Я вышел. С трудом. Пытаясь сделать "кру-гом", чуть не упал. В голове гудело. Пролетевший через мой выдох воробей упал замертво. Замполит, выскочив из-за спины комбата, накинулся на беззащитного страдальца.
– Докатились, трщпрщк! Допрыгались! А я предупреждал! За забор – ни шагу! Никуда! Вы – разлагатель дисциплины! Гауптвахта давно по вам плачет. Организатор микрогрупп в коллективе! Сколько уже было последних китайских предупреждений! Терпение лопнуло! Командир, я считаю, надо его посадить… Хватит уже с ним возиться…
"Если четыре ротных – микрогруппа, а прапорщик – организатор, тогда зачем такой батальон?" – тоскливо промелькнуло в больной голове…
Старый добрый советский лимонад состоял из трёх основных частей: газированная вода, сахар и "композуха" – 90-градусный концентрат вкуса-запаха соответствующего напитка. Кто помнит? Все помнят? Её пили чистой, пили, разбавляя водой, при этом она становилась молочно-белой… Ею же и похмелялись… А перегар от неё был слышен за километр… А ещё можно в тесто её добавлять. Для всяких тортов. Две капли на кило. Такие дела…
Военторговский ситро-цех стоял сразу за нашим забором. Забор состоял из трёх ниток ржавой колючей проволоки. Местами она отсутствовала совсем. Командовала цехом женщина огромных габаритов – Инна Васильевна. Все текущие проблемы своего цеха она решала своей же композухой. Выгрузить машину сахара, навести порядок на территории – все это делалось курсантскими руками – а бутылочка композухи доставалась почему-то взводному… "Техника и вооружение" цеха, по идее, ремонтировались силами военторга, но реально поддерживать рабочее состояние разливочной линии, сатуратора и бутылкомоечной машины приходилось мне. Не из любви к лимонаду, как вы уже правильно заметили, а из любви к композухе…
О, композуха! Ты – радость лагерных аборигенов! Ты стоишь в полутёмном складе в старинных пузатых двадцатилитровых бутылях… Тонкие лучи солнца порой играют на их блестящих боках… Темно-зелёный "Тархун", светло-зелёный "Дюшес", оранжевый "Апельсин", нежно-жёлтый "Лимон" – вся палитра вызывает ощущение светлой радости и совершенства. Как картины старых мастеров… Твои тонкие ароматы наполняют сердце предвкушением… Ой, не могу… держите меня…
Прапорщик Пушкин отключился от времени.
В тот день, да, в среду, бутылкомоечная машина сломалась с утра. Работа встала. Во дворе цеха скопились недовольно урчащие грузовики и их водители, приехавшие за товаром. Вызванный по тревоге, я внимательно осматривал механизм, перемолотивший уже не один десяток бутылок и наглухо заклинивший. Инна Васильевна порхала рядом…
– Саша, не рвите душу, скажите, можно её сделать? Вы ж видите, что во дворе творится… Меня сейчас завмаги на куски порвут… Машины стоят… Два заказа на свадьбы… Я ж бутылочку сразу наливаю…
Никогда прапорщик Пушкин не был шантажистом… Но не воспользоваться таким моментом – я бы себе этого никогда не простил…
– Бутылочку? При всем моем уважении, Инна Васильевна, пять литров! Или я пошёл. Дела у меня. Комбат счас прибежит меня искать…
– Саша, побойтесь Бога! Какие пять литров! Откуда?
Сошлись на трёх… Инна Васильевна схватила пустую банку и уплыла на склад. Через пару часов грязный, мокрый, но ужасно довольный, я поставил себе на стол в КУНГе полную до краёв трёхлитровую…
Ротный тогда был у меня молодой, КУНГа себе ещё не завёл… Жил "с подселением" в моем. Пока… Поэтому ротная канистра спирта хранилась в "нашем" сейфе. Но не всегда она была полная… Бывали и трудные времена… Но комплект эмалированных, уже местами щербатых кружек был всегда наготове. Закуску посылал сам Бог. Лично и ежедневно.
