Последние рисунки были посвящены пухлому белокурому ангелочку. На них Ганс смеялся, грустил, играл со щенком, безмятежно спал, носился с сачком по цветущему лугу. Если листать рисунки быстро, то Ганс словно оживал и, перескакивая с листа на лист, будто бы жил настоящей жизнью. Перебирая страницы жизни мальчика, существующего только в ее воображении, Эльза то смеялась, то плакала. Своих детей у нее не было – не успела. А ведь мог быть такой милый, розовощекий Ганс… Как она завидовала Пигмалиону, оживившему свою Галатею! Миллион жарких поцелуев своих любовников она не задумываясь поменяла бы на один родственный поцелуй белокурого мальчугана. Пятьдесят лет бурной молодости отдала бы за несколько лет тихой, уютной старости в окружении внуков.
Эльза выглядела девушкой, а мечтала стать бабушкой. Ее даже перестала радовать собственная галерея, к обладанию которой она так стремилась все эти годы, пока была свободной художницей и колесила по миру, меняя страны, имена и манеру живописи. Пару раз даже изменяла ей, оба раза неудачно. Сначала приняла предложение Инес и пробовала себя в дизайне моды. Лица моделей получались живыми и одухотворенными, а вот модели платьев безыскусными и неинтересными. Инес, очарованная ее картинами, тогда не смогла скрыть своего разочарования и признала, что мода не конек Эльзы.
Позже Эльза отложила кисти ради фотоаппарата и попыталась освоить новое искусство, но оно не пришлось ей по душе. Фотоснимки были лишь отпечатком реальности; картины же, пропущенные через сердце, становились отражением и ее внутреннего мира.
Ее галерея пользовалась успехом; выставки, работы для которых Эльза придирчиво отбирала, позволяли молодым художники заявить о себе и найти меценатов. По себе зная о тяготах жизни начинающих Суриковых и Пикассо, Эльза мечтала открыть свою галерею и сделать ее стартовой площадкой для юных талантов. Год пролетел в приятных хлопотах, а потом в ее сны пришел Ганс, и галерея отошла на второй план…
Люди изобретали средства и процедуры для омоложения и неистово жаждали вечной молодости, а Эльза считала ее своим проклятием и упорно рисовала портреты себя сорокалетней, пятидесятилетней, семидесятилетней. Щедро наносила паутинку морщин, с трепетом прорисовывала мешки под глазами и пигментные пятна на лбу, добавляла серебристые нити в волосы, растушевывала четкий овал лица.
– Это твоя бабушка? – спросил как-то ее эпизодический любовник, разглядывая портрет, который Эльза забыла на столе.
Художница взволнованно кивнула.
– Нравится?
Двадцатилетний манекенщик равнодушно пожал плечами:
– Старуха! Хоть бы пластику сделала, совсем себя запустила. Ты же такой никогда не будешь? – Он потянулся к ней, желая обнять за талию, и не понял, как оказался за дверью.
В ту ночь Эльза осталась голодной, но жажды она не чувствовала. В приступе вдохновения она рисовала портрет себя девяностолетней – такой, какой она никогда не будет, такой, какой она больше всего на свете мечтает стать.
В то время как сорокалетние дамы страстно стремились избавиться от морщин и скупали дорогие кремы, Эльза мечтала о креме для морщин, который проявит рисунок прожитых лет на ее гладком лбу, в уголках глаз и рта. Как стареющие женщины были одержимы молодостью, Эльза после семьдесят пятого дня рождения сделалась одержима старостью. Молодость стала для нее затянувшимся карнавалом, набившим оскомину, скучным, надоевшим до смерти и превратившимся в ее персональный ад. Старость казалась недостижимым раем – с тихими семейными радостями, с заботой близких, с заслуженным покоем.
Мало кто из вампиров понимал ее. Большинство из московской общины были еще молоды. Старшие вампиры сочувствующе кивали головой, твердили о неизбежных кризисах и протягивали визитку штатного психолога Владислава, специализировавшегося на возрастной психологии и вопросах долголетия.
