Именно такого развития событий ждали присутствующие тут же представители Внутренней Стражи ВВЦ (в количестве не менее двух батальонов), готовые по первому же поводу алчно и навсегда лишить каждого спорщика предмета спора - отчудив оные предметы, конечно, в пользу не свою, а своего князя. Само собой, никто, кроме Внутренних Стражников (и их никем не виданного князя), такого исхода дела не желал, а потому события замерли в шатком равновесии: рыцарь и кшатрий не могли расстаться, не разрешив своего вопроса немедленно, но разрешить его обычным путем брезговали из-за очевидных и неприятных для обоих последствий.
Таковой была эта непростая ситуация, когда к фонтану вышел, привлеченный слышным издалека сопением Внутренних Стражников, самурай Цюрюпа Исидор. С первого взгляда, дабы не утомлять читателя, он понял суть спора, оценил его сложность и возможное трагическое развитие событий, подошел поближе и, поклонившись, сказал:
- Приветствую вас! Моё имя Цюрюпа Исидор, я самурай дома Мосокава. Могу ли я помочь достойным воинам в разрешении их спора?
- Возможно, - подозрительно прищурившись, ответил ему гондорец. Кшатрий молчал, иронично играя густыми бровями. - Во всяком случае, ничто не мешает вам в наш спор включиться. Со временем нас, спорящих, может собраться достаточно много, чтобы в диспут не рискнул вмешиваться никто посторонний, независимо от его численности...
- Я предлагаю не ждать так долго, - возразил самурай. - Вот фонтан. Почему бы не испытать качества вашего оружия с его помощью? Пусть каждый из вас покажет, на что способен он и его меч. Подобный мирный поединок, если я ничего не путаю, некогда состоялся в Риме, а фонтан "Дружба народов" ни размерами, ни скульптурой, ни чистотой струй, хвала Будде, не уступает тамошним...
- Примите мое восхищение, благородный вастак! - вскричал рыцарь. - Если коллега-кшатрий не возражает... (коллега не возражал, напротив, он был так же, как и гондорец, весьма воодушевлен прозвучавшим предложением), - ...мы сейчас же приступим!
- На территории ВВЦ купаться в фонтанах запрещено! - хором крикнули представители Внутренней Стражи, которые тоже всё слышали, но поняли, конечно, гораздо меньше. Рыцарь и кшатрий ответили им дружным громовым хохотом, а самурай, стараясь не улыбаться, заверил Стражей в том отношении, что купания не допустит, в крайнем же случае лично готов или заплатить сообразный штраф, или всеми доступными ему средствами (он тут он положил кисть левой руки на оплётку рукояти одного из своих мечей) убедить служителей порядка не применять крайних мер.
Через минуту все было готово к началу состязания.
Первым подошел к фонтану гондорец. Меч его, покинувший ножны стремительно и почти без шелеста, пропел в руке своего хозяина полный пируэт и вертикально, не поднимая брызг, вонзился в каменное дно широкой чаши бассейна.
- Глядите, - сказал рыцарь, указав на поверхность воды.
Через мгновение зрители ахнули, ибо в бассейне появилось заметное течение, которое медленно, но неуклонно повлекло к мечу плавающие листья - опавшие, но не успевшие изжелтеть; достигнув лезвия, листья эти не останавливались, но продолжали движение, уже разделенные каждый надвое.
- Поздравляю, вы едины с мечом, и ваша воля сильна, - сказал самурай, поклонившись рыцарю.
Следующим к краю бассейна подошел кшатрий. Меч как будто сам выскочил из ножен в его руку, блеснул на солнце и вонзился в дно в двух шагах от своего противника. Кшатрий грозно глянул вокруг, сверкнув очами, прошептал что-то - и вновь зрители ахнули, потому что вокруг его меча вода начала бурно кипеть, поднимая муть со дна, и разрезанные надвое листья в этом бурлении стали желтеть на глазах.