Через тридцать секунд после появления банки был сказан первый тост. Ближе к вечеру потянулись друзья-товарищи. Получив по полкружки и короткое напутствие, они исчезали в вечерней дымке. Прилетели на огонёк и командиры дружественных рот или дружественные командиры рот (это все равно) нашего славного батальона. У каждого с собой немного было… Да плюс моя банка-наповал-убийца. По убойной силе она приравнивалась к двенадцати бутылкам водки… Результат вы уже примерно знаете. Ближе к полуночи вся наша компания с песнями двинулась в сторону общаги. Снежно-белая болонка замполита уже начала свою прогулку по коридору… Кто знал…
Развод закончился. Комбат подозвал меня к себе. Ничего хорошего это не предвещало.
– Через полчаса подойдёшь ко мне в домик. Получишь записку об аресте. Сегодня четверг, значит, пятница тире воскресенье ты сидишь свои трое суток. В понедельник утром докладываешь о прибытии с отметками и круглыми печатями, что ты отсидел. Не будет отметок – докладываю комбригу. С обеда можешь выдвигаться…
– А где ж мне отсидеть? Комендатура, говорят, не берет…
– А где хочешь. Я знаю, когда тебе надо, ты находчивый…
Добираться до города пришлось часа два. Попытка уговорить комендатурского начгуба провалилась сразу.
– Товарищ прапорщик! Я вам третий раз повторяю! Мест нет! И не будет! Ни завтра, ни послезавтра! И чем я вас кормить тут буду? Своим обедом?
С горя поехал в бригаду. На всякий случай выписал продаттестат. Все сочувствовали, но только один поросший мхом матёрый прапорюга, кряхтя и матерясь, вспомнил: "В старые времена, при маршале Малиновском, я сидел… В полку гражданской обороны была губа… Садись на электричку утречком и езжай. Нальёшь сто пятьдесят – скажу, куда". Налито было незамедлительно, и вечером я уже знал все координаты этого полка и возможные варианты посадки и высадки. Такие дела…
Длинная зелёная электричка со свистом прорезала утренний туман. На энном километре справа в соснячке стали видны казармы, боксы, колючая проволока – все это явно называлось полком. Вместе со мной высадились и добрая сотня военных, спешивших на службу. Пролетев через КПП вместе со всей этой толпой, я быстро и легко сориентировался. Люди в сапогах шли в казармы и парк, люди в "параллельных" брюках – явно в штаб.
Небедный себе был полчок… В штабе везде ковры, резное дерево. Ага, табличка… "Начальник штаба". Тук-тук… За огромным столом виднелась большая лысая голова под чьим-то портретом. В углу стоял вполне обывательский фикус.
– Товарищ майор… Разрешите… Вот тут такая проблема…
– Ну и на хер ты мне тут нужен, прапорщик? Мало у меня своих проблем? Нет у меня мест… А чем я кормить тебя буду?
– У меня аттестат…
– Съешь свой аттестат сам… без соли… хе-хе.
– Ну, может как-нибудь, в уголочке, в караулке…
– Вам что не ясно, трщпрщик?!
– Ну, может, хоть работу какую дайте…
Одна бровь начальника штаба, не встречая преград, полезла вверх по лысине, вторая – пошла вниз, по пути закрывая глаз.
– А что ты умеешь делать?
– Все умею… Связь, радиостанции, телевизоры, машины, дизеля-электростанции, первую помощь умею оказывать… Танки, тягачи… Подрывное дело…
– А щас вот мы тебя проверим. Что ты за спец… Есть у нас одна машина…
Ох, кривил душой майор… Не "наша" была машина, а его. Собственная. Денежку малую за неё платил. Все чужие машины разъехались своим ходом, а вот эта не хочет. А нанимать мастеров со стороны – стыдоба. Хрен цена такому полку… И начштабу его…
В то благословенное время в армии ещё все было. И вещ– и прод– и авто– службы были богатыми и добрыми. И "излишки" уже стало можно продавать… И пошло… Самые лучшие, ходовые автомобили были мгновенно раскуплены. По цене металлолома. Не лейтенантами… И не прапорщиками… Начальники собирались на этом неплохо заработать. Недальновидные частники покупали эти машины, надеясь сделать бизнес на грузоперевозках. Но очень скоро настали времена, когда возить стало нечего… Долго стояли под заборами на частном секторе эти несчастные ЗиЛы, "Уралы", "Газоны"… Уже их нет. Металл подорожал уж очень сильно… Такие дела.
