- Миледи устала? - поспешно выдохнул он. - Не желаете ли отдохнуть?
Я словно натолкнулась на стену.
Замерла.
И, зло выпалив:
- Желаю! - резко развернулась и пошла прочь от него.
Конечно, я ведь не эта, как ее, Хайночка! Не такая симпатичная, не такая смазливая, на шею не вешаюсь. Не хочет Ллевеллин со мной общаться, ну и не надо! Так проживу.
Не знаю, как я добралась до своей комнаты. Кажется, некоторое время металась по одинаковым коридорам, несколько раз поднималась по каким-то бесконечным лестницам. Помню лишь, что в итоге ворвалась в какое-то помещение, и захлопнув за собой дверь, бессильно опустилась на диванчик у входа и залилась злыми слезами. Да так и заснула.
Сероватое свечение, льющееся откуда-то сверху (пожалуй, Замок мог бы поведать откуда собственно и льется свет, да только кто его спрашивал?) держалось недолго. Полчаса-час - и во внутренний двор Замка спустилась долгожданная ночь.
Солнце редко появлялось в этих краях, а потому о наступлении утра можно было догадаться лишь по тому, как рассеялись, исчезли черные хлопья сумрака, как погасли, горевшие в дальних закоулках огоньки, а где-то в глубине Замка, кажется, в оружейной, раздалось бряцанье металла.
И кто знает, Замок ли это проснулся, или его обитатели…
Я открыла глаза, сладко потянулась, да так и села, уставившись в потолок и припоминая давешние обиды. Я значит, нервничаю, слезы по Ллевеллину лью, а он смотрит на меня, как на врага народа! Ур-род! И ведь даже не поинтересовался, не голодна ли я! А ведь я не ужинала!
Пустой желудок отозвался недовольным урчанием.
А все этот Рыцарь виноват! Как вспомню, так и хочется дать по противной морде, а потом поцеловать… и еще раз, и еще…
У, Гелла, ну куда же тебя занесло, прекрати немедленно!
Все хватит об этом! И вообще. Это у меня от голода!
Надо ж хоть действительно покормить болезную. А то сейчас помрет еще от недоедания. Или чокнется…
Тут до меня наконец дошло, что что-то не так. Заснула я, точно помню, на каком-то диванчике, а проснулась на кровати. Широкой, под балдахином. Неподалеку примостился невысокий туалетный столик, уставленный всякими баночками, пузырьками и склянками. Рядом, на стуле с висящим на спинке полотенцем расположился тазик, наполненный водой. Это, как я понимаю, для умывания.
Логично мыслит. Хорошо хоть, пить не собралась.
Плеснув в лицо пахнущей розами водой из тазика, я вытерлась полотенцем, глянула в зеркало, висящее на стене.
Что не говори, главный недостаток устойчивой туши - наличие устойчивых пятен вокруг глаз после умывания.
Следующие пятнадцать минут мне пришлось потратить на отмывание собственного лица от последствий цивилизации. Надо переходить на народные средства: уголечком брови подводить, бураком - щеки красить.
Да уж, картинка достойная Роу!
Еще раз оглянувшись по сторонам, я обнаружила огромную - на литр, не меньше - фарфоровую кружку, разукрашенную легкомысленными цветочками и прикрытую сверху безобидным на вид пирожочком. Знаю я, сперва - "ужинайте-ужинайте", а потом все беленой приправлено!
Есть хотелось все сильнее.
А, ну их всех, в болото! Если еще и Замок решит меня травануть, то тут даже Ллевеллин не поможет!
Я цапнула кружку со столика, чудом не запутавшись в пышных кружевных рукавах своей ночнушки (блин, опять переодеть успели!) и не уронив на пол пирожок. Взяла булочку в одну руку, а кружку - в другую, принюхалась. Кажется, молоко. Осторожно откусила, отхлебнула. М-м-м-м! Вкуснотища!
- Фпафибо! - невнятно, но максимально громко сообщила я, надеясь, что послание дойдет до адресата. В конце концов, раз Замок живой, да еще и накормить меня решил. То, что я ему благодарна, точно поймет.
