Он сразу же отскочил от нее на середину комнаты. Она усмехнулась, хотела что-то
сказать, но ничего не сказала и подняла обе руки и стала с затылка поправлять прическу.
Он стоял и молчал.
Она вдруг фыркнула, как разозленная кошка, и прошлась по комнате. Посмотрела-
посмотрела, подошла к стулу и, сошвырнув плащ, села верхом.
- Не особенно-то вы умелый, - сказала она сердито. - Друг вашего величества куда
более тонок в обращении.
- Счастливец! - вздохнул Бербедж. Он был серьезно растерян и не знал, что же ему
делать.
Она глядела на него жестко прищуренными, теперь совершенно ясными глазами. Она
сидела, он стоял, и так, снизу вверх, смотреть на него ей было неудобно. Кроме того, она
все-таки хорошо знала, что ей от него нужно, и теперь думала о том, что без шага с ее
стороны у них ничего не получится. Уж слишком робеет.
Тогда она пальцем поманила его к себе. Он подошел и неуверенно посмотрел на нее.
Она вынула тонкий батистовый платок, свернула его в жгутик и, прищурившись, провела
им по его щеке. Щека была чистая, но она все-таки проделала это еще раз. Когда ее рука с
длинными ногтями царапнула его кожу, он слегка вздрогнул. Тут она и вторую руку
положила ему на плечо так, чтобы большой палец прямо касался ямочки на горле. Он
продолжал смотреть на нее дико, но все-таки недоверчиво.
- Ну?! - Она наклонила голову набок. Тогда он решился наконец. Схватил и, сжимая, жестко поцеловал ее в горло.
Она слабо охнула, и тогда он понял, что все неожиданности позади. История идет к
обычному концу.
Словно теряя сознание, она откинула голову, слабо мотая ею так, что губы его
пришлись в ямочку на горле. Тут он почувствовал, что ноги у него подкашиваются,
слабеют, тело ее тяжелеет у него в руках. Схватил и потащил.
"Фрейлина королевы, - быстро и воровато подумалось ему. - И сама ведь пришла.
Комнату сама нашла". И вдруг вспомнил: "А Билл?" Но мысль эта была побочная, очень, очень случайная, и сейчас же с торжеством он подумал другое: "Да, Билл-то и поэт, и
друзья у него все вон какие, и за этой леди он гоняется уже около пяти лет, и стихов
исписал целую тетрадь, а так ничего у него и не вышло. Я же - простой актер, и вот она -
моя". Он бормотал что-то несвязное, мало относящееся к обстоятельствам, но уже
подходил момент, когда и это бормотание было не нужно и должны были говорить только
руки. Тут она гибко развернулась, как пружина, и не легла, а села на кровать и поправила
волосы.
- Сумасшедший! - сказала она совершенно трезвым, ясным голосом. - Разве для этого
я вас звала сюда?
- А?.. - начал совершенно сбитый с толку Бербедж, но говорить ему было уже трудно, он задыхался и начинал понимать, что, пожалуй, Биллу действительно приходилось
несладко с этой черной змеей.
Она крепко, по-мужски, положила ему руки на плечи и сказала:
- Я вас позвала вот для чего: лучше всего, если вы завтра в театр не пойдете.
Он поглядел на нее. Она сидела неподвижно прямая, спокойная. Эта внезапная
перемена поразила его много больше, чем самое предложение не ходить завтра в театр. Он
даже не спросил ее: почему же, собственно, не ходить?
Она снова поправила волосы и встала.
- Играете-то вы хорошо, - сказала она с упреком, - много лучше Билла, но целуетесь…
- она не докончила.
- Тоже лучше? - быстро спросил Бербедж.
- Не знаю, посмотрим, - ответила она загадочно и так, что он опять тяжело двинулся к
ней, но она подняла руку, и он остановился.
- Только не сегодня, - сказала она. - А завтра я жду ваше величество ровно в десять
часов.
- Где? - спросил Бербедж.
- Здесь же. Огонь будет потушен, но вы постучитесь, и когда я спрошу: "Кто?" - вы
ответите: "Ричард".
- О! - восхищенно сказал Бербедж.
- И еще одна просьба к вашей милости: если вы увидите мистера Виллиама, то
передайте ему эту записку, но только наедине.
- Это уже неприятное поручение, - сказал Бербедж.
Она не расслышала. Она подошла к окну и отдернула занавеску.
- Желаю доброго пути вашему величеству.
IV
Уже доходило до драки. Уже кто-то вскочил на табуретку. Уже опрокинули жбан, и
рыжее пиво хлестало со стола. Уже хозяин бегал между столиками и орал: "Я не позволю!
Чтобы в моем заведении!.." Тогда кто-то развернулся и дал ему по затылку.
