Когда мне было 5 лет, уже в Москве отец меня повел в Политехнический музей. Там днем для детей кино показывали. Фильм зарубежный, под рояль, естественно, назывался "Охота на зверей": как охотятся на слонов, на хищников - познавательный. А я любил в носу ковырять. На меня кричали, били по рукам. Мама возмущалась всегда: "Безобразие!". И вдруг я увидел на экране: стоят негры, и один ковыряет в носу. Как я заорал на весь зал: "Мама! Ковыряет в носу!" - восторженно, что не я один такой", - откровенно делился впечатлениями Юрий Никулин о своей первой встрече с волшебным миром кино.
Отец Никулина, Владимир Андреевич, известный цирковой и эстрадный драматург, поддерживал и развивал актерские способности сына, занимался с ним этюдами, художественным чтением и хотел, чтобы Юрий стал актером. В школьные годы мальчик посещал два кружка: драматический и хоровой.
О первых актерских открытиях Никулин рассказывал в своей книге "Почти серьезно": "Первая роль - Горошек. С большим куском картона, на котором нарисовали зеленый горошек, я участвовал в сценке "Огород". Нас, десятерых мальчиков, поставили в ряд на сцене, и каждый по очереди, сделав шаг вперед, должен был произнести несколько стихотворных строчек об овоще, который он изображал. Мне велели выучить такие строчки:
Вот горошек сладкий Зерна, как в кроватке,
Спят в стручках усатых.
Последним в строю - возможно, из-за маленького роста - поставили меня. Все ребята быстро прочли стихи. Настала моя очередь. Я делаю шаг вперед и от волнения вместо стихов произношу:
- А вот и репка!
После этого я промолчал и встал на свое место.
Зал засмеялся, ибо получилось неожиданно: все читали стихи, а один просто назвал овощ, при этом перепутав горох с репкой. Посрамленный, я ушел со сцены. За кулисами учительница, посмотрев на меня строго, сказала:
- А ты, Никулин, у нас, оказывается, комик!
После концерта я сделал два вывода: первый - быть артистом страшно и трудно, второй - в школе комиков не любят".
Анекдоты стали страстным увлечением и частью профессии прославленного артиста. Слова самого Юрия Владимировича лучше всего передадут атмосферу первой, незабываемой встречи: "На всю жизнь сохранился у меня в памяти первый услышанный анекдот. Мне рассказал его Коля Душкин: "К одному офицеру приходит полковник и стучится в дверь. Открывает денщик, а полковник говорит: "Передай своему барину, что пришел полковник". Денщик вбегает бледный к офицеру и говорит: "Ой, барин, к вам пришел покойник". И барин от страха полез под кровать". Я долго смеялся. Подходил ко всем во дворе, рассказывал анекдот и обижался, если кто-то не смеялся".
Юрий Владимирович не снимал солдатской шинели в течение семи лет. Он был призван на действительную службу в армию в 1939 году, а демобилизовался после окончания Великой Отечественной войны. Это была уникальная школа жизни, где он столкнулся со всеми жестокостями войны, с огромным человеческим горем, но тем не менее комический талант Никулина и здесь проявлял себя во весь рост:
"Однажды со старослужащим Гусаровым мы поспорили на десять пачек папирос "Звездочка", кто больше из нас знает анекдотов. После отбоя легли на нары и начали рассказывать. Он начинает, я заканчиваю. Мол, знаю анекдот, слышал его. Он новый начинает - я опять говорю конец анекдота. Тогда Гусаров предложил:
- Давай ты начинай.
Выдаю первый анекдот. Он молчит. Не знает его. Рассказываю второй, третий, пятый… Все хохочут. А он не знает их. Выдаю анекдоты один за другим. Полчаса подряд. Час. Два. Смотрю, уже никто не смеется. Устали смеяться. Многие засыпают. В половине четвертого утра Гусаров сказал:
- Ладно, кончай травить, я проиграл.