В углу сырого тёмного бокса стоял бензиновый бортовой "Урал", покрытый пылью времён хранения на НЗ. Рядом было много свободных мест, явно указывающих на то, что все его собратья уже где-то пристроены в тёплых сухих гаражах у новых заботливых хозяев. Завидев меня с начальником штаба, местные бойцы исчезли как привидения. На их месте материализовался старлей – командир автороты. Получив задачу обеспечить меня помощником, а машину – бензином и аккумулятором, он тоже исчез. "Урал" незаметно подмигнул мне фарой. Несмотря на отсутствие аккумулятора. Он все понял.
– Вот, трщпрщк. Как тебя зовут? Так вот, Саша… "Урал" заводится. Работает на холостых. И все. Хоть газуй, хоть не газуй – одни холостые. Ехать не хочет. Чуть фыркнет и все. Все спецы смотрели. Трамблёр меняли. Зажигание вертели. Карбюратор мыли. Смотри. Сделаешь – получишь печати за трое суток. Не сделаешь – извини. Если что, звони мне в кабинет с КТП.
Переодеться было не во что, пришлось закатывать рукава. Поставили аккумулятор. Залили бензин. Завели. Всё правда – только холостые. Первый раз такое вижу… А ну-ка, посмотрим главную заслонку… Снял "воздухан", посветил зеркальцем в тёмную трубу карбюратора. Завёл.
– Газуй, боец!
"Газовая" тяга делает полный ход, но главная заслонка, чуть шевельнувшись, самопроизвольно возвращается обратно, на холостые обороты. Какая-то сила тянет её назад. А какие там силы в карбюраторе? Да никаких… Разрежение… Стоп! Ограничитель максимальных оборотов занимается подобной работой, за счёт разряжения прикрывает заслонку при достижении этих самых максимальных оборотов. Не помню, сколько там… Сам он прячется впереди на коленвале, за шкивами. А мы вот просто одну из двух его медных трубочек открутим и посмотрим…
– Заводи, боец!
"Урал" взревел как несчастный узник, получивший неожиданную, но долгожданную свободу. Так. Лезть под шкивы чинить ограничитель оборотов не собираюсь. Сам пусть на досуге займётся… Надо его просто отключить. Но чтоб трубки были на месте… А передавлю-ка я медную трубочку пассатижами. В не видном месте…
– Боец, крепи аккумулятор! Едем кататься!
Через полчаса мой новый друг, бортовой "Урал", под моим же чутким руководством радостно носился по парку, пугая редких бродячих военных. В качестве бонуса я ему подрегулировал "солдатик" на компрессоре и подкачал колеса самоподкачкой… "Урал" бил копытом и звенел от радости…
Ну почему было не посмотреть заранее расписание обратных электричек? Чтоб не сглазить? Теперь два часа бродить по пустому перрону, сжимая в кармане заветную записку с круглыми печатями. Пятница тире воскресенье. Прям личная машина времени. На дворе пятница, а у меня уже воскресенье. И я только что освобождён из-под стражи… Начштаба сдержал слово… Хотя и испытал лёгкий шок, увидев бегающим практически безнадёжный "Урал" через час после начала ремонта. Такие дела…
Пересев на Южном вокзале на другую электричку, я очутился в гостях у тёщи. Чтобы не встретить кого-нибудь из наших в городе. Сидеть так сидеть. Тёплый пруд и песчаный пляж вполне заменили мне нары…
Прапорщик Пушкин совершил очередной прыжок во времени.
Утро понедельника. Развод. После развода с виноватой мордой подхожу к комбату. "Табаки" крутится рядом. Молча вручаю записку. Табаки не выдерживает:
– Ну что, отсидел? В полку? Нашёл ведь, паршивец! Понравилось? Дальше будешь продолжать нарушать дисциплину?
– Не понравилось. Холодно. Плохо кормят. Одна прогулка в день. Нары без матраса. Вонь. Больше нарушать не буду, – ответил я. И виновато опустил глаза.
