– Я иду писать! – заявил я громко, на все кафе. – Я иду писать, сеньорита, иду отправлять свои естественные надобности. Я иду, и помыслы мои чисты, как у ангела. Как у всякого ангела, летящего в сортир!
С этими словами я встал и направился к туалету. По пути я довольно сильно пошатывался и, когда проходил мимо незнакомца, нечаянно задел его столик бедром. Стакан с апельсиновым соком, стоявший на столе, немедленно повалился на бок и из него выплеснулась струя оранжевого напитка – почему-то точно на штаны блондина.
Я остановился.
– Пардон, господин блондин, – сказал я заплетающимся языком. – Кажется, я облил вас.
– Что? – Человек оторвал взгляд от Лурдес и заторможенно перевел его на меня. Он словно выходил из гипнотического транса. – Что вы сказали?
– Я облил вас соком. Это ужасно.
– А, это? – Человек посмотрел на то, как последние капли красящей жидкости падают на его брюки – безупречно белые, дорогие. – Да, действительно…
– И что?
– Ничего. – Он поставил стакан на место и снова уставился на Лурдес, которая упрямо не поворачивалась к нам, хотя на нас с блондином пялилось уже все кафе.
– Чего – ничего?
– Ничего страшного.
Говорил он с сильным андалусийским акцентом.
– Ваши штаны, наверное, кучу бабок стоят? Они ни хрена не отстираются. Этот сок – он как краска.
Он не ответил. Не обращал больше на меня ни малейшего внимания. Я покачался рядом с ним еще немного, а потом отправился в туалет. Тип этот был определенно ненормальным. Такого даже бить по морде было жалко. Права была Лурдес – зря я привязался к нему.
Когда я вышел из сортира, человека за столом уже не было. И даже лужу сока на столе вытерли – как последнее напоминание о нем.
Лурдес задумчиво смотрела на свое тающее мороженое.
– Ты скотина, – сказала она. – Ты знаешь это? Ты – грубое, плохо воспитанное русское животное.
– Знаю, – сказал я.
* * *
Я тотчас забыл про этого человека – мало ли придурков попадается на нашем жизненном пути? И представьте мое удивление, когда я снова увидел его уже через неделю – за столом у Лурдес.
Дело было так. Мы встречались с ней всегда в одно и тоже время – в субботу, в одиннадцать утра. И в одном и том же месте – в том самом кафе. Но на этот раз я приехал раньше на полтора часа. Не сиделось мне почему-то дома, неясная тревога копошилась в душе как глист, и я сел не на свою обычную электричку. "Ничего, – думал я, – это даже к лучшему, что я приеду раньше. Полтора часа погуляю по Барселоне, освежу свои воспоминания о местных культурных ценностях, прошвырнусь по бульвару Passeig de Gracia и приобрету себе новые крутые подтяжки – такие, какие можно купить только там, полюбуюсь на собор Святого Семейства, потом пойду на улицу Рамбла и куплю Лурдес букет шикарных цветов, наконец нырну в Готический Квартал и приду в то кафе, где она ждет меня"…
Получилось не совсем так. Правда, я и в самом деле совершил моцион по Рамбла – полюбовался на живые статуи и бросил им пару песет, узнал названия нескольких птичек в клетках, послушал гитариста и певца, старательно изображавшего Марка Нопфлера, купил цветы и даже обзавелся какой-то тупой книжкой, которую потом специально забыл на лавочке, потому что читать ее было невозможно. Я убил таким образом целый час. Но дальше меня неудержимо потянуло в наше кафе. К тому же, я проголодался. Я решил придти на наше место и заморить червячка в ожидании Лурдес.
Когда я подходил к кафе, то увидел, что она уже сидит там, за нашим столиком. И не одна – с ней был тот самый блондинистый тип. Они разговаривали о чем-то и он жестикулировал своими большими руками.
Я шел к ним слишком долго – мелкими, неуверенными шажками. Кажется, я надеялся застать их врасплох. И напрасно. Мне следовало преодолеть это расстояние решительным марш-броском и взять блондина тепленьким на месте преступления. Объяснить, что не следует приставать к чужим любимым девушкам. Я не успел: блондин повернулся, увидел меня, тут же резко поднялся на ноги, наклонился к Лурдес, что-то сказал ей, поцеловал ее руку и исчез в боковом выходе из ротонды с такой скоростью, что я и рот открыть не успел.
