Пока отец говорил со стражниками, пока повозка въезжала в деревню Альмахерт, Сэм сидел на повозке и, как вкопанный, смотрел на невиданные доселе вещи. Смотрел на стражников, на их блестящие доспехи, которые казались ему верхом совершенства и красоты, не отрываясь смотрел на яркие перья, украшающие шлемы, не мог оторвать взгляд от невиданного вооружения - в их местности пользовались луками, а арбалеты были в диковинку. Поразили мальчика и короткие широкие мечи в ярких ножнах, украшенных замысловатым узором. Сэм вообще впервые видел укрепленные деревни такой величины, для справедливости отметим, что Альмахерт, через три года после описанных нами событий, получил статус города. Альгарматта, мимо которой Сэм с отцом проезжали совсем недавно, была обычной деревней с укрепленным земляным валом и деревянными воротами, да и вид деревушки был порядком обветшалый и никак путников не притягивал: ворота покосились, вал местами осел, а во рву давным-давно не было и намека на воду. А тут, в Альмахерте, им пришлось попасть внутрь, за каменные укрепления. Как маленький приграничный городок, Альмахерт еще не был переполнен домами и людьми, наполняющими до отказа узенькие улочкаи, толкающимися на небольших площадях, скученно сбивающимися перед Ратушей в дни имперских праздеств, но места в нем было уже маловато, людей, как для Сэма, привыкшего к тихой деревенской жизни, было множество. Да и въезд в город через обитые железом ворота, над которыми нависла решетчатая клеть, основательно выбил фантазию мальчика из седла. Он впервые столкнулся с цивилизацией и чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Больше всего его неприятно поразили запахи поселения: мальчик привык к простым деревенским запахам, чистому воздуху, запахам животных, пашни, хлева. А в поселке воняло, нет, вонь была и в деревне, но вонь поселения была особенной: спертой, неприятной, острой: как в любом маленьком городке, нечистоты сливались прямо в неглубокие канавки под домами, чего же хотеть? Мальчик непроизвольно зажал нос и так просидел до тех пор, пока отец не довел повозку до постоялого двора. На воротах мореного дуба красовался знакомый с детства тягловый вол ярко-красного цвета, сам двор назывался "Кривой погонщик", а располагался он недалеко от единственной площади поселения, которая одновременно была и рынком. Сэм Вутович раньше уже бывал на ярмарке: два раза в году такой праздник проходил в его деревне, но рынок Альмахерта был чем-то совершенно невиданным. Вместо привычных открытых прилавков его заполняли крытые лавки купцов, зазывалы и приказчики торчали у дверей лабазов, призывая прохожих купить самые разнообразные товары, о которых в глухой приграничной деревеньке никто ничего не слыхивал. Людей было непривычно много, они толкали друг друга, скапливались в дверях лабазов, спешили, говорили все одновременно, а посреди всей толчеи возвышались приказные столбы: пять высоких шестов, выкрашенных черной краской. На них вывешивались имперские приказы и постановления местных властей. Центральный шест, самый высокий, чем-то напоминал мачту корабля. Он был выше остальных и имел флагшток: на этой башне вывешивали сигнальные флаги. По таким флагам любой житель империи знал, что сейчас случилось в государстве. Одежда жителей городка очень отличалась от простой и скромной одежды крестьян приграничья, скоро от этого многоцветья, многоголосья и многообразия фасонов, говоров и манер у Сэма стала кружиться голова.
Как только путешественники вошли в постоялый двор, и мальчик почувствовал привычный запах готовой пищи, ребенка сразу как-то попустило. Все постоялые дворы и таверны похожи друг на друга, а мальчикам в Дариде с пяти лет разрешали присутствовать на мужских посиделках, правда, наливали им только сильно разбавленный эль с травами и соком кау, на местном наречии "кувон" - погремушка.
