Улучив мгновение, Тарас, словно почёсывая живот, расстегнул ремень, верхнюю пуговицу, затем потихоньку отворотил пояс брюк.
Наконец ему удалось, и он просочился в щель, которая будто мощным насосом засосала его, заставив исчезнуть в темноте. Спешно закрыв за собой дверь, Тарас нащупал ручку, ухватился за неё покрепче, чтобы с обратной стороны никто не смог открыть её, даже случайно перепутав дверь.
Свободной рукой Тарас приспустил штаны и, приседая на корточки, плавно расслаблял внутреннее напряжение. Поначалу всё шло хорошо. Запах распространялся плотный и едкий. Тарас слегка поднатужился. И тут его словно прорвало. Он отчётливо услышал звук сильных брызг, и тут же в нос ударила кисло-острая, пронзительная вонь, по мозгам резануло отрезвляюще, как нашатырём, только обратного действия. Голова закружилась, в теле произошла слабость. Следующий поток, фыркая и урча, громыхнул ещё звонче. В животе отзывалось эхом. Он был как бочка, начинённая забродившими яблоками, а для остроты ещё пучком квашеной капусты, у которых вышел срок, и они дали знать тем, что зашумели, запахли и зацвели в своей беспомощности.
Он ужаснулся: "Сколько ещё высиживать? Пока вставать рано. Побуду немного".
Невыносимо резало глаза. К тому же, когда брызнуло, ему показалось, что лёгкие брюки его окатило ядовитыми каплями. Проверяя догадку, рукой провёл в темноте по штанине. Всё хорошо. Он поводил ещё и успокоился, но ненадолго. Вспомнил об одном факте и расстроился: "Нет бумаги!"
Нечаянно, не зная зачем, понюхал руку, ту, которой водил по штанам. "Ё-моё!". Он отчаянно проклинал себя за бездумность и торопливые действия. "Надо было мне рукой лезть, – обругал он себя, – если мысль закралась, что обрызгался, то не просто так". Он понюхал ещё для полной достоверности, хотел убедиться в правоте, а то, может, показалось, кругом ведь этот запах, могло и показаться. Нет, не показалось – от руки несло живьём.
Натягивание брюк складывалось в целую долгую церемонию. Не загадить бы чистую руку. Он пожалел, что не включил свет. "Сейчас бы кстати пришёлся", – помечтал он и поддал газку. Плотный фонтан откликнулся и выскочил в свободном проявлении наружу. Напряжение спадало. Тарасу стало легко и свободно.
Но от стойкой пелены смердящего воздуха покатилась жгучая слеза, словно плачущая капля сока с подрезанной весенней берёзы.
Чистой рукой он держал ручку двери, а пахнувшую выпятил ладонью от себя, на всякий случай. Он стоически терпел принятое туловищем положение.
Тарас очнулся от оцепенения из-за того, что причинное место жгло. Просто сказано жгло – оно пылало, его разрывало и драло. Уж точно, он засиделся, пора спасать маланью, вспомнил он одно из названий мягкого места. Проделав сокращение опоясывающих мышц, он уверился в пустоте живота.
Тарас наплевательски встал, поднял штаны чистой рукой. "Ладно, сразу домой, сполоснусь". Ему показалось, что запах проник во все уголки и закоулки его тела и одежды. Была не была, он растворил дверь. Он не стал её распахивать, а лишь впустил свет.
Вдруг он услышал шевеление. Чем больше он впускал свет, тем очевидней становился шорох за спиной. Он оглянулся.
На одной ноге, как цапля, стоял молодой человек. Приподнятая нога была не по-детски испачкана делами Тараса. Молодой человек, по всей видимости, в темноте заподозрил то же самое. И решил не гадать, а потрогать и понюхать.
