"А то ты не знаешь! - про себя усмехнулся Амфитрион. - Врешь, старая, ты знаешь, что привез торговый караван из Мегар, за день до того, как он въедет в Фивы! Или у какого младенца будет родинка на копчике - за неделю до родов!"
Он очень боялся ошибиться.
Он помнил золотой диск, подаренный им самим этой юродивой старухе.
- В палестру, бабушка.
- Ой, молодец! Ой, труженик, сын героя, внук героя!.. Щечки румяные, вытянулся ясенем, глядишь орлом Зевесовым…
Амфитрион машинально сделал тайный знак от сглаза.
Это не укрылось от старухи, и она еще раз вспомнила багровый мрак, хлынувший на Галинтиаду из недетского взгляда очнувшегося после двухнедельной горячки Иолая.
Галинтиада очень боялась ошибиться.
Ошибка могла дорого стоить - в последнее время Павшие не баловали свою Одержимую искренностью.
- Ну, я побежал, бабушка? - подлил масла в огонь Амфитрион, нетерпеливо топчась на месте.
- Беги, голубчик, беги! Все Фивы говорят: Иолайчику дедушка-лавагет во сне является, помогает сыновьям могучего внука растить… Дедушку, маленький, слушаться надо, дедушка плохому не научит! Настоящим мужчиной вырастит Иолайчика! Вот и мне бы, старой, послушать - что такой дедушка, как у тебя, любимому внуку рассказывает?!
Голос старухи предательски дрогнул, и в нем, как узкое тело хорька в осоке, проскользнуло плохо скрываемое возбуждение.
Впрочем, нездоровый этот интерес мог быть вызван просто старческим любопытством - о чем Амфитрион не преминул себе напомнить.
- Много чего говорил дедушка… чтоб я сильным рос, чтоб кушал хорошо, чтоб жертвы ему приносить не забывал. Только…
- Что только? - непроизвольно подалась вперед Галинтиада. - Что - только, Иолайчик?! Ты не стесняйся, я тебе, чай, не чужая, чем смогу - помогу!
- Только я папе и дяде Алкиду не все сказал. А уж бабушке Алкмене и подавно. Испугался я…
- Чего ж ты испугался, маленький? Ты говори, ты Галинтиаду-то не бойся, я и папу твоего в детстве лечила, и дядю, и тебя самого - вишь, какой здоровенький! Галинтиаде твой дедушка диск золотой на память подарил - гляди, красота какая! Своим не говори, мне скажи! Бабушка Галинтиада поймет-пособит!
"Неужели ЭТО передается по наследству? - мелькнуло в голове у старухи. - Странно… а как же тогда Алкидовы сыновья? Или маленькие еще?!"
- Жертву дедушка просил. Только не простую - ему… ему… ему человека в жертву надо! Вот. А как я ему человека в жертву принесу?! - я маленький, не сумею! Да и не знаю, как… А дедушка все просит и просит - ему, наверное, очень надо…
Некоторое время Галинтиада молчала, со странной полуулыбкой глядя на мальчишку. Амфитрион не торопил ее. Стоял, понурившись, не зная, что старуха думает сейчас о семивратных Фивах, которые тесноваты для двух Одержимых.
И о жертвах - той, которую якобы просил покойный дедушка, и той, которую приказали принести Павшие после пятилетнего перерыва.
- А если я тебе помогу, маленький, - наконец разлепила узкие губы старуха, - ты передашь дедушке, что это старая Галинтиада веление его выполнила?
- Конечно, бабушка! - радость в голосе просиявшего мальчишки была абсолютно искренней. - Я-то передам, ты не сомневайся! Вот дедушка обрадуется!.. Ты не беспокойся, он услуг не забывает. Никогда. А папе сказать?
- Папе? Нет, папе не надо. Зачем его попусту тревожить?
- Правильно! Зачем его тревожить? А мы прямо сейчас пойдем жертву приносить?
- Дедушке-то? (Амфитрион вдруг сообразил, что старуха упрямо не желает произносить его имя, именуя покойного только "дедушкой".) Нет, сейчас не пойдем. Это дело неспешное, к нему готовиться надо. Ты жди, Иолайчик, жди-пожди, я сама тебя найду, когда надо будет! Хорошо?
