Новеллы о Шекспире.
Только глупец может считать стратфордского Шекспира автором "Гамлета" и "Короля Лира"…
(Из одной старой книги о Шекспире)
Юрий Домбровский
Новеллы о Шекспире
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
Только глупец может считать стратфордского Шекспира автором "Гамлета" и "Короля
Лира"…
(Из одной старой книги о Шекспире)
По единогласному заключению ученых,
Гулливер не что иное, как миф, легенда,
созданная простым народом, в виду его
склонности к чудесному и необыкновенному.
Гулливер не существовал никогда, а тот, кто
утверждает обратное, лишается звания ученого,
навсегда изгоняется из академии и предается
проклятию в "Ежегоднике".
Леонид Андреев, "Смерть Гулливера".
Глава 1. ТЕАТР
I
Ричард Бербедж, играющий преступного короля, пришел со сцены, снял на ходу
железные рыцарские перчатки и с размаху бросил их на дряхлый скрипучий столик.
- … с этой вашей пьесой-то!.. - сказал он крепко и очень искренне.
Все, кто сидел в уборной, переглянулись, - таким Бербеджа видели впервые, что-что, а
спокойствие он не терял никогда. Длинный малый в женском платье покосился на него и
встал с табуретки, уступая место.
- Да сиди, сиди! - приказал ему Бербедж раздраженно и милостиво. - Сиди, я еще
Билла буду ждать! Ax, черт! Ну уж, я ему на этот раз скажу одно слово… Да, скажу.
Он прошел и сел к другому зеркалу, нахохлился, погрыз большой палец и вдруг
раздраженно фыркнул.
- "Сборы, сборы!" - передразнил он. - Вот и сборы - два пенса да медная пуговица на
дне кружки! А то еще "сборы"!
Опять все переглянулись. Хотя, верно, сборов не было, но все знали - Бербедж
сердится все-таки не за это. Сборы-то сборами, а играть было тяжело и противно. Публика
слушала плохо, громко разговаривала, и раз чуть было не вспыхнула драка и пришлось на
добрых пять минут прекратить игру: в партере поймали воришку, и тот стал визжать и
вырываться. Поднялся шум. Но тут со сцены, где сидела чистая публика, вдруг поднялся
высокий молодой в голубом зимнем плаще с тремя золотыми леопардами и гаркнул
оскорбительно и громко:
- Эй, вы, милорды! Висельная дичь!
Ему ответили руганью, хохотом и свистом, кто-то даже запустил моченым яблоком, но
молодец был тоже не промах, он встал - а был он высок и хорошо сложен - молча обнажил
до половины шпагу, потом вытянул руку, сжал кулак и показал его партеру.
- Гы-ы! - длинно было засмеялся какой-то дурак, но в партере поняли и сразу же
замолкли. Тут пахло серьезной дракой, а то, пожалуй, и кровопролитием.
Шум замолк, и пьеса продолжалась, но Бербеджу-то все это было очень неприятно, он
играл плохо, с накладками, и чувствовал, что и зрители понимают, что он не в себе, а
мучительнее этого состояния для него вообще ничего не было. Теперь он сидел красный
от стыда, раздевался и был так зол, что вообще никого бы не хотел видеть: ни приятелей, ни театр, ни эту темную, скверно обставленную уборную, где все шатается и скрипит, ибо
все здесь сделано на скорую руку, - он сам был столяром и сыном столяра и в этих вещах
толк понимал. Кроме того, было еще и холодновато, со сцены через колючие доски дуло
так, что шевелились дешевые, реденькие занавески. Бербедж кончил раздеваться, встал и
тут в дверь вкатился пухленький, толстый человечек с очень румяным и ясным лицом.
- Уф, - сказал человечек и покачал головой, ведь еле-еле протискался. Его величеству
привет!
Он сам взял стул, сел на него верхом, вытащил платок и начал вытираться. Лицо было
потное и блестело.
- Еле-еле, - повторил он. - Там какого-то молодца потащили купать, говорят, что
кошелек срезал. А что это ваше величество не в духе?