Все молоко я так и не выпила. Да и пирожок не дожевала. Тот, вроде не большой, оказался таким сытным. Съесть я смогла не больше половины.
Переодеваться мне не пришлось: к тому моменту, как я закончила утреннюю (ну не вечернюю же, в самом деле, когда в комнате так светло безо всякого освещения?) трапезу, я обнаружила, что теперь я уже одета… ну, примерно так же, как когда собиралась учиться ездить верхом. Разве что брюки были не серого, а черного цвета.
В общем, оставив кружку и огрызок пирожка на столике, я прошлась по комнате и задумалась, что же делать дальше. А вот не фиг, не фиг! К Ллевеллину я не пойду! Ибо обиделась! И вообще он редиска! По ассоциативному ряду идти не будем, а то опять, как в случае с "гадом", куда-нибудь не туда придем.
Я задумчиво оглянулась по сторонам. Арфа. Не-э-этушки! Этим вы меня не заставите заниматься даже под угрозой расстрела! Шкаф. Ага, спрятаться - и пусть он меня ищет! Придет же такое в голову! Книга. Ой. Точно, книга! На полу валяется! Это ведь, кажется, тот самый перевертыш! Правда, я ее в столовой вроде, оставляла. Как она здесь оказалась? Небось, тоже сама перемещается, как все эти замковые комнаты. Хорошо, хоть, что ног нет, а то "ногастый" фолиант моя нежная психика не пережила бы.
Так, ладно, шутки в стороны. Книга есть? Есть! Все равно заниматься сейчас вроде бы нечем, Замок от меня ничего не требует, а с Ллевеллином я общаться и сама не хочу. А раз так, почитаем.
Я подняла толстый томик, задумчиво провела кончиками пальцев по кожаному переплету. Подсказки, значит, даешь? А успокоить мою, как говорилось в каком-то романе, мятущуюся душу можешь?
На обложке проступила золотая вязь названия. Впрочем, читать я ее не стала, попросту наугад распахнув книгу.
ГЛАВА 18
А СЕЙЧАС, ДЕТКИ, Я РАССКАЖУ ВАМ СКАЗКУ
"…ясните мне доступным русским языком, зачем я согласилась на этот поход в художественный музей? Что здесь забыла?! Увы, но ответить на этот вопрос я так и не смогла.
Вообще, все началось с того, что в субботу утром, когда нормальные люди спят, а ненормальные едут на дачу, меня разбудил звонок в дверь. Накинув на плечи халат, я медленно поковыряла к двери, за которой (о, ужас!) оказалась моя однокурсница Лелька. Чуть ли не повизгивая от нетерпения, подруга заявила, что в музее началась новая выставка. Привезли картины какого-то доисторического художника, в смысле века так шестнадцатого. Итальянца или испанца - Лелька их практически не различает. А потому мой долг, как лучшей Лелькиной подруги, сопровождать ее на выставку.
И вот, заплатив кровный полтинник, я, зевая, медленно иду между картинами и, честно говоря, не могу понять, за каким чертом меня сюда притащили.
Морские пейзажи перемежаются натюрмортами, голос экскурсовода скучен и визглив. А я вдруг как статуя замираю перед одной картиной. Возможно, с точки зрения какого-нибудь просвещенного критика, здесь не было ничего стоящего, но я стояла и не могла отвести взгляда.
Море. Бескрайнее море. Белые барашки пены бегут по зеленоватым волнам. Где-то в вышине плывут пушинки облаков. Чуть правее, соприксаясь с тяжелой рамой, нависает скала. А на горизонте - корабль. Огромный трехмачтовик. Видно, что он недавно вышел из боя: паруса порваны, черными рваными ранами зияют в борту дыры от чужих пушечных ядер. Но в то же время видно, что это - корабль победителя.
И дело даже не в том, что художник не изобразил противника. Просто… Мне вдруг показалось, что во всем: в реющем на ветру флаге, в золотящейся в лучах солнца фигуре на носу корабля, в легкой тени, упавшей на палубу от пробежавшего облака, - во всем видна гордость. Отвага. Честь.
