- Это рубящий коготь туманного призрака, - произнес Завен. - Я отрезал его у одного из их касты воинов на Юпитере после того, как он всадил его мне в сердце. К тому моменту, как я вышел из апотекариона, мой Легион уже ушел вперед, и я на какое-то время оказался в Воинстве Крестоносцев. Прискорбно, зато у меня было время переделать рубящий коготь в дуэльный клинок. Попробуй его.
- Возможно, в другой раз, - сказал Локен.
- Ну, разумеется, - не обидевшись, отозвался Завен, забирая меч у Локена. Он ухмыльнулся. - Я слышал, как ты уложил этого гнусного мелкого ублюдка Люция. Жаль, я этого не видел.
- Все быстро кончилось, - произнес Локен. - Там мало на что было смотреть.
Завен рассмеялся, и Локен заметил в его взгляде блеск, который мог означать восхищение или же оценивание.
- Не сомневаюсь. Ты должен как-нибудь мне об этом рассказать. Или, может быть, померяемся клинками во время путешествия.
Локен покачал головой.
- Тебе не кажется, что перед нами достаточно противников, чтобы не искать их в собственных рядах?
Завен вскинул руки, и Локен тут же раскаялся в сказанном.
- Как пожелаешь, - произнес Завен, и его взгляд метнулся на шкафчик Локена. - А что ты сохранил?
- Ничего, - ответил Локен, моргнув, чтобы отогнать остаточный образ тени в капюшоне в задней части отсека. Его сердце забилось быстрее, а на лбу проступили бусинки пота.
- Брось, все что-то сохраняют, - ухмыльнулся Завен, не замечая дискомфорта Локена. - У Рубио есть его маленький гладий, у Варрена этот топор лесоруба, Круз хранит побитый старый болтер. А у Каина… ну, что бы это ни был за грязный инженерный инструмент. Расскажи, что ты сохранил?
Локен захлопнул шкаф.
- Ничего, - произнес он. - Я всего лишился на Исстване Три.
Если не считать того раза, когда он лишал невинности жену единокровного брата, Рэвен всегда ненавидел башню Альбарда. Она располагалась в самом сердце Луперкалии и представляла собой мрачное сооружение из черного камня и листов меди. Город пребывал в трауре, на каждом окне висели черные флаги и знамена со сплетающимися орлом и нагой. Возможно, покойный отец Рэвена и был ублюдком, однако, по крайней мере, таким ублюдком, который заслужил уважение своего народа.
Рэвен медленно поднимался по лестнице, никуда не торопясь и смакуя кульминацию своих устремлений. За ним следовали Ликс и его мать, которым так же не терпелось окончательно реализовать этот великий момент.
В башне было темно. Сакристанцы, приставленные заботиться об Альбарде, утверждали, что его глаза в состоянии выносить лишь самое тусклое освещение. Соглядатаи Рэвена докладывали ему, что Альбард никогда не отваживался покидать верхние покои башни, его держало безумие с нечастыми проблесками угасающего рассудка.
- Надеюсь, он в здравом уме, - произнесла Ликс, и казалось, что слова сестры-жены вышли прямо из мыслей Рэвена, как это столь часто и бывало. - Если он погружен в безумие, не будет никакой потехи.
- Тогда тебе лучше настроиться на разочарование, - сказал Рэвен. - Наш брат редко когда вообще знает свое имя.
- Он будет в здравом уме, - произнесла его мать, со скрипом поднимавшаяся по ступеням с механической неуклюжестью.
- Почему ты так в этом уверена? - спросил Рэвен.
- Потому что я это видела, - отозвалась мать, и Рэвен счел за лучшее не сомневаться в ее словах. Весь Молех хорошо знал, что консорты-супруги посвящены во многие тайны, но лишь Рыцарям Луперкалии было известно, что представительницы Дома Девайн в силах видеть события, которым лишь предстоит произойти.
Супруги Девайнов сохраняли эту способность на протяжении тысячелетий, не давая разбавлять гены своего Дома кровью низших родов. Рэвена удивило, что Ликс не видела того же, что и ее мать, однако он не разбирался в тонкостях супруг.