Бербедж, когда увидел старика, сразу просветлел.
- Сплошной убыток, мистер Четль, - сказал он весело. - Это прибавка - одиннадцать
шиллингов на брата, кажется, все, что останется в кассе. Ведь это с ума сойти - играть
такую трудную пьесу, со столькими переодеваниями, за одиннадцать шиллингов на
человека. Где у него была только голова?
- У кого это? - спросил старик.
- Да все у него, у Билла. Понимаете, вчера приходят два каких-то джентльмена,
встречают Билла и спрашивают: "Что вы играете седьмого февраля?" Билл им отвечает:
"Ромео и Джульетту". - "Нет, играйте "Ричарда Второго". Билл говорит: "Это нам
невыгодно, сборы маленькие, пьеса уже давно не идет, половина зала пустая". А они
говорят: "Мы заплатим по одиннадцать шиллингов каждому участвующему". Ну, Билл и
настоял, чтобы отменили "Ромео". - Он вдруг опять помрачнел и выругался. - Знаете
почему? Нет! Меня-то не проведешь. Он там играет монаха. Роль-то маленькая, но у него
там строк сорок в самом конце, а он… Ну, в общем, ему теперь надо освобождаться
пораньше.
- О?! - покачал головой старичок, его глаза округлились от удовольствия. - Это какая
же? Неужели все та же?
- Ну! - ответил Бербедж с легкой улыбкой, снисходительной и чуть-чуть
высокомерной (старик заметил и это). - Нет, конечно. Там дело вполне конченое.
- Ах, значит, и сонеты не помогли? - глумливо спросил старик.
Бербедж ничего не ответил, только головой мотнул.
Так они, улыбаясь, смотрели в лицо друг друга, отлично понимая все и слегка
злорадствуя.
- В ее гнездышко залетает теперь большая птица, - сказал Бербедж очень отчетливо, -
ее милость завела себе такого пеликана, что он каждую ночь прилетает клевать до крови
ее сердце. Ее душа теперь наполнена до краев дарами его милости.
- Хотел бы я знать тогда, - сказал старик задумчиво, - что у леди называется душой и
куда она ее прячет на ночь?
Все, кто был в уборной, засмеялись.
- Вы уж скажете, мистер Четль, - махнул рукой Бербедж.
Зашел кассир - старик медлительный, сухой и сердитый.
Все обернулись к нему.
Он дошел до стола и со звоном грохнул на него медную кружку.
- Черт знает что такое! - сказал он. - Напакостили целую бочку да и перевернули ее
под конец. Такая вонь пошла по всему помещению! Велел курить можжевельник. Да куда
там! До сих пор не продохнешь.
- А почему перевернули бочку? - быстро спросил Четль.
- Вора купали, - сердито ответил старик и погремел кружкой: - Выручка-то, видите, а?
- Нет, Билл совсем сошел с ума! - решительно сказал Бербедж.
- Но к кому же он тогда бегает? - задумчиво спросил старик. - Чтобы Виллиам без
всякой причины потерпел убыток? Да никак я этому не поверю. Если он промахнулся, значит, было из-за чего. Было, было, мистер Бербедж. Будьте уверены, что было.
- Очевидно, что так, - сказал Бербедж.
- Если я говорю, что это так и есть, будьте уверены. Да, что-то делается с Биллом.
Помните, вы мне рассказывали, что он начал для вас новую пьесу? Ведь это было месяца
три назад, никак не меньше. И помните, вы говорили, что недели через две она уже
пойдет. Так где же она? А вот я действительно пишу трагедию и поставлю ее.
- А вы что-нибудь разве пишете сейчас? - спросил кассир. Он тоже имел долю в
театре, и его мучило, что сборы начали падать.
- Я-то пишу, - важно кивнул головой Четль, я-то, молодой человек, пишу! Не говорю
наверное, но очень скоро, возможно, что в этом месяце я окончу большую трагедию про
Вильгельма Завоевателя, и посмотрите, какие сборы она будет делать.
