- Того жениха… к тому же люди бают, что не больно-то он радый этой милости… и что иная ему невеста по нраву. Вот и ладно бы сложилось, ты ему одну девку, он тебе другую. Все довольные, все счастливые…
- А матушка?
- Что твоя матушка? Ему-то, коль вздумает кобенится, мигом укорот даст, а вот ты - дело иное… коль попросишь, неужто в такой малости откажет?
Попросить, значит.
Одну для себя, а другую - для Лойко? Или для самого Жученя-старшего… все равно непонятно. А Кирей не любил, когда ему было непонятно.
Коня Кирей сам седлал. И любопытный холоп, то ли сам, то ли велено было ему приглядывать за высоким гостем, вертелся рядом, глазел во все глаза.
…а после и боярыня явилась.
Вошла тихо.
И холопу рученькой махнула. Тот и сгинул, как не было.
- Мой супруг вас утомил. - Голос у нее и тот был мягкий, болезненный. Да и гляделась она печальною. Ликом бела, глазами темна. Гляди в такие - не наглядишься. И уводит взгляд, путает.
Зубы конские за плечо ухватили.
Нет уж.
- Не стоит. - Кирей не без труда, но отвернулся.
И жеребца погладил: спасибо, родной.
- Мне хотелось проверить, и вправду ли вас морок не берет. - Она не выглядела смущенной. - Ко всему… конюшня - это уже не дом.
- Да и дурного вы не желали, - поддержал Кирей.
- Верно. Не желала. Друзья моего сына мне дороги… почти как родные…
…а ведь родни у боярыни и не осталось. Единственная дочь, балованная-избалованная. И замуж-то вышла по любви, не иначе. Жучень ей не родня.
Правду сказал.
Не водилось за родом их ни богатства, ни славы…
- Гадаете, что меня с ним связывает? - Боярыня глядела уже не на Кирея, на коня чудесного. И тот стих, шею выгнул, красуясь.
Всхрапывает.
Головой потряхивает.
Косит лиловым глазом, да с прищуром, будто соблазнить боярыню желая. Кирей аж сам головой встряхнул, унимая этакие мысли крамольные. Взбредет же…
- Не поверите, в молодости он был очень собою хорош. А уж песни как пел… истории рассказывал. Все мы, девки, падки на истории. И теперь, хоть утомил меня изрядно, а все супруг. Божиней заповедано чтить его.
Рученьку протянула, а конь-то попятился.
Вдруг.
И захрипел, упреждая, что вот-вот поднимется на дыбы, махнет копытом…
- Осторожней, он чужих не любит. - Кирей в упряжь вцепился.
А непроста боярыня. Дар слабый? Может, и слабый, но и одной искры порой довольно, чтоб пожару случиться.
- Как сынок мой?
- Жив. Здоров. Кланяться велел.
- Что ж не кланяешься?
- Спину прихватило, - почти честно ответил Кирей и на дверь покосился: открыта ли. А то мало… вдруг да и он, выехать выедет, но до Акадэмии не доедет? И кому сказать, но побежали по хребту мурашки. А боярыня стоит.
Усмехается.
- Спину беречь надобно, азарин… передай моему сыночку, что матушка его жива и здорова, что ждет и не дождется часа, когда обнять сумеет.
Как-то так сие прозвучало, что Кирей лишь кивнул. Передать-то он передаст, невелика тяжесть, да на Лойковом месте он бы в этие обьятья не спешил.
- И верно, что отказал ты… Ружана, может, и молода, но хворая. Я ее видела… собой красива, а внутри чревоточина. Не будет от нее здоровых деток. Уж мне поверь, я это знаю…
Кирей вновь кивнул.
И это передаст.
…будь матушкина воля, обеих Батош-Жиневских в монастырь сослала б, где им самое место. Так нет, не дают. Власть, что угорь, из рук выскальзывала. С каждым вдохом проклятого царя ее все меньше и меньше становилось.
Слабел поводок, на котором Дума сидела.
Как вовсе ослабнет, сорвутся цепными псами.
Разорвут.
