- Вот только за вас я еще не переживал, мелочь желторотая! - Буркнул Грук, зазвенев бутылками причудливой формы. - На четверых пойла треба?
- Нет, девушки вряд ли оценят твои изыски, а вот и я Таллаг - не откажемся.
- Ха, в зверолюде-то я не сомневался! - Осклабился орк, посмотрев в сторону Таллага, меланхолично поедающего очередную булочку и уже пожирающего плотоядным взглядом разных по цвету глаз другую.
Ощутив на себе взгляд орка, мужчина обернулся к нему и энергично кивнул, отчего грива его рыжих волос, кое-где заплетенных в косички, увешанные странными оберегами и лентами, сместились, обнажая слегка заостренные уши.
Ни для кого не было секретом, что в давние времена между племенами зверолюдов, к которым относился Таллаг и дикими орками, шла непримиримая вражда. Но, когда Империя объединила в себе эти народы, им пришлось научиться уживаться друг с другом. И орки и зверолюды, будучи довольно злопамятными, не сразу нашли общий язык, однако уважение к воинскому умению и храбрости друг друга послужило первым шагом для построения союзных отношений.
Конечно, вначале случались кровавые стычки, но теперь, по прошествии трех тысяч лет, от становления Империи, эти два народа притерлись друг к другу, а их вожди, поклялись на собственной крови, что не допустят войны между своими племенами.
Возможно, перемирию поспособствовало и то, что, как говорили шаманы обоих народов, согласно божественному провидению, огромный кусок суши, соединяющий когда-то земли зверолюдов и орков, ни с того ни с сего отделился от материка. Став островом, который называли Скитающимся, он дрейфовал в Тихом море по сей день. Именно на этом куске суши и было заключено древнее перемирие между двумя народами, что, по мнению их вождей и провидцев, было угодно богам обеих рас. С того момента и по сей день, орки и зверолюды вполне мирно уживались не только друг с другом, но и с остальными народами Светлых земель, за исключением нескольких особо воинственных кланов зеленокожих, не принимающих никого, кроме себе подобных.
- Мне две порции! - не вставая с места, гаркнул Таллаг немного хриплым рычащим голосом.
- Харя-то не треснет, звереныш? - деловито осведомился орк, колдуя над напитком.
Вместо ответа зверолюд широко улыбнулся, демонстрируя орку острые клыки и подмигнул трактирщику зеленым глазом с вертикальным зрачком, второй глаз зверолюда был карим, перечеркнутым старым шрамом.
Собственно говоря, основным отличием зверолюдов от людей была немного необычная, пусть и почти человеческая внешность и диковатые повадки, вкупе с более мощным телосложением. Отличить одних от других, впрочем, не составляло особого труда.
- Молодежь… - многозначительно произнес орк, подвигая к Калеосу три пенные кружки. - Лишь бы лясы точить, да дармовое пойло лакать! Вот мы с братом в ваши годы…
- Уже успели сразиться с таким количеством страшных противников, что нам и не снилось! Угадал? - Глаза темного эльфа смеялись.
Вообще народ Калеоса не отличался дружелюбием и словоохотливостью, в особенности, если дело касалось других рас, и он сам вел себя так же с незнакомцами. Однако за годы жизни на поверхности, в обществе друзей, темный эльф научился вести себя иначе, точно так же, как и его сестра.
- Шаман из тебя, как из меня колдун, - орк сплюнул на пол, сразу же старательно затерев плевок сапогом. - Забирай пойло и проваливай к дружкам! Нечего меня тут отвлекать!
- Конечно-конечно! Спасибо, Грук. - Изящно поклонившись, эльф забрал кружки и направился к столу, за которым его ждали друзья.
Орк лишь хмыкнул. Налив себе кружку пенного напитка, он залпом осушил ее, после чего невозмутимо вернулся к протиранию стаканов, вновь потеряв всякий интерес к происходящему.