В это время он вошел, и никто его не заметил.
Он быстро огляделся.
Драка шла кругами. Поднимались самые дальние столики. Люди вставали, и кто сразу
нырял в круг, кто шел, чтобы посмотреть, что же там случилось. А впереди словно забил
фонтан; вообще уж плохо можно было разобрать, что же происходит? Лупят ли кого или
так безобразят? Только кто-то, там, в середине, надрываясь, орал: "Пусти, пусти! Тебе
говорят, пусти меня! Ах, ты так!" И наверное, бросился вперед головой, потому что толпа
шарахалась.
Бербедж подошел к толпе и остановился, соображая: то ли разыскивать Четля, то ли
сейчас же уйти? Он не любил таких происшествий. Ему столько раз в юности
приходилось видеть драки в зрительном зале, когда на сцену летели гнилые яйца, моченые
яблоки, обглоданные кости, что его всегда немного мутило, когда он видел, что кого-
нибудь бьют. Он подумал, что вот Шекспир и Четль не такие: где бы ни дрались, они
обязательно сунут свои носы. Так он стоял, раздумывая: уйти ли, остаться ли, и вдруг
действительно увидел Четля. Четль лез к нему через толпу, крича и махая руками. Лицо
его уже опять пылало.
- Бьют-то, бьют-то как! - сказал он восторженно, хватая Бербеджа за локоть. - Вы
посмотрите, как раздает! Эх, и здоровый же матрос. Он сразу рыжему свернул всю скулу.
Тот только ножками дрыгнул. Вот посмотрите, я вам покажу, как…
- Да что такое? - с неудовольствием сказал Бербедж. - Куда вы меня поволокли?
Идемте-ка отсюда. Еще и нас с вами побьют.
- Да идемте, идемте, я вон там сижу, - взволновался Четль.
Они уселись.
- Так представляете, он его прямо через стол, на вытянутую руку. Вот так, в
подбородок! Кулаком. Раз! Раз! Раз! И спрашивает его: "Мало?" А в это время
поднимается какой-то с завязанным глазом, я думаю, его товарищ, да и говорит:
"Джентльмены, держите этого фальшивомонетчика!" А тот ему: "Молчи, королевский
шпион! Чего ты лезешь к актерам?!" А этот: "Это я шпион? Какой я шпион? Чей я шпион?
Откуда я шпион? Ты мне деньги платил? А?" Матрос ему: "Я вот тебе сейчас заплачу".
Раз! Раз! Раз! в морду. "Мало? Еще надо?" А Виллиам встает и говорит…
- Стойте, стойте, - ошалело остановил его Бербедж. - Я ничего не понимаю. Виллиам-
то при чем?
Они уже сидели за столом, а Четль размахивал жареным угрем, обычной закуской
пьяниц.
- То есть как при чем? - удивился Четль. - Я же говорю вам: к Виллиаму привязался
этот рыжий…
- Так что же вы мне сразу… - ахнул Бербедж. Он грозно поднялся из-за стола,
нащупывая в кармане острый кривой кинжал, купленный у заезжего матроса.
- Куда вы? - рванул его за руку Четль.
- Билл! - крикнул Бербедж во всю свою могучую, звонкую глотку, покрывая шум все
растущего и восходящего скандала. - Держись, Билл, я сейчас же иду к тебе! - И, не
обращая больше внимания на сразу вспотевшего и притихшего Четля, бросился в толпу, как будто нырнул в нее - головой вперед.
V
Могучий, плотный гигант с густой каштановой бородой стоял на столе, а трое человек
норовили схватить его за ноги. Лицо уж у него было разбито, глаз заплыл, и кровь капала
даже с бороды, но в руках был нож, и он махал им молча и свирепо. Здесь не кричали.
Дрались по-деловому: тихо и сосредоточенно. Зато в другом углу, где находился второй
центр драки, - там орали уже во все горло: во-первых, орал хозяин, которого притиснули к
стене и не отпускали, затем закатывался толстый повар, которому мимоходом дали ногой
под живот и он теперь вертелся под столом и верещал; затем с теми двумя, с которыми
сцепился Виллиам, шел тоже очень крупный разговор. Виллиама хватали за ворот, а он
хлестко бил по рукам и говорил: "Уйди!" Надо было бы ему пустить в ход шпагу, но
обнажить ее было невозможно - негде.
- А я тебе говорю, что нет, ты пойдешь! - орал на Виллиама длинный, тонкий,
светлоглазый парень с острым, лисьим лицом, покрытым со всех сторон хитрыми
морщинками. - Пойдешь с нами, а там мы разберем, кто ты такой есть. Если ты
действительно дворянин…
- Уйди, - свирепо и тихо говорил Виллиам. Его длинное лицо вздрагивало при каждом
слове.