Механик Дежурство
Дежурство по части вообще штука не слишком приятная, но неизбежная. Но дежурство по Стройуправлению к проблемному в общем-то не относится.
Неизвестно, что лучше: мотаться по командировкам (зачастую, внеплановым и крайне срочным) по стройплощадкам округа, или не особенно напрягаясь, провести согласно графика 24 часа на "боевом посту" с символом мифической власти – красной повязкой на рукаве. Тем более, что значительная часть "суток" проводилась двумя этажами выше, в родном "механическом" отделе. Народ в Управе жил под лозунгом: "Производство – прежде всего!", и к решению текущих вопросов во время наряда относился с пониманием.
Дежурному офицеру придавались "в помощь" личный состав – пара сержантов, давным-давно изучивших все "ходы-выходы" и отлично знающих, что, откуда и в каком количестве может "прилететь" и, самое главное, как этого избежать с возможно минимальными потерями. Ребята были местные, многократно проверенные, "залёты" не практиковали и справедливо считали, что плюсы "придворной" службы в паре трамвайных остановок от родительского дома многократно перевешивают все возможные минусы.
Так и остаёмся втроём вечером, в наконец-то опустевшем пятиэтажном здании в центре города.
Контрольный обход, входную дверь – на ключ, и жди спокойно утра, чтобы смениться в 10.00. Ничего сложного, в общем-то, если не будет срочных "вводных".
Начиная с 7-30 занимаю место в холле у входа в ожидании Папы, который из моего молодцеватого рапорта с удовлетворением узнает, что за ночь никаких серьёзных происшествий не случилось (всякую "мелочёвку" я и без него прекрасно "раскидаю" по отделам, нечего "подставляться"). Затем людской поток из ручейка превращается в полноводную реку, состоящую как из сотрудников Управления, так и "гостей" из других подразделений, приехавших решать какие-то производственные, да и личные заодно (куда же без них!) вопросы.
Заходит Олег Юрьевич (мой шеф), радостно щурится, здоровается за руку и аккуратно незаметно для окружающих тычет двумя пальцами под ребра. Зашипев от боли, вопрошаю: "За что?" и слышу в ответ безжалостное: "За Житомир! Завтра с утра – "командировочное" в зубы, и "мухой" в Житомирский УНР, "хвосты" подчищать! К выходным вернёшься. Вопросы?" "Да какие вопросы, когда вы так "доходчиво" все объяснили… Мой "косяк", мне и исправлять. Сделаю." К "неуставняку" со стороны "Батьки" давно привык и не обижаюсь. Он меня сюда "вытащил", имеет право…
Юрьич делает паузу и изрекает: " Завтра утром с базы машина пойдёт, сядешь "на хвост", нечего на поезде трястись. Я позвоню, гостиницу забронируют. Все, сдашь дежурство – ждём в отделе. Ребята из Закарпатья привезли кой-чего, в обед пробу снимем…"
Провожая ласковым взглядом коренастую фигуру шефа, почёсываю ноющий бок. Никаких обид, Батька мужик правильный, всегда прикроет, если что… Да и достаётся ему от Папы, не приведи Господь. Полковника все никак не получит… Собачья должность!
"Мои" сержанты делают вид, что тщательно проверяют пропуска, остальные делают вид, что их показывают. Незнакомые лица – редкость, все друг друга знают, как говориться: "Чужие здесь не ходят…" Да и секретов у нас, прямо скажем, не густо, и захотели бы продать, так нафиг никому они не нужны, такие секреты.
Сижу, смотрю за процессом, не забывая здороваться с коллегами, прикидывая про себя: поехать домой отдыхать (имею право), или остаться поработать (имею необходимость). В предвкушении обеденной "дегустации" решаю остаться и, восхищённый своей трудолюбивостью, продолжаю следить за входной дверью и процессом фейс-контроля на входе.
В числе прочих заходит незнакомый старлей, отмечается в журнале и, не торопясь, поднимается по лестнице. Для приличия спрашиваю бойца: "Кто, куда?", и получив в ответ внятное: " Старший лейтенант Ст-енко, в строевой отдел", расслабляюсь. Но ненадолго.