Вместе с тем из его ширинки торчало возбуждённое достоинство. За которое держалась прекрасной рукой дамочка, а кончик удерживала у себя во рту, нервно теребя его языком. В её полусогнутом состоянии просматривалась манящая стройность и аппетитная зрелость оголённых ножек. Приподнятая юбка своими оборочками напоминала модный досель невиданный ремень. Бёдра и ягодички налились от напряжения и были сильно привлекательны. Трусиков на ней не было. Туфли на высоких каблуках свели бы с ума, если бы не такой случай. Но голые лодыжки её также были обрызганы коричневыми капельками, уже с корочкой и слегка подсохшими. За мгновение до этого: она и он, синхронно, не сговариваясь – обнюхивали свои ладошки. Надо было так совпасть, Тарас надумал выйти и вот в этот самый момент – оглянулся, чем так по-чеховски, а может, по-гоголевски сконфузил молодую пару, брезгливо водившую носами перед своими пальцами, вытаращив глаза на проникший свет, словно бы он их застал врасплох.
– Бог мой! Светка! Светка из регистратуры. А я-то клеился к ней! Хороша! Признала ведь. Точно признала. Вон как глазища вылупила.
– Простите, – сказал опешивший Тарас. И как сейчас помнит: "Что, что у них было с лицами!"
Пирожки
Солнце Ташкента морило. В зале аэропорта сознание прояснялось: "О, прохлада!". Через двадцать минут облегчение исчезало.
В баре за столиком стоял бывший полковник. Он надменно и одновременно оценивающе оглядывал людей, мраморные полы и стены. Мысли возвращали его назад во времени, отчего полковник бормотал: "Черти. Как есть черти. Я таких..!"
Представил на миг сачок, самый обычный, детский, для ловли бабочек. Вот он накрывает им на поляне что-то разноцветное. "Бабочка, поймал. Даже не одна, несколько. О да, это удача!" Внутри защекотало: "Вашу мать, игроки! Я вас таких видал!".
Перед глазами возникла комната политической и воспитательной работы: карты на столе и в руках офицеров. Со стен назидательно смотрели маршалы и генералиссимусы. На самом видном месте стояло изваяние Ленина. Указательным пальцем вытянутой руки оно указывало неудачнику, оставленному без денег, куда следует держать путь. Обычно это явление возвращало всех к действительности.
Затем появились офицеры из соседней части, желавшие вполне серьёзно его обыграть. Цепочка проигравших росла, но каждый раз являлся новый участник, и ставки повышались. Недоброе поведение заставляло задуматься.
В собственной воинской части друг дружку все знают, оттого проще. С появленцами сложней, с трудом отшучивался – люди незнакомые, игра всё же на деньги. Своих за столом зачастую не было, шутя, почти всех загнал в котомку. Многие проигрывали деньги вперёд. Требовал с них занимать и отдать долг, на что уходило много нервов и силы звания. Наконец срок службы окончен, совпавший с приказом о расформировании воинской части с пределов Германии и выводом её в Россию.
За выслугу лет, награждения и льготы сумма набежала приличная. В уме прикинул: сумма выигранных денег составила раза в три больше, чем начисленная. Одного никогда не мог вообразить, если бы подобное – проигрыш – случился с ним. Всех денег было у него чуть не триста тысяч. Немного дал начальнику финансового отдела, чтоб тот поменял на самые крупные купюры и обязательно в пачках.
Уезжал хитро. Секретно купил два билета с разницей в несколько дней. Первый до одного города – всем показывал, хвастая, что денег повезёт довольно, а сам въедливо всматривался в однополчан. Вторым по ночам тайно любовался: "Ну и что, через Ташкент! Сутки перекантуюсь, зато след простыл. Деньги довезти – вот первейшая задача".
Деньги виделись ему не бумагой, уложенной в пачки и обёрнутые банковской лентой, что тоже ласкает меркантильную душу, а в виде целого парка автомобилей "Волга" или многих-многих квартир кооперативных, трёхкомнатных.
В России Горбачёв мутил перестройку. "Приеду и покажу, как перестраиваться надо. Не век же в форме ходить".
Перелёт на самолёте – будто трамплин в новую жизнь и сладостную мечту. В том же баре за отдалённым столиком стоял мужчина, в пёстрой рубахе навыпуск, в лёгких дымчатого цвета брюках и модных по тому времени бежевых туфлях "Саламандра". В его внешности словно зарождалась неутомимость и свежесть раннего утра. Лишь скучающий взгляд гипнотизировал початую бутылку коньяка. Человек нерешительно мялся.
– Вылета ждёшь? – и указал кивком на стол, – Может, по маленькой? Неприлично одному.
