- Каково изжарено-то? - торжествующе спрашивалъ землякъ.
- Прелесть! - отвѣчалъ Николай Ивановичъ, набивая себѣ ротъ.
Поваръ и прислуживавшія женщины стояли въ отдаленіи съ любопытствомъ смотрѣли на ѣдоковъ и улыбаясь перешептывались. Женщинъ стояло уже не двѣ, a пять-шесть. Къ любопытнымъ присоединился еще и поваръ. Очевидно, они даже спорили, съѣдятъ-ли посѣтители все безъ остатка или спасуютъ. Но птицы были громадны. Глафира Семеновна первая оттолкнула отъ себя тарелку. Землякъ тоже вскорѣ спасовалъ. Дольше всѣхъ ѣлъ Николай Ивановичъ, кладя себѣ поперемѣнно на тарелку то кусокъ гуся, то кусокъ индѣйки, но и онъ вскорѣ отеръ губы салфеткой и сказалъ:
- Ассе. Теперь венъ ружъ… Теперь краснымъ винцомъ позабавимся. Вотъ это настоящій обѣдъ, вотъ это я понимаю! - воскликнулъ онъ. - Мерси, землякъ, что указалъ мѣсто, гдѣ можно поѣсть въ волю.
Онъ взялъ его за руку и потрясъ ее.
У прислуги и поваровъ замѣтно было движеніе.
"Je disais que c'est difficile" , заговорилъ усатый поваръ и получилъ отъ другого повара какую-то серебряную монету. Очевидно, что они держали пари, будутъ-ли съѣдены гусь и индѣйка, - и усатый поваръ выигралъ пари.
Землякъ поманилъ къ себѣ прислуживавшую при столѣ женщину и отдалъ приказъ, чтобы остатки жаркого были завернуты въ бумагу, что и было исполнено. Подавая на столъ пакетъ съ остатками жаркого, женщина сказала по-французски:
- Вамъ вотъ втроемъ не удалось и половина съѣсть отъ двухъ птицъ, а два мѣсяца тому назадъ насъ посѣтилъ одинъ англичанинъ, который одинъ съѣлъ большого гуся.
Землякъ тотчасъ-же перевелъ это своимъ собесѣдникамъ.
- Ничего не значитъ. И я-бы съѣлъ цѣлаго гуся, ежели-бы сейчасъ-же послѣ обѣда соснуть часика два, а вѣдь намъ нужно сегодня идти въ театръ, - сказалъ Николай Ивановичъ, наливая себѣ и земляку краснаго вина въ стаканы. - Ну-съ, за упокой гуся. Славный былъ, покойникъ! Чокнемтесь, землякъ.
- Извольте. Но надо также помянуть и индѣйку и упокой индѣйки… Большого достоинства была покойница.
- Да, да… спасибо имъ обоимъ. По ихъ милости я въ первый разъ заграницей наѣлся досыта.
Николай Ивановичъ и землякъ сдѣлали по большому глотку вина изъ своихъ стакановъ.
LIX
Уже стемнѣло, когда компанія покончила съ своимъ обильнымъ, но не разнообразнымъ обѣдомъ. Николай Ивановичъ и землякъ выпили много и порядочно разгорячились. Николай Ивановичъ хотѣлъ пить еще, но землякъ остановилъ его.
- Довольно, довольно. Пора и въ циркъ на представленіе индѣйцевъ, а то опоздаемъ, - сказалъ онъ. - Циркъ этотъ отсюда не близко. Онъ за городомъ. Положимъ, мы туда поѣдемъ по желѣзной дорогѣ Ceinture, но когда еще до станціи дойдешь. А выпить мы и въ циркѣ можемъ.
Они захватили съ собой остатки жаркого, вышли изъ съѣстной лавки и отправились на станцію желѣзной дороги. Пришлось пройти нѣсколько улицъ.
- Дикіе эти индѣйцы-то, которые будутъ представлять? - поинтересовалась Глафира Семеновна.
