственными глазами. Сисвай’аман – они подошли достаточно близко – пахли сдержанным спокойствием, но держались настороже, от них исходил ровный, сильный запах. Они вряд ли вообще замечали присутствие Айз Седай. У Дев запах был резкий, с плохо сдерживаемой яростью, и он усиливался, когда они смотрели на пленниц. А Хранительницы Мудрости...
Все Хранительницы Мудрости, пришедшие сюда из Кайриэна, умели направлять, хотя ни у кого из них не было безвозрастных лиц, как у Айз Седай. Наверно, потому что они не слишком часто использовали Единую Силу. С гладкой кожей на щеках, вроде Эдарры, и уже заметно покрытые морщинами, как седоволосая Сорилея, все они держались со спокойствием и хладнокровием, не уступая в этом отношении Айз Седай. Симпатичные женщины и, как правило, высокие – почти все айильцы были такими, – они, казалось, не обращали никакого внимания на сестер.
Взгляд Сорилеи, не задерживаясь, скользнул по лицам пленниц, когда она прошла мимо них, о чем-то тихо разговаривая с Эдаррой и еще одной Хранительницей Мудрости, худой светловолосой женщиной, имени которой Перрин не знал. Если бы только он мог разобрать, о чем они говорят! Однако, как только Хранительницы миновали Айз Седай, их запах резко изменился, хотя выражение спокойных лиц осталось прежним. Раньше запах, исходящий от Сорилеи, был сдержанно-холодным, а теперь в нем чувствовалась... беспощадность. И когда она что-то сказала своим спутницам, их запах тоже изменился и стал таким же, как у нее.
– Проклятье, еще одна забота на мою голову, – проворчал Перрин.
– Что такое? – тут же вскинулся Айрам, правая рука молниеносно скользнула к рукояти меча в виде волчьей головы. Он очень хорошо и быстро научился владеть мечом и никогда не испытывал отвращения, используя его.
– Все в порядке, Айрам, – ответил Перрин, хотя на самом деле было не так. Внезапно оторванный от своих невеселых дум, он точно впервые по-настоящему заметил, что его окружает. И ему совсем не нравилось увиденное, причем Айз Седай были лишь частью картины.