Пока мастаф Вут договаривался с хозяином постоялого двора о еде и ночлеге, Сэм стоял ни жив, ни мертв, все еще придавленный грузом впечатлений. Там, в его деревне, что-то такое новое случалось крайне редко, а обычными новостями, которые возбуждали жгучее любопытство и бурную жажду деятельности деревенских детей были: появление птенцов в гнезде ореховой горлицы, новая кротовая нора на речном берегу, бутылка, выброшенная на речной берег быстрым течением, новый помет в семействе бобров. Отец подошел к мальчику, тронул его за плечо и повел к деревянному столу, за которым не было посетителей. Бойкая девица тотчас же поставила на стол кружку седого эля, которым славился Альмахерт далеко за пределами Пограничья, маленький кувшинчик погремушки и тарелку с тушеными и остывшими овощами. Еще через несколько минут на столе появился свежайший омлет и кусочки тушеной курицы. Вут Главутич неторопливо ел, запивая еду терпким элем, и с улыбкой наблюдал за тем, как постепенно оживает его сын, как с едой возвращаются к нему силы, которые похитил шумный городок. Уже заблестели мальчишеские глаза, уже вернулся на щеки румянец, уже начал Сэм быстро посматривать по сторонам, запоминая повадки и внешний облик посетителей таверны. Старина Вут знал, что стоит ему даже через неделю спросить мальчика, например, сколько пуговиц было на каптане седого кузнеца и тут же получит точный и быстрый ответ.
Вут не хотел расставаться с сыном и в дорогу ехал с тяжелым сердцем. Что-то подсказывало ему, что мальчика он не увидит больше никогда. Правда, на этот раз, предчувствия отца не сбылись. Он еще увидит своего сына, но час свидания окажется слишком горьким, пусть лучше его не было бы совсем... Человек не видит свою судьбу. Это есть добро, скорее всего, добро. Не видел судьбу сына и мастаф Вут, но предчувствия тоже великая сила. И то, что чувствовал сейчас Вут, было недобрым предчувствием. "Наверное, дорога виновата" - отогнал тяжкие мысли Вут и вновь стал любоваться сыном, который уплетал еду за обе щеки, так, как будто не ел с неделю, что же, у жителей Приграничья проблем с аппетитом никогда не было. Теперь мастаф перевел взгляд на посетителей таверны. Ничего подозрительного тут не было - обычные посетители таверн Приганичья: кузнец с двумя подмастерьями, тройка крестьян, ремесленник, скорее всего, кожевник, какой-то оборванец, да пятерка охотников, наверняка привезли на продажу шкуры убитых животных - вот как кланяются кожевнику, значит, знакомы давно. Надо бы узнать новости, да только сначала сына уложить спать. Точно, пора идти. Сэм, наевшись, почувствовал, что теплая еда, чуть хмельной напиток и усталость сделали свое дело: мальчик почти засыпал за столом. Вут взял его на руки и отнес в тесную, но опрятную комнатушку в самом конце второго этажа таверны. Мальчик пристроился на краю кровати и, свернувшись клубочком, тут же заснул.
Возвратившись в общий зал таверны, мастаф Вут направился прямиком к столу охотников. Громким голосом он заказал эль для всех посетителей. Теперь, по неписанным правилам Приграничья, он мог сесть за любой столик и вести любые разговоры, осталось только представиться добрым людям.
- Вут Главутич, мастаф селения Даланта, что на самой Окраине, на реке Улль. - так же громко и четко произнес путешественник.
- Это ли не сын мастафа Глава Самичича? - тут же спросил самый старый из охотников, чьи волосы были седыми, как снег.
- Имею честь говорить с человеком, знавшим моего отца? - с поклоном ответил Вут, присаживаясь к столу с охотниками. Высокопарный стиль все еще в ходу в Приграничьи, где незнакомца всегда чтят, как короля.