- Поздравляю, и вы едины с мечом, и ярость ваша неодолима, - сказал самурай, поклонившись кшатрию. - Ничья! - объявил он во всеуслышанье и собрался немедленно покинуть окрестности фонтана.
Недавние соперники, которые глядели теперь друг на друга с гораздо большим уважением, вдруг осознали, что никто из них настоящим победителем в споре не стал. И что, молчаливо разрешив пришлому самураю судить их спор, они сами поставили его выше себя - даже не узнав, какие у него есть для того основания! Они переглянулись и согласно кивнули друг другу.
- Постойте, сударь, - сказал гондорец.- А что же ваш меч?
- Вот он, в ножнах, - сказал самурай. - Сегодня ему не было нужды глядеть на солнце и, надеюсь, не будет.
- А меч ли там? - спросил вдруг кшатрий, снизойдя по необходимости до своего прежнего наречия. И, в качестве компенсации, снова сверкнул очами.
Самурай Цюрюпа Исидор остановился.
Меч работы мастеров из Хидзэн сонно выполз из ножен, потянулся, вздохнул - и легко лёг на воду.
Вода несла его, как лист.
И была она прохладна и чиста.
О чрезмерно страстной любви к искусству
Однажды самурай Цюрюпа Исидор, не имевший дотоле служебных взысканий, сильно провинился перед господином Мосокавой.
Случилось же это так: господин Мосокава решил выказать одному из своих высокопоставленных гостей (его имя не попало в протокол и мы не знаем точно, кто это был - но, вероятно, даймё одного из нефтедобывающих регионов) особое уважение и сходить с ним в театр.
А надо сказать, что и господин Мосокава, и этот даймё были людьми не слишком искушенными в лицедейских искусствах и предпочитали более простые забавы - например, господин Мосокава любил стрельбу по тарелочкам. И в престижных ресторанах к этому уже, в общем, привыкли. А вот театральный репертуар господин Мосокава знал плохо, но что-то вдруг захотелось ему узнать его получше, да ещё в хорошей компании. Поэтому он поручил референту сделать для него справочку - что где идёт, - и за вечерним чаем эту справочку заслушал.
Неизвестно, что там ему послышалось, но упоминание о постановке "Вишнёвого сада" во МХАТе его поначалу определённо слегка смутило, а затем живо заинтересовало. И он, на всякий случай подтвердив у референта, что постановка "не какая-нибудь авангардная", затребовал билеты на спектакль для себя и для гостя. Билеты для охраны, само собой, были не нужны, так как сидеть на службе самураям не подобало, даже в театре.
И, вот досада, самурай Цюрюпа Исидор как раз в тот день был на дежурстве и, значит, должен был сопровождать господина Мосокаву.
Тут стоит прояснить, что самурай Цюрюпа Исидор, в отличие от господина Мосокавы, в лицедейских искусствах разбирался довольно неплохо, а в ранней молодости даже играл в народном театре - правда, только один раз и только гуся. Его гусь был ответственнен в спектакле за спасение Рима от нашествия коварных галлов, так что роль была не из рядовых, хотя и без реплик. Знатоком, конечно, его делало не это, а трепетная приверженность программе эстетического развития, которую для самурая в своё время разработал наставник Кодзё. Самурай уже продвинулся по намеченному наставником пути так далеко, что всерьёз подумывал сочинить пьесу Кабуки для постановки силами сослуживцев во дворцовом театре.
Обратной стороной эстетической просвещённости самурая было то, что он терпеть не мог современные постановки русской классики. Спектакли по пьесам Островского ввергали его в состояние глубокой скорби. Каждый раз, посмотрев "Горе от ума" или "Маскарад", он всерьёз подумывал о самоубийстве. Несколько примирял его с русским национальным театром "Ревизор" Гоголя, которого мало какой труппе удавалось испортить совершенно, да исторические "пиесы" графа Толстого Алексея Константиновича, чем-то (неизвестно чем) ностальгически напоминавшие самураю его гусиный дебют.