Бербедж подошел к молодцу, взял его за шиворот, рванул назад и приложил мордой о
стену. Тот завопил, но сразу же обернулся и вцепился ему в руку.
Глава 2. НОЧНОЙ РАЗГОВОР
Меня влечет к тебе размолвка
прежних дней.
Страданья прошлые и прошлые
печали…
(120-й сонет, перевод С. Маршака)
I
Они шли по улице. Лошадь вели сзади. Было уже совсем темно.
- Если бы не вы, - робко сказал Шекспир, - все это кончилось бы плохо для меня.
- Из-за чего же это все началось? - спросил юноша.
- Да все из-за чертовой постановки, - сердито ответил Шекспир.
- "Ричарда"? - спросил быстро юноша и даже остановился.
- Видите, какое дело. Сейчас пришел Четль и сразу же меня спрашивает: "Что
случилось? Почему не идет "Ромео и Джульетта"?" Я его спрашиваю: "А что?" Он
отвечает: "Я только что из театра. Сбор плохой, публики мало, актеры недовольны". Ну, знаете, как это всегда бывает, когда идет старая, штопаная-перештопаная пьеса. Опять
драка. Кого-то там чуть в помойной бочке не утопили. Неприятно всем, а больше всех
Ричарду. Вы знаете, Ричард ведь живет сценой. Если его плохо приняли, ему никаких
денег и не надо. Ну, я объясняю Четлю, что это не моя воля. "Ричард. Второй" был заказан.
Он и спрашивает: "Как заказан?" - "Да так, говорю, пришли двое известных мне
джентльменов и спрашивают: "Какой у вас бывает полный сбор?" - "Такой-то". - "Но ведь
не всегда такой?" - "Ну, конечно, не всегда! - говорю. - Если пьеса старая, на дуэли не
дерутся, никого не убивают и не казнят, так и половину не соберешь". - "Ну, а завтра как?"
- "А вот завтра, говорю, надеюсь на полный. Завтра идет "Ромео". Это пьеса доходная. Там
одних убитых пять человек". - "Так вот, - говорит один из джентльменов, - вы поставите
все-таки "Ричарда Второго", а до полного сбора мы вам доплатим". - "А зачем вам это
нужно?" - "А просто хотим посмотреть еще раз эту поучительную пьесу". - Он обернулся к
юноше: - Интересно ведь?
- Интересно, - ответил юноша. - "Поучительную"!
- Вот в том-то и дело! Признаться, я стал несколько в тупик. Тут один джентльмен
говорит мне: "Мы видим, что вы колеблетесь. Так вот, мистер Шекспир, здесь разговора
быть не может. Это воля королевы, вот перстень графа". И показывает мне кольцо с
печатью. "Ну что ж, - тут я только плечами пожал, - будет сделано, как приказывает
королева".
Они приближались к Темзе. Было совсем темно.
- Да-да, - сказал юноша, что-то обдумывая.
- Ну-с, ладно. Рассказываю я это Четлю, а он меня вдруг и спрашивает: "Но позвольте, позвольте, дорогой, ведь эта пьеса о свержении законного монарха. Чего же здесь
поучительного? Как королева могла пожелать видеть эту пьесу взамен "Ромео"? Для чего
ей это?" Смотрим мы друг на друга и молчим. Конечно, и мне приходит в голову такая
мысль. И вдруг Четль говорит: "Ладно. Положим, воля королевы, ну а кольцо-то чье?
Какого графа? Графа Эссекса, что ли? И не думаете ли вы…" Ну, вы понимаете, что я могу
ему на это ответить? Тогда он мне говорит: "А помните, вы как-то рассказывали мне, мистер Шекспир, что ваш покровитель прямо в лицо назвал ее величество кривым
скелетом, она ему дала пощечину, а он шпагу выхватил". И тут вот я смотрю: идет к нам, -
и черт его знает, откуда он взялся, - тот молодец, которого вы видели, и спрашивает: "Здесь
никто не сидит?" Я говорю: "Милости просим, место свободно". И толкаю Четля: "Молчи!
Дурак!" Куда! Он выпил и начинает мне рассказывать все то, что от меня же и слышал: и
про ирландские острова, и про взятие Эссексом Кадикса, и еще черт его знает про что. А
молодец сидит, стучит по столу, просит кружку и нас будто не слушает. Я вижу, Четль
совсем пьяный, встал, хочу уходить. Тут смотрю - с другой стороны подходит ко мне
молодец с леопардами и говорит мне…
Он вдруг спохватился и замолчал.
Так молча они прошли несколько шагов.
- Ну? - спросил юноша.
Через сгустившуюся темноту можно было только угадать, как неподвижно его лицо.
- Подходит слуга миссис Фиттон и сует мне записку, - сказал Шекспир, решившись.
- Ну? - повторил юноша.
- А там сказано: "Не приходите завтра в театр. Садитесь на лошадь и уезжайте куда-
нибудь из Лондона этак недели на две".
Сейчас они стояли друг перед другом.
- Недурно! - усмехнулся юноша.
- И вот, пока я читал записку…
- Понятно, - сказал юноша. - Тут он на вас и полез и устроил драку, чтобы отнять это
письмо, но…
Он вдруг с внезапным порывом схватил его за руку.
- Виллиам, Виллиам, - сказал он почти со слезами, - как же мне не сладко было с нею.
Ох, как не сладко! Чего я только не вытерпел за то, что увел ее от вас.
Тут они подошли к знаменитому, хотя и единственному, мосту через Темзу.
II
… Я взял тебя объедком
С тарелки Цезаря, и ты была
К тому еще надкушена Помпеем,
Не говоря о множестве часов,
Неведомых молве, когда ты вряд ли
Скучала. Я уверен, что на слух
Тебе знакомо слово "воздержанье",
Но в жизни неизвестна эта вещь.
("Антоний и Клеопатра", перевод Б. Л. Пастернака)
Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому
свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал - лучше не
глядеть в лицо друг другу.
- А где альбом? - спросил Шекспир, привычно осматривая стол. - Он всегда лежал
здесь.
- Нету, - ответил Пембрук, - ей подарил. - И Шекспир почувствовал, как мучительно и
туго он улыбается. - Она знала, что это ваш подарок, и не давала мне покоя.
Помолчали.
- Она часто бывала здесь? - спросил Шекспир, прошел, сел в кресло и посмотрел на
Пембрука. Тот ходил по комнате все быстрее и быстрее, поднимал руку и приглаживал
волосы. Ах, этот знакомый, милый жест! Он всегда так ходил и так приглаживал волосы, когда волновался.
Шекспир сидел, постукивая пальцами по столу.
- Так вот как это получается, - сказал Шекспир.
Пембрук ничего не ответил.
"Альбом унесла. Не хотела, чтобы он тут оставался, а встречаться не пожелала… а
теперь - "Уезжайте из Лондона". Сама не пошла. Просто послала: "Уезжайте". Почему?
Впрочем, ясно, пожалуй, почему". Он опять поднял глаза на Пембрука. Тот придвинул стул
и сел.
Помолчали с минуту.
- Так, значит, она часто бывает тут? - громко спросил Шекспир.
И Пембрука прорвало. Он заговорил так, что даже губы у него задрожали:
- Билл, не сердитесь на меня. Я уж тут ничего не мог сделать. Вы сами виноваты, надо
было вам вмешаться раньше, а вы все видели и молчали. Помните, вы только раз меня
спросили: "Вам ничего не нужно сказать мне?" Но вы понимаете, тогда уже было поздно -
поздно спрашивать! Она узнала об этом…
- От вас? - спросил отчетливо Шекспир.
- Ну, от меня, конечно, - мучительно поморщился Пембрук. - Разве мог я тогда что-
нибудь скрыть от нее? Она сказала: "Ладно". И на другой день сама сделала так, чтобы эта
злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" - а
она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого
вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но
вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и
презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!"
- И вы поверили ей?
- Клянусь, поверил, - сказал Пембрук, - теперь сам удивляюсь себе.
Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза
друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и
не знал, что ему так трудно рассказывать о ней.
- Черт знает, что за женщина! - сказал он тускло.
- Ну, дальше, - сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и
поймал.
- Я прикажу зажечь свет, - сказал Пембрук и вышел.
Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял
длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом.
Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и
длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на
Пембрука, продолжая расщеплять перо.
- Вот, - сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол. - Сейчас
попробуем. Открой и иди.
Слуга выхватил глиняную пробку и вышел.
Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру.
- Как раньше, - сказал он, улыбаясь. - Да?
Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол.
- Она вас сильно мучила? - спросил он спокойно.
Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель
пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать
в руке.
- Сильно ли мучила? - спросил он, вдумываясь. - Вы, Билл, и понятия не имеете, что
это за женщина. - Он поставил бокал на стол. - Вы знаете, она приходила ко мне одетая
мужчиной.
- Что вы? - спокойно удивился Шекспир.
- Да, да, кажется невероятным, но это так. Короткое платье, длинный белый плащ на
нем, перо на шляпе - и пожалуйста! Чем не юноша? И знаете, она совершенно не
смущалась. Раз она повстречалась с моей матерью и раскланялась. Только вот шпагу
носить она не умеет, - прибавил он с недоброй и горькой усмешкой. - Путается в ней и