- Подожди, - говорю, - есть еще анекдоты про пьяных, детские, иностранные.
- Нет, - отвечает Гусаров. - Не могу больше, спать хочу.
Так я выиграл спор. Но никто не знал, что в армию я взял с собой записную книжку, в которой было записано полторы тысячи анекдотов. Перед поединком, естественно, я их просмотрел".
Служил Никулин в войсках зенитной артиллерии под Ленинградом. Вспоминал он о тех давних временах так: "Ко мне поначалу некоторые относились с иронией. Больше всего доставалось во время строевой подготовки. Когда я маршировал отдельно, все со смеху покатывались. На моей нескладной фигуре шинель висела нелепо, сапоги смешно болтались на тонких ногах. Когда первый раз пошли всей батареей в баню, я разделся и все начали хохотать. Я всегда знал, что некрасивый. Глиста в обмороке. Худой, длинный и сутулый. Но я нисколько не обижался. Про себя я злился, но в то же время смеялся вместе со всеми. Что меня и спасало от дальнейших насмешек.".
Участие в армейской самодеятельности, организация концертов, самостоятельное сочинение веселых сценок, клоунад, текстов для конферансье, постановка реприз - все это придавало уверенности в желании стать артистом. Отец Никулина продолжал действенно поддерживать самореализацию сына: посылал актуальный репертуар для постановок в армейской среде. Так Юрий Владимирович пробовал свои силы и в режиссуре, и в драматургии, и в актерском ремесле. Вернувшись из армии, Никулин был полон решимости поступить в театральный институт. К экзаменам по мастерству актера он готовится под руководством отца. Подготовив специальную программу для конкурсных испытаний, Юрий пришел во Всесоюзный государственный институт кинематографии. Первый тур вступительных экзаменов - а их было три - Никулин выдержал успешно. А на втором его подозвали к столу, за которым восседала авторитетная комиссия, и сказали следующую фразу:
- Вы совершенно не подходите для кино!
Упорный Никулин попробовал свои силы в Щепкинское училище при Малом театре, в Государственный институт театрального искусства им. А. Луначарского, во вспомогательную группу Театра Моссовета, и везде вердикт признанных метров звучал примерно одинаково.
10 августа 1946 года отец и сын Никулины прочитали в газете "Вечерняя Москва" объявление. В нем сообщалось о наборе в студию клоунады при Московском ордена Ленина государственном цирке. Вступительные экзамены Юрий выдержал с большим трудом. Волновался, был скован, производил впечатление человека малоспособного, непластичного, лишенного чувства юмора. Долговязая, нескладная фигура молодого человека и прочитанные стихи с мрачным выражением лица тем не менее вызвали интерес у комиссии, видимо, проглядывалась алогичность клоунского мышления экзаменуемого. Юрия Никулина приняли в студию при Московском цирке.
Михаил Николаевич Румянцев (Карандаш), выдающийся цирковой комик, эталон смеха, юмора, веселья долго присматривался к студийцу Юре Никулину. И однажды, встретив его в фойе цирка, пригласил к себе в гардеробную на правах ученика.
- Когда Юраучился в студии, то все кричали: "Талант! Талант!" - а потом бросили его и как-то забыли о нем. Вот я и решил ему помочь. - Признался позже Карандаш.
Одновременно в поле профессионального внимания Румянцева попал и Михаил Шуйдин. С легкой руки Карандаша коверные комики, выступающие в паузах между цирковыми номерами, завоевали огромную популярность и заняли ведущее место в программах. Из вспомогательного, подыгрывающего персонажа коверные превратились в главное действующее лицо спектакля. Он занял Никулина и Шуйдина почти во всех репризах и клоунадах. Румянцев так поступил еще и потому, что остальные стажеры покинули своего наставника. Требовательность и крайняя взыскательность педагога часто принимала форму назойливой въедливости, чрезмерной мелочности, к тому же он часто повышал голос, если ему казалось, что его замечания не принимаются всерьез. Репутацию он имел как человек придирчивый, капризный и взбалмошный.