Чехов занимал в списке избежаний самурая почётное первое место. Неведомо почему (может, из-за памятной поездки на Сахалин) Антон Павлович, очевидно, был японофобом. Пьесы его сверх всякой меры насыщены были образами и знаками, с детства знакомыми каждому подданному Страны Восходящего Солнца, но фундаментальные символы эти использовались таким образом, что приобретали чуждый им смысл, были как будто опрокинуты в хаос. Внешне бытовая комедия тем самым превращилась для человека японской культуры в сюрреалистический кошмар, который почти невозможно было воспринимать отстранённо, ибо чеховский гений пробирал зрителя до самых глубин подсознания и бушевал там, как мародёр в захваченном замке.
"Вишнёвый сад" самурай считал самой страшной пьесой Чехова, зашифрованным приговором традиционной японской культуре. Поэтому нет ничего удивительного в том, что когда Лопахин на сцене начал приглашать всех желающих придти посмотреть, как он будет вырубать сакуру, как упадут на землю деревья, самрурай Цюрюпа Исидор испытал сильнейший эмпатический удар. И привиделось ему, что нет никакого зала, и сцены нет никакой, а есть западный варвар с топором, не понимающий ни красоты, ни гармонии мира, хоть и желающий строить новое, но не на основе великих культурных традиций, а непременно традиции эти сперва до основания разрушив...
Несколько раз автор принимался описывать то, что последовало за этим - и с точки зрения самурая, и с точки зрения Лопахина, и с точки зрения зрителей, и даже с точки зрения вневедомственной охраны, однако приём сей хорош однократным употреблением и потому автору более не доступен. Взамен читателю придётся утешиться сообщением, что Лопахин чудом остался жив, а основной ущерб причинен был декорациям и топору. Сразу после того, как закрыт был в последний раз занавес со знаменитой чайкой, ущерб этот господин Мосокава театру возместил, а впоследствии, по его приговору, самурай Цюрюпа Исидор еще раз добросовестно в этом же театре отработал.
Самурая даже в программку внесли.
Потому что в тот ужасный день публика ну никак не хотела его отпускать. Просто ну никак. Всё ещё связанный микрофонным шнуром, он выходил на "бис" снова и снова, кланялся, благодарил за букеты, а овация всё не утихала, и отдышавшийся Лопахин за сценой хлопал его по плечу обрубком топора и говорил - "Ну, ты дал! Ну ты дал им ваще!.."
Так-то. Вот тебе и МХАТ, кто бы мог подумать.
Об уместности употребления упорядочивания
Однажды самурай Цюрюпа Исидор дошел в служебном усердии своём до совсем уж мрачного состояния. А может, и не служебное это было усердие, а просто самурай особо ответственно подошёл к очередному практикуму по медитации. Но грибов он точно не употреблял. Тут всё чисто. И кактусов он дома не держал, так что и здесь подозрений никаких не получается.
У него и машины-то своей сроду не было.
И вот то ли переутомился он, то ли просто время для того пришло, а только увидел он типа сон.
Это ж как должны были достать самурая, чтобы он такое вот во сне увидел.
Едет он как бы по шоссе, хотя и не шоссе это вовсе, а Бусидо, Путь Воина, только во сне вроде как шоссе. Хорошее шоссе, новое, понятное, развязки разноуровневые, знаки мудро расставлены, разметка новая, покрытие - хоть и не бетон, но асфальт очень грамотный. Такое хорошее шоссе, что руль отпусти - машина сама будет в повороты входить и выходить из них тоже сама будет, без автопилота. Никто никому не мешает, у всех правильная скорость и дистанция, дороги каждому хватает. Всем хорошо.
И вдруг - ах! - трескается асфальт, пучится снизу прыщом, лопается фурункулом, и лезет прямо посреди трассы что-то чуждое до инопланетности - с отростками и даже педипальпами. Ужас! Водители кто по тормозам бьёт, кто сигнал жмёт, кто рулём начинает из стороны в сторону финтить. Только что идиллия была, а тут здрасьте. Покрышки визжат, стекла сыплются, кузова скрипят и плачут. Всем плохо.