Внезапно мне почудилось, что ветер колыхнул паруса. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я шагнула вперед и…
Подол юбки, обвившись вокруг лодыжек, камнем потянул меня на дно. Соленые брызги застыли на губах, а тугой корсет сдавил грудь.
Я пыталась плыть, но с каждым ударом сердца, набатным колоколом отдававшимся в голове, чувствовала, что еще чуть-чуть… Перед глазами потемнело, поплыла зеленоватая дымка. Соленая вода хлынула в рот.
Когда я пришла в чувства, оказалось, что лежу на чем-то твердом, жестком, покачивающемся. Надо мной склонился какой-то взволнованный парень. Его черные, слегка вьющиеся волосы намокли, а в зеленых глазах плескалась тревога.
- Как вы? - выдохнул он.
- Наверно, нормально, - неуверенно протянула я, осторожно садясь и оглядываясь по сторонам.
Что за…? Я находилась на каком-то корабле. Деревянном. Трехмачтовом.
Рядом со мною замерло несколько человек. Все - какого-то разбойничьего вида. Да и одеты они были явно не в форму Росморфлота. Чего стоят высокие сапоги, темные брюки, подпоясанные кушаками, рубахи да жилетки. И сабли. Кривые, абордажные сабли.
Парень же, вытащивший меня из воды выглядел не менее живописно. Черный костюм моды так века шестнадцатого. Белоснежная кружевная рубашка и шпага.
А я? Господи, во что я одета?! Куда подевались брюки-клеш и топик?! Почему на мне зеленое платье с корсетом на шнуровке и длинной юбкой? Куда я попала?
От очередного обморока меня спас все тот же парень в черном костюме. Когда я начала медленно скатываться в сереющую полутьму, он, подхватив меня за талию, крикнул:
- Гарсиа, воды, живо!
Э-э… Вы что?! Я что вам, морковка?! Не надо меня поливать! Я с трудом села, мотнула головой и уставилась на брюнета:
- Что происходит?
- …Тая! Да что ты застыла перед этой картиной?! - впился мне в уши резкий Лелькин крик.
Я зажмурилась, очумело замотала головой, пытаясь понять, что происходит, и. открыв глаза поняла, что стою напротив одной из картин в художественной галерее. Рядом со мной - Лелька. Покосившись на картину неизвестного мне мариниста, она нетерпеливо бросила:
- Тай, ну что ты застыла у этого "Девятого вала"? Пошли! Я тебе кое-что покруче покажу!
И, схватив за руку, она потянула меня куда-то в глубину зала, мимо огромных каменных колонн. Наконец, однокурсница остановилась перед одним из полотен и гордо, словно сама нарисовала эту картину, поинтересовалась:
- Правда, красавчик?
Я медленно подняла взгляд, пытаясь понять, что же так могло заинтересовать подружку, и замерла, во все глаза уставившись на лицо парня, изображенного на портрете. Но как же это может быть?! Я же не видела этой картины! Я не могла ее видеть с того места, где стояла! Но сомнений не было: с картины на меня смотрел тот парень, увиденный мною на корабле.
Черные, цвета воронова крыла волосы. Зеленые звезды глаз. Высокий лоб. Небольшой шрамик на правом виске. Упрямые губы.
Но как?! У меня шизофрения?! Даже одежда была той же, в которой я его видела!!!
Я обеими руками вцепилась в Лельку:
- Кто это?!
Подружка скептически фыркнула:
- Как ты могла не слушать экскурсовода?! Это же автопортрет художника на выставку которого мы пришли!
- Кто он?! Расскажи!
Леля вздохнула и медленно начала:
- Его звали Габриель Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан… дай бог памяти… Непомусено Мария де лос Ремедиос Криспиньяно де ла Сантисима Тринидад Аранде и Варела, - господи, как она это выговорила?! Не иначе с какой-нибудь таблички прочла! - Родился он, в тысяча - если мне не изменяет склероз - шестьсот восемьдесят третьем году, и происходил господин Аранде из знатного испанского рода, чуть ли не с королем за ручку здоровался. В общем, еще с детства мальчик великолепно рисовал, но, как и всякий дворянин, видел он себя только на королевской службе. В шестнадцать лет уже участвовал во множестве морских битв - юноша был морским офицером. А когда был на суше - рисовал.