- Дикіе, дикіе… - отвѣчалъ землякъ. - Двѣсти пятьдесятъ лошадей, двѣсти всадниковъ, буйволы, собаки, масса женщинъ и дѣтей. - и все это стрѣляетъ, сражается. Говорятъ, индѣечки есть прехорошенькія, - прибавилъ онъ, толкнувъ въ бокъ Николая Ивановича и подмигнувъ глазомъ, но тутъ спохватился, что вмѣстѣ съ ними находится Глафира Семеновна, и умолкъ.
Николай Ивановичъ въ свою очередь подтолкнулъ земляка.
- Тс… Самоваръ тутъ… - сказалъ онъ, припоминая его изреченіе, что въ Тулу съ своимъ самоваромъ не ѣздятъ.
- Какой самоваръ? - спросила Глафира Семеновна мужа, не понимая въ чемъ дѣло.
- Такъ, никакой. Чего тебѣ? Мы промежъ себя.
- Ты, кажется, ужъ съ коньяку-то заговариваться начинаешь? Гдѣ ты самоваръ увидалъ.
- Ну, вотъ… Пошла, поѣхала… Теперь тебя не остановишь.
Глафира Семеновна сердито вздохнула.
- Ахъ, какъ я не люблю съ тобой съ пьянымъ возиться!
- Да гдѣ-же я пьянъ-то, гдѣ? И что мы такое выпили? Самую малость выпили.
Произошла пауза.
- Пожалуйста, только ты, Николай Иванычъ, съ этими дикими не связывайся, - опять начала Глафира Семеновна. - А то вѣдь я тебя знаю: ежели у тебя въ головѣ муха, то ты и съ дикимъ радъ пить. И что это здѣсь въ Парижѣ за мода на дикихъ? Городъ, кажется, образованный, а куда ни сунься - вездѣ дикіе.
- Выставка, сударыня, народы съѣхались со всего міра, - отвѣчалъ землякъ. - Европейцы-то ужъ приглядѣлись, ну, а дикіе - новинка. Дѣйствительно, здѣсь въ Парижѣ на дикихъ большая мода.
- Нѣтъ, нѣтъ. Тутъ конное представленіе и ничего больше.
Разговаривая такимъ манеромъ, они дошли до станціи. Поѣзда Chemin de fer de Ceinture, проходящіе каждые четверть часа, не заставили долго ждать отправленія. Раздался звукъ рожка, возвѣщающаго приближеніе поѣзда, послышался глухой стукъ колесъ, и поѣздъ, шипя паровозомъ, подкатилъ въ станціи. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и землякъ, быстро вошли въ маленькій вагонъ и размѣстились на мѣстахъ. Рожокъ - и поѣздъ опять тронулся. Онъ шелъ тихо, каждыя пять минутъ останавливаясь на маленькихъ станціяхъ, впуская пассажировъ. Маленькіе вагоны и частые остановки на маленькихъ станціяхъ развеселили почему-то разсердившуюся было Глафиру Семеновну. Она улыбнулась и проговорила:
- Совсѣмъ игрушечный поѣздъ.
- Онъ вокругъ всего Парижа идетъ, обхватываетъ его поясомъ, и потому эта желѣзная дорога такъ и называется поясомъ, - сказалъ землякъ. - Желѣзнодорожный поѣздъ не минуетъ ни одной окраины города. Однако, мы сейчасъ пріѣдемъ на ту станцію, гдѣ намъ сходить. Приготовьтесь.
- Что намъ приготовляться! - воскликнулъ Николай Ивановичъ. - Закуска съ нами, а выпивку тамъ найдемъ, - прибавилъ онъ, показывая пакетъ съ остатками жаркого. - Ты, Глаша, ужъ сердись или не сердись, а я гуськомъ покормлю какую-нибудь дикую индѣйскую бабу. Мнѣ хочется посмотрѣть, какъ дикіе ѣдятъ.
Глафира Семеновна махнула рукой и отвернулась.
Но вотъ поѣздъ остановился на той станціи, до которой ѣхала компанія.
Компанія вышла на платформу. Вся платформа была заклеена громадными афишами, возвѣщающими о большомъ военномъ представленіи труппы краснокожихъ индѣйцевъ и бѣлыхъ американскихъ поселенцевъ. На четырехъ углахъ афиши были изображены раскрашенныя отрубленныя головы, вздѣтыя на пики. Мальчишки-блузники въ высочайшихъ картузахъ продавали программы представленія, размахивая ими и выкрикивая по-французски: "Особенное представленіе! Торопитесь, торопитесь, господа, смотрѣть. Индѣйцы только семь дней пробудутъ въ Парижѣ! Блистательное представленіе!"