А Оно, что вылезло, постепенно из бесформенности выходит и приобретает вид воплощения Закона и Порядка. Принимает Аспект и поднимает Атрибут. И начинает, значит, как бы регулировать движение, которого из-за него же теперь и не наблюдается.
Вы, небось, решили, что это милиционер самураю приснился таким вот чудищем. Самурай тоже сперва так решил, но потом пригляделся - нет, хоть и похож, хоть и пытается выглядеть соответственно, а только природы милицейской в нём нет. Милиционер больше овощ или фрукт по природе, он конечен - произрастает как продукт среды, падает, напитавшись, и движется дальше эстафетной палочкой по пищевой цепочке, верша круговорот. А тут природа вроде как другая, а вот какая - сходу не разобрать. Но бесконечность за всем этим чувствуется неслабая.
И снова - треск, хруст, дрызг! - и еще одна такая же штука сквозь покрытие проклёвывается, причём в аккурат там, где народ пытается первый сюрприз объехать.
Тут даже самым непробиваемым оптимистам приходится признать, что дорожному движению настали вилы. Ну, и цивилизации всей тоже. Чтобы не мелочиться.
Ничего себе сон, да?
По всем трассам Земли расцветают пришельцы, как хризантемы в саду, дорожное движение повсюду прекращают и регулируют напрочь. Зарегулировали всех, только Малдер, Скалли и самурай Цюрюпа Исидор в партизаны ушли - пешком, тем и спаслись.
Малдер, как всегда, выдвинул теорию - дескать, планета наша регулярно проходит через космическое облако, в котором обитают споры Закона и Порядка. Попав на плодородную почву, они, будучи в чём-то грибами, образуют грибницу-мицелий и начинают ею размножаться. Где на Земле бардак и дрязги, там мицелионеры вроде как оказываются полезными. А вот там, где уже и без них всё хорошо, - там они как бедствие. Потому как зачем регулировать то, что и так уже в порядке? Ибо сказано: не сломалось - не чини.
Скалли, как всегда, с Малдером спорила. Ей не нравилось, что Закон и Порядок попали на Землю из космоса. Она думала, что их изобрела американская Конституция. А мицелионеры, стало быть, на самом деле порождение коррумпированных политиков и табачных компаний. Такие на всё способны.
И вот они спорят и спорят, спорят и спорят, и споры эти уже образуют космическое облако, и нечем самураю Цюрюпе Исидору в этом облаке дышать. Он-то просто хотел идти Путём Воина, и никогда прежде ни в каком страшном сне ему не снилось, что Закон и Порядок встанут на его пути. А вот ведь, встали, и Путь Воина превратился в чёрт-те-что, петляющее между указующими перстами...
"Может, не абсолютен этот космический Закон?" - думает самурай, прорубаясь сквозь грибное ассорти. - "Может, и Порядок этот тоже относителен?"
В общем, если бы это был не сон, то самурай мог очень уж далеко зайти в своих заключениях. Но, на его счастье, будильник зазвенел.
- Чушь какая-то, - покачал мудрой головой наставник Кодзё, которому самурай персказал свой сон. - Порядка в твоей истории не было, ибо порядок - это, грубо говоря, итог. Закон? Ну, законы всякие бывают, и не всякий закон ведёт к порядку. Не представляю, что это на тебя нашло. Или ты, упаси Будда, телевизор начал смотреть, а? Надо же - "мицелионеры"... И при чём тут Бусидо? Я тебе сколько раз говорил - Бусидо в тебе, только в тебе, чучело!
Но как ни старался наставник Кодзё, а самурай так и не смог выбросить из головы приснившийся ему кошмар.
А теперь и я не могу.
Вот жопа-то.