- Ну что ж, дай-то Бог! - мирно согласился Бербедж, которому очень хотелось, чтобы
Биллу натянули нос. - Вильгельм Завоеватель солиднее Ричарда. Во всяком случае,
пришел раньше его.
- Да, - подтвердил Четль. - Был солиднее и пришел раньше. Но только для того, чтобы
приобрести мою трагедию про этого несравненного героя, вам придется раскошелиться.
Это ведь не ваш дурной "Ричард", за которого и одиннадцать шиллингов высокая цена. Так
я прямо и скажу, когда мы встретимся с вашим Шейлоком.
- Ладно. Будет мех, будет и цена, - ответил Бербедж. - Я иду в "Сокол". Поищу Билла
хотя бы там. Не составите ли мне компанию?
II
В коридоре, узком и темноватом, их остановил мальчишка, бойкий, востроглазый
чертенок, один из тех, что держал лошадей у входа в театр, и сунул Бербеджу записку.
- От кого? - спросил Бербедж, не удивляясь.
Мальчишка только хмыкнул.
- О! - почтительно сказал Четль и даже отступил.
- А ну, держи фонарь, - приказал Бербедж мальчишке и стал читать.
Конечно, и Четль заглянул туда же.
- Кто тебе передал это? - спросил Бербедж, комкая записку в кулаке.
- Там… У входа… - неопределенно сказал мальчишка.
Бербедж повернулся к Четлю.
- Ну что же, раз зовут, надо идти, - сказал он с той чуть презрительной,
извиняющейся, но вместе с тем и покорной улыбкой, которую Четль в этих случаях давно
заметил у актеров первого положения. - Ну, я не прощаюсь с вами. Вы не выпьете и двух
кружек, как я приду.
- Мистер Ричард, кто вас зовет? - спросил строго Четль. - Неизвестный человек? Что
ему нужно от вас? Какие могут быть тут разговоры, коли вы его и знать не знаете? Почему
он подослал мальчишку, а не пришел сам?
- Ну! - сказал Бербедж и засмеялся. - Мало ли почему!
- Смотрите, смотрите, - пригрозил Четль. - Помните, как погиб Марло?
- Чепуха! - ответил Бербедж. - То Марло, а то я! Идите, я сейчас же догоню вас.
И он отошел с мальчишкой.
* * *
Двое стояли несколько поодаль от входа, в одном Бербедж узнал того молодца в плаще
с леопардами, которого он сегодня заметил в театре. Другой стоял спиной к ним,
прислонившись к столбу. Когда молодец увидел Бербеджа, он молча повернулся и пошел к
Темзе. Дошел до мостков и остановился. "Вот как?" - подумал Бербедж. Но время было
еще раннее, только что начало смеркаться, да и народ толпился повсюду, особенно около
мостков через большую сточную канаву, где стоял молодец. "А, да что там!" - подумал
Бербедж и пошел. Как только молодец в голубом плаще отошел, тот, что стоял спиной, повернулся и посмотрел на Бербеджа. Это был юноша среднего роста, но очень тонкий и
хрупкий, порядком смуглолицый, с черными большими глазами, выражения которых
Бербедж никак не мог уловить, и чуть заметными черными усиками над верхней, немного
выдающейся вперед губой. На нем был длинный белый плащ, а сбоку торчала шпага.
Увидев его, Бербедж вздрогнул и остановился. Уж слишком непривычным было его лицо -
чуть ли не мальчишеское, очень свежее, но вместе с тем резко отличное чем-то от всех
мальчишеских и юношеских лиц. И вдруг Бербеджу показалось, что он где-то видел этого
юношу и даже знал его, пожалуй, но вот забыл. Так с десяток секунд они и смотрели друг
на друга. Потом юноша слегка улыбнулся - так, что чуть вздернулась верхняя, поросшая
черным пушком губа, показались круглые, мелкие и блестящие зубы. Резким движением
плеча поправил плащ и пошел к Бербеджу. Шел он твердо, отчетливо, чеканно. Но
Бербедж обратил внимание, что длинная шпага все-таки очень стесняет его движения, и
надел он ее не на тот бок. "Что за черт!" - подумал Бербедж. И тут юноша вдруг тихо, но
очень ясно сказал:
- Мистер Бербедж!