Себелле Девайн, его матери и супруге-дракайна его отца было уже, по меньшей мере, сто лет. Ее муж отвергал косметические омолаживающие процедуры, считая их проявлением тщеславия, однако Себелла с удовольствием их применяла. Ее кожа была прижата к черепу, словно натянутый пластик, и закреплена путем соединения хирургическим швами с причудливым головным убором, похожим на орудие кошмарных пыток для черепа.
За Себеллой следовала пара сгорбленных сервиторов биологис, связанных с ней множеством шипящих шлангов и питательных трубок. Оба были лишены зрения при помощи яда и оснащены множеством имплантированных контрольных устройств, а также булькающих и посвистывающих цилиндров с питающими гелями, составами против старения и восстанавливающими культурами клеток, изъятых у выращенных в баках новорожденных.
Чтобы снять с хрупких костей Себеллы излишнюю нагрузку, с ее скелетом было хирургически соединено затейливое приспособление с суспензорными полями, экзокаркасом и волоконными мышечными пучками.
- Лучше бы тебе оказаться правой, - бросила Ликс, разглаживая свое платье с бронзовыми пластинами и поправляя прическу. - В этом не будет смысла, если он не более чем зверь или овощ.
Когда-то Ликс была замужем за Альбардом, однако нарушила свои клятвы, не успел он еще надеть на нее обручальное кольцо. Хотя связь Рэвена и Ликс устроила их мать, однако Себелла питала к дочери безграничное презрение, которое Рэвен мог объяснить только завистью к ее очевидной молодости.
- Это не будет бессмысленно, - произнес он, заткнув обеим рот прежде, чем они успели вступить в очередную из своих излишне частых перебранок. Болезненное лицо матери исказило выражение, которое, по его предположению, означало улыбку, однако было сложно сказать наверняка. - Прошло столько времени, и мне хочется увидеть выражение его глаз, когда я скажу, что убил его отца.
- Твоего отца тоже, да и моего, - заметила Ликс.
Рэвен покинул утробу матери на считанные минуты раньше Ликс, но порой казалось, что это были десятки лет. Сегодня был как раз такой день.
- Я в курсе, - сказал он, остановившись перед верхней площадкой башни. - Я хочу, чтобы с одной стороны он видел женщину, которая заняла место его матери, а с другой свою бывшую жену. Хочу, чтобы он знал, что все, принадлежавшее и полагавшееся ему, теперь мое.
Ликс взяла его под руку, и его настроение улучшилось. Еще с того времени, когда они были грудными детьми, она знала его состояние и желания лучше, чем он сам. Для любящего ее народа, она сохраняла красоту и форму благодаря гимнастике и искусным омолаживающим процедурам.
Рэвену было известно больше.
Многие из долгих отлучек его жены в тайные долины Луперкалии проходили в кошмарных хирургических процедурах, которые проводил Шаргали-Ши и его ковен андрогинных культистов Змеи. Рэвен был свидетелем одной из этих операций, ужасного смешения хирургии, алхимии и плотского ритуала, и дал клятву более этого не повторять. Змеепоклонник утверждал, что управляет Врил-йа, силой Змеиных Богов, которым поклонялись по всему Молеху в прежнюю эпоху. Рэвен не знал, правда это или нет, но результаты говорили сами за себя. Хотя Ликс было около шестидесяти пяти, ей легко можно было дать менее половины этого возраста.
- Змеиные луны набирают полноту, - произнесла Ликс. - Скоро Шаргали-Ши созовет Врил-йаал на собрание.
Рэвен улыбнулся. Шестидневная вакханалия с пьянящими ядами и гедонистическими сплетениями в тайных храмовых пещерах была именно тем, что ему требовалось, чтобы облегчить предстоящее бремя управления планетой.
- Да, - отозвался он с ухмылкой предвкушения, и почти что перескочил последние несколько ступеней.
В проходном вестибюле верхних покоев царил мрак, и двое Стражей Рассвета, стоявших на часах у дверей впереди, казались лишь темными силуэтами. Несмотря на скудное освещение, Рэвен узнал обоих - солдаты из личной охраны его матери. Он задумался, не делили ли они с ней ложе, и по тому, как они заметно отводили глаза, счел, что это более чем вероятно.