О недопущении провокаций
Однажды утром самурай Цюрюпа Исидор шёл на службу. Сворачивая из Стрельбищенского переулка на Звенигородское шоссе, он чрезмерно задумался о вечном и чуть не попал под антикварный танк с дипломатическими номерами. Происшествие это несколько вывело самурая из равновесия и он даже позволил себе вслух удивиться тому, что такому старью позволяют крошить гусеницами московские мостовые, однако потом вспомнил об интересах отечественных производителей дорожного покрытия и немножко успокоился. Но любопытства к произошедшему не потерял, ибо был от природы охоч до всякой военной техники.
Порывшись в энциклопедиях, самурай установил, что едва не стал жертвой настоящего раритета, ибо попался ему не серийный танк, а крупповский "Гросстрактор", который был изготовлен в качестве прототипа в считанных экземплярах и официально считался разобранным ещё до войны.
Заинтересовавшись событием куда более, чем прежде, самурай вскоре выяснил, что танк выполнял функции представительского экипажа и имел портом приписки гараж дипломатического представительства государства Хулистан.
Это многое объясняло. Как известно, в середине тридцатых годов колониально-бесхозный Хулистан попал в зону стратегических интересов Третьего Рейха, ибо в тамошней глубинке вроде бы нашлось месторождение машинного масла. Однако из-за какой-то совсем уж повышенной возбудимости аборигенов масло было признано паршивеньким и недостойным использования для смазки истинно арийской техники, да и возить его в обход тесно примыкающих британских владений было очень уж накладно. Та же самая крайняя возбудимость хулистанцев объясняла и появление танка на московских трассах - будучи истинными сынами своих отцов, даже хулистанские дипломаты легко вспыхивали от малейшей искры. Случись такое, остановить разрастание пожара до мировых масштабов не мог бы уже никто. Танк должен был свести контакты дипломатов со внешней средой (и, соответственно, провокации против них) до минимума и тем самым предотвратить глобальную военную катастрофу. "Гросстрактор" был настоящим орудием мира, причём орудием довольно серьёзного (75 мм) калибра.
Будь на то воля властей Хулистана, они, не постояв за расходами в стремлении ко всеобщему миру, снабдили бы танками свои посольства в каждой стране. Этого удалось избежать только благодаря тому, что ни одно государство (кроме России, традиционно доброй ко всем бывшим союзникам Третьего Рейха), не предполагало устанавливать с Хулистаном дипломатические отношения. Откровенно говоря, Хулистан и признавать-то самостоятельным государством никто не собирался. Княжество Монако по сравнению с ним было географическим гигантом. Территория хулистанского посольства в Москве полезной площадью была примерно равна самому Хулистану.
Внешняя политика Хулистана, как уже было сказано, была нацелена на сохранение мира любой ценой. По такому случаю выезд хулистанцев за границы родного государства (исключая дипломатов) был категорически запрещён - тем самым власти страны предотвращали провокации против своих граждан, которые были способны дестабилизировать мировой баланс сил. (В смысле, провокации были способны. Впрочем, граждане тоже.)
Всё это показалось самураю безумно интересным. Цюрюпа Исидор почувствовал себя в какой-то степени поклонником Хулистана. Он даже напросился в состав дозора, который патрулировал район посольства. С танком вследствие этого он стал встречаться гораздо чаще, но близко к нему по причинам врождённой тактичности не подходил, да и сослуживцев на этот счёт предупредил строго. Завидев "Гросстрактор", весь дозор останавливался в стороне в позе высокого почтения с чётко выверенным и отработанным углом поклона.
Его старания не прошли незамеченными. Не прошло и трёх недель, как танк стал реагировать на присутствие самурая - у машины то безосновательно взрёвывал мотор, то судорожно и без видимого повода менялись скорость и направление, то пошевеливались в нерешительности стволы пулемётов в бортовых башнях.
Можно было бы предположить, что такое поведение вполне обычно для сложных в управлении устаревших танков и не имеет прямого отношения к самураю, однако дальнейшие события не оставили возможности для такой трактовки.