LX
Станція желѣзной дороги находилась подъ горой. Поднявшись по каменнымъ ступенямъ на горку, супруги, предводительствуемые землякомъ, свернули въ какую-то улицу и наконецъ вошли въ садъ. У воротъ съ нихъ взяли по франку за входъ. Садъ представлялъ изъ себя лужайки, очень мало засаженныя деревьями и кустарниками. Между кустарниками и деревьями то тамъ, то сямъ виднѣлись коническія хижины индѣйцевъ. Изъ верхнихъ концовъ конусовъ валилъ дымъ. Нѣсколько полуголыхъ ребятишекъ съ бронзовыми лицами и длинными черными, какъ вороново крыло, прямыми, какъ палки, волосами играли около хижинъ. На лугу бродилъ тощій буйволъ; около одной изъ хижинъ завывала привязанная на веревкѣ тощая собака. Все это было видно при яркомъ освѣщеніи газомъ.
Издали доносились звуки оркестра.
- Надо спѣшить. Въ циркѣ ужъ началось, - сказалъ землякъ.
Они прошли мимо сіяющаго огнями балагана съ надписью "Restaurant".
- Вотъ и выпить есть гдѣ. Отлично… - замѣтилъ Николай Ивановичъ. - Землякъ, землякъ! Нѣтъ-ли здѣсь какого-нибудь дикаго питья? Вотъ-бы попробовать. Вѣдь индѣйцы-то не Магомету празднуютъ, стало быть, имъ хмельное разрѣшено.
- Это ужъ мы послѣ, Николай Иванычъ, послѣ. Пойдемте скорѣй въ циркъ, на мѣста. Видите, публики-то въ саду совсѣмъ нѣтъ. Она вся на мѣстахъ.
Показался высокій деревянный заборъ, за которымъ былъ циркъ. У забора виднѣлись кассы, гдѣ продавались билеты на мѣста. Пришлось опять заплатить. За первыя мѣста взяли по два франка, и компанія по деревянной скрипучей лѣстницѣ поднялась въ амфитеатръ, гдѣ и усѣлась.
Представленіе дѣйствительно началось. На аренѣ подъ открытымъ небомъ носились на бойкихъ, но невзрачныхъ лошаденкахъ человѣкъ десять въ сѣрыхъ поярковыхъ шляпахъ, въ цвѣтныхъ курткахъ и съ ружьями за плечами. Они пронзительно гикали, махали арканами и гнались за убѣгавшей отъ нихъ лошадью. Сдѣлавъ по аренѣ круга три, они наконецъ нагнали лошадь. Одинъ изъ нихъ накинулъ на лошадь арканъ и остановилъ ее. Пойманная лошадь металась, становилась на дыбы, лягалась. Второй и третій арканы, накинутые на нее всадниками, повалили ее на землю.
- Разбойниковъ это они, что-ли, представляютъ? - спросила Глафира Семеновна земляка.
- Охотниковъ въ американскихъ степяхъ. Они дикую лошадь поймали, повалили ее и вотъ теперь надѣваютъ на нее узду.
За декораціей, изображающей вдали холмы и на нихъ домики американской деревушки, послышались Дикіе крики. Охотники, возившіеся около дикой, только-что взнузданной лошади, бросили ее, вскочили на своихъ лошадей и опять понеслись по аренѣ. Крики за холмами усилились, превратились въ ревъ и изъ-за холмовъ показались скачущіе на неосѣдланныхъ лошадяхъ индѣйцы съ развѣвающимися длинными волосами и накинутыми на плечи полосатыми плащами. Они гнались за охотниками.
- Вотъ разбойники, индѣйцы разбойники. Они дѣлаютъ нападеніе на охотниковъ. Видите, гонятся за ними, - сказалъ землякъ.