- А! - почти крикнул Бербедж и даже отступил.
- Ну-ну! - сказал юноша успокаивающе. - Не надо. И так на нас уже смотрят. Идемте-
ка.
Он предложил Бербеджу руку, они обогнули круглое здание театра и пошли вниз, к
городскому саду.
Было шумно и весело в этом саду. Какой-то пьяный матрос, широколобый,
кривоногий, обветренный, как черт, с толстой рассеченной губой, рыча, дразнил ручного
медведя. Зверь уже вставал на дыбы, обхватывал голову лапами и яростно рычал.
Несколько гуляющих девок, в особенности одна - маленькая, краснощекая, под хохот
и восторженные визги ребятишек кричала что-то обидное высокому нескладному парню, который - поскорей, поскорей от греха подальше! - хрустя, топал по замерзшим лужам и
все никак не мог дождаться, когда же он зайдет за угол.
- Так значит, вы не сразу узнали меня? - спросил юноша.
- Я еще до сих пор не приду в себя, - ошалело ответил Бербедж. Он уже понимал кое-
что. - Если бы не ваш голос… - Они все ускоряли и ускоряли шаг. - Я думал, конечно, что
вы можете прийти, искал вас во время спектакля.
- Вот видите, я и пришла, - ответил юноша.
Они перешли дряхлые мостики, покрытые бурым льдом, и теперь пересекали
площадь. Молодец в леопардах вдруг оказался каким-то образом впереди. Бербедж
нахмурил брови, соображая: что-то сулит ему это приключение? И что оно вообще значит?
Любовь? Деньги? И вдруг вспомнил: а Четль-то?! Он оглянулся.
Толстяк шел по другой стороне улицы, пыхтел, но от них не отставал. И Бербедж
понял: нет, не отвязаться! Там, где пахло происшествием, скандалом или хорошей, жирной
сплетней, где случалось что-нибудь такое, о чем можно было поговорить, там и был
толстый, добрый, умный и суетливый Четль. И сердиться на него за это было невозможно!
Он ведь не купался в грязи - он был просто богом этой грязи!
- Одну минуточку, - сказал Бербедж- Он ведь так от нас никогда не отвяжется.
Разрешите, я ему скажу, что сегодня…
- Да нет, нет, - удержал его юноша. - Зачем же? Я вас сейчас же отпущу. Пусть он вас
обождет где-нибудь. Вы куда с ним шли?
- В "Сокол".
- Ну и мы идем туда же. Скажите ему, пусть через час он ждет нас в яблочной комнате.
III
- Дорогой мистер Четль, - сказал Бербедж. - Вы меня извините, что я заставил вас
бежать, это очень опасно в ваши лета и при вашей комплекции, но я хочу сказать: вы
гнались за мной не зря, сегодня мы с вами все-таки выпьем несколько кружек. Я
задержусь очень ненадолго, но вы уж мне, пожалуйста, не мешайте. Дело-то в том… - Он
хотел соврать что-нибудь, но увидел красное лицо Четля, его круглые глаза и крепко
сомкнутые, недобрые теперь губы, и сбился на какую-то чепуху.
Четль молча, сурово и взыскующе смотрел ему в лицо.
- Я боюсь за вас, мистер Бербедж, - сказал он. - Я ваш друг, и вот я боюсь. Что это за
приключение? Куда они вас тащат? Почему один с вами, а другой забежал вперед? Мистер
Бербедж, смотрите, - кого любят женщины, того не любят мужчины. Вспомните Марло!
- Да нет же, нет, - тоскливо сказал Бербедж, какой еще там Марло? Меня
приглашают… Ну, одним словом, ждите меня через полчаса в том же трактире. Мы тоже
идем в "Сокол".