Поговаривали, что это наследство прадеда - колдуна, графа там какого-то, продавшего душу дьяволу. Да и про самого, молодого художника болтали разное. Как Аранде удалось избежать тесного знакомства с инквизицией - одним небесам известно.
Так бы и продолжалось. Он рисовал и сражался, но когда ему исполнилось двадцать три, случилось несчастье, - в голосе Лельки зазвучали зловещие нотки. - Во время одной из битв его ранили в голову. Рана была небольшой, пуля скользнула по кости, но… молодой граф начал слепнуть. Возможно это было что-то нервное, может еще что, неизвестно.
Габриель Аранде сошел на берег, посвятил себя рисованию, но видел он все хуже. И вот, по легенде, художник сказал, что продаст душу дьяволу лишь за то, чтобы нарисовать еще десяток картин.
Дьявол не заставил себя ждать. Однажды вечером он явился Габриелю и предложил сделку: художник получает возможность нарисовать еще ровно десять картин, а после этого дьявол приобретает его душу. Договор был заключен.
И вот, свет увидели, пожалуй, лучшие творения Габриеля Аранде. После каждой новой картины дьявол являлся ему и напоминал о сделке. Естественно, испанец, помешанный на религии (они все там были такие - расцвет инквизиции, что тут скажешь) не хотел отдавать свою бессмертную душу и ударился в раскопки прадедушкиных дневников, ты ведь помнишь - тот был колдун?
И вот, художник принялся рисовать последнюю, десятую картину. Между прочим, это именно та, перед которой ты остановилась. Однажды, поздно вечером, граф зашел в свою мастерскую, где стояла недописанная картина и… - Лелька трагически оборвала свою речь.
- Ну?! - не выдержала я
- Больше его никто никогда не видел. Молодой граф Аранде пропал.
Я мотнула головой. Бред какой-то! А как же.
- Оль, но ведь морской пейзаж дорисован!
- Та-и-си-я! - страдальчески протянула подруга. - Где твои ухи?! Я ж тебе по-русски вроде говорю - не дорисована картина!
Из музея я выходила совершенно ошарашенная…"
ГЛАВА 19
СТАРАЯ ГЛУПАЯ СКАЗКА
Следующие страниц пятнадцать я читала, что называется, наискосок. Суть истории (и почему здесь нигде не написано, как она называлась?! В нормальных книгах наверху мтраницы всегда пишут!) сводилась к тому, что девица, начхав на грядущие экзамены (где она училась, я так и не поняла), каждый день с утречка рвалась в ставший родным музей, каким-то образом умудрялась встречаться со своим Габриэлем Диего, компостировала мозги бедному привидению (а кем он еще может быть?) и постепенно, что называется, влюблялась. Повторения, повторения: встречи, расставания. Наконец, глаз зацепился за что-то новое.
"…вершилась очередная встреча. То ли радоваться, то ли печалиться. Радоваться, что вижу его каждый день, и горевать, что слишком уж это все похоже на сказку. В самом деле. Насколько реальны встречи с парнем, который жил в семнадцатом веке? Может это все сон? Мираж?
Я опустила глаза, сделала шаг назад. Завтра экзамен по истории западноевропейской культуры. Что-то помню, что-то нет. На лекциях-семинарах исправно записывала, глядишь и сдам. А нет, будет первая пересдача за три года!
Внезапно, мне показалось, что где-то поблизости, практически за соседней колонной, раздается какое-то невнятное бормотание. Но кто может здесь быть? На улице уже темно, посетители разошлись, одна я торчу. Охранники да консьержки - в соседних залах. Тогда кто?!
Я осторожно прокралась на шум, выглянула из-за колонны. Да так и замерла, не отрывая пораженного взгляда от разворачивающегося пейзажа: перед автопортретом, который, казалось, целую жизнь назад, показала мне Лелька, прыгал, нетерпеливо грозя кулачком, небольшой, мне по колено, чертик… Классический, как в "Ночи перед рождеством" Гоголя или Роу.