Проходя через зал, к ожидавшим его друзьям, Калеос остановился рядом со столом, за которым разместились двое молодых мужчин. Один из них, с короткой стрижкой и глубокими залысинами неторопливо потягивал пиво, уставившись задумчивым взглядом в одному ему видимую точку где-то на потолке. Второй, довольно крупный и слегка полноватый вольготно расположился на стуле, закинув ногу на ногу. Он сосредоточенно тыкал пальцем в какую-то коробочку, дымя трубкой. Его светлые волнистые волосы были взъерошены и он, время от времени проводя по ним ладонью, лишь усугублял положение.
- Пытаешься решить очередную головоломку, Холвит? - Участливо спросил темный эльф у взъерошенного мужчины.
- Можно подумать, он еще чем-то занимается, кроме этого, - тот, что был с залысинами, хмыкнул, сделав солидный глоток и вытерев губы тыльной стороной ладони, смахивая влагу с длинной щетины.
- Ты слишком строг к нему, Ингвар, кстати, как новая повесть? О чем пишешь?
- О сотворении Светлых земель. Ты же знаешь, что на заре мира, все земли были едины и существа их населяющие, жили в порядке и гармонии, под благодушным взором Ифриила Созидателя?
- Конечно, - с готовностью кивнул темный эльф. Подобные истории всегда занимали его, и эльф с радостью готов был услышать что-то новое, так как на его родине не слишком жаловали богов. - Все знают, что этот бог, покровитель и создатель всех существующих рас.
- Именно, - Ингвар улыбнулся, обрадовавшись неожиданному слушателю. - Ифриил так сильно любил чад своих, что безоговорочно в них верил, и именно в этом доверии заключалась его слабость! - Заметив заинтересованный взгляд Калеоса, рассказчик оживился:
- Время шло. Мир, созданный Ифриилом - расцветал, становясь все прекраснее. Но! - Мужчина поднял вверх указательный палец, став похожим на наставника, втолковывающего прописные истины в головы несообразительных учеников. - Как червь точит спелые плоды, так и пороки оставляли свои следы, становившиеся все ощутимее. Гордыня, злость, зависть - все они крепко пустили свои гнилые корни в единый мир. И наступил тот черный миг, когда брат пошел на брата в всколыхнувшейся войне, затронувшей всех без исключения.
- Я слышал об этом, - согласился эльф. - Не веря глазам своим, Ифриил Созидатель смотрел, как его создания убивают друг друга. Слезы текли из его глаз, когда прекрасный мир, что он создал из звездной пыли и надежд, тонет в крови его детей, обращаясь в безжизненные руины, - Процитировал Калеос строки из древнего писания. - Тогда он решил начать все заново.
- Не совсем, - собеседник эльфа покачал головой, лукаво улыбнувшись. - Так пишут сейчас, а старые свитки говорят о несколько ином развитии событий! Ифриил осознал, что гордыню, сгубившую его детей и мир, породил он сам, возгордившись своими творениями! Скорби его не было предела и он решился на то, чего всеми силами старался избежать: бог Созидатель - расколол единый мир, разверзнув сушу, и отделив враждующих детей своих друг от друга. Ифриил собрал всю Скверну, что жила в его сердце и бьющихся с ним сердцах его детей, но не смог уничтожить её - столь могущественной стала тьма, выкормившись на людских пороках и на гордыне самого Созидателя.
- Хочешь сказать, что взращенная созданиями Ифриила и им самим, Скверна стала сама его созданием? У тебя после подобных заявлений не будет проблем с бездушными храмовниками? - Калеос не выглядел удивленным, скорее заинтересованным. Он даже поставил кружки на стол, сам заняв свободное место.
- Не будет, - отмахнулся Ингвар. - Фририард, хвала нашей королеве, теперь самостоятелен. Но, вернемся к нашему разговору! Скверна, действительно, может являться не только созданием Ифриила, но и его частью! Частью самого бога!
- Справедливо, - согласился Калеос. - Это снимает вопрос о том, почему светлые боги не могут раз и навсегда изгнать Скверну из нашего мира.
- Вот! - В голосе Ингвара проступила гордость и удовлетворение. Он отпил из своей кружки, привычно вытерев щетину тыльной стороной ладони. - Не в силах уничтожить скопившееся в его мире зло, Ифриил сплел внутри этого мира еще один, заточив пороки глубоко под землей, дабы ни один смертный не мог добраться до них!
