* * *
– Да не сердись ты, брателло, – Сергей потчевал грустного Оран-Тога невиданными тут пельменями, налепленными хозяйственной Ромкой, под холодный самогон собственной выделки. – Не хотел я тебя подставлять. Само как-то получилось.
Полубогом стать опять не получилось, зато теперь он имел хоть какой-то определенный статус в этом мире и материальные блага, выражающиеся в отдельном жилище не самого последнего пошиба, приличном жаловании и даже во внешних отличительных знаках. Например, в широком серебряном ожерелье и глиняной маске – лепте, – которые здесь носили при общении с простолюдинами все, стоящие хотя бы на ступень выше каменщиков, писцов и прочего трудового люда. И главное, перспективу дальнейшего роста.
Честный и знающий инженер нравился ему гораздо больше туповатого и крикливого начальника, не говоря уже о пронырливом хароне, лезущем без мыла сами знаете куда. Ведь хочешь не хочешь а Дорофеев теперь входил в элиту местного инженерно-технического сообщества, и торчать особняком было нельзя. Без интриг в таком крупном деле не обойдется, так что лучше иметь хоть каких-то союзников, а не одних завистников. Тем более в чертежах и всяких там расчетах он еще со студенческой скамьи был не силен.
– Ты меня не подставил Серр. – Оран-Тог, как и большинство аборигенов не мог выговорить правильно дорофеевского имени, но из-за врожденного такта потомственного интеллигента не хотел обижать носителя такого некруглого имечка и сразу же выбрал наиболее нейтральный вариант. – Я сам виноват… Забыл то, чему меня, недостойного, учил Хаар-Атон, возгордился… Хотя кто мог представить, что добротная известняковая плита значительной длины, покоящаяся всего на двух опорах, не выдержит собственного веса? Хаар-Атон сразу бы понял, что это не случайность, и принялся бы искать иное решение, а я продолжал громоздить новые и новые, и они лопались одна за другой…
Строитель схватил белый штампованный стаканчик (хотя бы в хозяйстве Рамоон им нашлось применение) и осушил до дна.
– Не переживай. – Сергей похлопал ладонью по его безвольной руке и налил новую порцию "водки", сваренной из перебродивших фиников (ничего получилось, не хуже, чем из картошки или буряка) и настоянной на каких-то местных ягодах, поэтому очень напоминающей по цвету армянский коньяк. – Не ты первый, наверное. Вы ведь тут сопромата не знаете, потому и идете ощупью… Методом тыка, так сказать.
– А что это за сопр… сопро?.. – встрепенулся Оран-Тог. – Мат.
– Да так, – попытался увильнуть Дорофеев, и сам слабо помнящий сию премудрость, сданную в свое время кое-как и далеко не с первого раза. – Поговорка такая. Сопромат, мол, сдал – жениться можно.
– Но ты же женат! – Инженер хотел кивнуть, но лишь пьяно качнулся в сторону хлопотливой Ромки, которая носилась из кухни в комнату и обратно с такой скоростью, будто у нее в интересном месте был вставлен моторчик, как у Карлсона. – Значит, знаешь. Расскажи!
Подобная логика сразила бизнесмена наповал.
– Ну, ты даешь… Сравнил тоже… Я и не помню ничего…
– Р-раскажи!
– Ну, как знаешь… Понимаешь, если взять палку и закрепить концы…
Постепенно увлекаясь, Сергей принялся карябать на деревянной столешнице острием бронзового ножа полузабытые эпюры…
* * *
– Ну вот, а ты говорил…
Харон потер ладони и похлопал по рыжеватой грани массивного блока, одного из сотен, великанской ступенькой выдающегося из кладки огромного сооружения. Пирамида поднялась уже на десяток метров от основания и, поскольку приходилось заливать уже гораздо меньшую поверхность, росла все стремительнее.
– Но она же не белокаменная, – угрюмо возразил Такетх. – Отклонения от проектов, знаешь ли, не приветствуются. Сам поймешь, когда на дыбу подвесят…
– Ах, тебе белокаменную подавай! – Афанасий, победно улыбаясь, потащил его за рукав на другую сторону пирамиды, обращенную к югу. – Смотри!
Бригада умелых каменщиков осторожно извлекала из форм небольшие сероватые блоки и устанавливала их на ступени песчаного цвета. Там, где свежая облицовка просохла на солнце, ровная гладкая поверхность, скрывающая под собой грубые плиты основной кладки, нестерпимо сверкала сахарной белизной, отражая лучи щедрого светила.
– Как тебе? – Дьяк просто лучился довольством, словно это он лично, а вовсе не тысячи работяг возвели здание, уже подавляющее своими размерами. – Когда всю покроют – на сто верст отовсюду видна будет! А на верх золотую маковку с крестом наденем…
– Сам придумал? – не скрывая неприязни, спросил надсмотрщик. – Или подсказал кто?