- И Марло тоже зарезали в трактире. Вот так же, зазвали и потом зарезали, - сурово
сказал Четль. - Мистер Бербедж, вы хоть знаете, кто это такие? И зачем они вас вызывают?
Вы сказали - через полчаса, а вот я не знаю, что с вами будет через полчаса.
И Бербедж понял - Четля так просто с рук не сбудешь.
- Послушайте, это… - Бербедж воровато оглянулся. Его спутник стоял неподвижно и
прямо около дома. Его белый плащ особенно ярко выделялся на красной стене. - Это
женщина! - быстро шепнул он. - Только я не знаю, кто она такая. Понимаете? Она должна
мне что-то сказать. Так вот, через полчаса… - И он быстро пошел, предупреждая вопросы.
Она в самом деле повела его в "Сокол", то есть внизу-то был трактир и там уже
горланили, но наверху помещалось несколько приличных комнат, для истых господ, и они
сдавались приезжим.
Они поднялись по темной скрипучей лестнице.
Она шла так быстро и так уверенно взбегала на ступеньки, что он увидел - она
хорошо знает дорогу. Поднялись и пошли по коридору, тоже темному и узкому,
пропахшему бобами, прогорклым маслом и какими-то соленьями. Тут она подошла к
двери и трижды постучала. Дверь сейчас же чуть приоткрылась. Она нырнула в
образовавшуюся щель и втащила за руку Бербеджа.
Он вошел и огляделся.
Комната была почти пустая. Только два деревянных стула с очень высокими спинками
(их называли испанскими) да широкая, неуклюжая дубовая кровать с белым грязным
пологом. Молодец, что был раньше в голубом плаще, стоял около двери. Теперь плащ этот
он сбросил, и три распластанных, плоских леопарда с кудрявыми лапами выделялись
особенно ясно. Было темновато, но горели две свечи, и мерзкий желтый свет оседал на
всех предметах.
Она обернулась к молодцу.
- Ну-с, вот, - сказала она, - пойдешь, посидишь внизу, а через полчаса выйдешь во
двор и посмотришь на окна. Если занавески не будут подняты, зайдешь еще через полчаса.
Деньги у тебя остались?
- Остались, - сказал молодец и потянулся было за плащом.
- Плащ оставь, - сказала она. - Пусть думают, что ты остановился тут же.
Молодец вышел. Она подошла к стулу, сняла плащ, отстегнула шпагу.
- Садитесь, Ричард, будем разговаривать, - сказала она.
- Но я до сих пор не опомнюсь, миссис Фиттон, пробормотал он, понимая уже все.
- Мэри, - тихо поправила она, смотря неподвижно и прямо большими, черными, чуть
матовыми глазами.
Но он все еще колебался, нащупывая почву.
- Я до сих пор не понимаю, миссис Мэри, - сказал он искренне, разводя руками.
- Да нет, Мэри, просто Мэри, - повторила она так же тихо и настойчиво и вдруг
улыбнулась ему. От улыбки этой у него сразу зашлась голова, стало холодно и жарко и
неудобно стоять. Он взял ее за руку, выше локтя, - она не сопротивлялась - и голосом, неоднократно проверенным им в "Ромео", сказал:
- Я ведь три года ждал тебя, Мэри.
Она молчала.
Так они стояли и смотрели друг на друга. И все же было в ней что-то такое, что его
удерживало.
- Три года, - повторил он, скользя пальцами по ее руке, все выше и выше, к плечу и
шее.
- Врешь! - вдруг сказала она негромко, но очень хлестко. - Не смел ты меня ждать! Я
всегда прихожу к тем, кто меня не ждет.
"Сердится! Да ну же!" - быстро понял он и без всяких разговоров бурно обхватил ее и
поцеловал в лицо, - губы у нее были сжатые, неподатливые и холодные. Она молчала и не
двигалась в его руках. Он поцеловал ее еще раз, больно и крепко, и тут она ударила его по
щеке очень ловко и увесисто.