Мозгоправ оказался столетним вампиром, заставшим еще публичные лекции Фрейда. Правда, в отличие от именитого учителя он не стал списывать все проблемы на либидо и посоветовал Эльзе неожиданное решение. Вампирша должна была найти свою ровесницу среди людей и на время стать ее тенью. Следить за каждым ее шагом, узнать ее образ жизни. Как живет, чем дышит, с кем дружит, что покупает на завтрак, какие отношения поддерживает с близкими и особенно с внуками.
– Зачем? – недоуменно возразила Эльза.
– Потому что такой могла бы быть твоя жизнь сейчас, – рассудительно заметил Владислав. – Представь себе, что эта пожилая женщина – это ты сама, только в параллельном измерении, где нет жажды и молодости, зато есть старение и болезни… Изучи ее жизнь, ее радости и горести. Ведь это то самое, что, тебе кажется, ты потеряла. Проанализируй, сравни. Наблюдай сперва на расстоянии, будь осторожна – старушки очень подозрительны и замечают любую мелочь. Потом ты должна с ней познакомиться. Приди к ней под видом… соцработницы, например! Принеси продукты, предложи помощь, расспроси ее о жизни. Прояви внимание – и она сама откроет тебе свою душу, расскажет обо всем. Если после этого разговора у тебя останутся вопросы – приходи.
Выйдя из уютного, напоенного едва уловимым ароматом лимона кабинета психолога на крыльцо, Эльза замерла, заметив в пестрой толпе прохожих черную кляксу, которая неотвратимо приближалась к ней. Старуха – грязная, растрепанная, скверно пахнущая, с перекошенным от злобы лицом, была похожа на ведьму. Отталкивающе безобразная и пугающая, она шагала по улице и громогласно разговаривала сама с собой, ругая власть, погоду, людей. Прохожие, спешащие по своим важным делам по оживленной улице, шарахались от нищенки, как от чумной, словно боялись заразиться от нее несчастьем и безумием. "А ведь она похожа на мою ровесницу, – с дрожью подумала Эльза, не в силах отвести взгляда от неприятной старухи. – Неужели и я могла стать такой?"
Поравнявшись с крыльцом, на котором изваянием застыла вампирша, нищенка привалилась к нему, чтобы перевести дыхание. Ноздри Эльзы затрепетали, почуяв запах давно не мытого тела и старческого пота. Даже два пшика изысканных духов "Герлен", которые она сделала минуту назад, прихорашиваясь у зеркала в фойе, не могли перебить этого отвратительного запаха – старости и безнадежности. Эльзе захотелось сбежать. Но не могло быть и речи о том, чтобы спуститься по ступеням и поравняться со старухой.
Эльза уже нащупала ручку двери, собираясь укрыться в фойе и переждать, пока старая ведьма уйдет, когда та повернулась к ней и так и впилась в нее воспаленными, слезящимися глазами. "На ее месте могла быть я, – застучало в голове у Эльзы. – Старая, больная, дряхлая, выброшенная на улицу, без средств к существованию".
В порыве сочувствия и вины она рванула молнию сумочки и нащупала во внутреннем кармашке пачку купюр, намереваясь откупиться от угрызений совести. Нищенка тем временем с ненавистью обшарила пытливым взглядом ее модное дизайнерское пальто, воздушный шелковый шарф, высокие изящные сапожки.
– Кровопийца! – Хриплое карканье сорвалось с потрескавшихся губ старухи.
Ошеломленная Эльза выронила голубую банкноту, не успев протянуть ее нищенке, и пулей влетела обратно в здание. Несколько прохожих в удивлении повернули головы: грязная старуха в лохмотьях ползала по блестящим ступеням красивого особняка, выкрикивая проклятия и ругательства.
Эльза решилась выйти на улицу только через полчаса и, чтобы не столкнуться с безумной старухой, зашагала в противоположную от метро сторону – туда, откуда явилась нищенка. Она бродила по центру Москвы, потеряв счет времени, и очнулась только тогда, когда прямо перед ней хлынула на улицу возбужденная толпа людей. Эльза замедлила шаг, заметила вывеску театра и огляделась. Ничего себе, какой путь она проделала! Да и времени прошло немало – уже и представление в театре закончилось.