И она знает. Ждет. И девки те, о которых матушка обмолвилась, что не приведи Божиня этакой невестой одарить, тоже ждут… и многие иные…
…боярыня отступила в стороночку, и Кирей вывел коня.
Жеребец приплясывал.
И на нее, колдовскою марой опутанную, глядел сердито, обиженно… а она стояла и молчала. В спину вот глядела.
- Не забудь, - сказала, когда Кирей в седло сел. - Уж будь любезен…
- Не забуду. - Он поклонился. - Здраве будь, боярыня…
- Куда уж здоровей…
…она рассмеялась.
И бросила на след конский жменю семени льняного…
- Езжай уже, пока не пришли…
…слова сказанного Кирей не услышал. Тронул коня, и понесся он ветром степным, суховеем лютым. Прочь со двора.
Не касаются копыта земли будто бы.
Не летит - скользит водой над водою. Только мимо мелькают, что домишки, что люди. И где-то там, в суматохе, перебирает дареное серебро Микитка, приговаривая:
- В горы иди…
…и ест боярин, Рязенский урядник, мучимый голодом, не способный наесться. Он сидит в низком креслице, поставивши на колени блюдо с кабаньим боком. Кромсает его ножом, глотает, почти не жуя, да вином запивает.
…предупреждали, что умерить надобно аппетиту, да только как? Чуть опустишь, и голод возвертается. И тогда становится урядник зол, собачлив.
…вот и заботятся о нем слуги.
Боярыне угождая.
А что в боку колет, так то бывает…
…улыбалась боярыня, дула на семя льняное, шептала заговор, от матери услышанный…
…перебирали девки в тереме ожерелье жемчужное, и каждой примерить хотелось. Скоро уже… утомились они ждать, как батюшкой было велено. Тише воды, ниже травы, любезны… и бледны… сиротки под рукою царицыной…
…недолго уже.
- Примерь, дорогая. - Ружана обвила жемчугами тонкую сестрицыну шею. Прижалась к холодной щеке. - Погляди, до чего ты хороша…
- Думаешь, азарин согласится?
- Конечно. - Она погладила сестрицу по потускневшим волосам. - Уже согласился. А царица отступить ему не позволит… лучше бы оба, конечно, но и один сойдет. Для начала.
И усмехнулась.
…летел конь. Уносил от забот, ветром тревоги унимал. И всадника попускало.
И вправду, на море он как-нибудь потом глянет. То ли дело горы и воздух чистый. Орлы опять же.
ГЛАВА 16
Про сиротскую судьбинушку тяжкую
- Зось, а Зось, хочешь пряничка?
Еська цельный день вокруг меня кругами ходил. То с одного боку подберется, то с другого. Станет, в глаза заглянет и отойдет.
Чего ему надобно?
И пряничек вот принес. Печатный. С серебрением. Стало быть, не сленился на Белые ряды сбегать, только там такие продавали. Правда, нес за пазухой, потому и пооблезло серебрение, а к прянику нитка прилипла.
- Вкусный. Свежий почти. - Еська вытер пряник об рукав.
Вот что за обхождение у него с едою! Прям и тянет по рукам надавать.
А пряника я хотела. С утреца на полигоне бегали. И был Архип Полуэктович дюже Задуменный, а я все бегла и пыталася придумать, как бы это так сделать, чтоб он нам крылы показал.
Когда ж еще случится живого виверния увидать?
И вовсе виверния…
Попросить?
И тогда придется сказывать, откудова я ведаю. И слово за слово… не думаю, что по нраву придутся ему мои копания в чужое памяти. А он знай себе, бег ровнехонько, только пятки босые по землице стучали сухо. И парасолька на плече покачвалась.
Ныне то другая: на спицах деревянных бумага тонюсенькая натянута и расписана цмоками алыми да девками в нарядах преудивительных. Страшные девки, от честное слово. Лицо белое, глазья узенькие, а рты и вовсе красными точками. Волосья кругляшами уложены, а из них спицы торчат, навроде тех, которыми бабка носки вяжет.
Но не суть дело.
Главное, что от виверния в нем-то ничегошеньки не было.
От с этою мыслею я и на лекции пошла.