- Не только имел честь знать, но и имею удовольствие до сих пор пользоваться луком его работы. - ответ прозвучал в таком же вычурном стиле. Старый охотник вытащил лук, его друзья закивали головами, показывая одобрение столь высоким искусством мастафа - оружейных дел мастера. Лук действительно был хорош. Не только прочный и изящный, он был еще украшен тонкой резьбой и аппликациями из кости и акульего зуба.
- Говорят, эти прекрасные и изящные вставки служат для того, чтобы упрочить лук и придать ему особую гибкость, это фирменный знак вашего рода, впрочем, вы же никому не откроете секреты вашего мастерства, не так ли, достопочтенный мастафа Вут?
- Мои секреты известны моим ученикам. И у меня их достаточно. Но вот секреты моего отца мне до конца не известны. Он слишком рано пропал и не успел передать все свои знания.
- Простите, мастаф, если я задел вас за больную струну. - Охотник вытащил кисет и предложил Вуту угоститься курительными травами. Вут с благодарностью принял этот дар: охотники Приграничья знают особые растительные добавки, которые придают курительной траве своеобразный аромат, а, кроме того, освежают силы и успокаивают душу курящего. Как то незаметно к столу подсели крестьяне, привлеченных разговором, Глав Самчич был известным оружейником, да и человеком весьма примечательным в негусто заселенном людьми Приграничьи. Так получилось, что Вут оказался в самой человеческой гуще.
- А вы по какому делу, если это не секрет? - осторожно спросил крестьянин, заметивший пазз на шее у мастафы Вута. И торопливо, как бы извиняясь, добавил:
- Может, война уже стучится в наши окна?
- Достопочтенный масс Витрувт, если бы войн стучалась в наши окна, мастафа сидел бы дома под белым вымпелом и мастерил оружие, а не шатался бы по имперским дорогам. - спокойно возразил крестьянину пожилой охотник, выпуская из трубки клуб ароматного дыма. Мастафа Вут тоже сделал глубокую затяжку, посмаковал ароматом травы, одобрительно крякнул и благодарно кивнул угощавшему, после чего произнес:
- Почтеннейший масс Витрувт, цель моей поездки не секрет: я везу своего сына в поместье барона Галберта, туда собирают всех самых крепких и смышленых ребят со всей округи. Потом их отправят в военную школу в сам Касаррах. Империя нуждается в могучей армии. Вот так Император, слава его имени, и успех всем его начинаниям, заботится о будущих офицерах заранее.
- Да, теперь, когда магия исчезла из нашего мира, добрый меч опять в цене. - подал голос молодой охотник. Неожиданно, казавшийся спящим за пустой кружкой эля оборванец вскочил, его всклокоченная борода неожиданно уставилась в потолок, к потолку же взлетели узловатые руки с крючковатыми пальцами и тут же из его горла вырвался дикий вопль:
- Магия ушла из нашего мира за грехи наши! Мы не достойны знать о великой Силе! Слова Первого языка утратили для нас какой-либо смысл, ибо мы в гордыне своей, перестали творить друг другу Добро, а повернули Великую Силу себе во зло! Вот Неведомый и лишил нас Искусства. И нет нам прощения. Нет и не будет!
Неожиданно оборванец смолк, потом протянул руки к охотникам и попросил самым каким не на есть жалким попрошайническим тоном, от контраста которого с предыдущей речью любого брало за живое:
- Угостите еще элем бедного немощного попрошайку, поскольку жаждою томим я аки былинка в сухой степи...
- Хозяин! Дай этому молодцу кружку пойла и проследи, чтобы он пил ее на улице - слишком от его речей воняет! - громко пробасил один из охотников. И когда снабженный кружкой эля охламон отправился из зала вон, прибавил:
- Чтобы не говорили, а сталь - это честнее. Кто сильнее да проворнее - тот и побеждает.