– Конечно! – соврал, не задумываясь, Харюков. – Чтобы все как у наших, русских, храмов было!
"Пригрел змею на груди! – кипело внутри у строителя. – Вот что значит вовремя подсуетиться! Какой-то гнус, прыщ на ровном месте, а гляди ж ты: всю славу под себя подгребает… А мне что?"
– Не боись! – будто подслушал его затаенные мысли торжествующий Афанасий. – И тебе достанется! Мне много не надо… Знаешь, как надоело на побегушках бегать? Зато теперь я величайшим строителем буду! Главным строителем!
Он приосанился, выпятил цыплячью грудь и замер, словно памятник самому себе.
– Одно жалко: секрета своего камня рукодельного хитрый кудесник не выдает, – омрачился на минуту харон. – Но я что-нибудь придумаю.
– Ага, придумай, – поддакнул Такетх. – Только чертежи тоже научись чертить, господин Будущий Главный Строитель. А то повелят еще что-нибудь построить, и облажаешься. Сядешь ведь в лужу, а?
– А-а! Ерунда! – Беспечный взмах рукой. – С бумаг и копии сделать недолго…
– С бумаг – да, недолго… Да вот мозги чужие себе в башку не вставишь.
– Зачем вставлять? Мозги и купить можно.
27
Никогда не доверяй женщине.
Утерянная одиннадцатая заповедь
Все внешне было таким же, как и в прошлый раз: темная ночь, звон цикад и слитный лягушачий хор, далекий плеск в Ниле и шорох листвы. И точно так же возвышался неразличимый, только угадывающийся в темноте, храм.
– Чего ждем? – занервничал Кот, жениховский запал которого испарялся не по дням, а по часам. – Притащили меня, чуть ли не силком, черт-те куда, а теперь еще жилы тянете?
Действительно, тянуть было совсем не с руки.
Жора, как и в прошлый раз, звякнул кольцом о бронзовую дверь…
Только жрица появилась не спустя какое-то время, а тут же, словно сидела и ждала.
– Куда вы запропастились? – напустилась жен… кошка на Арталетова, забыв о своей отрепетированной вальяжности. – Мы тут ждем-ждем, а вы… За смертью вас посылать!
– Разве мы долго? – наивно спросил он, стараясь не выдать волнения.
– Долго? – взвилась жрица. – Да уже второй месяц пошел с тех пор, как вы пропали! Разве можно так бессовестно обманывать?! Где он?
Георгий яростно оглянулся на втянувшего голову в плечи Горенштейна, готовый утопить того в канале, и будь что будет – пусть выясняет, крокодилы там плещутся или безобидные рыбки.
"Второй месяц! Наверняка Серега… Нет, будем надеяться на лучшее…"
– Вы поставили перед нами не самую простую задачу, мадам…
– Мадемуазель!
– Пардон, мадемуазель… Однако видите, что нам удалось избавиться от вора, – он повел рукой на сгрудившихся в отдалении спутников, демонстрируя отсутствие Нестаха, – и теперь ваши драгоценные покойники могут быть спокойны за свое добро.
– Я рада… – Кошка просто кипела. – Хотя откуда мне знать: может быть, тот длинный вор почище прежнего…
– Мадемуазель! – вскинулся Леплайсан, слух имевший почище кошачьего. – Я привык почтительно относиться к дамам, но…
– Успокойтесь, Людовик, – шикнул на него Жора. – Дама оговорилась.
– Но вам удалось разыскать кота? – Кошку, похоже, ничто остальное не занимало. – Он такой, как мы требовали? Он красив? Он умен? ГДЕ ОН?!!
Глаза жрицы горели таким пламенем, что Арталетов решил больше не испытывать страстную жен… кош… А какая, спрашивается, разница? Все особы слабого пола в данной ситуации одинаковы, и нет разницы – носят они кринолины, деловые костюмы или природную шерсть с начесом.
– Он… Он с нами, госпожа.
– Давайте же его сюда!!
– Охотно, но…
Кошка сузила глаза, и тон ее резко переменился. Теперь она мурлыкала:
– Я понимаю, что вы хотите соблюсти приличия… Хорошо, идемте.
Ворота отворились, и не чуть-чуть, как в прошлый раз. Обе створки разъехались в стороны, открывая светящееся призрачным голубоватым светом чрево храма и гостеприимно приглашая внутрь, на свадебный пир…
Или в ловушку.
* * *
– Я так и знал, что добром это не кончится, – горестно сетовал Леплайсан.
Он восседал на свернутом тюфяке, безуспешно пытаясь сложить воедино обломки своей великолепной шпаги, правда не шестнадцатого века, а восемнадцатого, из "закромов" Дорофеева, но не менее милой сердцу умелого фехтовальщика, чем та, старая, оставшаяся навсегда в чулане парижского прево.