А были те ныне на диво занудственны. Ладно, Люциана Береславовна расповедала про правила магических сочетаний. Тут-то я и разумела кое-чего и даже самолично две из пяти задач решила, чем премного загордилась. Правда, гордости этое хватило ровным счетом до третьего уроку, на котором Фрол Аксютович начал новую тему.
Нет, он хорошо сказывал… красиво… да все одно тема занудною была.
…основополагающие принципы построения базовых защитных заклинаний первого типа. Пока писала - умаялась. И главное вновь же, гляжу на него, а думаю вовсе не об базовых защитных заклинаниях, которые, на доске черченые, гляделися предивно.
Непонятно.
И вот выходит, что руки у меня об одном, голова о другом, на сердце вовсе третее - Арей с его невестою жалованною, - и с того выходят такие разброд с шатанием, что никакой науке в организме моем удержаться не выйдет.
…Фрола Аксютовича сменила Марьяна Ивановна, которая ныне была хмура и недовольна, то ли зелье у ней какое перебродило, то ли вовсе жизня не заладилась, но сказывала она про травы азарские сухо и скупо.
Дескать, есть такие в степях.
Полезные.
А чем полезные, вы, дорогие студиозусы, об том реферату написать извольте. И кажному по траве вручила. А у нас и без того реферата на реферате сидит да рефератою погоняет. Пальцы смулятся столько писать.
А тут еще Еська со своим пряником.
И подсел ближей.
Под столом сует.
- Перекуси, а то вон с лица сбледнула… щеки опали… куда тебе без щек?
Я не утерпела, отщипнула кусочек и в рот кинула. Может, оно и не по манерам верным пряники на лекциях жевать, но жизнь… должна и в ней какая-никакая радость быть?
Еська еще ближей подлез.
Нос в тетрадку сунул.
А в ней-то одни каракули. Я-то сперва честно писала про виды ковыля, каковые где растут и чем один от одного отличаются, после-то притомилася и бросила.
С ковыля польза малая.
Почти пустая трава. Разве что в первую седмицу, как с земли проклюнется, собрать его и, в печи высушив, чтоб набрался огненною силой, стереть в порошок. А того порошка, смешавши с просвирником и ромашкою, коням в воду добавлять, то будут кони на ногу легки, не запалятся после быстрого бегу. А когда шкарлупок яичных прибавить, и зубы конские покрепче станут.
Впрочем, шкарлупки и людям полезные.
- Зось… - Еська мою тетрадочку прикрыл, перо из руки вынул - у меня от этое писанины сегодняшнее пальцы ажно свело. - У меня к тебе дело имеется…
И вновь пряник сует.
Хабаром, стало быть.
- Что за дело?
Марьяна Ивановна за стол преподавательский присела, рученькою щеку подперла, глаза смежила. Целительницы - лекция у нас ныне общая, хотя ж нам этая наука с первого по третье надобна, - сидять тихенько, что мыши под веником. Оно и верно, дремлет человек, стало быть, притомился.
Пущай.
А про ковыли кому надобно, тот в книге прочтет. Про ковыли книги не секретные, в открытом, стало быть, доступе.
Нашие головами крутят.
Кирей сел бочком и будто бы руки свои разглядывает, камешек самоцветный величинею с яйцо перепелиное в пальцах катает, а сам нет-нет да на Велимиру поглядывает.
И знает она.
С того взгляду розовеет легонько. А сама-то на Кирея не глядит. От так не глядит, от совсем не глядит, как сие девкам, у кого на сердце неспокойно, свойственно.
Елисей на столе разлегся, руки перекрестил, на них голову положил и спит. Только ухо не по-человечьи подергивается. Во сне, стало быть. Ерема на брата уставился, губами шевелит… чего? Не расслышать.
Ильюшка пишет и так споро, будто на ухо диктует кто.
Лойко откинулся, с девками перемигивается… глянул на Марьяну Ивановну и перелез через стол. К целительницам, стало быть, поближе.
От же ж!