Когда Рэвен приблизился, они отступили в сторону. Один отворил перед ним дверь, второй низко поклонился. Рэвен важно прошествовал между ними и двинулся по богато убранным передним, медицинским нишам и наблюдательным камерам.
Перед входом в личные покои Альбарда их ожидало трое взволнованных сакристанцев. Все они носили красные одеяния, подражая своим хозяевам из Механикума, были утыканы бионикой и смердели потом и смазкой. Не совсем Культ Механикум, но слишком измененные, чтобы считать их людьми. Если бы они не знали наизусть, как обслуживать рыцарей, Рэвен бы еще много лет назад призвал бы к их уничтожению.
- Мой господин, - произнес один из сакристанцев. Рэвену казалось, что этого звали Онак.
- Он знает? - спросил Рэвен.
- Нет, мой господин, - ответил Онак. - Ваши указания были совершенно определенны.
- Хорошо, ты умелый сакристанец, и мне было бы неприятно свежевать тебя заживо.
Рэвен толкнул дверь, и все трое сакристанцев быстро отодвинулись в сторону. Вырвавшийся изнутри воздух был затхлым и душным, он смердел мочой, кишечными газами и безумием.
Возле тусклого камина, который был целиком голографическим, стоял глубокий диван с прогнувшейся скамеечкой для ног. На диване сидел человек, который выглядел достаточно старым, чтобы быть дедом Рэвена. Лишенный доступа к солнечному свету и хирургическим процедурам, омолаживавшим его единокровного брата, Альбард Девайн представлял собой жалкое существо, череп которого был лишен волос и бледен, словно новорожденный червь.
До того, как разум Альбарда надломился, его тело было крепким и коренастым, но теперь он стал не более чем иссохшим живым мертвецом с сухой, как пергамент, плотью, осевшей на каркасе из перекошенных костей.
Прямо сказать, раньше Альбард обладал жестокой красотой, той холодной грубостью, которой люди ожидают от короля-воина. Этого человека уже давно не было. Из студенистых ран, в которые превратились рубцы ожогов, полученных им при достижении зрелости, на длинную бороду сочился желтоватый гной. Слипшаяся от слизи и остатков пищи борода доходила Альбарду почти до пояса, а уставившийся на огонь единственный глаз был желтым и покрытым млечными катарактами.
- Это ты, Онак? - спросил Альбард дрожащей пародией на голос. - Должно быть, огонь гаснет. Мне холодно.
Он даже не понимает, что это голограмма, - подумалось Рэвену, и уверенность матери, будто единокровный брат будет в состоянии относительного просветления, показалась ему безнадежной.
- Это я, брат, - произнес Рэвен, подходя к дивану. Запах гнили усилился, и он пожалел, что не захватил флакон с корнем цебы, чтобы подносить к носу.
- Отец?
- Нет, идиот, - сказал он. - Слушай внимательно. Это я, Рэвен.
- Рэвен? - переспросил Альбард, беспокойно заерзав на диване. В ответ на его движение внизу что-то зашелестело, и Рэвен увидел толстое змеиное тело Шеши. Последняя оставшаяся нага его отца перемещалась с кожистым поскрипыванием, в клыкастой пасти мелькал раздвоенный язык. Шеше было уже больше двух столетий, ей оставались считанные годы, она почти ослепла, а длинное чешуйчатое тело уже начинало костенеть.
- Да, брат, - произнес Рэвен, опускаясь на колено рядом с Альбардом и неохотно кладя тому руку на колено. Ткань покрывала была жесткой и покрытой коркой, но Рэвен почувствовал под ней хрупкие, птичьи кости. Из-под покрывала потянулся омерзительный дымок, и Рэвен почувствовал, как у него к горлу подкатывает тошнота.
- Я не хочу, чтобы ты тут находился, - сказал Альбард, и Рэвен ощутил трепет надежды, что единокровный брат хотя бы приблизительно в здравом уме. - Я велел им тебя не впускать.