– Ну, и что это значит? – я плюхнулся на плетеный стул, переводя дыхание.
– Что ты имеешь в виду? – Лурдес, как обычно, была спокойно грустна.
– Ты завела роман с этим типом? Встречаешься с ним за нашим столиком!
– Да нет. – Лурдес слегка усмехнулась. – Не завела. И не заведу, наверное. Он не в моем вкусе. Сегодня я увидела его в первый раз после того случая. Он сам подошел сюда – видимо, рассчитывал, что я сюда приду. Подсел за столик. Невероятно вежливый господин. Раз десять, наверное, извинился, что беспокоит меня. Сказал, что ему необходимо рассказать одну важную вещь – именно такой девушке, как я. Сказал, что я очень похожа на его невесту, Кристину, которая умерла одиннадцать лет назад. Его невеста была убита – он так сказал. Он едва не плакал. Как я могла отказать ему в разговоре?
– А что ты делаешь здесь так рано?
– Пришла пораньше, ждала тебя за столиком. Я всегда так делаю. Ты разве не обращал внимания?
Да, это действительно было так. Я потихоньку начал остывать.
– Чего ж он сбежал, твой вежливый господин? – пробурчал я примирительным тоном. – Растаял в воздухе как фея.
– Он сказал, что не настолько богат, чтобы выкидывать брюки от Хьюго Босса каждую неделю.
– Ха-ха-ха! – засмеялся я довольно и настроение мое окончательно улучшилось. – Ну ладно. И о чем же вы беседовали с этим господином?
– О языке.
– Каком языке? Говяжьем, заливном? Или о нежном язычке хорошенькой девушки?
– Редкий диалект старонемецкого языка. – Лурдес задумчиво нахмурила брови, пытаясь вспомнить что-то. – Я недостаточно хорошо разбираюсь в этом. Он спел мне народную песенку на этом диалекте. Очень красивую…
– Спел?! Прямо здесь, в кафе?
– Он отлично поет. У него правильный, хорошо поставленный тенор. Мягкий приятный тембр.
– Так он – певец? Его не Энрико Иглесиас, случаем, зовут?
– Его зовут Вальдес – так он сказал. Вряд ли он певец. Судя по его манере разговора, он больше похож на ученого, историка. Жаль, что я плохо разбираюсь в истории. Он рассказывал интересные вещи – про Барселону, про Севилью. Я никогда не слышала такого.
– Он пытается произвести на тебя впечатление, – резюмировал я. – Усыпляет сентиментальными сказками о своей погибшей невесте. А кончится все плохо – он напоит тебя отравленным шампанским, изнасилует, выпьет твою кровь и бросит в погреб с крысами. Потому что окажется сексуальным маньяком и вампиром. У него и внешность-то как у вампира. И невесту свою он сам и убил.
– Глупый ты, Мигель. – Лурдес погладила меня по руке. – Он хороший. Он человек мягкий по натуре и даже стеснительный. Ты не ревнуй, Мигель. Я люблю только тебя. Ты же сам знаешь это…
Если бы я знал, насколько мои глупые слова были близки к действительности, волосы встали бы дыбом на моей голове от ужаса. Но я не чувствовал никакой опасности. Вальдес умел производить хорошее впечатление при первом знакомстве. Особенно на девушек.
ГЛАВА 3
Я полностью перенесся мыслями в недалекое прошлое. И даже когда вдруг очухался и осознал, что все еще лежу в заколдованном лесу странного мира под названием Кларвельт, то все еще продолжал думать о нашем разговоре с Лурдес. Она сказала, что Вальдес спел ей песенку на необычном диалекте. Только теперь до меня начал доходить смысл этого. Вальдес пел ей тогда на языке Кларвельта.