Минут через десять ощущаю смутное беспокойство, увидев знакомую фигуру ст. л-та Ст-енко, вновь заходящего с улицы на "вахту". Снова журнал, снова знакомое "…в строевой отдел" мигом смахнули сонливость и заставили крепко задуматься. Вход – один, выход, соответственно, тоже, и проскочить на улицу незамеченным "против течения" даже для Гарри Гудини – задача не то что сложная, а просто невыполнимая.
Но, тем не менее, вот он, поднимается по лестнице (снова!), постепенно скрываясь из виду. То же лицо, форма, даже родинка на левой щеке! Мистика… Вроде не сильно замученный, крепче минералки ничего не пил, в чудеса и призраков не верю…
Меня осенило! Журнал! Надо проверить записи, всё станет ясно! Поднимаюсь со стула и иду к проходной. Но дойти не успеваю, т.к. снова вижу тов. Ст-енко, не торопясь входящего в здание. В голове крутится идиотское: "Оборотня – серебряной пулей, вампира – чесноком, а Этого, Этого – хрен знает чем взять…" Машинально спрашиваю: "В строевой отдел?" Ответ, естественно, утвердительный. "Ну, идите, вас там уже двое, скучно не будет" – глуповато хихикаю.
Ничуть не удивившись сказанному, призрак ст. л-та Ст-енко гордо шествует мимо меня и направляется к лестнице.
Я тупо поворачиваюсь ко входу, внутренне готовый увидеть минимум взвод лже-старлеев, спешащих на шабаш (или как там у них это называется?) к "строевикам".
В голове крутится: "Интересно, "карету" за мной пришлют или на служебной ехать придётся?" Ощущаю, что ноги стали ватными и начинаю тихонько опускаться пятой точкой в заботливо подставленное сержантом Костюком кресло.
Поворачиваюсь и вижу, как мои бойцы с трудом сохраняют серьёзное выражение на красных от сдерживаемого смеха лицах. Из последних сил цепляюсь за ускользающую реальность и коротко выдыхаю: "Костюк, чо за хрень?! Что это было?"
Ответ поражает своей простотой: "Тай ничого, товарищ старший лейтенант… Вони тройняшки, служат у Хмельницком. Вы не перший, ни останний. Водички попейте – полегчает…"
Флот
КомДив Были "паркетного" крейсера-17 или "Испорченный телефон"
Корабль ощутимо качало, но это ничуть не мешало трём лейтенантам, собравшимся в 63-й каюте. Это были уже настоящие лейтенанты , а не сияющие выпускники, поднявшиеся на борт "паркетного" крейсера всего четыре месяца назад. Все они уже давно сдали зачёты на допуск к самостоятельному управлению своими подразделениями, вовсю "тащили" дежурства и вахты на стоянке. Впереди оставался последний барьер – допуск к несению ходовой вахты, с которым предстояло разобраться за время выхода в море. Однако на столе громоздились не конспекты, руководства и методички, а бутылка коньяка и немудрёная закуска. И разговоры велись совсем не о правилах расхождения в море или порядке дачи пробных оборотов, а в основном о виновнице торжества – дочке одного из офицеров, которой в этот вечер исполнился ровно годик. Началу же мероприятия мешало отсутствие четвёртого товарища, который вот-вот должен был смениться с вахты.
– А вот и я! – ворвался в каюту запаздывающий командир ГОПО. Но общая радость тут же омрачилась заливистым звонком телефона.
– Черт, наверняка наш "бычок". Сейчас выдернет к себе в каюту, и битый час будет вопросами по зачётам пытать! – огорчился комбат "Форта", хозяин каюты.
Звонок продолжал звенеть, лейтенанты переглянулись, и… трубку поднял акустик.
– Командир ГОПО лейтенант Тетерев! Слушаю! Да что вы, я в своей каюте. Я ж только с БИЦ-а сменился, дублёром стоял. Вы ж в курсе должны были быть… Ну, при наборе ошиблись, бывает, – лейтенант положил трубку.
Телефон тут же вновь зазвонил. Теперь ответил трюмный.