Жаль только, что, претерпев определенную эволюцию в сторону совершенства, колющее оружие заметно потеряло в прочности и не смогло устоять против окованной бронзой шиповатой палицы храмового охранника. Вот теперь безутешный Людовик пытался сложить клинок, словно ребенок, в надежде на чудо приставляющий плюшевому медвежонку на место оторванную голову. По совести, так он являлся единственным путешественником, чье местонахождение можно было определить визуально. По светящимся огонькам глаз его зеленого спутника, как обычно восседающего на плече.
Остальные спасатели даже не успели обнажить свое оружие, как были скручены, разлучены со струхнувшим не на шутку Котом и водворены в некое помещение – не слишком тесное, но весьма темное и, скорее всего, расположенное гораздо ниже уровня земли. Да и воды, если судить по сочащимся влагой стенам.
То обстоятельство, что никаких повреждений нанесено не было, смертоносные штучки не изъяли и даже не обыскали, вселяло некоторую надежду на благополучный исход. Шуту вот даже, с любезностью, граничащей с издевательством, вернули утерянную половинку клинка.
Но и радоваться особенно было нечему.
Поначалу никто особенно не унывал: зачем, если вся группа могла в полном составе… ну, почти полном… "прыгнуть" назад в будущее и, записав боевую ничью, обдумать, не торопясь, каким образом можно склонить чашу весов на свою сторону. Но время шло, а прыжок, за который проголосовала вся экспедиция при одном воздержавшемся (этим воздержавшимся был отсутствующий Кот), задерживался. И Горенштейн, ответственный за его подготовку, судя по доносившимся из его угла звукам (весьма напоминавшим приглушенный мат), пребывал далеко в не самом лучшем расположении духа.
– Ой! – завизжала вдруг Жанна, мертвой хваткой вцепляясь в руку Арталетова. – У меня по ноге что-то ползет!
В трепетном свете зажигалки выяснилось, что на полу, в воде, копошатся мириады отвратительного вида сороконожек, мокриц и прочей мелкой нечисти, просто обожающей такие места, как этот подвал.
Правда, некоторых, как, например, членистого монстра размером с пол-ладони, вольготно разместившегося на Жанниной щиколотке, к разряду мелких отнести было трудно. Белесая плоская тварь, очевидно, не обладала слухом, так как иначе чувствовала бы себя не так комфортно под акустической атакой со стороны неудачно выбранного "пляжа".
– Жорж! Убери с меня этого… эту… это!! – верещала девушка, не решаясь даже топнуть ногой, чтобы стряхнуть "курортника", не то что прикоснуться к нему хоть пальцем. – Убей его!!!
Не боящаяся никого и ничего подруга, как выяснилось, подобно всем женщинам на свете, до смерти пугалась всяких "букашек-таракашек"…
– В чем дело, Дмитрий Михайлович? – поинтересовался наконец Георгий, осторожно сковырнув острием кинжала обиженно поджавшую лапки "таракашку" и, для верности, взяв любимую на руки. – Вы собираетесь отправлять нас обратно, или нам уже начинать привыкать к этой клоаке?
Конечно, милая ноша не тянет, и безумно приятно ощущать у себя на груди нежно прильнувшее девичье тело с бешено колотящимся сердечком, но сколько можно стоять вот так – с девушкой на руках?
– Можете волноваться, – огрызнулся ученый. – Мой прибор не функционирует.
– И этот? А вы не переборщили с китайскими микросхемами, дорогой профессор? Возьмите мой, проверьте.
Увы, не подавали признаков жизни все четыре "хрономобиля"…
* * *
– А вы аккумуляторы давно меняли? – в сотый раз спрашивал Арталетов, прислонясь спиной к сочащемуся влагой камню, чтобы не рухнуть в отвратительное месиво, шуршащее, хлюпающее и попискивающее на полу. – Или батарейки какие-нибудь.
– Там нет батареек! – в двухсотый раз отвечал Дмитрий Михайлович, в отчаянии раскачивающийся, обхватив голову руками, над четырьмя неработающими "хрономобилями", разложенными рядком на какой-то чудом затесавшейся сюда доске. – Приборы даже не питаются от энергии главной машины, беспрерывно транслирующейся на них через время, как это можно подумать не будучи знакомым с принципом работы. Они вообще составляют с ней одно целое.
– Как это?
– Это сложно объяснить, – отмахнулся Горенштейн.