Когда я попал в Светлый Мир, то сразу, как и положено демонику, начал разговаривать на местном языке. Пока я был Шустряком и не помнил своего прошлого, я даже не задумывался, что представляет из себя это наречие. Пожалуй, это было немецким языком, какой-то старой его разновидностью. Жители Светлого Мира говорили на архаичном немецком языке и я говорил вместе с ними.
Забавно. Никогда раньше я не знал немецкого – только разве что "Ханде хох!" и "Нихт ферштейн". А тут пожалуйста – балакаю за милую душу. Интересно, запомню ли я этот язык, если мне повезет и я когда-нибудь выберусь из Кларвельта в свой нормальный мир? Наверное, запомню. Ведь запомнил его Вальдес.
Итак, Вальдес имел возможность свободно перемещаться из нашего мира в Светлый Мир и обратно. Как он это делал? И как прихватил с собой Лурдес?
Я был уверен, что именно он украл ее, хотя этому не было доказательств. Пока не было, но они должны были появиться в скором будущем. Иначе ради чего стоило затевать весь этот сыр-бор со вторжением во владения Вальдеса Длиннорукого?
Проклятые местные инквизиторы! Только я пришел в себя, стал настоящим демоником, как они вывели меня из игры. Куда мне было теперь идти? Я не представлял совершенно.
Я поднялся, приблизительно прикинул направление к тому месту, откуда пришел, и побрел туда. Огонь своего тела я не гасил, даже сделал чуть побольше – кто знает, какие твари могли мне еще попасться по пути? Я шел и шел, не зная куда и зачем.
Я не заметил ловушку. Веревочное кольцо лежало на земле, присыпанное грунтом, заваленное прелыми листьями, и когда я ступил в него, силок сработал. Петля моментально затянулась на моей лодыжке, и молодое деревце, наклоненное верхушкой книзу, выпрямилось. Я взлетел в воздух – вверх плененной ногой, вниз головой. Я думал, меня разорвет пополам. Во всяком случае, боль была такая, как будто разорвало. Я истошно завопил и лес отозвался на мой вопль растревоженным уханьем. Я висел на одной ноге вниз головой, дергался и голосил, не осознавая, что творю.
Провисел я само собой, недолго, но шуму наделал много. Мой огонь пережег веревку секунд за двадцать. Я плюхнулся обратно на землю – к счастью, было невысоко. Я попытался вскочить на ноги, тут же охнул и повалился обратно на землю. Вывиха в лодыжке, пожалуй, не было, но растяжение связок имелось достаточно серьезное. Тугую повязку бы сейчас… Эх, Мигель, куда тебя закинуло?
Я сидел, ждал, пока боль хоть чуть-чуть утихнет и думал. Что это за ловушка? Такие ставят на зверей. Само собой, поставить ее могли только люди. Но разве обычные люди ходят в порченый лес? Делать им там совершенно нечего. Местные бестии-мутанты употребят их в пищу в считанные минуты. Как уже два раза чуть не употребили меня.
Топот я услышал очень скоро. Я привлек кого-то своим криком. Я еще не видел за деревьями, кто так топает, но по звуку уже мог определить, что бегущих ко мне тварей несколько и они двуногие. Неужели все-таки люди?
Нет, не люди. Они действительно были двуногими и двурукими, но вот голов у них было тоже по две штуки. Одна, напоминающая лысую человечью, находилась на месте – на шее. Вторая, жабья, зеленая и бородавчатая, величиной с два кулака, росла прямо из грудины. Вторая голова разевала пасть, показывая мелкие острые зубы, и вращала оранжевыми глазами с вертикальными зрачками. Выглядела она так, как будто очень хотела подкрепиться свежим мясцом. Моим мясцом, само собой.
Я вскочил и попробовал бежать. Проковылял шагов двадцать, приволакивая поврежденную ногу, и покатился по земле кубарем, споткнулся о корень. Я почти обезумел от боли, и это заставило мое пламя вспыхнуть с яростной силой. Три человекообразных чудовища, что гнались за мной, отпрянули в сторону. Они стояли вокруг и задумчиво рассматривали меня.
– Эк горит! – проквакал один. – Человек-костер! В первый раз такое вижу!
– И ведь не сгорает! – В скрежещущем голосе другого присутствовало не то что изумление, а скорее неподдельная зависть.