Военный посмотрел, какому счастливчику тот адресовал своё предложение. Разум завистливо заныл: "Позже их к себе позову, я тоже могу так".
Через несколько минут за его столом отстаивалась в точности такая же горделивая бутылка коньяка, народом прозванная "клоповник".
Мысли о "разном" трясли сознание: "Вот уж в России Столичной промочусь. Ох, насквозь промочусь!"
Те двое общались, всё чаще поглядывая на него как бы с полунамёком не стесняться. Он же и не стеснялся. Бывший военнослужащий, привыкший к неожиданным штурмам, взял большую сумку в одну руку, бутылку в другую и демонстративно подошёл.
– Я к вам. Случай представился к гражданскому населению примкнуть, надоело по уставу.
– Конечно. Что нам, жалко? Всегда рады хорошей компании. Она, – показывая на бутылку, – не любит одиночества.
Знакомство с порывистым поднятием стаканчиков укрепляло фундамент дружеской беседы. Военный протянул руку собеседнику, более располагавшему своей дружественностью.
– Геннадий Васильевич. В Германии закончил служить.
– Юра. Инженер из Выксы. Экспериментальную работу здесь налаживаю.
Оба повернулись на третьего попутчика. В благожелательной улыбке Юры вырисовывалась польза принятия коньяка в малых количествах, без потери разума.
Геннадий Васильевич странно посмотрел на повисшую в воздухе руку третьего. "Надо к Юре поближе, а этого чаще на место ставить, только заручусь поддержкой". Тот виделся ему закадычным другом.
– Лёня, – словно чего-то смущаясь. На верхних фалангах татуировка – надпись свидетельствовала о том же. Застывшую над столом руку не торопились пожимать. – Пятно из детства, баловался, на такой улице рос, – он сделал ударение на слове такой. Будто это была другая планета. Глаза посмотрели в никуда, как бы подтверждая, какая же это была улица! Большим казаться хотел.
Показал левую руку, на ней красовался портрет самого известного человека СССР, угадывался очертаниями смутно, но надпись не позволяла ошибаться: "Ленин". Татуировки грубые, без всякого вкуса, вероятно, художник искал на ком испробовать свой талант. И нашёл. Теперь его искусство рассматривали в аэропорту Ташкента.
– Бывает, – как сверху пробасил сквозь зубы Геннадий Васильевич.
На удивление "военного", который всегда был начеку, Лёня оказался человеком разговорчивым, доброжелательным, на чужую заносчивость не обращал внимания. От рубашки в крупную клетку, сандалий и чуть великоватых шаровар веяло простотой.
– Юр, славненько инженерам. Коньячок попивают! – бесцеремонно уколол Геннадий Васильевич.
– Да, ничего. Нам сейчас по экспериментальной программе надбавки полагают.
– Леонид, а ты откуда? Тебя в Ташкент как занесло?
Лёня, который с Лениным, поднял брови и, глядя мягко в глаза, с удивлённым лицом проговорил:
– Юр, мы почти земляки с тобой, я с Горького. Запчасти сюда привожу на "Волгу", "Газ–24", обратно иногда ковры захватываю. Тоже неплохо по заработку. Тропинку друг натоптал, вот мы уж по ней несколько лет и наворачиваем круги. А то здешним помогаем, машину купить у нас, – и кивнул головой взад, будто сзади за кивком распростёрся родной город. – Приезжают же. Друг сейчас в Ташкенте по делам остался. Узбечка русская, страшно красивая.
– Да, мы с тобой земляки. За столько вёрст соседа встретить. Двести пятьдесят километров, плюнуть и там.
– Так и деньги имеются, – Геннадий Васильевич своей прямотой выворачивал наизнанку задушевно-коньячные отношения.
– На кабак хватит месяц – другой посидеть. Да ещё останется. Не переживай, Генок! – фамильярно бросил Лёня с Лениным.
– У тебя-то как? А то всё про нас выспрашиваешь.
Побагровевший офицер еле удержал усиленный алкоголем гнев и съязвил, оглядывая собеседника.
– Ты, похоже, и не видел столько. Серьёзно, – и шутливо закончил. – А на рейс когда?