Однако оставшиеся ассистенты вполне устраивали Карандаша, и он чувствовал, что из этих двух учеников выйдет толк. Даже облик клоунов заключал в себе комичный контраст: высокий сухопарый Юрий выглядел еще смешнее рядом с полноватым, среднего роста Мишей.
"На манеже я появлялся в своем кургузом костюмчике, в канотье, и публика встречала меня не только молча, а, пожалуй, даже с некоторым недоверием.
- Никулин, попробуйте, что ли, петь на выходе… - посоветовал как-то Карандаш.
Я выбрал популярную в то время песню "Закаляйся, если хочешь быть здоров" из фильма "Первая перчатка". Пел ее истошным голосом, пел дико, так, что публика, сидящая близко, вздрагивала, а дети в зале пугались. Песня не помогала. Но на одном из представлений решил петь куплет не сначала, а со строчки "Водой холодной обливайся.", и в слове "холодной" голос у меня вдруг сорвался. Слишком высоко взял. В зале засмеялись. Ага, думаю, уже на правильном пути. Так постепенно, по крупицам, выуживал смех у публики", - вспоминал Юрий Никулин.
"Партнер в цирке, говорят, - вторая жена. Я знал многих клоунов, которые меняли своих партнеров, характерами не сходились. Сложно. Это как брак. У меня всю жизнь был отличный партнер - Михаил Шуйдин. А познакомился я с ним случайно. Я уже работал у Карандаша, когда тот решил организовать свою студию. Дал объявление в газете: "Карандаш набирает студию". Я зашел в цирковое училище к приятелю. Подходит к нам паренек, лицо у него немножко рябоватое (потом я узнал, что он горел в танке. Был командиром танковой роты. Старший лейтенант). "Слушай, - говорит, - ты с Карандашом выступал, знаешь его. Стоит к нему идти?". Я ему рассказал анекдот: приходит один еврей к рэбе: "Рэбе, скажи, жениться мне или не жениться?". А тот отвечает: "Делай, как знаешь, все равно потом пожалеешь". Паренек усмехнулся и пошел поступать. Кроме него, приняли еще двоих. Прошел год. Карандаш двух других выгнал, остался один Шуйдин. И Карандаш нас свел. Мы его между собой звали "папа". Работали с Мишей вдвоем с 1949 по 1989 год", - с теплом и уважением вспоминал своего преданного партнера Юрий Владимирович.
Партнерские отношения с серьезным, замкнутым Михаилом у Юрия Владимировича сложились не сразу. Однажды на гастролях в Саратове Шуйдин из деревяшки выточил копию собственного носа. Точную копию. И начался творческий процесс поиска использования и разработки более интересной модели носа. Последовали еще копии. Но уже из другого материала: смоченную марлю в муке Шуйдин превращал в выразительные модели человеческого органа обоняния. Все заготовки клоун-скульптор аккуратно сложил для просушки на батарею в клоунской гардеробной. Однако носы к вечеру таинственно и бесследно исчезли. Главной подозреваемой проходила уборщица, но она уверено доказала собственное алиби. Михаил заподозрил Никулина и других клоунов в краже. Все поклялись, что реквизит не трогали! Оптимист Шуйдин потратил еще несколько часов на лепку следующей серии носов. И они вновь исчезли. Тень произведения Гоголя "Нос" преследовала творческий замысел Михаила. В досаде и жажде мщения Шуйдин, изготовив еще одну партию марлевых носов, процедил сквозь зубы коллегам:
- Увижу, кто притронется к носам, убью!