Чувствуя легкий голод, Эльза оглядела толпу, выискивая кавалера на сегодняшний вечер. К ее разочарованию, мужчин среди театралов было немного, да и те с дамами. Эльза так давно не была в театре, предпочитая театральным драмам и комедиям те спектакли, которые регулярно разворачивались на ее глазах в вампирских клубах и ресторанах, что и забыла, что обитель муз обычно посещает совсем не ее контингент. Влюбленные приходят сюда подержаться за руки, согреться от стужи, побыть в волнующей близости друг к другу и поцеловаться украдкой в закутке фойе. Замужним дамам необходимо выгуливать бриллианты, мужей и детей, вот и приходится отцам семейства время от времени исполнять культурную повинность. Студентки и женщины бальзаковского возраста вместе с театральным билетом покупают виртуальный лотерейный билет – в надежде сорвать джек-пот в лице красивого, умного, культурного и одинокого принца, поклонника Уильяма Шекспира и Теннесси Уильямса. Эльза, посмеиваясь, называла его Призрак Театра. Потому что все о нем мечтают, но никто никогда не встречал. Сейчас она бы и сама не отказалась от встречи с прекрасным умником, в крови которого звенят сонеты и бушуют шекспировские страсти. Но здесь его и искать не стоит – чего зря время терять?
Влившись в толпу, взбудораженную представлением, Эльза позволила ей окутать себя восторженными впечатлениями и увлечь к метро. Толпа текла серо-черной рекой, сотканной из темных пальто и блеклых беретов, и на этом унылом фоне алым маком цвела кокетливая шляпка, маячившая впереди. Шляпка завладела вниманием Эльзы, и она прибавила шаг, стала продвигаться вперед, чтобы взглянуть в лицо модницы, дерзнувшей надеть такой смелый и броский головной убор. Попав в Москву, Эльза с удивлением заметила, что шляпки здесь не в чести. Тем интереснее было посмотреть на, девушку, которая не боится привлечь к себе всеобщее внимание. Шляпка двигалась в окружении двух старомодных беретов, с которыми оживленно переговаривалась. Наверное, внучка решила вывести бабушек в театр, решила Эльза, с еще большим азартом обгоняя впередиидущих.
Опередив шляпку и обернувшись, художница от удивления остолбенела. Перед ней оказались три пожилые женщины лет семидесяти. Только две крайние, в полинявших беретах с нелепыми старомодными брошками, выглядели настоящими старухами – уставшими, изможденными, дряхлыми и сгорбленными. А между ними, в очаровательной красной шляпке шла женщина – юная душой, с блестящими глазами, алыми губами и высоко поднятой головой. Она несла свои семьдесят лет не тяжелым грузом разочарований, потерь, поражений и невзгод, как ее подруги, а легким, струящимся шлейфом радости, удовольствий и побед. Она шагала в будущее, не страшась его, как ее спутницы; она встречала его улыбкой, а не горестным вздохом.
Эльза была настолько потрясена увиденным, что замерла на месте и позволила шляпке обогнать ее. Образ озлобленной нищенки мгновенно затмило ласковое сияние, исходящее от незнакомки. "А ведь я могла бы быть такой", – подумалось Эльзе, и она будто очнулась от чар, наложенных на нее ведьмой в лохмотьях, разбуженная доброй волшебницей в красной шляпке. Эльза вдруг всей душой потянулась к удивительной женщине и вспомнила совет психолога, который впервые показался ей разумным. Ей страстно захотелось стать тенью этой женщины, сделаться ее незримой спутницей, узнать о ней все, а потом прийти к ней в гости и проговорить ночь напролет. Эльза нагнала шляпку и ее спутниц и с жадностью прислушалась к их разговору. Подруги обсуждали спектакль. Шляпка восторгалась игрой актеров, правая беретка жаловалась на дороговизну буфета, левая с надрывом описывала боль в ноге. Судя по беседе, инициатором культпохода была шляпка, и только она одна получила настоящее удовольствие от представления.
– Все тебе, Лизавета, хи-хи да ха-ха! – недовольно прогундосила левая беретка, когда шляпка мягко пошутила насчет ее больной ноги.
Сердце Эльзы застучало сильнее. Шляпку звали Елизавета, Лиза. Именно под таким именем знали Эльзу ее московские знакомые. Это был знак. И с того вечера вампирша стала тенью Лизы.
Она проводила Елизавету до самого дома и, затаившись у подъезда, проследила, в каком из окон зажжется свет. Через несколько дней она знала о ней почти все. Елизавета Петровна жила одна, но не скучала. Она ходила в бассейн, подолгу гуляла в парке, забирала из школы сына работающей соседки и с удовольствием возилась с ним. У нее самой был взрослый сын, прозябавший в каком-то НИИ, и невестка, с которой они друг друга на дух не переносили. Имелась и внучка – легкомысленная девица двадцати трех лет, кипами скупавшая модные журналы и в свободное от работы время часами шатавшаяся по магазинам. Бабушку она посещала раз в месяц, магазины – пять раз в неделю. Узнав об этом, Эльза испытала острое желание промыть девчонке мозги и убедить быть внимательнее к своей чудесной бабушке. Загипнотизировать ее не составило бы труда, но Эльза не хотела, чтобы интерес внучки был искусственным.
Несмотря на то что Елизавета Петровна страстно любила жизнь, интересовалась культурой и искусством, поддерживала тесные отношения с подругами и категорически уклонялась от публичного обсуждения старческих недугов, Эльза не могла не ощущать ее тихой грусти и ее ностальгии по молодости. Бравурно называя себя семнадцатилетней, Елизавета покупала в аптеке пачки лекарств и гель для зубного протеза. Выбирая новую шляпку, два дня перебивалась на кефире. Кокетливо отказываясь от места, которое уступали ей в автобусе, она валилась с ног, подходя к дому.
Таких, как она, называют мировыми бабушками, ими восхищаются. Если бы Эльза могла стариться, она бы хотела стать такой, как Елизавета. Но глядя на нее сейчас и восторгаясь ее внутренней силой, ее оптимизмом и жизнелюбием, художница с каждой минутой все отчетливее понимала, что не хочет старости – даже такой достойной и неунывающей, как у Елизаветы. Одиночество, дряхлость, невостребованность – не для нее.
Еще недавно Эльза с умилением представляла себе седину в волосах, морщинки под глазами, фартук, перепачканный мукой, внуков, цепляющихся за юбку и уплетающих бабушкины блины. Счастье казалось ей рекламным роликом "Домик в деревне", а бабушка из рекламы с кринкой простокваши – самой счастливой женщиной на свете. Теперь же Эльза поняла: представься Елизавете или рекламной бабушке шанс поменяться с ней судьбами, вернуть молодость и сохранить ее на долгие годы, старушки согласились бы без всяких раздумий. Ей, Эльзе, несказанно повезло, и грешно жаловаться на судьбу.
В свои семьдесят пять она по-прежнему молода и хороша собой. У нее нет недостатка в поклонниках и в средствах. Она здорова и полна сил, ей незнакомы старческие недуги, она не проводит треть времени в больницах и в очереди к врачам, не видит равнодушия внуков и детей, не живет от пенсии до пенсии.
Совет психолога оказался весьма эффектным. Изучив жизнь Елизаветы Петровны, Эльза по-другому взглянула на свою собственную. Заключительный этап, встреча с Елизаветой, окончательно расставил точки над "i".
Набив пакеты колбасой, сыром, печеньем, чаем, йогуртами и фруктами, прихватив баночку красной икры и необыкновенной красоты торт со взбитыми сливками, Эльза направилась к дому Елизаветы. Она страшно волновалась, ведь сегодня ей предстояло взглянуть в лицо своему отражению, своей второй проекции, своей постаревшей двойняшке.
Елизавета Петровна открыла дверь быстро, как будто только ее и ждала, но на лице отразилось разочарование.
– Простите, я вас за внучку приняла, – неловко улыбнулась она, подслеповато щурясь.
Увидев Елизавету, Эльза страшно растерялась, пробубнила свою легенду про соцработника, зачем-то назвалась чужим именем, отчего смешалась еще больше.
– Но я ничего не заказывала, – удивилась Елизавета Петровна. – Да и не нужно мне ничего, у меня сын есть, внучка, есть кому мне помочь. Вы вон лучше к Клавдии Степановне загляните – она совсем одинокая, и положение у нее затруднительное. У нее собачка очень болеет. Хорошая собачка, но недолго ей осталось. Так Клава, добрая душа, ей с пенсии мясо покупает, а сама голыми макаронами питается. Мы ей по-соседски помогаем кто чем может. Так что подарки ваши ей весьма кстати будут.
– Но ведь это вы – вдова ударника труда, – озвучила заготовленную легенду Эльза. – Меня завод к вам направил, я отчитаться должна. Давайте я вам все это передам, а вы уже сами распорядитесь?
– Так вы с Мишиного завода! – обрадовалась Елизавета. – Ну что ж, проходите.
Эльза занесла пакеты в кухню и помогла хозяйке накрыть стол в комнате, с интересом поглядывая по сторонам. Ведь в такой обстановке могла жить она, если бы жила на пенсию!
Квартира хранила остатки былого благополучия: во всю стену в единственной комнате раскинулся чешский гарнитур с отслоившимся кое-где фасадом, в серванте поблескивала богатая коллекция хрусталя, разбавленная бело-розовыми мазками фарфорового сервиза. Из центра пожелтевшего от времени потолка вырастала люстра с белыми плафонами-лилиями на позолоченных дужках. Потертый паркет был прикрыт распушившимся по краю коричневым ковром.
Переезжая в Россию, Эльза читала об обычаях русских, в том числе и о массовом увлечении коврами, и о стремлении выставить напоказ хрустальную посуду. Но, видимо, информация была устаревшей. В отремонтированных по последнему слову евродизайна квартирах местных вампиров ковров не было и в помине, а хрусталь был надежно спрятан в кухонных шкафчиках.
Квартира Елизаветы Петровны, напротив, была ожившей иллюстрацией к той брошюре. Наверное, интерьер здесь не менялся уже десятки лет. Эльза отметила лежащий на столике у телефона томик "Воскресения" Толстого, на диване – подарочное иллюстрированное издание "100 чудес света" и заставленный горшочками с фиалками подоконник.
В квартире царили чистота и порядок. Чувствительная к запахам Эльза не уловила присущих старым домам затхлости и плесени. В доме Елизаветы Петровны пахло яблочным пирогом, корицей и сладкими духами "Дольче вита" – наверное, подарок сына или внучки.
– Я не вовремя? – тактично поинтересовалась Эльза. – Вы кого-то ждали?
– Внучка обещала заехать, – тепло улыбнулась Елизавета Петровна, и лучики морщинок осветили ее лицо особым сиянием. – Я вот пирог испекла, угощайтесь!
Хозяйка поставила блюдо с выпечкой на стол, покрытый желтой скатертью с клубничками, и пригласила садиться.
– Так вы с Мишиного завода? Расскажите, как там сейчас дела, – мягко попросила она.
Эльза, предусмотрительно изучившая сайт предприятия, пробубнила последние новости о внедрении новых технологий и производстве новой продукции.
– Приятно, что руководство не забывает своих лучших сотрудников. А вы иностранка, Лера? – проницательно спросила Елизавета Петровна. – В вашей речи слышится легкий акцент.
– Я несколько лет стажировалась в Германии, только недавно вернулась, вот и разучилась по-русски говорить, – пояснила художница. Она знала пять языков, побывала в пяти странах, но так и не смогла избавиться от немецкого говора. – Елизавета Петровна, вы расскажите о себе, как вы живете, может быть, испытываете какие-нибудь трудности? Мы могли бы помочь.
– Спасибо, Лера, – тепло улыбнулась пожилая женщина. – Но у меня все хорошо. Дети не забывают, внучка у меня добрая девочка, всегда на их поддержку могу рассчитывать.
– Вы довольны своей жизнью? Как она сложилась? – затаив дыхание, спросила Эльза.
Елизавета Петровна лукаво взглянула на нее:
– Это вам для отчета надо?
Эльза смутилась.
– Ну что вы, Елизавета Петровна! Вы очень интересная женщина, особенная. Вы не похожи на своих ровесниц. И судьба у вас, должно быть, особенная, – взволнованно пробормотала она.
Хозяйка польщенно улыбнулась, но ответить не успела – зазвонил телефон. Елизавета извинилась, вспорхнула со стула и подняла трубку.