– Отчего же сложно? – невинно вставил Леплайсан, который наконец бросил попытки "реанимации" шпаги и теперь сооружал ее укороченный вариант, вставив в рукоять обломок клинка и расклинивая его всяким барахлом, найденным в карманах и подобранным на полу. – Голова и туловище, например. В голове мозги, глаза, уши и язык, но в туловище – сердце, желудок и все остальное. Когда моя голова на плечах, жизненные токи связывают сей наиважнейший предмет организма со всем остальным, и я вижу свет Божий, говорю с вами, вкушаю пищу, пью вино. Стоит же поместить между ней и телом непреодолимую преграду – то же лезвие меча, – и все. Жизненные токи изливаются впустую, я закрываю очи, белый свет уже не радует… Печальная аллегория, замечу.
– Да-да! Совершенно верно, – обрадовался ученый, получив поддержку оттуда, откуда ее совсем не ожидал. – Голова и тело! Отличный пример!
– А эти стены – топор палача, который отделяет голову, хрономобиль то есть, от тела – машины, – подвел итог Жора, легонько постучав для наглядности затылком о стену. – Вот связь и нарушена. Людовик, друг мой, может, вы все-таки уступите место даме?
– Охотно…
– Нет, не сходится. – Напряженно размышляющий над последней гипотезой Горенштейн, невидимый в темноте, похоже, покачал головой. – Опытный образец машины был смонтирован в подвале института, на десятиметровой глубине, но и тогда все перемещения проходили без сучка без задоринки. Да и сейчас машина стоит в кирпичном здании с бетонными перекрытиями…
– Все равно, – покинув удобное сиденье, Леплайсан, сапоги которого тут же наполнились водой, разом ощутил непреодолимую тягу к действию, – нужно пробиваться куда-нибудь из этого подземелья! Очутимся наверху – разберемся. А пока рано впадать в уныние!
Он прошлепал к стене и вонзил в нее шпагу.
Попытался вонзить, так как та отскочила со звоном, будто кто-то ударил в боксерский гонг…
* * *
На факелы для освещения подземелья ушло все, способное гореть. Очень скоро выяснилось, что путешественники заперты в неком подобии металлической цистерны со стенами, сложенными из бронзовых пластин, пригнанных друг к другу со всей возможной для убогой технологии того времени плотностью. И не без успеха: вода если и сочилась в тщательно разделанные швы, то лишь отдельными каплями, едва-едва собиравшимися в струйки волосяной толщины. Нашелся и второй выход, вернее, вход, расположенный в округлом сводчатом потолке в дальнем конце длинного узкого помещения. Увы, так же, как и первый, через который друзья попали сюда, ни ручки, ни задвижки широкий бронзовый люк не имел.
– С той стороны открывается, – с видом знатока сообщил Жора, верхом на Леплайсане (какие тут могут быть дворянские заморочки, если под угрозой жизнь дамы) исследовавший потолок подвала. – Снаружи. И металл теперь понятно зачем…
Он провел пальцем по обрезу крышки, стряхивая вниз крупные капли воды, воняющие болотом.
– У нас в городе… Ну, там, где я жил раньше… Вода близко к поверхности земли подходит, – пояснил Арталетов. – Ни погреба не выкопать, ни подвала – заливает. Вот и придумали короба из листового железа варить и вкапывать в землю. На дне, естественно, мокро, но это и откачать можно… Похоже на водолазный колокол получается, поэтому и назвали все сооружение кессоном. В шутку, конечно…
Конечно, теория "погребокопания" была понятна лишь Дмитрию Михайловичу, и то отчасти, но Георгий и не старался быть доходчивым. Главное для него было объяснить себе.
– И что из этого следует? – пропыхтел снизу шут, не привыкший работать лошадью.
– А то, что мы, скорее всего, находимся сейчас под дном реки или того же рва, окружающего храм. Вполне возможно, что над нами метра два-три воды.
– А вдруг они эту крышку откроют? – в испуге зажала рот ладошкой Жанна. – Мы же утонем!
– Открыть-то может, и откроют, но вот утонем ли… – пробормотал себе под нос Жора.
Он не стал рассказывать любимой, что, обследуя тюрьму, они с Леплайсаном кроме всяческого мусора обнаружили довольно много костей, подозрительно напоминающих человеческие. Конечно, те могли принадлежать узникам, умершим естественной смертью, допустим, от голода, но в любом случае надеяться на милость со стороны бессердечных хищниц не стоило.
– А через металл хрономобили, приборы то есть, – спросил он Горенштейна, – с машиной контактируют? Металл, он ведь вроде как почти все на свете экранирует.
– Через металл? – задумался ученый. – Н-не знаю… По-моему, никто этого не проверял.
– Вот мы и проверим. Когда выберемся, конечно… Думаю, попытаться нужно будет вот тут. – Он указал пальцем на потолок. – Вход, скорее всего, хорошо охраняется. И, понятное дело, не кошками, а нашими с вами собратьями.
"Лишь бы глубина была небольшой, – подумал Арталетов про себя. – А то и люк не сможем поднять, и разбросает нас течением".
– Кто плавать не умеет? – спросил он, но ответа получить не успел.