- Я знаю, но мне есть, что тебе сказать.
- Я не хочу этого слышать.
- Услышишь.
- Нет.
- Отец мертв.
Альбард, наконец, удосужился посмотреть на него, и Рэвен увидел в глянцево-белом бесполезном глазу собственное отражение. Аугметика давно уже перестала функционировать.
- Мертв?
- Да, мертв, - подтвердил Рэвен, подаваясь вперед, несмотря на окружавшие Альбарда гнилостные миазмы. Единокровный брат моргнул своим единственным глазом и посмотрел ему через плечо, теперь заметив, что в комнате присутствуют и другие.
- Кто еще здесь? - произнес он, и в его голосе послышался внезапный испуг.
- Мать, моя мать, - ответил Рэвен. - И Ликс. Помнишь ее?
Голова Альбарда опала на грудь, и Рэвен задумался, не соскользнул ли тот в какую-то вызванную химикатами дрему. Сакристанцы постоянно держали Альбарда в умеренно успокоенном состоянии, чтобы не дать растерзанным синапсам мозга вызвать резкую аневризму внутри черепа.
- Я помню шлюху, которую так звали, - сказал Альбард, и из сухой щели его рта потек ручеек пожелтевшей слюны.
Рэвен ухмыльнулся, почувствовав нарастающую ярость Ликс. За куда меньшее люди подвергались многим дням невообразимых страданий.
- Да, это она, - произнес Рэвен. За это его ожидала расплата, но он все больше и больше наслаждался наказанием сильнее, чем удовольствием.
- Ты его убил? - спросил Альбард, вперив в Рэвена взгляд своего влажного глаза. - Ты убил моего отца?
Рэвен обернулся через плечо, а Себелла и Ликс приблизились, чтобы сильнее насладиться унижением Альбарда. Лицо матери было неподвижно, но щеки Ликс покраснели на свету голографического пламени.
- Да, убил, и воспоминание об этом все еще вызывает у меня улыбку, - сказал Рэвен. - Мне следовало так поступить давным-давно. Старый ублюдок никак не уходил, не передавал мне то, что мое по праву.
Альбард испустил хриплый вздох, такой же сухой, как ветры над степью Тазхар. Рэвену потребовалась секунда, чтобы распознать в звуке горький смешок.
- Твое по праву? Ты помнишь, с кем говоришь? Я - перворожденный Дома Девайн.
- Ах, ну разумеется, - произнес Рэвен, поднимаясь на ноги и вытирая руки шелковым платком, который достал из парчовой куртки. - Да, но не похоже, чтобы наш Дом мог возглавлять калека, который неспособен даже соединиться со своим рыцарем, не так ли?
Альбард закашлялся в бороду. Сухие отрывистые спазмы извергли наружу еще больше слизи. Когда он поднял взгляд, его глаз был яснее, чем когда-либо за прошлые десятилетия.
- У меня была масса времени для размышлений за эти долгие годы, брат, - произнес Альбард, когда кашель достаточно стих. - Я знаю, что мог бы достаточно оправиться, чтобы покинуть эту башню, но вы с Ликс позаботились, чтобы этого никогда не случилось, не так ли?
- Мать помогла, - сказал Рэвен. - Так каково это, брат? Видеть, как все, что должно было быть твоим, теперь мое?
- Честно? Мне не могло бы быть меньше дела, - ответил Альбард. - Думаешь, спустя столько времени меня заботит, что со мной происходит? Ручные сакристанцы матери поддерживают меня едва живым, и я знаю, что никогда не выйду из этой башни. Скажи, брат, с какой стати мне еще тревожиться о том, что ты делаешь?
- Значит, мы здесь закончили, - произнес Рэвен, силясь не выдать своей злобы. Он явился унизить Альбарда, но жалкий ублюдок оказался слишком опустошенным, чтобы оценить боль.
Он развернулся к Себелле и Ликс.
- Бери кровь, которая тебе нужна, но сделай это быстро.
- Быстро? - надулась Ликс.
- Быстро, - повторил Рэвен. - Лорды-генералы и Легионы созвали военный совет, и мое губернаторство не начнется с того, что кто-нибудь усомнится в моей компетентности.