Раздались выстрѣлы, лязгъ оружія, нѣсколько всадниковъ повалились съ лошадей, въ пороховомъ дымѣ смѣшались индѣйцы и охотники. Когда дымъ разсѣялся, охотники были уже со связанными руками, индѣйцы уводили ихъ и ихъ лошадей за декорацію, изображающую холмы съ деревушкой. На лошади одного изъ индѣйцевъ между шеей лошади и туловищемъ индѣйца лежалъ охотникъ со свѣсившимися руками и ногами. Еще одинъ индѣецъ тащилъ за собою по землѣ на арканѣ другого охотника.
- Прощай, охотнички! Индѣйцы побѣдили и повели ихъ въ плѣнъ на жаркое, - сказалъ Николай Ивановичъ.
- Да неужто съѣдятъ? - поспѣшно спросила Глафира Семеновна.
- А то какъ-же? Порядокъ извѣстный. Вѣдь они людоѣды. Изъ одной ноги бифштексы, изъ другой бефъ-строгановъ, изъ третьей какой-нибудь тамъ антрекотъ, - шутилъ Иванъ Ивановичъ.
- Да неужели настоящимъ манеромъ съѣдятъ.
- Нѣтъ, нѣтъ. Вѣдь это только представленіе. Кто-же имъ позволитъ здѣсь въ Парижѣ людоѣдствовать! - успокоилъ Глафиру Семеновну землякъ.
- Ну, то-то… а я ужъ думала…
Первое отдѣленіе представленія кончилось. Но мѣстамъ забѣгали гарсоны съ подносами, предлагая публикѣ пиво, флаконы съ коньякомъ, фрукты, сандвичи. Также ходилъ мальчишка-индѣецъ въ синихъ штанахъ съ позументомъ въ видѣ лампаса и въ накинутомъ на плечи полосатомъ одѣялѣ и навязывалъ публикѣ слипшіеся комки какихъ-то розовыхъ обсахаренныхъ зеренъ, бормоча что-то по-англійски. Изъ англійской рѣчи, впрочемъ, выдѣлялись и французскія слова: "vingt centimes". Присталъ онъ и къ супругамъ, тыкая имъ въ руки по комку.
- Для ѣды это, что-ли? - спрашивалъ его Николай Ивановичъ. - Ты мнѣ скажи, для ѣды? Манже.
Мальчишка не понималъ и только твердилъ: "ving centimes".
- Конечно-же для ѣды, - отвѣчалъ за него землякъ. - Вонъ, видите, ѣстъ публика. Это что-нибудь американское. Надо попробовать.
Онъ купилъ комокъ зеренъ, отломилъ кусочекъ, пожевалъ и выплюнулъ.
- Безвкусица, - сказалъ онъ.
Попробовали зеренъ и супруги, и тоже выплюнули.
- А ничего нѣтъ интереснаго въ этомъ дикомъ представленіи, - проговорила Глафира Семеновна, зѣвая въ руку. - Тоска.
- Необыкновенно бойкія лошади, молодецкая ѣзда индѣйцевъ и ихъ ловкость - вотъ что интересно, - отвѣчалъ землякъ.
- Полноте, полноте… Наши казаки куда лучше всѣ эти штуки на лошадяхъ продѣлываютъ, - возразилъ Николай Ивановичъ.
LXI
Представленіе индѣйцевъ, дѣйствительно, было до нельзя однообразно. Въ первомъ отдѣленіи они гнались за охотниками, нападали и сражались съ ними, въ слѣдующемъ отдѣленіи они то-же самое продѣлывали, настигнувъ фургонъ съ европейскими переселенцами. Глафира Семеновна зѣвала, зѣвалъ и Николай Ивановичъ. Не отставалъ отъ нихъ и землякъ.
- Пойдемъ-ка мы лучше побродимъ по саду, да зайдемъ къ этимъ самымъ дикимъ въ ихъ домики, посмотримъ, какъ они живутъ, - сказалъ Николай Ивановичъ. - Чего тутъ-то глаза пялить. Ей-ей, никакого интереса въ этихъ скачкахъ. Посмотрѣли, и будетъ. Кстати-же тамъ и ресторанъ. Вставай, Глаша.
- Да ужъ лучше, дѣйствительно, по саду походить, - согласилась Глафира Семеновна, вставая съ мѣста.