- Хорошо, бабушка Галинтиада! Только бы…
Но сгорбленная карлица-старушонка уже семенила прочь.
А Амфитрион направился в палестру, но не вприпрыжку, а тяжелым неспешным шагом, словно груз десятилетий отягощал острые мальчишеские плечи.
Завтра он должен будет связаться с Гермием, рассказать ему обо всем и уговорить не трогать старуху до полной уверенности в том, что они берут именно Одержимую Тартаром.
Значит, до мгновения принесения жертвы.
Лишь бы Гермий был наготове…
Завтра.
Завтра он заглянет на базар и положит две вяленые рыбешки в миску горластого рапсода.
Амфитрион не знал, что через неделю и три дня к нему у входа в палестру подойдет загорелый мускулистый мужчина с пустыми и выцветшими глазами.
- Ты Иолай? - коротко спросит мужчина.
- Да.
- Галинтиада велела передать тебе, что все готово. Пошли.
На миг Амфитрион растеряется, понимая, что на этот раз не успевает предупредить Лукавого и дождаться появления бога в крылатых сандалиях.
Но… отступать было поздно.
Оставалось рассчитывать на Гермия, который обещал быть начеку.
- Пошли. Только мне сперва на базар забежать надо.
- Галинтиада ждет.
- Подождет! Сказал - на базар надо. Это быстро.
- Ну ладно… идем!
И мужчина с остановившимся взглядом возьмет за руку мальчика с недетскими глазами, после чего оба направятся в сторону городского базара.
7
Сегодня Ификл излишне увлекся, ставя бросок сперва дискоболам, а потом борцам (правда, в первом случае ученики швыряли плоский диск, а во втором - друг друга), - и поэтому не сразу заметил исчезновение сына.
Собственно, он мог бы вообще ничего не заметить, поскольку за последнее время успел привыкнуть к самостоятельности Иолая, но прибежавший из оружейной подросток начал спрашивать про юного Ификлида - и того в результате нигде не оказалось.
- Эх, жаль! - огорчился подросток. - А говорил - заходи во второй половине дня в оружейную, подберем тебе щит по руке! Соврал, выходит…
- Что подберем? - с удивлением переспросил Ификл.
- Щит. Мне Поликлей все в грудь копьем попадает, я к Иолаю, а он говорит, что у щита ремень скошен, вот я его излишне наотлет и беру. Договаривались в оружейной встретиться - не пришел ваш Иолай!
Ученики загалдели, обсуждая всякие советы Иолая (на которые тот, как оказалось, не скупился), и когда изумленный Ификл поинтересовался, знают ли они, сколько лет его сыну, - четко ответил только один, и то сразу застеснялся, словно никогда раньше над этим не задумывался.
Пожав плечами, Ификл оставил учеников на помощника (того самого Поликтора из первого выпуска палестры, с которым не раз дрался в детстве) и пошел искать сына.
В палестре Иолая не оказалось.
Проклиная вполголоса странности своего первенца, Ификл направился домой, где заставил изрядно разволноваться Алкмену с Астеропеей, поскольку женщины тоже не знали, где бродит Иолай.
- Не пропадет ваш сновидец, - бросила своенравная Мегара, выходя из гинекея. - Дедушка с того света поможет. Небось кто-нибудь из моих пропал - и не заметили бы даже! Спать легли бы небось. Следить за детьми лучше надо…
Ификл бешено глянул на старшую Креонтову дочь - и та умолкла. Четыре с лишним года назад, когда Мегара под предлогом того, что не различает близнецов, пыталась залезть в Ификлову постель, - между ними состоялся серьезный разговор.
Но не в постели, как надеялась пышнотелая Мегара.
С тех пор только Ификл и мог укротить эту кобылицу. Да и то потому, что после того случая она пыталась оклеветать Ификла в глазах Алкида, но на сей раз действительно перепутала братьев и нажаловалась не тому.
За что и была изрядно бита.
И до сих пор не могла понять - которым?
- Где Алкид? - спросил Ификл.
Мегара презрительно тряхнула гривой тщательно расчесанных волос и, не ответив, удалилась.
"Басилеев подарочек!" - чуть не вырвалось у Алкмены.
- Он у Креонта, - Астеропея успокаивающе положила руку на плечо мужа.
Словно ласточка присела на край утеса.
- Он у Креонта. К папе гонец с Эвбеи прибыл, от Эврита Ойхаллийского - ну, Алкид и пошел новости узнать. Говорят, Ифит-лучник, учитель ваш бывший, плохо с отцом ладит. Из-за Иолы, сестры своей пятилетней, - то ли бьет ее старый Эврит, то ли еще что…
Дальше слушать Ификл не стал и, подхватив со стены плащ, выскочил из дома.
Редкий дождь немного охладил его, и Ификл побежал кругами по окрестным улицам, внимательно глядя по сторонам и периодически зовя сына по имени.
Через полчаса безрезультатных поисков его догнал запыхавшийся подросток - тот самый, которому Иолай обещал подобрать щит по руке.
- Учитель! Мы это… ну, мы занятия прервали! Только нам Поликтор разрешил, вы не подумайте!..
- Короче! - рявкнул Ификл, машинально беря на заметку плохо поставленное дыхание юнца.
- Ну, это… мы Иолая вашего ищем, с ног сбились… и это…
- Нашли?!
- Да нет!
- Да или нет?!
- Нет! Зато нашли Фока-пьяницу… ну, знаете, который вечно у базара трется!..
Ификл еле сдержался, чтобы не дать болтливому недорослю по шее.
И хорошо, что не дал - понял он через мгновение.
- Фок вашего Иолая видел! С каким-то верзилой! Говорит, что Иолай ваш слепому рапсоду - ну, который все Гермеса славит! - две рыбешки в чашку сунул, а верзила его поторопил, и они пошли!
- Куда?!
- Фок говорит, что к Кадмее, к северной окраине… Вы не подумайте, учитель, - Фок трезвый был! Ну, почти… Стойте! Стойте, учитель! Я с вами!..
Куда там! - безнадежно отставший подросток только головой покрутил в восхищении, когда рванувший с места Ификл нырнул в усиливающийся дождь и исчез за мерцающей пеленой.
А богиня туч Нефела все доила своих небесных коров…
Миновав последние хижины и забирая влево от Кадмеи в холмы, поросшие желтеющим тамариском, Ификл собирался сделать большой круг, обогнув крепость. Город разрастался к югу, и Кадмея из внутренней крепости становилась скорее внешним северным бастионом, но это сейчас волновало Ификла в последнюю очередь. Уже минут десять он петлял по размокшей тропинке, во весь голос выкрикивая имя сына, но вдруг поскользнулся и упал в грязь.
Выругавшись, он собрался вскочить - но остался лежать, повернув голову вправо.
Померещилось?
Вроде бы нет… на вершине одного из дальних холмов робкой, нелепой искоркой поблескивал костер, невидимый с высоты обычного человеческого роста.
Задумываться над этой странностью не было ни времени, ни желания.
Превратившись в бесшумную тень и с благодарностью вспоминая уроки Пана на Кифероне, Ификл стал приближаться к заветному холму, стараясь зайти с подветренной стороны; дождь, правда… нет, не будем рисковать.
Почему-то ему даже не пришло в голову, что у костра могут просто коротать время охотники или обычные бродяги.
Уже ползком подбираясь к каменным ступеням, невесть как оказавшимся на вершине холма и похожим на выщербленные челюсти чудовища, Ификл понял - почему.
Потому что скользкий дождь, щупающий тело сотнями зябких пальцев, начал пахнуть плесенью.
Пять лет - целую вечность - не слышал Ификл Амфитриад, брат Алкида, этого запаха.
А слов, донесшихся из углубления за ступенями, из смрадной пасти дохлого чудовища, он вообще не слышал никогда.
- …хлынет рекою кровавой от устья к истоку, от Павших к герою; жертву приносим Алкиду, потомку великого Крона, Хозяина Времени внуку… предки, услышьте, откликнитесь!..
- Слышим Тартар, - глухо подвывали два низких голоса. - Слышим, отцы наши… скоро уже!.. скоро…
И щербатое лезвие в руке старухи-карлицы дрогнуло, забыв опуститься, хищным клювом зависнув над распростертым на алтаре шестилетним мальчишкой, когда Ификл, не таясь, шагнул в пасть капища, срывая насквозь промокший плащ.
- Животики, значит, лечила? - он словно и не видел двух коренастых мужчин, двинувшихся к незваному гостю. - Илифий, значит, от маминого ложа гоняла?.. Радуйся, Галинтиада, дочь Пройта, - пришло время умирать!
- Кому?! - карлица, изогнувшись змеей, оскалилась прямо в лицо пришельцу. - Кому умирать, герой?! Вот он, сынок твой, дитя невинное, - а вот и ножик… пить хочет ножик, истомился весь! Ох, боюсь, не удержу - опустится! Ты уж тихонько постой, герой, дай ручки связать-то, да покрепче, а то порвешь сгоряча!
- Слепа ты, Галинтиада, дочь Пройта…
Говорил мальчишка.
Силясь приподнять голову, беспомощно запрокидывающуюся назад, маленький Иолай улыбался - и у Ификла встал комок в горле, когда он увидел эту страшную улыбку на лице своего ребенка.
Как огонь в ладони.
- Слепа ты, Одержимая Тартаром! Смотришь, а не видишь… не Ификл перед тобой, а Алкид-безумец, не отец Иолая, а дядя! Опусти нож на жертву, старая жрица Павших, дай напиться лезвию, дай Павшим хоть ненадолго войти в Алкида! И подумай: надолго ли переживешь ты жертву свою?! Вспомни Лина-кифареда, глупая дочь Пройта, вспомни послов-минийцев; битву под Орхоменом вспомни!..
И, не дав замешкавшейся старухе опомниться, мальчишка вдруг вскинулся пойманной рыбой, связанными ногами ударив сбоку по руке Галинтиады, в которой был зажат нож.
- Маленьких обижают! - звонкой плетью хлестнул яростный крик.
Это были единственные слова, способные сорвать Ификла с места и бросить вперед.
Хорошо, что ученики из палестры не видели сейчас своего учителя, потому что никогда не учил их Ификл Амфитриад тому, чему учил в свое время близнецов Гермий-Лукавый, покровитель атлетов и воров.
Решили бы ученики, что и впрямь Алкид перед ними, обуянный безумием!
Сухо хрустнуло подвернувшееся колено у ближайшего служителя, запястье второго сковал бронзовый захват, и ладонь Ификла широким кинжалом вошла в подмышечную впадину несчастного, заставив родившийся крик умереть в распухшей гортани; опустевший алтарь дважды встречал искаженное лицо очередной жертвы, словно пытаясь расплескаться кровавым барельефом, и извивалась на земле хрипящая змея, бывшая человеком до того, как ему сломали позвоночник, - а дождь все лил и лил, безразличный к происходящему.
Узкое тельце скользнуло мимо и неожиданно споткнулось на бегу, упало на каменные ступени, корчась попавшей в тенета лаской, - не ногу ли себе отгрызть хотела Галинтиада, дочь Пройта?!
- Стоять! - словно за уши оттащили Ификла от старухи с жертвенным ножом, торчащим из ее бедра. - Стоять, сын! Мне она нужна живой!..
- Да, папа, - машинально ответил Ификл и обернулся, бледнея от запоздалого понимания.
У алтаря стоял Амфитрион Персеид. И было не важно, что у него лицо Иолая, что ростом он чуть ли не по пояс Ификлу, что рука его с огрызком веревки на запястье была худой и тонкой - эта рука только что безошибочно метнула нож вслед убегающей старухе, этим голосом в свое время кричал Амфитрион на нерадивых близнецов, и именно этот взгляд мучил Ификла по ночам, когда ему снился кипящий Кефис, оборванная переправа и четвертая стрела, которой ему не хватило.
Ификл смотрел на сына - и видел отца.
…Еще живы Минос Критский, Триптолем из Элевсина, благочестивый праведник Эак с острова Эгина; жив мудрый Радамант-законник, который как раз сейчас, будучи изгнан с родины, переезжает в Беотию, где вскоре и станет вторым мужем Алкмены; жив и Автолик Гермесид, чей внук (как и Иолай, внук Амфитриона) будет невероятно похож на деда - великий борец, хитрец и убийца, клятвопреступник и преданный друг по имени Одиссей, что значит "Тот, кто злит богов"…
Живы все те, кому Владыка Аид после смерти сохранит память, сделав своими судьями, советниками, лазутчиками и доверенными лицами, нарушив свой собственный закон.
Но первым был все-таки Амфитрион-Иолай, которого еще не скоро назовут Протесилаем - "Иолаем Первым".
- Ты умеешь молчать, - тоном, не терпящим возражений, бросил Амфитрион. - Я знаю, что умеешь.
- Да, папа, - повторил Ификл, тщетно пытаясь сморгнуть едкие капли дождя, застилающие ему глаза. - Я умею молчать. Я только… я не знал, что ты вернешься.
И при этих словах старая Галинтиада запрокинула лицо к небу, словно жертва на алтаре, и обреченно завыла.
8
Они бежали в ночи, забирая вправо, к северо-востоку, круто огибая мощные стены Кадмеи, почти невидимые в мокрой темноте, чутьем определяя место, куда следует опустить ногу; они бежали в ночи.
Ификлу не раз доводилось в потемках носиться по размокшему Киферону, имея на плече добычу куда более тяжелую, чем бесчувственное тело Галинтиады, - и он прекрасно понимал, что никакой шестилетний мальчишка не мог бы сделать того, что делал сейчас его… его отец, смиряя протестующие мышцы, подчиняя дыхание беспощадному ритму, укрощая детское сердце и заставляя его биться ровно и неутомимо, как опытный возничий подчиняет себе молодого необъезженного коня.
А в памяти все всплывало: алтарь, исковерканные тела служителей, рвущийся в небо звериный вой; он, Ификл, шарит глазами вокруг в поисках веревки, сам еще точно не зная зачем - то ли связать Одержимую, то ли перетянуть ей ногу после того, как выдернет из бедра жертвенный нож, - и подошедший к старухе Иолай коротко и точно бьет Галинтиаду камнем под ухо, обрывая вой.
- Так надежнее, - произнес тогда детский голос. - Нож не трогай. Просто бери и неси… не сдохнет, сволочь, живучая!
Ификл хотел еще спросить отца: что стало с настоящим Иолаем?
Не спросил.
И не спросит до конца дней своих.
Так и умрет в сознательном неведении; умрет больше сыном, чем отцом.
…Полночь догнала их у знакомого обоим Дромоса.
Ничему не удивляясь, Ификл проскочил следом за отцом, а полночь затопталась в испуге и остановилась, выжидая.
Дом, где обычно назначал встречи Пустышка, резко выделялся на фоне странно-серого неба. Но на пороге никто не ждал, и Ификлу даже не надо было заходить внутрь, чтобы выяснить - дом пуст.
- Да что ж он, загулял, что ли?! - Не договорив, Амфитрион махнул рукой и зло выругался по-лаконски, да так, что Ификл не понял и трети сказанного.
Главным, кажется, было то, что Гермий должен отчего-то подавиться рыбой.
В мутном сумеречном свете Ификл увидел, что мальчишеская ладонь вся в крови - видимо, лже-Иолай порезался, когда метал неудобный нож. Амфитрион перехватил взгляд сына, несколько раз сжал и разжал кулак, отчего кровь пошла сильнее, и задумчиво прикусил губу.
Ификл ждал.
- За мной! - наконец бросил Амфитрион и побежал обратно к Дромосу, чуть раскачиваясь из стороны в сторону.
Ификл поспешил за ним, придерживая застонавшую Галинтиаду.
И вновь запетляла тропинка между холмами, сумерки уступили место полуночи, а Галинтиада начала ворочаться, приходя в себя от дождя и сырости или еще от чего, - но вдруг Амфитрион остановился так резко, что Ификл едва не сшиб маленькую фигурку с ног.
Перед ними возвышалась герма.
Ификл еще не успел сообразить, зачем им понадобился путевой столб, посвященный Гермесу, а Амфитрион уже подпрыгнул и залепил стилизованному изображению на верхушке столба самую натуральную оплеуху.
Окровавленной ладонью.
Испачкав кровью дерево.
- На тебе жертву, подавись! - заорал Амфитрион, мешая божественное с базарным. - Рыбки мало, Высочайший?! Жертву прими, Олимпиец, сын Майи-Плеяды и Тучегонителя Зевса, хитрейший из хитрых, ворюга и клятвопреступник! Шут крылоногий, ну где тебя носит, зар-раза?!
И вторая оплеуха, звонче первой, обрушилась на герму.