- Ты говоришь о Бездне?
- Именно! Приятно говорить с образованным человеком, пусть он и не человек вовсе, - подняв кружку, Ингвар качнул ею в сторону темного эльфа и быстро осушил одним глотком. - Когда Ифриил спрятал Скверну, то взялся за наш мир. Он понял, что всему виной стал он сам. Он не смог уследить за своими созданиями, и видел в случившемся с ними лишь свою ошибку. Стремясь избежать повторения трагедии, он породил младших богов, своих истинных детей, из своей плоти и крови, сам разделившись меж ними и миром, созданным специально для них и находящегося над нашим. - Рассказчик снова поднял вверх указательный палец. - Новые боги, в каждом из которых и по сей день живет частица самого Ифриила Создателя, повели свои народы к миру и процветанию, как и желал их отец. Кстати, именно поэтому мы все выглядим по-разному, - Ингвар указал на длинные уши темного эльфа. - Наши боги изменили нас, сделав чем-то похожими на самих себя.
- А как твои древние свитки объяснят то, что у вас, людей, богов больше чем у остальных? - Калеос недоверчиво вскинул тонкую белую бровь.
- Мы - самая большая раса, склонная к слабостям и порокам в большей мере, так что и присматривать за нами следует более тщательно. - По выражению лица Ингвара нельзя было судить о том - шутит тот или нет. - Вообще, я все еще рассуждаю на эту тему и, если бы меня не отвлекали заданиями и работой, то я смог бы ответить на твой вопрос точнее.
- Думаю, тебе стоит попробовать писать в каком-нибудь более тихом месте. - Посоветовал Калеос, легким кивком давая понять Таллагу, что видит нетерпеливые жесты зверолюда, призванные поторопить его.
- Ну уж нет, - Ингвар ухмыльнулся, откинувшись на спинку стула и одернув воротник из волчьего меха. - В других местах слишком скучно.
- Можно потише? - Неожиданно подал голос Холвит, поменяв закинутые одну на другую ноги местами и с хрустом размяв шею. Со вздохом он отложил трубку, после чего аккуратно положив коробочку на стол, потянулся к прозрачному бокалу на тонкой ножке и, взяв его двумя пальцами, странно оттопыривая при этом мизинец, начал медленно цедить сквозь зубы зеленую, резко пахнущую жидкость.
- Мята? - определил темный эльф, принюхавшись.
- Вечно ты пьешь всякую дрянь. - Ингвар нахмурился. - Отъедешь, как-нибудь, от нее, а перед этим выплюнешь свой желудок. Только попробуй испачкать при этом мои сапоги!
- Между прочим, - оторвавшись от напитка начал Холвит. - Некоторые ученые мужи сходятся во мнении, что мята, помогает от множества болезней и недугов. Эта, с виду обычная трава, растущая в лесах Ариарда, чудно приводит в порядок мысли, улучшает зрение и память, способствуя бодрому расположению духа и…
- Неконтролируемому словоблудию, - совсем по-детски хихикнул Ингвар, вновь взявшись за перо.
- Можем подискутировать на эту тему, если ты, конечно, сможешь привести вменяемые доводы в пользу своей, я подчеркиваю, полностью предвзятой и безосновательной теории!
Внимательно выслушав товарища, Ингвар ответил, с непроницаемым выражением лица:
- Теперь, когда я выслушал твое предложение, я готов дать тебе свой ответ - Нет.
Калеос, знавший, что если эти двое начали спорить, то это может затянуться надолго, уже собирался было попрощаться и отправиться к заждавшемуся его Таллагу, когда дверь в таверну резко распахнулась.
В дверной проем вошла странная троица: взъерошенный коренастый дворф, явно чем-то рассерженный, на повышенных тонах общался с доходившей ему до плеча девушкой гномом, а возвышающийся над ними светлый эльф отчаянно пытался их успокоить.