Безпрекословно поднялся и землякъ. Они вышли изъ амфитеатра и по дорожкамъ сада направились къ жилищамъ индѣйцевъ.
Въ палаткахъ индѣйцевъ шла стряпня. Оставшіяся въ палаткахъ женщины, очевидно, приготовляли ужинъ для своихъ мужчинъ, гарцующихъ въ настоящее время на аренѣ. Николай Ивановичъ, Глафира Семеновна и землякъ подняли войлокъ висѣвшій у входа, и вошли въ одну изъ такихъ палатокъ. Тамъ было дымно. Горѣлъ костеръ, разложенный на землѣ, и надъ костромъ висѣлъ котелокъ съ варящейся въ немъ пшенной кашей. Около костра на корточкахъ сидѣли двѣ женщины - одна старая, другая молодая. Старая мѣшала деревянной палкой кашицу въ котлѣ. Молодая, имѣя въ рукѣ серповидный коротенькій ножъ, разрѣзала мясо на мелкіе кусочки, продѣлывая эту работу прямо землѣ съ притоптанной травой. Женщины были однѣхъ только шерстяныхъ короткихъ и чрезвычайно узкихъ юбкахъ полосатаго рисунка и въ грязныхъ рубашкахъ безъ рукавовъ. Ноги у обѣихъ были босыя. Голова старой женщины была повязана пестрымъ платкомъ; молодая женщина простоволосая, но за то на шеѣ имѣла нѣсколько нитокъ цвѣтныхъ бусъ. При входѣ посѣтителей женщины заговорили что-то на своемъ нарѣчіи. Наконецъ молодая стрѣльнула глазами въ сторону Николая Ивановича, поднялась съ земли и, подойдя къ нему, положила ему на плечи руки и улыбнулась.
- Мосье… Ашете абсангъ… Ашете абсантъ пуръ ну… - сказала она и стала ласково трепать Николая Ивановича по щекамъ.
- Брысь, брысь!.. - замахалъ тотъ руками и пятясь.
Но женщина не унималась. Она схватила его за руки и стала притягивать къ себѣ, какъ-бы стараясь, чтобы онъ ее поцѣловалъ.
- Да чего ты пристала-то, черномазая? - бормоталъ Николай Ивановичъ, стараясь высвободить свои руки изъ рукъ женщины, но та была сильна, и это не такъ легко было сдѣлать. Она продолжала Держать его руки и говорила все ту-же фразу:
- Ашете абсантъ пуръ ну, ашете абсантъ.
- Она проситъ, чтобы вы купили ей анисовой водки, - перевелъ землякъ Николаю Ивановичу.
- Водки? Такъ чего-же она мнѣ руки-то ломаетъ! И вѣдь какая сильная, подлецъ!
Николай Ивановичъ косился на жену. Та уже вспыхивала, блѣднѣя и краснѣя отъ ревности, и наконецъ проговорила:
- Вотъ пахалка-то! Николай Иванычъ! Да что-жъ ты стоишь-то, да за руки ее держишь! Пойдемъ вонъ… Выходи…
- Она меня держитъ, а не я ее… Пусти, черномазая! - рванулся онъ, вырвавъ одну руку, но женщина, улыбаясь и показывая бѣлые зубы, держала его за другую и бормотала:
- Ашете абсантъ, ашете абсантъ.
- Николай Иванычъ! Да что-жъ ты въ самомъ дѣлѣ!.. - возвысила голосъ Глафира Семеновна. - Вѣдь сказано, чтобы ты выходилъ!
- Душечка… Она меня держитъ…
Онъ потянулся къ выходу и, такъ какъ его держали, вытащилъ за собой изъ палатки женщину. Та, предполагая, что Николай Ивановичъ согласился уже купить ей абсенту и сейчасъ поведетъ ее въ ресторанъ, обняла его другой рукой за шею, поцѣловала и заговорила:
- Мерси, мерси… Аллонъ, аллонъ…
Но тутъ Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевымъ зонтикомъ и съ крикомъ: "ахъ, ты подлая индѣйская морда!" ударила женщину по головѣ. Взвизгнула въ свою очередь и женщина. Увидавъ, что ударъ нанесенъ ей Глафирой Семеновной, она выпустила изъ рукъ руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцѣпилась въ ея ватерпруфъ, сверкая глазами и бормоча непонятныя слова. Глафира Семеновна разсвирѣпѣла и тоже держала ее за воротъ рубахи.