Ликс пожала плечами, извлекла из-под многочисленных укромных складок своего платья филетировочный нож из клыка наги и встала над иссохшей тенью своего бывшего мужа и единокровного брата.
- Шаргали-Ши нужна кровь перворожденного, - сказал Ликс, опускаясь на одно колено и поднося клинок к краю шеи Альбарда. - Не вся, но много.
Альбард плюнул ей в лицо.
- Может, это и пройдет быстро, - произнесла она, утираясь, - но обещаю, что больно.
7 Безымянная крепость/Военный совет/Подарок
Локен шагнул на холодную погрузочную палубу орбитальной крепости. Зафиксированная в сотне километров над поверхностью Титана и окутанная мраком его ночной стороны, безликая станция тихо вращалась над действующим криовулканом. Рассуа, умело управляя "Тарнхельмом", подвела его к погрузочной палубе. Все ауспики предупреждали, что ее держит на прицеле смертоносная артиллерия.
От холодных после пребывания в пустоте бортов "Тарнхельма" поднимался пар, а Локен вспотел в своем доспехе. Палуба была огромна, на ней хватало места, чтобы громадные тюремные барки выгружали свой груз людей, а стражи крепости принимали его.
У основания рампы его ожидало отделение смертных воинов в глянцево-красной броне и шлемах с серебристыми визорами, но Локен не обратил на них внимания, сосредоточившись на широкоплечем ветеране, который стоял перед ними.
Воин был в таком же доспехе, как и Локен, а его сильно загорелое и еще сильнее изрезанное морщинами лицо было тому хорошо знакомо. Коротко подстриженные седые волосы и аккуратная борода того же цвета придавали ему вид старика. Светлые глаза, повидавшие слишком много, казались еще старше.
- Локен, - чуть громче, чем шепотом, произнес Йактон Круз. - Рад тебя видеть, парень.
- Круз, - отозвался Локен, шагнув вперед и взяв старого воина за руку. Пожатие было крепким и жестким, словно Круз опасался его отпускать. - Что это за место?
- Место забвения, - сказал Круз.
- Тюрьма?
Круз кивнул, как будто ему не хотелось распространяться касательно мрачного предназначения безымянной крепости.
- Недоброе место, - произнес Локен, оглядывая безликие стены и невыразительно-формальное суровое убранство. - Не из тех, где легко закрепляются идеалы Империума.
- Может, и нет, - согласился Круз, - однако только юные и наивные могут верить, будто войны можно выигрывать без подобных мест. И к моему постоянному сожалению, я не отношусь ни к тем, ни к другим.
- Никто из нас не относится, Йактон, - сказал Локен. - Но почему ты здесь?
Круз замешкался, и Локен заметил, как его взгляд метнулся в сторону Тизифона, громадного обоюдоострого меча, пристегнутого за спиной.
- Ты их взял? - спросил Круз.
- Всех, кроме одного, - отозвался Локен, гадая, почему Круз оставил его вопрос без внимания.
- Кого ты не забрал?
- Севериана.
Круз кивнул.
- Изначально предполагалось, что его будет сложнее всего убедить. Что ж, наше задание из почти невыполнимого только что стало практически самоубийством.
- Думаю, потому-то он и не согласился.
- Он всегда был умен, - заметил Круз.
- Ты его знал? - спросил Локен и немедленно пожалел об этом, увидев, как взгляд Круза стал отстраненным.
- Я сражался рядом с Двадцать пятой ротой на Дахинте, - сказал Круз.
- Смотрители, - произнес Локен, вспомнив тяжелые кампании по зачистке брошенных городов от машин-падальщиков.
- Да, это Севериан провел нас мимо периметра Кремниевого Дворца во внутренние районы Архидроида, - отозвался Круз. - Он избавил нас от месяцев мясорубки. Помню, как он впервые сообщил о…
Локен привык к блуждающим воспоминаниям Круза, однако сейчас было не время потакать его любви к древней истории Легиона.
- Нам нужно идти, - произнес он прежде, чем Круз успел продолжить.