– Вот бы нам так! Везет этим демоникам! – заявил третий.
Я не считал, что мне сильно везло. Я сидел голой задницей на земле и растирал руками лодыжку. Она болела так, словно наружное мое пламя переместилось внутрь нее.
Огонь не мешал мне видеть тварей. Они действительно напоминали людей, только были покрыты крупной зеленой чешуей, поблескивающей в свете пламени. Носов на их верхних головах почти не было, зато челюсти сильно выдавались вперед и были оснащены зубами, которые могли бы шутя перекусить стальную проволоку. Когти на пятипалых руках и ногах были длинными, острыми и даже зазубренными. Один из двухголовых был вооружен мощным луком, двое – орудиями, представлявшими собой нечто среднее между мотыгой и топором. В любом случае, оружия у них хватило бы, чтобы забить меня до смерти за пять минут, несмотря на мое неугасимое пламя.
– Не бейте меня, чудовища, – тихо попросил я. – Отпустите меня. Я вам ничего плохого не делал.
– Сам ты чудовище! – обиженно проскрипел один из монстров. – Где ты тут чудовищев увидел? Нечего приличных людей обижать!
– Не понял… – Я недоуменно почесал пламенной рукой в пламенном затылке. – Это кто тут люди? Вы, что ли?
– А то кто же? Не ты же, демоник дурной, аки огнь полыхающий! Ты, сталбыть, гореть-то заканчивай, иначе весь лес нам пожгёшь. И без шамкра, обратно же, останемся…
Шамкр… знакомое слово. Я слышал его от Трюфеля.
– А как насчет тырков? – спросил я, не веря в свою догадку.
– А чево, тырки есть? – встрепенулся один из них, самый крупный. – Угостишь, Шустряк?
– Продать могу, – сказал я, стараясь придать своему голосу солидность. – Три с половиной флориньи пучок.
– Да ты чево?! – завопил монстр. – Три с половиной флориньи?! Очумел совсем? Тыркам две флориньи за пучок – красная цена! Гадкая жадина – вот ты кто!
– А ты кто? – спросил я, не веря своим ушам. – Ты Трюфеля, сына Мартина, не знало ли когда, а, чудовище?
– Это ж брательник мой. А я – Рудольф.
– Так ты Рудольф? Брат Трюфеля?
– А то кто же?
– Ну не похож, и все тут! – заявил я, откинувшись назад и даже чуть прищурив глаза, чтоб рассмотреть тварь получше. – Что это случилось с тобой? Кожная болезнь?
– Это оберег – тварь пальцем постучала по жабьей голове. – Отсюдова и внешность такая.
Ясности мне эти слова не добавили.
– Ничего не понимаю.
– Пойдем, Шустряк, – вмешался второй двухголовый. – Придем к кудеснику, он все тебе объяснит. А то мы в словах не очень сильны – грамоты не хватает. Мы ж крестьяны, да еще и дальние…
* * *
Я погасил свой огонь полностью. Теперь, с такой мощной личной охраной, как эти чешуйчатые твари, называющие себя людьми, мне не было страшно даже в лесу. Они помогали мне идти, а временами даже тащили на себе. В сущности, они были славными ребятами, несмотря на отвратительную внешность. И через час мы уже достигли небольшого бревенчатого домика, стоявшего прямо в лесу.
Хозяин дома, о котором я уже знал, что он кудесник, выглядел не слишком экзотично. Не тянул он как-то на мага. Был он парнем лет тридцати – высоким, чернокожим, толстогубым. Пальцы его украшали пять здоровенных перстней – золотых, серебряных и даже железных. На голове его сидела дурацкая вязаная шапка, доходящая почти до бровей. Меховая безрукавка, сшитая на манер длинной широкой майки, доходила до колен. Шорты (клянусь, самые настоящие шорты, даже с надписью "CHICAGO BULLS"), прикрывавшие верхние отделы его голенастых ног, были древними и изношенными, и почти наполовину состояли из заплат. Негритянский парень сидел по-турецки на лавке в углу, сложив руки на груди и спокойно смотрел на нас, молча пережевывая что-то (уж не жевательную ли резинку? – подумал я).