Я ему пальцем погрозила, мол, шалить будешь, Станьке все поведаю! Он голову покаянно склонил, но от девок не ушел. Прибился к Добронраве, чегой-то шепчет, а та знай головушкой кивает, этак снисходительно. И на меня глазами то и дело зыркает…
- Зо-о-сь. - Еська за рукав дернул.
- Чего?
- Дело, говорю, к тебе имеется. Важное.
- Это я уже уразумела. Чего надобно? - А пряник-то отламываю и ем. Солодкий! И вкус-то предивный, сладость сладостею, а будто бы и кислинка имеется, и даже горечь. Эх, еще б чаю, который на веточках вишневых вареный. От их краснота хорошая прибывает. И листу брусничного.
И вареньица.
Перинки…
Головою покачала, этак вовсе б на печь взобраться, сховаться под тулуп и лежать, бока вылеживать до самое старости. Что за мысли-то такие.
А Еська ерзает, но говорить не говорит. Вздохнул. Присел еще ближей - этак он мне на колени взопрется - и молвил страшенным шепотом:
- Я в твоем доме жену свою поселил. Добре?
- Чего?
У меня ажно пряник из руки выпал, недоеденный. Упал бы, но Еська на лету подхватил, протянул:
- На от, не теряй. И лицо попроще сделай.
- Это как?
Лицо у меня одно. Какое Божиня дала, такое и есть.
- Расслабься. Мы внимание привлекаем… и чего тут такого? Я ведь человек живой… так?
Я кивнула.
И на всяк случай пальцем тыкнула. А то мало ли… может, и живой.
- Прекрати. - Еська от моего тычку в бок согнулся. - Ребра сломаешь… ну а раз живой, отчего б мне и не жениться?
Ох, чуется, не все так просто с тою женитьбою. Когда ж успел только?
- Еська!
Я под столом кулак показала. И он вздохнул, опустились плечи.
- Видишь ли, Зослава… мы много чего не знаем, а незнание в нашем случае - это скорая гибель. Мне же жить охота. Вот и пошел я к одному человеку, который на многое способен. Думал, золота ему хватит. А он мне условие поставил.
- Жениться?
Еська кивнул.
- И ты женился?
- Уж лучше женатому и живому, чем холостому да в могиле, - сказал он, и мнилося, от чистого сердца. - Так что… я братьям пока ничего не сказывал… а ей жить негде. И в гостиный дом вести нельзя… я вас познакомлю. Заодно глянь на нее, добре?
- Глянуть?
Я кусок пряника за щеку кинула.
- Как ты умеешь…
…глянуть я глянула. А то ж что я за хозяйка? В доме моем уж который день гостьюшка обретается, а я ни сном, ни духом.
Дожилася.
А девка-то гонорливая. Села пряменько. В меня взглядом вперилася и мозолит, мозолит…
- Дыру протрешь, - сказала я, хотя самой няемко было, страсть.
Гонору-то в ней на трех боярынь, не иначе. Ох, и намается Еська с этакою женой.
- Звать-то тебя как?..
Сама бледна. Тоща.
- Щучкой зови, - бросила.
- А на самом-то деле?
Губки поджала куриною гузкой. Небось хотела ответить, что не мое сие дело, да сдержалася. Верно. Я тут хозяйка, а она - гостья…
- Щучкой, - повторила она сухо. - Зови…
- Лицо покажи настоящее. - Еська держался в стороночке.
А Щучка зыркнула на него… с ненавистью лютою зыркнула. И по лицу рукой провела. Мамочки родные… нет, я ничего, верещать не стала.
Случалося мне клейменых видеть.
Но чтоб девка… это ж чего совершить надо было, чтоб клеймо да на физию поставили?
- Хороша? - осклабилася она и повернулась, чтоб, значится, я клеймо ейное в мелочах да разглядела. - Хочешь знать, за что?
И подбородок остренький задрала, так что шея худющая выпятилась. Как только на этое шее голова-то держится? Ее ж двумя пальцами переломить можно.
- Цыц, - велел Еська.
И девка, плечиком дернувши, отвернулась.
- Зося… такое вот… ну понимаешь, почему я матушке сказать не могу. Она не одобрит.
Я только и нашлася, что кивнуть.
Как есть не одобрит.