В праздничной атмосфере цирка запахло кровью. Шуйдин следил за носами на батарее, как за юной возлюбленной. Забежав на репетиции в гардеробную, он вдруг застал собаку Кляксу (любимая собака Карандаша) за аппетитным доеданием последнего авторского оригинала. Видимо, Шуйдину удалась на славу не только форма, но и содержание. Собака в виду культурной отсталости и душевной глухоты к произведениям искусства осталась жива. Шуйдин ее пощадил.
На покорение высокого мастерства уходило много времени и сил, Юрий Владимирович с иронией относился к своей тогдашней личной жизни:
"А мною тогда никто из девушек не интересовался. И я вообразил, что эта девушка действительно увлечена моей персоной. Мы пошли с ней как-то даже в кино. Сидим вместе, и я все жду, когда она заговорит со мной. А она молчит и, видимо, все ждет, когда же я начну говорить. Мы так и не поняли друг друга. Ее отец, старый артист цирка, меня два раза ужинать приглашал и серьезно говорил:
- Вот женишься, я тебе клоунаду расскажу "Братовы штаны". Никто ее не знает. Очень смешная, В голове тогда промелькнуло: "А может быть, жениться? Клоунаду узнаю". Подумал я, подумал, но так предложения и не сделал.
Спустя некоторое время узнал, что девушка вышла замуж и хорошо живет. Таки закончил я одесские и сибирские гастроли холостым.
И никто мне не рассказал клоунады "Братовы штаны".
Карандаш, как наставник Никулина и Шуйдина, возглавлял и направлял сложные и порой мучительные поиски клоунских реприз. Карандаш имел характер требовательный и непредсказуемый в общении. Безошибочно подстроиться под его настроение из дуэта мог только Никулин. Карандаш часто брал с собой Юрия в походы по поиску хозинвентаря для выступлений. Во время такой прогулки Карандаш набрел на чугунки, пощелкал по ним пальцем, пришел в веселое расположение духа и выразил идею использовать горшки как музыкальные инструменты.
- Как вы думаете? Представляете, ложками начнем бить по горшкам - вот смеху то будет! - обратился он к Юрию.
И внимательно посмотрел на Никулина. Никулин молчал, сохраняя интригу, зная приблизительный сценарий общения с Учителем: ученик должен проявлять смирение, почтительность и глубокомысленную молчаливость. А вид, по словам Петра I, желательно "… иметь лихой и придурковатый". Секунды три длилась пауза.
- Ну вот, видите, вы согласны. Значит, покупаем.
Была куплена дюжина чугунков, впоследствии терпеливо обработанная вручную напильниками слой за слоем: добивались различной чистоты звука от каждого горшка. Семь нот - семь горшков. Молодые ученики Карандаша в трудовом энтузиазме сточили чугунки до дыр, извлекая нужную ноту, но, увы. горшки пришлось выбросить из-за отсутствия тонкой музыкальности.
Карандаш славился своим ревностным отношением к собственному авторитету, часто проявляя гнев и авторитарность в творческом наставничестве - ученики постигали клоунское дело в условиях большой строгости.
Однажды во время школьных каникул, когда цирк давал по четыре представления каждый день, Шуйдин в антракте прилег на диван и от утомления неожиданно заснул. Его никто не разбудил, и во втором отделении, в репризе, в конце которой он должен был появиться, никто не вышел, Карандаш в ярости, не закончив сюжет представления, убежал с манежа. Публика осталась в недоумении, За кулисами
Карандаш продолжал неистовствовать: на всех кричал, в гневе разбил реквизитную тарелку об пол! И именно в этот драматический момент Михаил проснулся и сломя голову кинулся к манежу, на глаза Зевсу-громовержцу.
- Где вы были? - загремел Карандаш.
- Я заснул, - обезоруживающе заявил Шуйдин.
- Ну что же вы, крошка, - неожиданно миролюбиво и кротко сказал Михаил Николаевич. - Не надо так больше.