– Храни тебя Госпожа, Начальник Зверей! – дружно сказали мои чудовища, войдя в хижину. Потом каждый из них взялся руками за свою жабью голову и с чмокающим звуком оторвал ее от туловища. Зеленый цвет их кожи быстро побледнел, порозовел, чешуя исчезла, лица приобрели обычную форму. Я обалдело хлопал глазами, глядя, как три монстра превратились в трех обычных голых мужиков. Мужики положили жабьи головы на полку, где уже лежал с десяток подобных голов, и начали не спеша одеваться, вытягивая свою одежду из кучи, сваленной на лавке.
– Это что же за фокусы такие с переодеваниями? – спросил я. – Вы что, тоже демоники?
– Они – нет. – Парень, которого назвали Начальником Зверей, легко спрыгнул со своего сиденья, подошел ко мне и протянул руку. – А я – демоник. Привет. Я – Том. Томас Ривейра.
– Шустряк, – пробормотал я. – В смысле, Мигель. Слушай, Том, у тебя такие прикольные трузера… К ним только кроссовок не хватает – больших, баскетбольных.
– Были, – сообщил Том. – Износились – лет эдак тридцать пять назад. И плейер гробанулся – шипокрыл его на зуб попробовал. Вот только шорты и остались. Берегу их как реликвию и талисман. – Он протянул мне холщовые штаны и рубашку. – Одевайся. И не вздумай здесь гореть.
– Тридцать пять лет назад? – переспросил я, натягивая одежду. – Что-то ты заврался. Сколько тебе годочков-то, дядюшка Том?
– А черт его знает. Какой сейчас год там у нас, в нашем мире, в Испании?
– Двухтысячный.
– Значит сорок лет я уже здесь кукую. Тридцать лет мне было, кода я провалился в этот чертов Кларвельт. Таким образом, в общем и в целом мне около семидесяти лет.
– Ты хорошо сохранился, – заявил я.
– Демоники не стареют в Светлом Мире, – грустно сказал Том. – Только на черта это нужно? Тоскливо здесь. Ни телек посмотреть, ни на виндсерфе покататься. Даже паэлью нормальную съесть – и то нельзя. Я пробовал приготовить – совсем не то. Ингредиенты не те. Какая может быть паэлья без риса, шафрана и креветок? Дерьмо…
– Неувязочка, – заявил я. – Сорок лет назад в Испании такие шорты еще не носили. И плейеры тогда еще не изобрели.
– Это здесь – сорок лет. А в нашем мире – всего четыре года. В Кларвельте время течет в десять раз быстрее. Проверено.
– Ты в Испании где жил-то?
– В Калелье – есть такой городишко. Поваром работал. Жил себе тихо, никого не трогал. И вот, на тебе…
– А эти говорили, что ты – кудесник. – Я показал на крестьян.
– Я и есть кудесник. – Том приосанился. – И ты – кудесник. Любой человек из нашего мира становится в Кларвельте волшебником – в этом вся фишка. Есть правда, одна небольшая неприятность: Вальдес не дает демоникам дозреть до их волшебных возможностей. Он убивает их. Сжигает.
– А ты как сюда попал?
– Вальдес притащил. А ты чего спрашиваешь? Тебя что, не он сюда отправил?
– Нет.
– Странно. Все демоники, которые появляются в Кларвельте – дело рук Вальдеса. Он крадет людей в нашем большом мире и переносит их сюда.
– Зачем?
– Как зачем? – Том зло усмехнулся. – Чтобы убивать здесь. Он же у нас Великий Инквизитор – наш уважаемый Вальдес Долгорукий. Надо же ему чем-то заниматься, оправдывать перед Госпожой свое высокое звание. Вот он и работает – перетаскивает сюда ни в чем неповинных людей, объявляет их здесь демониками и сжигает. Ловит от этого большой кайф. В нашем мире его уделом была бы тюрьма или психушка, а здесь он вроде как главный святой. Вот такие дела…
– А эти, демоники? Чего они молчат? Не могут сказать, что сам Вальдес их сюда и припер?