Но ведь. Этого же не может быть. Или может?!
Чертик продолжал что-то злобно бормотать, я прислушалась.
- Ну, погоди еще!.. Думаешь, ушел в картину - и все?! Только тебя и видели?! А вот черта с два! - он противно захихикал. - Точнее, намного больше. Чертей… Ты-то свой договор сжег, но у нас ведь остался? Жаль в те времена никакой регистрации не велось, а сейчас в компьютер не вобьешь, за давностью лет, ну ничего, ничего… когда-нибудь тебе надоест эта картинка и тогда… договорчик-то - вот он! - И существо торжествующе потрясло кулаком с зажатым в нем свитком.
Решение пришло внезапно.
Надеюсь, Николай Васильевич не соврал.
Я шагнула вперед, нащупывая тонкую серебряную цепочку (ой, да какая разница, верю ли я во что-то или не верю? Хотите, считайте это данью моде), сдернула ее с шеи и набросила на чертика.
Ой, ма-а-а-а-ама…
Тот заверещал так, словно его кипятком обдали, заметался, пытаясь разорвать тонкую серебряную вязь. Я подхватила его за шкирку и, развернув мордочкой к себе, поинтересовалась, уставившись в желтые совиные глаза:
- Попался?
- Ой."
Следующие пять минут девица потратила на запудривание мозгов бедному несчастному представителю инфернальных меньшинств. Причем при малейшей попытке рогастика сопротивляться, в ход шли угрозы. И предложение перекрестить чертика было самым, что ни на есть, добрым и ласковым. Закончилось все тем, что запуганный донельзя черт беспрекословно отдал этой террористке долгожданный свиток с договором, каковой и был торжественно разорван прямо перед рогатой физиономией. Черт впал в состояние близкое к прострации и, хотел уже слинять далеко и надолго, но ушлая девица его не отпустила, начав выяснять подробности нежданно надвигающейся слепоты господина Аранде. Чертик молчал как партизан, но, в конце концов, все-таки сдался, невнятно булькнув: "Да что с ним будет?! Подумаешь, близорукость с астигматизмом! Провести еще небольшую припайку лазером, чтоб сетчатка не отслаивалась, и хай себе живет спокойно".
И лишь после этого девица, наконец, соизволила снять с него свой крестик, и черт растаял в воздухе с тихим всхлипом "князь меня убьет".
Хоть бы пожалела его, что ли…
Как я поняла из невнятного сюжета, дважды за день попасть в картину было нельзя, так что девушка, напоследок тихо пообещав заглянуть к своему любимому Габриэлю Диего перед экзаменом, сбежала домой.
Я вот только не понимаю, на какие шиши она постоянно в музей шастает?
Ладно, осталось всего пара страниц.
С утречка девица снова ломанулась в музей.
"И все вроде как всегда, вот только… Дверь в залу, где уже с месяц располагалась выставка испанских художников, закрыта и запечатана. Что происходит?!
Я рванулась к охраннику:
- Что случилось?!
Тот недовольно вздохнул:
- И откуда только такие темные? Вчера ж даже в местных новостях показывали. Закрыли выставку - какой-то придурок кислотой на картину плеснул.
У меня оборвалось сердце:
- Как кислотой?!
- А черт его знает,- вздохнул охранник, - даже камеры ничего не зафиксировали. Перед закрытием стали обход делать, а картина этого, как его, Аранде, та, что с корабликом, потекла к чертовой матери.
Я не помню, как дошла до института. Не помню, как сдавала экзамен. Лишь выйдя из аудитории, бросила короткий взгляд в зачетку и как сквозь туман разглядела размашистое "отл."
Да хоть "неуд". Честно, сейчас мне все равно. Не знаю, были ли встречи с Габриэлем реальностью, но…
Спускаясь по широкой мраморной лестнице, я смотрела только себе под ноги. А потому совершенно не заметила, как задела плечом кого-то, поднимавшегося мне навстречу. А раз не заметила, то все, что досталось этому пострадавшему, короткое "извините".