Вместо него ответил Юрка:
– Я пришёл о рейсе узнать, а сегодня нет. Жарко на улице. Думаю выпью, через пару часов солнце остынет, на вокзал поеду узнать о поезде. Если что, утром на Москву улечу. Через Москву лучше летать. Я часто так делаю, – "клетчатый" отошёл и направился к киоску "Союзпечать".
Геннадий Васильевич окрестил его в уме Лениным, потому как обладатель татуировки действительно вжился в образ: невысокий, острая челюсть, какую привыкли видеть на картинках, залысина ленинская. "А что? Похож. И крепко похож!". Подумалось ему о крупнейшем вожде пролетариата.
Ленин купил две пачки сигарет. Когда вернулся, вторая пачка оказалась не сигаретами, а коробкой из-под игральных карт. Он быстро сунул её в портфель.
– А что? Поигрываешь?
В лице "Г. В" и прилегающих к нему сосудах ожил авантюрист. "А что? Я сейчас его проучу. На немножко". В голове зрел план. "Как же усадить его поиграть, да и инженера тоже? Хвастал же. Деньги имеются, работы у них там изобретательные. Может, ещё куш отхвачу". По телу пробежало волнение, игровой шкурочёс, называемый так в среде игроков. Не выдать бы, что играть умею.
"Г. В" схватил сумку, с трудом скрывая желание – лихорадку. "Немыслимо. Вот хорошо время проведу"!
Двое новых знакомых, карты и малость коньяка приоткрыли второе лицо человека. Слепец! Он попал под влияние чего-то странного, необъяснимого.
– Ну так что, инженер, пойдём? Хочешь удачку за хвост словить?
Он не предлагал. Он был уверен, что эти двое, не смогут отказать под чудотворным обаянием его глаз. Маньячным блеском смотрели они, охватывая лучом сразу обоих, всё, что за ними, в них и по сторонам.
– Если только немного, – инженер испуганно перебегал взглядом с одного на другого, ища у них силы и признавая свою слабость в новой версии времяпрепровождения.
– А милиция? Запрещено же! Я слышал.
Ему не дали договорить. "Г. В" переминался холёным жеребцом. Дали бы волю, его нога отстучала бы победный марш фаворита, как на ипподроме "Москва".
– Пойду пару колод прикуплю, игра должна честной быть, – в боязни отказа от затеи он торопился. "Сейчас, лапушки, держитесь! Так, с коньячком в завязке. Они-то пусть хлебнут, им надо!"
В нём во всей красе в одном теле объединились математик, делец и игрок. Расплачиваясь за купленные колоды, непрестанно оглядывался: не ушли ли, не передумали, не сговорились ли, пока он тут. "А что? И такое может быть". Он мерил попутчиков собственной мерой. Их умственные способности слабы, интуиция его не подводила никогда. Сколько он подполковников, майоров и лейтенантов подраздел. И полковники выскакивали, как семечки из своей шелухи. В нём ёрзал чертёнок. Чертёнок бесноватый и беспокойный. Подошёл. Спешно оглядел сотоварищей в недоумении молчавших.
– Что застыли? Пошли в тенёк. Сквер или парк? Я прогуливался немного. Хороший парк – рукой подать, десять минут ходьбы. Могу на такси, за мой счёт, конечно, – в нём извивался кураж.
Шли по аллее, выискивая скрытое от посторонних глаз место.
– Вон скамейка. Присядем?
Инженер заводил головой, думая, что за ними кто-нибудь следит. У него денег было много. По его меркам, конечно. На "Жигули" третьей модели. Немалая сумма. Один в чужом городе. "А они? Они что за люди? Один кичится, выставляется. Не подвох ли? Очень быстро всё, слово сказать не дали". Тревога зрела в Юркином уме: "Маленький тот, совсем непонятный. Впрочем, менее опасный, только спокойный очень".
Единственно, к чему был готов точно, это при малейшем подозрении бежать. Бежать, бежать, что есть мочи, не останавливаясь, иначе распрощается с деньгами.
В мысленном течении Ленина боролось два чувства: "Вот так кадр! Впервые такого вижу. Военный. Кто бы ему поверил. Хотя… активный, энергичный, ничего не скажешь". Отчего ему стало спокойно, очень спокойно.