- Меня хватать? Меня? Ахъ, ты индѣйка мерзкая! Да я тебѣ всѣ бѣльмы твои выцарапаю… бормотала она.
- Глаша, оставь, оставь… - началъ было Николай Ивановичъ, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…
Въ одно мгновеніе Глафира Семеновна и индіянка вцѣпились другъ дружкѣ въ волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.
- Господи! Да что-же это такое! - воскликнулъ Николай Ивановичъ и бросился разнимать дерущихся. Землякъ! Да что-же вы-то сложа руки! стоите? Помогите и вы! - закричалъ онъ земляку.
Землякъ тоже началъ разнимать. Онъ сѣлъ на индіянку и старался отдернутъ ея руку отъ Глафиры Семеновны; но тутъ выбѣжала изъ палатки старая индіянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спинѣ земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сдѣлалась общая свалка. Къ происшествію между тѣмъ, заслыша крики, подбѣгали гарсоны изъ ресторана, путаясь. въ своихъ длинныхъ бѣлыхъ передникахъ; стремились мальчишки индѣйцы.
Кое-какъ сцѣпившихся женщинъ растащили. Женщины еле переводили духъ и каждая но-своему выкрикивала угрозы.
- Наглая индѣйская тварь! Потаскушка! Въ моихъ глазахъ и вдругъ смѣетъ къ моему мужу Цѣловаться лѣзть! Я покажу тебѣ, мерзавка! - слышалось у Глафиры Семеновны. Бормотала что-то и индіянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на травѣ, вся измятая, валялся и переломанный зонтикъ. - Ахъ, срамъ какой! Ахъ, срамъ какой! Глаша, Глаша! Да уймись-же… - говорилъ Николай Ивановичъ, передавая растрепанную Глафиру Семеновну тоже растрепанному и безъ шляпы земляку, и принялся поднимать шляпы и зонтикъ.
Гарсоны и собравшаяся публика, держась за бока, такъ и покатывались со смѣха.
LXII
Когда супруги пришли въ себя, то прежде всего они набросились другъ на друга съ упреками.
- Тебѣ хотѣлось, чтобъ все это произошло, ты искалъ этого, ты нарочно лѣзъ на дикихъ. У тебя только и разговора было, что о дикихъ. Радъ теперь, радъ, что такой скандалъ вышелъ. - говорила, чуть не плача, Глафира Семеновна Николаю Ивановичу.
- Душенька, ты сама виновата. Ты первая хватила эту самую индѣйку зонтикомъ по головѣ,- отвѣчалъ тотъ.
- Да, хватила, но я хватила за дѣло. Какъ она смѣла къ тебѣ лѣзть! Вѣдь лѣзла цѣловаться съ тобой, вѣдь она облапливала тебя. Будто я не видѣла! И главное, при женѣ, при законной женѣ, мерзавка, это дѣлаетъ.
- Да почемъ она знала, что ты моя жена?
- А! Ты еще хочешь защищать ее? Tu радъ былъ, радъ, что она съ тобой обнималась и цѣловаться лѣзла! Ну, да, конечно, ты искалъ этого, ты самъ лѣзъ на это. Жаль, что я вмѣстѣ съ ней и тебя зонтикомъ по башкѣ не откатала.
- Вовсе я не того искалъ и не на то лѣзъ. Очень мнѣ нужно обниматься и цѣловаться съ грязной, вонючей бабой! Отъ нея лукомъ такъ и разило.
- Молчи. Вы любите это. Вамъ какая угодно будь грязная и вонючая баба, но только-бы не жена.
- Ахъ, Глаша, Глаша, какъ ты несправедлива! Я просто хотѣлъ покормить эту индѣйку остатками гуся. Никогда я не видалъ, какъ ѣдятъ дикіе, хотѣлъ посмотрѣть - и вотъ…
- Ну, довольно, довольно! Дома ужъ я съ тобой поговорю! Пойдемъ домой!