- Прекратите! Угрюм, чего ты цепляешься к даме? - Эльф, в отличие от Калеоса, был представителем лесного народа. Вся схожесть с темными собратьями заключалась в худобе, заостренных чертах лица и острых ушах. Лесной эльф имел роскошные медового цвета волосы - предмет зависти многих женщин и ярко зеленые глаза, а бледная кожа придавал ему сходство с хрупкой фарфоровой куклой.
- Заткнись, Иварлион! - Грубо гаркнул дворф, даже не взглянув на эльфа. Все его внимание занимала рассерженная не меньше его самого собеседница. - Ты только и можешь, что других затыкать! - Выпалила женщина гном, топнув при этом короткой ножкой. Она, судя по всему, случайно наступила на ногу эльфу, от чего тот зашипел от боли. Однако женщина, не обращая на его страдания никакого внимания, продолжала ругаться с дворфом:
- Тебе лишь бы драться, да глотку заливать!
- Не указывай мне, как жить, женщина, иначе я поучу тебя манерам! - внушительный кулак дворфа оказался перед лицом женщины гнома, но та, ничуть не смутившись, лишь презрительно фыркнула, небрежным движением опуская заросшую волосами руку мужчины.
- Ври кому-нибудь еще, я-то тебя знаю, ты меня ни за что не ударишь!
- Что?! - забывший о больной ноге, лесной эльф вытянулся в струну. - Угрюм, ты что, собираешься ударить даму?! - Видимо, поглощенный своей болью Иварлион вырвал слова из контекста, не прислушиваясь ко всей фразе целиком. - Если тебе так хочется кого-то ударить - ударь меня!
Эльф едва успел придать своему благородному порыву словесную форму, как кулак дворфа, взлетев вверх, врезался в его челюсть. Иварлион рухнул на пол. Лишившись чувств, он проехал на спине по гладким доскам, и едва не врезался в ноги только что вошедшему в залу человеку.
- Я уже подумал, что ошибся улицей.
Даже не взглянув на лежащего без сознание эльфа, незнакомец перешагнул через тело. Остановившись, он окинул задумчивым взглядом таверну.
Мужчина носил черные одежды, расшитые серебряными нитями и частично сокрытые под белоснежным табардом. Вышитый на нем символ недвусмысленно показывал, что носящий его человек принадлежит к ордену Гирита Защитника, одного из двух воинствующих богов, которым поклонялись люди.
Черные нити формировали четыре горизонтальных полосы, расположенные одна над другой, нижняя - совсем короткая, а верхняя - значительно длиннее. Над верхней полосой располагался полукруг, с расходящимися от него черными лучами, символизирующий восходящее над землей солнце.
Всего лучей оказалось семь, а значит тот, кто пришел в здание гильдии занимал один из высших постов в ордене - пастырь. Несмотря на то, что глубокий капюшон частично скрывал его лицо, по морщинам в уголках рта и голосу можно было понять, что мужчина уже не молод, что не являлось неожиданностью, обычно пастырями становились лишь те, кто долгие годы верой и правдой служил Гириту, неся Слово его и направляя его воинов.
Гиритцы или, как их еще называли в народе - бездушные храмовники, являлись вторым, а сейчас, после упразднения сидонитов, единственным воинствующим орденом. Их орден имел весьма простую структуру, делясь лишь на пастырей и воинов. Первые несли Слово бога - защитника, начиная с сана послушника и заканчивая капелланами, а вторые служили его мечом.
Однако, несмотря на такую трактовку, пастыри не брезговали носить оружие и тот, кто вошел сейчас в таверну, не был исключением. На его поясе в скромных кожаных ножнах покачивался меч с простой рукоятью, украшенной лишь миниатюрным символом солнца на конце.
- Может, ты и впрямь ошибся? - поднявшись во весь свой немалый рост, Таллаг с кривой ухмылкой уставился на бездушного. - Здесь, конечно, некоторые чтут светлых богов, но тут нет твоего храма, пастырь, точно так же, как нет и власти ордена.
В словах зверолюда читался вызов, а во взгляде - презрение.