Во все времена и повсеместно Юрий Никулин был предан своей страсти - собирательству анекдотов: "Из Одессы, кроме продуктов, я привез отцу и тридцать шесть новых анекдотов, которые услышал в гостинице. Это произошло так. В один из вечеров после работы я зашел в номер к одному из артистов эстрады. Там в компании начали рассказывать анекдоты. Я тихонько сижу. Вдруг слышу - один анекдот новый, второй, третий… Я старался их запомнить, но куда там. Анекдоты все прибывали и прибывали. Тогда я вытащил пачку сигарет и на коробке двумя-тремя словами стал записывать.
Из привезенных домой анекдотов больше всех отцу понравился тридцать шестой: "Кошка бежала за мышкой, но мышка юркнула в норку. Тогда кошка залаяла по-собачьи. Мышка удивилась и решила посмотреть, почему это кошка лает, как собака. Она высунулась из норки, тут ее кошка схватила, съела и, облизнувшись, сказала: "Как полезно знать хотя бы один иностранный язык".
Во Владивостоке на гастролях цирк, в котором работали Карандаш, Никулин и Шуйдин, давал в неделю по четырнадцать-пятнадцать представлений.
В одну из суббот выступили пять раз. Первое выступление - для пленных японцев - начиналось в девять утра. Начало. В зале непривычная тишина. Артисты заинтересованно подсматривали за поведением публики через щелки в занавесе. Японцы молились. Выждали необходимую паузу. Представление началось. Выход Карандаша. Походка бодрая. Реплика четкая, следующая фраза и вдруг. встал пожилой японец, сидевший в первом ряду, и, повернувшись спиной к манежу, на весь зал стал переводить реплику. Карандаш сделал еще одну попытку наладить актерский ритм, японец и тут встрял с переводом. Никто в зале не засмеялся. Все серьезно смотрели на необычный дуэт. Михаил Николаевич в возбуждении убежал за кулисы, оставив недоумевающего переводчика одного, и набросился на инспектора манежа:
- Если он еще раз скажет хотя бы слово, я уйду с манежа совсем! Угроза подействовала. Переводчик сел и замолчал. Никулин и Шуйдин постарались в своих выступлениях обойтись без текста. Японцы реагировали на все сдержанно, но больше и громче всех смеялся переводчик. После представления японцы покидали цирк организованно, шли строем и дружно пели нашу песню "Если завтра война, если завтра в поход".
Никулин с серьезным видом рассказывал хорошим знакомым в 1949 году о том, что в Центральной студии готовится к выпуску аттракцион "Дрессированные гигантские черепахи". Черепах привезли с острова Гаити, и под марш они делают два круга по манежу, а потом становятся на задние лапы и кивают головами. На этом месте Юрий Владимирович делал паузу и добавлял с горьким сожалением:
- Однако аттракцион никак не могут выпустить.
- Почему? - заинтересованно реагировали слушатели.
- Оркестр не выдерживает напряженной работы, поскольку номер с черепахами идет. пять часов.
Многие верили.
Оттачивая свои уже много раз играные сценки, Румянцев приговаривал, что в готовой клоунаде надо безжалостно вырубить все лишнее, не имеющее отношения к сути номера. От этого выступление только выигрывает. Занимаясь с партнерами, он добивался филигранной точности и четкости внешнего рисунка номера. В эти минуты его мало заботило внутреннее самочувствие артистов.
- Где-то в душе я протестовал, - вспоминает Никулин, - но на спектакле послушно старался делать так, как просил мастер, и ощущал себя заводной игрушкой.
Юрий Владимирович в овладении мастерством, оставаясь один на один с собственным изображением в зеркале гардеробной, разыгрывал яркие этюды-импровизации, привычные для актеров-комиков: корчил гримасы, подмигивал со значением сам себе, пел, декламировал стихи, издавал разные сомнительные звуки или выкрикивал на разные лады смешные фразы. Однажды чрезвычайно увлекшись этим занятием в кульминационный момент клоунской находки, сзади он услышал тихий голос: