– Помоги мне его раздеть, – велел он Лешеку.
– Святотатство творите, – проворчал из своего угла послушник, – не баня здесь, чай.
– Помолчи, – отмахнулся от него колдун.
– Я вот дружников позову.
– Ты помирать, кажется, собирался, – хмыкнул колдун, – вот и помирай.
Он отодвинул распятие в сторону, и положил Лытку так, что теперь на него падал пучок лунного света. Несколько минут он осматривал голое тело, прикладывал ухо к груди, щупал пах и подмышки, а Лешек увидел на нем широкий шрам вокруг пояса. Послушник, до этого молчавший, снова затянул "Богородице", только совсем тихо и хрипло.
– Лытка, – шепнул Лешек и тронул горячую, заросшую густой красивой бородой щеку, – Лытка, ты слышишь меня?
– Он не слышит, – сказал колдун и застонал – громко и протяжно.
– Что-то не так? – испугался Лешек.
– Я опоздал, малыш… – прошептал колдун, – я напрасно ездил на север, мне надо было оставаться здесь…
– Он… он умрет? – Лешек почувствовал, как слезы становятся в горле.
– Нет, он не умрет, не бойся. Но это уже не тот мор, что медленно полз по земле. Теперь он полетит по деревням быстрей ветра, и никакие дымы от него не спасут… Мне горько и страшно, малыш… Я не смогу его остановить… У меня только один кристалл.
– Но… откуда ты знаешь?
– У всех, кого я лечил еще позавчера, в паху, или подмышками набухали большие желваки. Мой дед рассказывал, что пока людей убивают эти желваки, которые зреют медленно, иногда дольше недели, от мора можно спастись дымом и паром. А потом, в одночасье, люди начинают умирать просто так, от горячки. Никаких желваков у них нет, они умирают без всяких причин, просто задыхаются. И мор летит по земле, словно его несет ветер, и убивает целые деревни. Спасения от него нет. И не только мой дед знал об этом, я читал об этом в книге о лихорадках. Ты видишь? У Лытки нет никаких желваков, никаких язв, а губы посинели, как будто ему не хватает воздуха.
Колдун достал из кошеля кристалл и глянул на луну, пробивающуюся в церковь сквозь окно.
– Я даже не знаю, куда направлять луч… – пробормотал он, – приподними ему плечи, я буду светить на сердце.
Лешек с трудом усадил тяжелого Лытку, и размякшее тело его норовило сползти на пол. Колдун светил желтым лучом Лытке на грудь, и через несколько минут Лешек почувствовал, что Лытка шевельнулся, и застонал. Неожиданно горячие плечи, за которые Лешек держался руками, промокли – в одну секунду тело Лытки покрылось потом, словно его окатили водой. И пот этот был холодным и липким.
– Наверное, хватит… – пробормотал колдун, продолжая светить на сердце желтым лучом, – Хвала Ящеру, что я могу сказать… Я пойду по деревне, а ты вытри его, одень и вынеси на воздух – мне кажется, тут все пропитано ядом. Возьми мой плащ, он в седельной сумке. Потом догонишь меня, ладно?
Лешек кивнул. Колдун поднялся и осмотрел церковь еще раз.
– Красиво рисуют, и красиво поют, – хмыкнул он, – этого у них не отнять…
– Разве это красиво? – удивился Лешек, снова глянув на образа двенадцати мрачных апостолов.
– Да. Ты просто не замечаешь, потому что любовался на иконы много лет. И неважно, что на них нарисовано, – колдун качнул головой, быстрым шагом направился к выходу и крикнул насупившемуся послушнику, – эй, ты, будущий покойник! Пошли со мной. Господь услышал твои молитвы – ты останешься в живых.
Лешек сначала вытащил Лытку из церкви, под раскидистые ивы, растущие кругом, и увидел, как колдун светит кристаллом на грудь ошалевшего послушника. Он вытирал потное тело друга своей рубахой, и время от времени заглядывал ему в лицо – не придет ли он в себя. И наконец Лытка очнулся, и смотрел на Лешека приоткрыв растрескавшийся рот – в восторге, с благоговением и небывалым удивлением.
– Господи Иисусе… – услышал Лешек шепот непослушных губ, – Господи, прими меня в свои небесные чертоги…
– Лытка, да что ты, Лытка! Ты будешь жить! Все хорошо!
– Правда? – подобие улыбки коснулось его губ, – я буду жить, чтобы нести по земле твою славу, и твое величие…
Лешек рассмеялся, и слезы поползли у него по щекам – от радости. Лытка… Самый отважный, самый сильный и добрый… Он оставил друга на попечение послушника, велев тому поить Лытку водой как можно чаще, а сам побежал догонять колдуна – поговорить с другом можно потом, сейчас колдуну он нужнее.
Пока луна не растворилась в предрассветном небе, колдун успел обойти десяток дворов, поднимая на ноги больных, и весть об этом мгновенно облетела деревню – люди несли к нему родных на руках, понимая, что летняя ночь коротка, и до их двора колдун может не дойти. Лешек, осматривая больных, выстраивал их в очередь, пропуская вперед детей и тех, кто был совсем плох и не дотянул бы до следующей ночи, объяснял, как надо ухаживать за ослабленными, и как хоронить мертвых – дел ему хватало. Поближе к рассвету ему и вовсе пришлось успокаивать толпу людей, кричащих и плачущих, требующих вылечить именно его мать, сына, мужа или жену – луну провожали с воем, причитаниями и страхом. Едва появившаяся надежда угасала на глазах, и Лешек, как мог, старался быть ласковым с людьми. Ему помогали взрослые мужчины, строго следя за соблюдением очереди, и только благодаря им Лешека не разорвали на куски те, кому он обещал выздоровление следующей ночью.
Когда взошло солнце, колдун спрятал кристалл обратно в кошель и поднялся на ноги, обозревая стонущую толпу.
– Завтра времени хватит на всех, – он с сожалением пожал плечами, – а сейчас послушайте меня. Я прошу тех, кто здоров и силен, собрать дров на краду – нам надо похоронить мертвых.
– На краду? – испуганно пискнул кто-то из женщин, – но ведь так хоронить нельзя, отец Феофан запретил нам…
– И где он, отец Феофан? – злобно спросил уставший колдун.
– Он… Он умер третьего дня…
– Царство ему небесное, – выплюнул колдун, – мертвых – на краду. Бог отца Феофана не спас вас от болезни, а мои боги, как видите, не оставили вас. Или вы мне все еще не доверяете? Во славу наших богов, мертвых – на краду. После того, как мы похороним всех, я прошу вас не покидать своих домов, и, тем более, не выезжать из деревни. Топите печи, топите бани – боги хотят дыма, огня и пара, и они не оставят вас. Если хоть один человек, даже монах, сегодня покинет деревню, я уйду, и ничто не спасет вас от смерти – ни молитвы монахов, ни лунный свет.
Люди молчали, со страхом глядя на колдуна. А он и вправду был страшен – темные глаза глубоко запали и смотрели на толпу как будто из пустых почерневших глазниц, кожа на лице приобрела землистый оттенок, и время от времени подергивался угол рта. Под конец своей речи он пошатнулся, и Лешек еле успел поймать его под руку.
– Охто, я помогу собрать дрова, отдохни…
– Нет, малыш, тебе одному будет не справиться. После погребения отдохнем, до самого восхода луны будем спать.
И он оказался прав – сложить краду для пятнадцати умерших Лешек бы не сумел: слишком большое и сложное это было сооружение. Из деревенских только старики помнили последние погребальные костры, да и те возжигали от случая к случаю – в Дальнем Замошье жили люди, пришлые из Владимирских земель, и почти все они крестились при рождении.
Колдун выбрал место неподалеку от деревни, но так, чтобы высокий огонь не мог перекинуться ни на дома, ни на лес: примерно в полуверсте от крайних строений, на крутом берегу реки. Трудились долго, возводя огромный дровяной круг, и рыли вокруг него канавку, и ставили высокий соломенный тын, и домовину из тонких бревен – на самую верхушку костра. Людей собралось много, кто-то благоговел перед колдуном, кто-то его опасался, кто-то хотел поблагодарить, а кто-то – умилостивить. Солнце высоко поднялось над землей, когда мертвых из деревни понесли на костер – похоронная процессия растянулась длинной змеей.
– Пойдем, похоже, кроме нас некому похоронить отца Нифонта, – колдун подмигнул Лешеку, – он все равно без причастия умер, так что какая ему разница.
Лешек подумал, что молоденький послушник мог бы им помочь, но когда они вошли в церковный двор, то увидели, что оба послушника спят, обнявшись, на траве, в тени ив. Лешек подошел поближе, всматриваясь в лицо Лытки, но тот не проснулся: на щеках его появился легкий румянец, и круги под глазами немного посветлели.
– Ну? – позвал колдун.
Лешек кивнул и вошел вслед за ним в церковь.
При свете дня там было не так мрачно: солнечные лучи с разных сторон освещали темные образа, и Лешек вспомнил слова колдуна о том, что они красивы. Но, сколько ни всматривался в сутулые фигуры, закутанные в бесформенные одежды, красоты в них не нашел.
Колдун осмотрелся, и заглянул в алтарное помещение, отгороженное деревянной ширмой, а вернулся, держа в руках яркую золоченую ризу.
– Оденем его красиво, – он глянул на покойника с жалостью и спросил у Лешека, – ты знал его при жизни?
– Он был моим духовником… – ответил Лешек, поморщившись, и поспешил добавить, – нет, он был невредным, и наивным немного… Мы его обманывали, и смеялись потом: он всегда верил нашим исповедям. И епитимии назначал со вздохом, и искренне считал, что они нам помогают. И в бога он тоже верил. Охто, может, не надо его на краду? Пусть его братия хоронит.
– Малыш, видишь ли… Это не вопрос веры. Во время поветрий наши предки сжигали мертвых, и никогда не ждали положенных трех дней. Мертвые тела источают яд, и только огонь уносит его на небо. А братия повезет его в обитель, и станет отпевать, похоронит в земле, и яд этот будет сочиться из могилы.
Лешек вздохнул и согласился – колдун все делал правильно. Они облачили покойного в ризу и положили тело на срачицу, которую колдун бесцеремонно стащил с престола. Вдвоем нести тело было тяжело и неудобно, несмотря на то, что отец Нифонт не отличался большим весом – тщедушный старичок, когда-то он казался Лешеку огромным и сильным, как бог, от имени которого он говорил.
Они проходили ворота церковного двора, когда сзади раздался крик послушника:
– Куда! Стойте!
Колдун не остановился и не оглянулся, и послушник догнал их за воротами церкви.
– Вы что! Куда вы его несете? – он забежал вперед, но колдун и тут не остановился.
– Я дружников позову! – крикнул послушник, – не трогайте отца Нифонта!
При свете дня лицо его показалось Лешеку знакомым, наверное, он все же был из приютских, только на младших старшие редко обращали внимание – виделись в трапезной разве что. Послушник отчаялся докричаться до колдуна, махнул рукой и побежал в противоположную сторону, вдоль церковной ограды – не иначе, и вправду звать дружников.
Конский топот за спиной Лешек услышал, когда они не успели пройти и половины пути до крады, а похоронная процессия давно достигла реки – их догоняли двое монахов: без клобуков, в подрясниках, поверх которых были надеты кольчуги, и держа топоры наготове.
– Охто! – крикнул Лешек, – ты слышишь?
– Слышу, – невозмутимо ответил колдун и тяжело вздохнул, – опускаем.
Монахи догнали их быстро – колдун едва распрямился и шагнул им навстречу, оттесняя Лешека с дороги. Лица дружников, помятые и недовольные, ясно говорили о том, что их только что разбудили. Колдуна в монастыре, наверное, знали все, от мала до велика – не так часто в Пустыни появлялись посторонние, поэтому монахи остановили коней и обратились к нему довольно почтительно. Одного из них Лешек знал – когда-то тот был послушником, которого Дамиан принял в свою "братию", а вот второго, постарше, он видел впервые.
– Зачем ты забрал тело из церкви? И вообще, что там происходит? – старший указал в сторону крады.
Колдун ответил, нисколько не смущаясь:
– Мы хороним умерших.
– Что, без отпевания? И где вы их хороните? Почему не у церкви?
– Потому что это наше дело, как и где хоронить своих мертвецов, – спокойно сказал колдун, – кто-то же должен позаботиться об этом.
Монах подумал секунду – ответ колдуна его явно смутил, но придумать возражение он затруднялся, и тогда в разговор вступил младший:
– Но отец Нифонт – не ваш мертвец. Мы отвезем его в обитель, и похороним там.
– Тело отца Нифонта источает яд, – колдун пожал плечами, – вы принесете в обитель смерть.
При этих словах оба монаха непроизвольно осадили лошадей, и младший перекрестился, но не замолчал:
– Господь не позволит мору перешагнут порог монастыря. За стены обители смерть никогда не проникнет!
Колдун кивнул и скривил лицо:
– Нет, ребята. Не Господь – я вам этого не позволю. Тело отца Нифонта не покинет Дальнего Замошья. И, если отпевать его некому, придется хоронить его без отпевания.
– Кто дал тебе право это решать?
– Я сам взял себе это право. И не советую вам его оспаривать.
При этих его словах младший снова испуганно осенил себя крестным знамением, а старший посмотрел на него удивленно. Лешек хмыкнул – наверняка, младший помнит приютские байки о том, что колдун ворует и ест детей, а при желании может превратить человека в камень.
– А если мы его все же оспорим? – бесстрашно спросил старший.
Колдун поднял брови и терпеливо объяснил:
– Вы погубите себя, братию и жителей тех деревень, мимо которых повезете тело. И не надейтесь на своего бога – он вас не спасет.
Монахи чувствовали себя неуверенно – колдуна в монастыре не причисляли к врагам, он лечил братию, и применить оружие дружники не решались: в вопросах богословия они, не смотря на постриг, были не сильны, никто не отдавал им никакого приказа, а слова колдуна пугали, да и колдун в тот миг казался той самой смертью, которую им пророчил.
Колдун, видя их замешательство, кивнул Лешеку, они подняли носилки с телом и двинулись вперед, оставив дружников размышлять, что требуется делать в подобных ситуациях. Но как только тропа вывела их на высокий берег реки, на водной глади сразу стала видна лодка, и черные фигуры монахов в ней. Они гребли к берегу, завидев скопление людей. Конные дружники закричали и замахали им руками, указывая на колдуна с Лешеком, и те взяли курс немного левей.
– Охто, послушай… – начал Лешек, когда колдун оглянулся и всмотрелся в лодку, – я думаю, ты напрасно… Не стоит их злить, слышишь? И вообще, мне это напоминает рассказ Невзора о смерти моего деда.
– Напоминает, малыш, напоминает, – хмыкнул колдун, – но что ты можешь мне предложить? Бросить все и уйти? Чтобы потом, зимними вечерами, проклинать монахов за их преступления?
– Я не знаю… Но…
– Нет, малыш. Никаких "но" не будет. И я никуда не уйду.
Конные догнали их снова, и на этот раз преградили дорогу, не позволяя добраться до крады и людей.
– Постойте! – велел старший, – подождите отца Варсофония. Я думаю, он лучше нас разберется, как нужно хоронить отца Нифонта.
Колдун вздохнул и остановился, сделав Лешеку знак опустить носилки на землю. Лодка причалила к берегу, и Лешек действительно увидел отца Варсофония – крикливого, желчного иеромонаха, который любил пугать приютских мальчиков геенной огненной и более всего раздражался, когда слышал смех или шумную возню. Он нисколько не изменился за эти годы, как будто время для него остановилось – не старый, не молодой, худощавый, узкоплечий, с брюшком, выступающим далеко вперед, с обвисшими щеками и брюзгливо изогнутым ртом. Вместе с ним из лодки на берег выбрался молодой высокий монах, которого Лешек не знал, и трое дружников Дамиана: в кольчугах под рясами, с топорами и в шлемах поверх клобуков. Высокий монах помогал отцу Варсофонию подниматься на крутой берег, а дружники обогнали их и присоединились к своим конным товарищам, угрожающе глядя на колдуна.
Иеромонах запыхался, и, поднявшись, долго не мог ничего сказать, шумно хватая ртом воздух и указуя перстом на тело отца Нифонта. Колдун оставался спокойным, без тени насмешки ожидая, когда Варсофоний заговорит. Лешек же поспешил спрятаться к нему за спину, хотя иеромонах вряд ли узнал бы в нем какого-то приютского мальчишку.
– Куда? – выдохнул, наконец, отец Варсофоний.
– Туда, – ответил колдун и махнул рукой в сторону крады.
– По какому праву? – отец Варсофоний так возмутился, что голос его чуть не сорвался на визг.
– Тело отца Нифонта не покинет Дальнего Замошья, – уверенно сказал колдун и вскинул глаза.
– Ты… ты что себе позволяешь?! – снова задохнулся иеромонах, – ты, проклятый язычник, как ты смеешь прикасаться к телу священника! Ты ежечасно должен благодарить своих поганых богов за то, что еще жив! Убирайся прочь, пока я не велел утопить тебя в реке, как щенка!
– Я сказал, тело отца Нифонта не покинет Дальнего Замошья, – повторил колдун угрожающе, глаза его блеснули, а рот на мгновенье оскалился.
Отец Варсофоний отступил на шаг и перекрестился:
– Сатана! Сам Сатана говорит твоими устами! Я вижу его лик!
– Моими устами говорит здравый смысл, – скривился колдун, – который вам, монахам, почему-то отказывает. Это тело источает яд, и этот яд должен сгореть в огне.
– Что? – взвизгнул иеромонах, – так это крада! Я так и знал, это крада! Тело священника – на поганый костер? Сжигать православных христиан на потеху идолопоклоннику? Вяжите проклятого язычника! Он смущает народ!
Дружники только и ждали команды, чтобы вскинуть топоры, но колдун выхватил из ножен меч и отступил на шаг, прикрывая собой Лешека.
– Уберите оружие, – велел он тихо, – сейчас не время выяснять, чьи боги лучше.
Колдун был так уверен в себе, что дружники заколебались.
– Вяжите его! – вскрикнул Варсофоний, – он хочет надругаться над нашей верой! Я не удивлюсь, если он сам наслал мор на деревню, нарочно, чтобы смущать неокрепшие в вере крестьянские души!
Колдун ударил мечом в древко топора, который занес над ним один из дружников, и оно громко треснуло, с лязгом металла о металл отразил второй удар, и плашмя ударил мечом по голове третьего дружника. Но четвертый, изловчившись, обошел его сбоку, и лезвие топора вскользь прошло по правому плечу колдуна, разрывая плотную ткань кафтана. Плоть чавкнула, и на землю хлынула кровь, но колдун словно не заметил этого, разрубая древко еще одного топора. Лешек вскрикнул, и кинулся на спину монаха, ранившего колдуна, краем глаза заметив, что от крады в их сторону бегут люди, много мужчин, и тоже сжимают в руках топоры, только не боевые, а тяжелые, рабочие, которыми только что рубили дрова.
Колдун сломал еще один топор, и схватился врукопашную с двумя монахами сразу, а Лешек впился ногтями в горло своего противника – он хотел убить того, кто посмел поднять на колдуна руку, но тот был искушенным бойцом, легко перекинул Лешека через спину и припечатал об землю так, что на несколько минут вышиб из него дух.
– Остановитесь, христиане! – вышел вперед отец Варсофоний, – Колдун наслал на вас мор, чтобы надругаться над вашей верой! Остановитесь!
Но люди, которые бежали на помощь колдуну, не обратили на него никакого внимания, набрасываясь на дружников Дамиана.
– Стойте! Вы погубите свои души! – кричал иеромонах, а его молодой брат закрыл его своим телом, чтобы толпа не смела его со своего пути.
Дружников повязали в одну минуту, но и колдуну на всякий случай заломили руки за спину. Лешек с трудом сел на земле, потряхивая гудящей головой, и попросил крестьян, держащих колдуна за руки: