Девушка ничего не сказала. В руке у нее были еще две фотографии. Одна изображала какой-то довольно грубый орнамент, вторая - белесую картинку с наивными волнами и кораблем, полным примитивных человечков.
- Это мозаичный пол, - сказала девушка, - и фреска. Как видите, я вас не обманывала.
- Я не знаю, зачем вы все это нарисовали, - сказал шепотом Мирон Иванович, - но на мое решение эти фальшивки не окажут никакого влияния.
Он чувствовал себя оскорбленным судьбой заводоуправления. Совсем неплохое получилось здание, с просторными кабинетами, столовой, залом заседаний - такое здание не стыдно построить и в крупном городе.
- Это не фальшивки, - сказала Таня, - а фотографии.
- А когда же, простите, их сделали? Где, простите, - Мирон Иванович не скрывал сарказма, - вы увидели купол над сапожной мастерской?
- Эти фотографии будут сделаны через сто двадцать лет.
Неестественность и в то же время уверенность этого ответа заставили Мирона Ивановича забыть, что он не хочет терять ни минуты на пустые разговоры. Если допустить совершенно невероятное, если счесть, что ты не жертва дурацкого розыгрыша, а очевидец невероятного события. Впрочем, в облике этой девушки с самого начала виделось нечто неземное и совершенно необыкновенное, иначе почему Мирона Ивановича, человека сдержанного и никак не влюбчивого, потянуло к ней, как мотылька к яркому свету?
И пока эти спутанные и неосознанные мысли прыгали в мозгу, как кузнечики в высокой траве, Мирон Иванович так и стоял с фотографиями в руке, не желая глядеть на них и в то же время не смея поднять глаз на Таню.
- Что же вы предлагаете? - спросил наконец Мирон Иванович.
- Не сносить часовню.
- Но ведь вы считаете, что ее и так не снесут.
- Правильно. Но мы еще не знаем, какой ценой.
Таня поглядела в пустые от шока глаза Мирона Ивановича, взяла его за руку и вывела в летнюю ночь. Мирон Иванович покорно сел на лавочку.
- Я отказываюсь понимать, - сказал он, наконец возвращая фотографии.
- Вы всё понимаете.
- Так чего же вы раньше ждали?
- Все очень просто - мы на пределе проникновения.
- Проникновения к нам? - догадался Мирон Иванович.
- Да, глубже мы опуститься в прошлое не можем. Сто двадцать лет - предел.
- И вы столько всего упустили?
- Сегодня нас очень мало, - сказала Таня. - Единицы. Завтра будет больше. Пока на это уходит три четверти энергии всей Земли.
- Ну зачем так много! - Потрясение боролось с недоверием в душе Мирона Ивановича.
- Неужели вы не поняли? Мы живем в мире, который сделан вами. Сделан вами вчера и сегодня. Построен или разрушен. Облагорожен или загажен. Если мы можем остановить дурное, мы будем это делать. Завтра, послезавтра, каждый день. Сегодня - один из самых первых дней.
Таня положила узкую ладонь на руку Мирона Ивановича, как бы успокаивая его.
- Вы не волнуйтесь, - сказала она. - Мы вообще стараемся ничего не говорить людям прошлого. Но вы были такой упрямый.
- Впрочем, эта часовня - пустяк, - оживился Мирон Иванович. Он вдруг не только поверил - внутренне, искренне, окончательно, что именно его избрали в качестве интеллигентного доверенного собеседника, но и понял, что они поступили верно. - С ней вы справитесь. Я вам должен сказать, что есть куда более важные проблемы. Беспрерывно загрязняются водоемы, леса - знаете, как идет рубка и сплав леса? А загрязнение атмосферы? Вам же этим надо дышать. Или вы занимаетесь только культурой?
- Мы занимаемся всем.
- Вот вы и займитесь. Это не терпит отлагательства.
- Мирон, милый, - сказала Татьяна, и глаза ее светились ярче голубого платья, - вы, по-моему, не все поняли. Мы вам не няньки. Мы - это вы, только завтра. Не нам, а вам надо остановиться и не травить себя и нас.
- Конечно, - сказал Мирон Иванович. - Разумеется. Это очень точно сказано о нашей общей ответственности.
- Я тут всего несколько дней, и меня, честно говоря, потрясает пропасть между благими пожеланиями и вашими каждодневными действиями. Вы все согласны не губить лесов и не травить рек. Вы все согласны не сносить древних памятников и не кидать в траву консервные банки. Но когда это касается именно тебя, когда ты совершенно один и никто не видит и не может схватить тебя за руку, почему ты кидаешь консервную банку и глушишь рыбу динамитом? Почему?
Мирон Иванович держал в руке окурок, который он намеревался бросить в кусты. Окурок жег пальцы, но бросить его было как-то неловко.
- Рыбу я не глушу, - сказал он, поджимая, чтобы не обжечь, пальцы. Он понял, что надо спешить. Таня уйдет. В любой момент. Ей Мирон не нужен. Добьется своего и уйдет. - Мне надо узнать, я никому не скажу. Пожалуйста, в виде исключения. Я, конечно, понимаю, что заводоуправление сто лет не продержится. Материалы оставляют желать лучшего. Но ведь в будущем я перейду на монолит. У меня есть кое-какие задумки. Мне очень важно знать, что я осуществлю. Скажи, пожалуйста.
Сигарета обожгла пальцы, и Мирон Иванович кинул ее в кусты.
- Я только знаю, что заводоуправление снесут. Это еще до меня случится. А больше я ничего не знаю.
- Жалко, - сказал Мирон Иванович. - Впрочем, архитекторов везде забывают. А часовню будем беречь.
- Хорошо, - сказала Таня. - На той неделе вы вступите в общество охраны памятников. Не формально, а как его активный член.
- Разумеется, - сказал Мирон Иванович. - Можно личный вопрос?
- Я не замужем.
- Нет, я про часовню. - Мирону Ивановичу показалось, что наверху приоткрылось окно. Может, кто-то подслушивал. Он опять перешел на шепот. - Вот вы мне показали фотографии, и это означает, что часовня обязательно сохранится. И доживет до ваших дней. Мне лично это очень приятно. Но если в этом уже есть определенность, как бы закон вечности - можно мне в этом не участвовать?
- Как так?
- Лично не участвовать. Мы сегодня так хорошо посидели с моими заказчиками, с ними мне и дальше придется работать: завод в городе - это сила. А если я завтра приду и скажу им, что я отказываюсь, потому что ко мне пришла одна девушка из будущего.
- Этого вы никогда не скажете. Вы не дурак. Вам не поверят и правильно сделают. Вы объясните, что как городской архитектор.
- Погоди, Танюш, пойми. Если все равно эта проклятая сапожная мастерская сохранится, то значит, мне можно ничего им не говорить?
- Ax, вот вы о чем! - Таня так громко это сказала, что Мирону Ивановичу захотелось зажать ладонью ее пухлые тубы. - Значит, я в принципе за, но и пальцем ради этого не пошевельну.
- Ну зачем так категорично! Ты здесь чужой человек - пришла-ушла, а мне жить. Они же мне не простят, я лишусь их доверия.
- А ведь нет доверия.
- Есть. Есть добрые человеческие отношения. Я буду совершенно откровенен - мы сдаем заводской дом. Улучшенной планировки. В нем они дают мне двухкомнатную квартиру. Это не аргумент для такого светлого будущего. Там у вас проблем, может, и нет. Сколько у тебя комнат?
- Не скажу. Я тебе больше ничего не скажу.
- Но ведь часовня все равно будет стоять! Значит, кто-то другой примет меры. Кто-то более высокостоящий.
- Архитектор, - и тут Мирон увидел, как глаза Тани зажигаются голубоватым, ослепительным прожигающим светом, - ты ничего не понял. Часовня будет спасена именно потому, что ты ее спасешь.
- Нет. - Мирон покачал головой. - Не я.
- И если ты не спасешь ее добром, мы перейдем к действиям.
- К каким же, простите, вы приступите действиям в чужом веке? Вы здесь, простите, не прописаны.
- Слушайте. Я сейчас ухожу. И больше тратить времени на вас не буду. Я все объяснила. Я сказала, что мы идем в прошлое, чтобы спасти свое настоящее - и ваше будущее. Мы знаем, кто конкретно виновен в том или ином проступке против земли, воздуха, планеты, людей. Мы идем к этим людям. Мы говорим с ними добром. Но бывают случаи, когда нам попадается темный эгоист, себялюбец, преступник.
- Таня!
- И тогда мы принимаем другие меры. Неужели ты полагаешь, что ради будущего всей Земли мы пощадим нескольких подонков?
- Я тебе не давал повода!
- Я виновата. Я подумала: ах, какой милый человек! Он все поймет.
- Я все понимаю - ты не хочешь понять меня!
- Ты завтра же скажешь, что часовня остается. Даже если рискуешь потерять новую квартиру и собутыльников.
- А если нет - убьете?
Мирон Иванович сказал это роковое слово будто в шутку, но глаза Татьяны стали колючими, как обломки льдинок.
- Да, - сказала она.
- Мы для вас… так? Ничто?
- Я пошутила. Но подумай о судьбе Степанцева.
- Кого?
- Заведующего свинофермой.
Таня быстро поднялась, словно взлетела над скамейкой.
И побежала прочь.
Мирон Иванович ринулся было за ней, но понял, что бессмысленно бегать. Ему было обидно. Он не хотел ничего дурного, он хотел только, чтобы его поняли, каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Вдали за кустами светлячком мелькнул голубой огонь.
Мирон Иванович поднялся к себе в малогабаритную однокомнатную квартиру - скорее бы в новую переехать! - лег спать и сразу заснул, хотя полагал, что будет всю ночь думать.
Ему казалось, что он только прилег, как раздался телефонный звонок. Он гремел, как колокол, он заставил вскочить, кинуться к телефону, еще не вспомнив о вчерашнем.
- Что? Кто?
- Спишь? Прости, старичок. - Это был голос заместителя директора завода. - Я думал, ты уже во дворе стоишь с рюкзачком.
- Здравствуйте. А сколько времени?
- Скоро семь.
- Я сейчас. Сейчас выйду.
- Не спеши, отдыхай. Отменяется путешествие. И шашлыки тоже.
- А что случилось?
- Через час дамбу прорвет.
- Какую дамбу? - Мирон Иванович уже проснулся, но никак не мог вспомнить никакой дамбы в Великом Гусляре.
- Не знаешь ты еще нашей специфики, Мироша, - сказал заместитель и вздохнул. - Дамба у Степанцева на свиноферме, где пруд с отходами. Все никак не наладит вывоз на поля. Вот этот пруд каждый год переполняется и - у-ух! - прорывает! Черт знает что! Надо же, чтобы сегодня!
- Куда прорывает?
- В реку, куда же еще. Каждый год. Так что до завтрашнего дня к реке не подходи. А какая рыба сбежит от этого навоза, ей надо недели две, чтобы вернуться. Усек? Вся рыбалка прикрывается.
- Надо же принять меры!
- Какие?
- Всех мобилизовать - молодежь, школьников, чтобы дамбу укрепить.
- Во-первых, там вонь - с мобилизацией не выйдет. Во-вторых, зачем ее укреплять? Ее укрепишь, через две недели все равно прорвет - еще хуже. Нет, стихийное бедствие должно быть стихийным. Ты спи, отдыхай, только к реке сегодня не ходи.
Заместитель хихикнул, но как-то невесело и повесил трубку. Мирон Иванович отдыхать не стал. Он уже окончательно проснулся и все вспомнил. И вчерашнюю Таню, и сомнительную - теперь, ярким утром, она казалась сомнительной - историю с фотографиями. Почему он поверил ей? Это же чепуха. Может, потому, что светилось платье?
Ему захотелось выйти к реке. Пока еще можно. Он оделся и пошел. У скамейки остановился, как будто там мог остаться след Тани. Никакого следа не было. Потом он пошел вниз, к реке. Сапожная мастерская еще была закрыта, но за забором шумела машина - стройку гнали в две смены. Он поглядел на сапожную мастерскую, но угадать в ней той часовни с фотографии не смог. И это еще более укрепило его в мысли, что он стал объектом злого розыгрыша, и стало стыдно, что он унижался перед этой студенткой.
Он остановился на высоком берегу реки. Далеко справа была видна баржа-ресторан. "Если прорвет, - подумал он, - то на баржу тоже не поедешь". И он начал раздражаться против этого заведующего. Как его фамилия - Степанцев? А что говорила Таня? "Подумай о судьбе Степанцева". Она знала о нем. Значит, она имела в виду прорыв дамбы. И штраф, который тот Степанцев заплатит рыбоохране. И Мирон Иванович снисходительно улыбнулся, потому что Степанцев каждый год платит эти штрафы - привык. Наверное, субъективно, подумал Мирон Иванович, Степанцеву как рыбаку горько сознавать, сколько рыбы гибнет, но что поделаешь? Через час прорвет? Час уже прошел. Может, пойти поглядеть на дамбу, что-то придумать - он же главный архитектор города. Но тут Мирон Иванович вспомнил об отвратительном запахе, который исходит от того пруда. Нет, туда он не пойдет.
Река текла чистая, только ближе к берегу тянулась, как всегда, полоса рыжей воды - от кожевенного завода. "Мы можем быть жестокими", - говорила Татьяна, или ему это померещилось? Интересно, дамбу прорывает сразу, с шумом, или она просто расползается?
Стоять на берегу и ждать стихийного бедствия надоело.
Мирон Иванович пошел домой - все равно день получался какой-то неустроенный. Куда же девалась эта Таня? Кого-нибудь еще пугает? Нет, голубушка из так называемого будущего, нас не запугаешь! Вам нужны великие потрясения - нам нужна великая Россия!
Ему понравилась последняя фраза! Как будто он сам ее сочинил. Но, будучи честным человеком, Мирон понимал, что фразу сочинили раньше - кто-то из классиков. Может быть, сам Маркс.
Дома он позавтракал - холостяцкая яичница да простокваша из скисшего молока. Скромно жил Мирон Иванович, да и не бегал за богатством.
Тут снова зазвонил телефон. Снова на проводе был заместитель директора завода.
- Ты не спишь, Мирон? - спросил он.
- Нет, не сплю.
- А тут такое дело.
Голос заместителя Мирону не понравился. Беспокойный был голос.
- Говорите, - потребовал Мирон.
И уже заранее знал - что-то связанное с этой Татьяной, принесла ее нелегкая в наше время. Хотя, вернее всего, она и не из будущего, а из-за самого элементарного кордона. Враг.
- Прорвало дамбу. Слышишь?
- Так вы же предупреждали.
- Понимаешь, не в ту сторону прорвало. Должно было в речку прорвать, как всегда, а прорвало наверх, к лесу. Такого и быть не может.
- Ну и слава богу! - сказал с чувством Мирон. - Значит, едем?
- Куда?
- На рыбалку.
- Чудак-человек! Дослушай сначала, а потом говори. В том направлении дом Степанцева стоит. У самого леса, со стороны господствующего ветра, чтобы амбре не достигало.
- И пострадал?
- Степанцев?
- Дом пострадал?
- Дом затопило, говорю! До второго этажа. И ковры, и мебель, и картину в раме. Степанцев как увидел, что на него девятый вал от фермы идет, успел пожарную команду вызвать, но те остановились, не доехали, издали смотрели.
- А Степанцев?
- Степанцев? Что Степанцев. Тело достали - его вынесло на лужайку. Но откачать не смогли. В противогазах откачивали, а не смогли.
- Что? Утонул?
- Царство ему небесное. Несчастный случай. Во цвете лет. Ты чего замолчал?
- Так… думаю.
- Чего думать? Мы его не возвратим. Хороший хозяйственник был, смелый. И человек хороший. Бутылку из горла за минуту выпивал. По часам.
- А там никого не заметили посторонних?
- Думаешь, акция?
- Не знаю.
- Погоди, не вешай трубку. Я тебе что звоню. Ты насчет сапожной мастерской придумал аргументы? Ты не тяни, думай. В понедельник общественность ломать будем. Какой-то мерзавец Елену Сергеевну из отпуска вызвал. Телеграммой. Она завтра приезжает. "Молнию" нам отбила: "Иду на вы!" Эх, не люблю я некоторых! Бой будет, как под Полтавой. Чтобы порох был сухим, понял?
Мирон молчал… Полминуты молчал и его собеседник, слушал его частое дыхание, ждал.
- Я вот думаю, - сказал Мирон Иванович наконец. - Все-таки постройка четырнадцатого века, культурное наследие. Не исключено, что под полом есть мозаика.
- Мироша, ты себе цену не набивай, - сухо ответил заместитель директора. - Ты и вчера знал, какая ценность. В случае надобности мы тебя прикроем, в другой район переведем. А в случае ненадобности - берегись!
- Вот и Степанцев берегся.
- Степанцев утонул, как крейсер "Варяг". В бою. За что ему слава.
- Крейсер "Варяг" в воде утонул.
- Думай до понедельника, - сказал спокойно заместитель директора. - И учти: мы всегда побеждаем.
Мирон попрощался, повесил трубку, медленно подошел к окну. День был светлый, ветреный, солнечный. Сквозь листву был виден угол крыши сапожной мастерской. Заныл зуб…
ТЕХНОЛОГИЯ РАССКАЗА
Я не знаю еще, о чем будет рассказ. И тем более не подозреваю, как он будет называться. Я намерен написать его, не скрывая от читателя, как это будет делаться. Тому есть причины.
Мне приходилось выслушивать упреки, что я не настоящий фантаст, потому что не отражаю последних научнотехнических достижений, а ограничиваюсь, подобно презренным реалистам, прописными морально-этическими истинами.
Я принимаю вызов и объявляю о намерении написать подлинно научно-фантастический рассказ, в основе которого будет лежать частный факт научного прогресса. Я попытаюсь умилостивить членов клубов научной фантастики, которые совершенно не реагируют на художественную литературу, но готовы восхвалить любую окололитературную подделку, буде она сдобрена наукообразностью. Я намерен проникнуть в содружество истинных фантастов.
Теперь следует отыскать в море прогресса зацепку для сюжета.
Написав последнюю строку, я отошел от пишущей машинки и занялся поисками.
…Следующую строку я пишу через четыре часа после предыдущей. За это время я проглядел несколько научнопопулярных журналов, в которых наука излагается настолько примитивно, что суть дела может уяснить даже доктор исторических наук. К сожалению, пока мне не удалось извлечь из статей и заметок литературного позыва. Хотя я значительно расширил свой горизонт. Я узнал, что глицин, простейшая аминокислота, был обнаружен в 1969 году в Мерчисоновском метеорите, и с той поры найти его не удавалось, даже с помощью радиотелескопа ФИАН РТ-22. Но что мне глицин, если за последние годы без всякого телескопа я отыскал в космосе кучу цивилизаций!
Я узнал, что, изучая спектры гамма-квантов сверхвысоких энергий, можно сделать вывод о том, какая из космологических гипотез справедлива. Так как этого еще никто не сделал, то любая из предложенных мною тоже годится.
Я познакомился с умозаключением, согласно которому становление гения есть проблема биосоциальная. Великолепны открытия, о которых можно сказать: я и сам так думал!
Наконец, мне удалось обнаружить, что вирусы некоторых бородавок способны передаваться половым путем. Последнее, конечно, может быть использовано в художественной литературе, но не в нашей.
Не найдя счастья в периодике, я собрался было обратить взор к глобальным проблемам - к угрозе атомной войны, экологическому бедствию или достижениям кибернетики. Но это путь наименьшего сопротивления. Что бы я ни сказал, все уже сказано другими. Поэтому оставляю лист в машинке и отправляюсь к полке с научно-популярными брошюрами.
…По-моему, мне удалось отыскать нечто перспективное!