На скамейке началась игра. Инициативный военный сел напротив Юрки.
– Что? На спичечки?
– Ты бы ящичек поставил, прогуляйся.
"Г. В" говорил и говорил. Ленин шарахнулся от его слов, как от внезапного грома за спиной.
– Нет, нет. Пойдёт и так. Мне что, в шахматы комбинации выдумывать?
– Смотри, как знаешь.
"Г. В" гнал события.
– Спичечка, копеечка. Скучновато время проводим.
Горка спичек нарастала у везучего вояки.
– Ребят, мы куда так улетим? Давай покрупней ставочки делать. От размаха и сердце шире становится, и расчёт легче вести.
Инженер явно занервничал. Через полчаса горка со спичками выросла у инженера. Ему везло, на что он отреагировал:
– Может, на денежку сыграемся? Что спички высчитывать? По гривеннику, по рублику можно.
Раз от разу везло и Ленину.
– У меня деньги есть, можно по рублику. Игра знакомая.
Геннадий Васильевич победоносно соглашался, готовя оппонентам капкан.
– Вы, если что, ставочки увеличивайте, не стесняйтесь. Я-то согласен. Смотрю, как у вас настроение.
Он выжидал. Временами в стороне прохаживался человек. Он исчезал, потом появлялся. Поначалу игроки насторожились и спрятали карты. Когда всё повторилось, возмущение вскипело.
– Ты чего?
– Да, увидел.
Смущённо, не выказывая желания, объяснил:
– Ушёл, чтоб не смущать. За деньгами сходил. Триста рублей взял с собой. Могу присоединиться.
Он выжидал, как примут слова с предложением.
Готовый к выигрышу офицер в отставке смотрел вопросительно. Его жадный ум присвоил триста рублей себе.
– Давай присаживайся. Друзей заодно моих растормошишь, жмутся что-то. Выше сотни не уходили.
Игра пошла интенсивней. Новичок выиграл к своим ещё пятьсот рублей. Через полчаса на кону ставка дошла до десяти тысяч. Через два часа до пятидесяти тысяч. Происходящего вокруг никто не замечал, все погрузились в игру. Напряжение росло.
Резко звучал общий выдох, когда кто-нибудь отходил в кусты или достать из сумки денег. Каждый раз, доставая деньги, обратно никто их не убирал. Количество банкнот нарастало.
На миг Ленин обратил внимание на гору денег, принадлежавших ему. Тридцать тысяч. Выиграв тут же ещё пятнадцать, подумал оценивающе: "Вот бы встать, да с деньгами и смыться. Ну, их к черту, этих игроков. Мне же хватит, ну зачем мне больше". Таких денег у него не было никогда, он не мог о них и мечтать. Сознание подсказывало: здесь три врага. Они на него смотрят. Ему не уйти. А значит, все деньги и те, которые у него были, останутся в игре до последнего, забрать не сможет. Либо выиграет, а скорее проиграет. Маневрируя, подсчитывая барыш, задумал откладывать сумму, с которой пришёл, во время своих походов в кусты. Со временем отложил столько, что денег в заначке стало в два раза больше, чем было. Оглядел окружающих. Видимо, положение с деньгами у всех хорошее, кроме военного. Тот же словно не замечал упущенных партий, каждый раз проигрывая, увеличивал ставку. Ленин понимал: такой исход нежелателен. Уж он точно здесь оказался не для того, чтоб заработанные "кровные" за несколько часов спустить в парке.
– Мужики, а что если разойтись? Надо себя в порядок привести, решить про отъезд. Жара спала, жрать хочется.
На него уставились шесть голодных глаз людей, готовых порвать его за то, что он посмел открыть рот, так сказать, не по своей игре.
Инженер держался лучше всех. Он плыл по течению спокойно, не нервничая. Ставки делал маленькие, азарт и страсть не захлёстывали его. Несколько раз, предчувствуя лучшую карту, все же скидывал в надежде уловить истинность положения, предугадать на каких очках кто и как блефует.
Однажды на скамейке выросла гора из пачек с деньгами, кто-то заметил:
– Мужики, менты приметят, быстро не сможем прибраться.