- Я не ошибся. - Спокойно ответил гиритец, соединив кончики пальцев своих рук на уровне груди, отчего сокрытая под хламидой кольчуга тихо звякнула. - И если ты хочешь задеть меня словом, то спешу предостеречь тебя от этого. Наш орден защищает всех без исключения, даже тех, кто в страхе и заблуждении своем не видит того добра, что совершает Гирит Защитник руками своих верных сынов.
- С каких пор казни и пытки стали добрыми свершениями? - Таллаг скрипнул зубами. - Сколько невинных погибло на ваших кострах и от ваших рук, бездушный? У скольких матерей вы отняли детей, чтобы сделать из них таких, как вы?
- Невиновных - нет, - все так же спокойно произнес храмовник. - Все определяется лишь степенью вины. А всем умершим воздастся в лучшем мире по их деяниям, если они пострадали в большей мере, нежели это требовалось. Мы примем на себя этот грех. Мы - лишь оружие, а судья - всемилостивый Гирит.
- Ты!..
- Что привело вас в наш дом? - нарочито громко поинтересовался Калеос. Вернувшись к своему столу он с силой опустил на него кружки, прерывая слова зверолюда.
- У достопочтенного Алектиса есть к нам дело. - На верхних ступенях лестницы, ведущей к жилым комнатам, появилась Гвинет. - И я прошу вас всех отнестись к нему, как к гостю. - Говоря эти слова, мастер гильдии многозначительно посмотрела Таллагу в глаза.
- Как скажешь, - почти прорычал зверолюд, опустившись на скамью. Не отрывая взгляда от храмовника, он взял свою кружку и принялся медленно цедить пенистый напиток сквозь острые зубы.
- Присаживайтесь, пожалуйста, - Гвинет посохом указала Алектису на стол, за которым расположились Кисара, Таллаг и темные эльфы. - Мы все обсудим, а ты, Угрюм, убери Иварлиона с дороги.
Пастырь гиритцев кивнул и, сбросив капюшон, прошел вперед. Остановившись у края стола, он опустился на пустующую скамью, под недовольным взглядом Таллага.
У храмовника оказалось немолодое и неприятное лицо, с орлиным носом, узкими, пытливыми глазами и строгой линией губ, покрытое паутиной морщин и шрамов. На присутствующих он смотрел свысока, с чувством собственного превосходства, что невероятно бесило Таллага. Но зверолюд смерил гордыню, следуя просьбе мастера своей гильдии. Он отвернулся от гостя, полностью сосредоточившись на своем напитке.
Над столом повисло тягостное молчание. Храмовник бесстрастно смотрел прямо перед собой, и, казалось, даже не дышал. Темные эльфы, быстро переглянувшись, косились на Таллага, словно опасаясь, что зверолюд может сорваться, но тот все же смог совладать с буйным нравом и сейчас держал себя в руках.
Таллаг, сколько его знали в гильдии, никогда не питал особой любви к гиритцам, но о причинах для этого никто не догадывался. Может, Гвинет, знавшей зверолюда с детства, что-то и было известно, но женщина никогда не поднимала эту тему.
Кисара, поначалу, тоже присматривалась к Таллагу, опасаясь, что молодой и вспыльчивый зверолюд вполне может выкинуть какой-нибудь неприятный фокус в отношении храмовника, но тот выглядел спокойным, поэтому девушка исподтишка принялась разглядывать гиритца.
Не обладающий внушительным телосложением, можно сказать худощавый, этот человек излучал какую-то ауру необъяснимой мощи и уверенности. Таким подчинялись, уважали и боялись. При всем своем стремлении к свершениям, угодным светлому богу-защитнику, пастырь выглядел довольно зловеще, а в его немигающих, выцветших глазах было что-то недоступное разуму окружающих, какая-то сокровенная печаль и, возможно, горечь.
На миг Кисаре показалось, что бездушный осознает жестокость методов своего ордена, но это наваждение растаяло, стоило Алектису перехватить ее взгляд.
- Тебя что-то пугает, дитя? - с неприятной улыбкой спросил пастырь.
- Нет, - Кисара поспешно опустила глаза, в то же время, отметив, как гиритец обратился к ней. Она прекрасно знала, как храмовники относятся к таким, как она и ее немного смутило подобное обращение.