Да ни одна баба, которая в здравом уме и при памяти, этакое невестки не одобрила б, чего уж про царицу говорить. Она, может, сама б Еське женку выбрала.
Из боярынь.
Чтоб красива, телом обильна, косою толста и при приданом. У этое, мнится, за душою только и есть, что волосья рыжие и норов.
И вот чего мне делать-то?
- И в гостиный двор ей нельзя. А ну как амулет истончится или еще какая пакость произойдет? Не знаю точно, но вот ощущение у меня такое, что к моей нареченной пакости так и липнут.
Девка хотела чего ответить, но смолчала.
Ох и тяжко ей молчание далося. Я чуяла, как прям ее распирает. Этак и треснуть недалече.
- А бросить я ее не могу…
И вид такой виноватый-виноватый, ажно руки опустилися. И вот чего мне делать с евонною женою? Погнать, как розум говорит? Небось за дурной норов физии не клеймят. А если так, то… вот оставлю я ее ныне в доме, а она сворует чего. И ладно, когда просто сворует, не велика беда, а вот ежель чего похужей? Наведет мужиков с топорами, а они всех домашних и посекут. Бабка про такое писывала, когда еще при розуме была, и зело того боялася. Вона, даже кобелей во двор купили злющих, чтоб никто чужой не пролез.
…только от духа мертвого да заклятия кобели не уберегли.
- Щучка, значит?
Она нахмурилася.
А бровки светленькие, рыжеватые. Глаза яркие, что самоцветы… подкормить бы ее, а то глядеть тошно, одные кости. С такою спать поляжешь, в синяках подымешься.
- А что? - Она оскалилась.
- Ничего, - отвечаю и в самоцветные глаза гляжу, только пусто, не глядится ныне. Капризен мой дар проклятый, когда не надобно, то пожалте, а когда в охоту про кого глянуть, тут тебе ни в жизни не проявится.
- Я, - она еще выше голову задрала, этак и шея переломится, - в милостыне не нуждаюсь…
- Чай пить будешь?
Милостыня… тоже мне сказала. Небось на милостыню я не богатая. Это бабка моя по столичному порядку взяла моду кажную неделю в храм захаживать. И широкою рукой медяшки сыпать, тем, кто на паперти устроился.
Боярыня.
Не, сама-то не видела, это уже после было, когда мы с нею добре разлаялися, но Станька сказывала.
…а про Щучку молчала.
И ныне сидит тихенечко, не шелохнется даже, в пол глядит.
Боится? Тогда чего ко мне не послала. Вона, людев в доме полно, и сыскался бы мальчонка, чтоб записочку передать. А она…
- Чай буду. - Щучка плечи и опустила. - С вареньем?
- С вареньем…
…а время-то позднее, но пока самовару ставили, пока стол накрывали хрусткою скатерочкою-вышиванкой, пока несли на него пряники и сушки, пироги с черемухой, курники и прочую снедь, вовсе стемнело.
…у меня ж еще реферата неписаная.
Про ковыли.
Иль другая, про пользительные свойства камня-гагата да его применение в амулетах всяческих. И если с ковылями я быстро управлюся, то с гагатом оно сложней. Про камень энтот я только и ведала, что есть он такой…
…ничего, Еська сподмогнет. Только ловить надобно, пока его душеньку вина грызет. Вона, глазки долу опустил, щечкой розовеет, что девка, которая с милым обнималася да тятькою застукана была.
Ага…
…хороша девка, саженны плечи и рожа хитрющая.
- И давно ты тут живешь? - Я самолично чаю налила.
Самовар в доме справный, медный да пузатый, начищенный до блеска. При короне, шишками да сосновою щепой набитою. Стоит взаправдашним царем над пузатыми кружками, только бока поблескивают.
- Третий день уже. - Щучка чашку приняла осторожне.
На меня глядит искоса, примеряется.
А вот с Еськи взгляду не спускает. Стоит ему шелохнуться, как прям сжимается вся, будто отскочить готовая… с чего б?
Он ее бил, что ли?
Не, Еська не таков. Дуроват, не без того, но чтоб до бития…