Внезапно оборванец вернулся в центр зала, церемонно поклонился угостившим его охотникам, подхватил со скамьи грязную котомку, мигнул левым глазом, над которым сошлись два шрама косым крестом, развернулся, продемонстрировав, что его кружка пуста, без единой капли влаги, а проходя мимо общего стола резко склонился к Вуту и прошептал:
- Береги сына, его ждет или великая слава и долгая жизнь, либо скорая позорная смерть.
И незнакомец быстро выскочил из зала, дабы не получить по шее за вопиющее нарушение правил приличия: если ты в приличном обществе, нечего на ухо шептать. Говори при всех или пшел вон!
- Редкостный наглец. - подвел черту под характеристикой оборванца седой охотник.
- Вам, крестьянам, всегда чудится война. - обращаясь к массу Витрувту немного пренебрежительно заметил самый молодой из охотников.
- Может и чудится, а может и нет. - вступил в разговор ремесленник. - Говорят, Император хочет надрать задницу Вольным баронатам. Больно уж барончики распоясались. Намедни поговаривают, что сам массирт Макифрукт ездил в Кассарах говорить о военных поставках, а ведь он, пройдоха, если чего не знает наверняка, с места не сдвинется.
- Ну, когда появятся синие шесты, тогда и ясно будет. - примирительно сказал старый охотник. - Вот тогда мы и двинемся на войну, а пока будем продолжать наше дело.
- Мы, охотники Пограничья, слову своему верны. Призовут - сразу же и двинемся, ждать, как крестьяне, не будем. -с резким вызовом произнес молодой охотник.
- Так то оно так, - осторожно произнес крестьянин, - вам, охотникам, собраться всего ничего. А тут надо и скотину пристроить, и урожай собрать, а время-то войны кто угадает? Если в межсезонье да по зиме, нам в поход идтить - милое дело...
- Да какое оно милое, - произнес ремесленник. - Пусть только бы объявили обычный поход на баронов, а не Войну, а то как вывесят малиновые вымпелы - кто тогда будет прикрывать Приграничье? Как не ряди, а на Черных землях только охотники глаз свой держат, мы туда нос сунуть не смеем.
Тут в зале появились волынщики. Значит, начинался час веселья и танцев. Как раз время откланяться и идти спать. "В поход идтить" - почему-то вспомнил эту неуверенную крестьянскую фразу мастафа Вут и улыбнулся, встал из-за стола, поклоном поблагодарил своих собеседников и отправился на боковую. Перед сном он нежно погладил светлые пряди сына, мальчик во сне чему-то улыбался.
Приграничье. Северная окраина империи Анно. Провинция Каррита. Поместье баронов Галберта.
В этот день было особо ветрено. Ветер рвал одежду, хлестал ветвями деревьев, гнул кусты, прижимался к толстым стволам многолетних гигантов. Тучи неслись по небу, не успевая сбиться в кучу, тут же рассеивалиь и собирались опять. Казалось, что само солнце сдувается ветром (вот опять тучи его накрыли, а через пять минут снова становится ясно). Даже птицы куда-то спрятались, не рискуя нестись по бурным потокам ветра в поисках пропитания. Ветер не собирался останавливаться. Пока он еще не грозил ураганом, но именно такой ветер называют "ураганным", именно такие шквалы предвещают бурю на горизонте. Но пока горизонт был на удивление спокоен, люди продолжали свое путешествие.
Повозка Мастафы Вута катилась по Ал-Галберте, впереди уже были внутренние ворота, а за ними начиналась дорога в Хэл-Галберт. До Ал-Галберта путешествие прошло без приключений, да и мальчик вел себя необычайно тихо и казался подавленным, возможно, он что-то почувствовал, а, скорее всего, на него такое удручающее впечатление произвела дорога от Альмахерта к Адонуису, а еще больше от Адонуиса к Ал-Галберте. Действительно, окрестный пейзаж был куда как более унылым, нежели всего сутки назад. Выжженная земля без травинки, по которой волнами носит клубы пыли, да только на некоторых участках дороги виднелись молодые побеги волчьей ягоды, да еще яркими зелеными пятнами выделялись несколько небольших участков, покрытых свежевзошедшим вереском. Почему-то именно вереск первым осаживался на земле, выжженной или иссушенной магическими силами, и, хотя от последней битвы, в которой маги использовали свои силы, прошло почти шесть лет, на полное восстановление земли требовалось полтора десятка лет, как минимум.
Ветер и пыль терзали путешественников. Ветер постоянно поднимал, закручивал столбом, то вдруг, внезапно, опускал вязкую дорожную пыль, от которой теперь не было никакого спасения. Поэтому всю дорогу пришлось ехать с повязанными вокруг носа и рта платками. Иногда Вут смачивал платки новой порцией воды, которая очень быстро высыхала и тут же переставала спасать путешественников от вездесущей пыли. Только ворота города могли спасти путников, спешащих по проселочной дороге по казенной надобности.
За две имперские лиги до Ал-Галберты земля стала совершенно сухой, ни травинки уже не росло на ней. Это была так называемая "серая полоса", которую каждый уважающий себя барон создавал перед своим поместьем. Тут вереск появится еще года через три-четыре, не ранее. И пыль в этой местности был какой-то особенно мелкой, похожей на правильные шарики, только очень-очень маленькие и совершенно одинаковые. Это была магическая пыль. Если из земли забрать всю жизненную силу, по каким-то неизведанным законам, которые не могли объяснить даже самые мощные маги, кусочки земли скатывались такими мелкими шариками, настолько мелкими, что только платок или любая другая повязка спасала от клуба пыли, поднятого внезапным ветром. Такая пыль особенно опасна: надышавшись ею, человек долго болеет, поэтому надо стараться пыльную бурю переждать. Но именно поля такой пыли "заводили" благородные рыцари вокруг своих замков. Чаще всего для этого дела брали не самого могучего мага: потом он неделю творил заклинания, постепенно убивая землю в округе замка: участок за участком. И через какое-то время владетельный господин имел прекрасную заградительную полосу - серую и затруднявшую нападающим действия, особенно, когда маг-защитник поднимал в дело ветер. Магический ветер особый. У такой пыли есть еще одно свойство: куда бы ее не уносил ветер, а пылинки возвращались всегда на место. Почему-то ЭТОТ песок никуда дальше пораженного магией участка не распространялся. Он был привязан к одному месту. Поэтому такие полосы казались неистощимыми источниками неприятностей.
Увидев пазз, стражники тут же пропустили путешественников в село, не устраивая мучительного расспроса и проверки паза на идентичность, видимо, им было не впервой видеть подобные "украшения". А что тут еще думать? По зрелому размышлению, все, отобранные на основании императорского указа, дети должны были следовать в замки своих владетельных баронов, а уже оттуда - по столицам провинций. И Вут, и Сэм были только рады такой оперативности стражников, бесконечно счастливы от того, что избежали длительных расспросов. И как только повозка въехала в село, они бросились к колодцу, заботливо вырытому прямо у въезда в деревню, и стали умываться, пить и откашливать скопившуюся в легких пыль. Стражники спокойно смотрели на это, столь обычное для них, зрелище. Когда и волы получили свой пай воды, повозка поехала по центральной улице прямо к внутренним воротам поселения. Спешащие по своим делам люди не обращали внимания на обычную крестьянскую повозку, которую тащила пара волов.
На центральной площади мальчик опять испытал нечто вроде шока. Он впервые увидел храм. Как любой баронат, селение имело свой храм, посвященный Имперуму. Сейчас, когда магия исчезла, люди стали возвращаться к старым, почти что забытым богам. Храмы никто не рушил, конечно, их уже не посещали, служб давным-давно не проводили, но поддерживали в целостности и сохранности, так, на всякий случай, в силу традиции. А старым богам приносили жертвы в местах заброшенных капищ, которые теперь были терпеливо и бережно восстановлены по всей Ойкумене.