- И прислуга какая здѣсь чистая. Вся во фракахъ. Не чета нашему парижскому корридорному въ бумажномъ колпакѣ и войлочныхъ туфляхъ, - прибавила Глафира Семеновна.
- Смотри-ка, и медку подали. Знаютъ русскій вкусъ, - указалъ Николай Ивановичъ на медъ. - Одно только, подлецы, не говорятъ по-русски.
Онъ прежде всего схватился за сыръ, но сыръ былъ преплохой.
- Да неужто это швейцарскій сыръ? Вотъ сыромъ такъ опростоволосились. Совсѣмъ безъ остроты. Это нашъ русскій мещерскій сыръ, а вовсе не швейцарскій.
- Да, навѣрное мещерскій, - отвѣчала Глафира Семеновна. - вѣдь ты спрашивалъ, чтобъ все было по-русски, а ли рюссъ, - вотъ они русскій сыръ и подали.
- Ну, вотъ… Я явственно сказалъ, чтобъ фромажъ швейцаръ… Нѣтъ, ужъ, должно быть, здѣсь такъ ведется, что сапожникъ всегда безъ сапогъ, а портной съ продранными рукавами. Хорошій-то сыръ, вѣрно, только къ намъ въ Россію отправляютъ.
Напившись чаю, супруги пріодѣлись и отправились обозрѣвать городъ, но лишь только они вышли на лѣстницу, какъ носъ съ носомъ столкнулись съ комми-вояжеромъ. Въ глянцевомъ цилиндрѣ, въ желтыхъ перчаткахъ онъ стоялъ и съ улыбкой приподнималъ шляпу. Николай Ивановичъ отвернулся.
- Тьфу, ты пропасть! И здѣсь… Вотъ навязался-то! Какъ бѣльмо на глазу торчитъ, - пробормоталъ онъ съ неудовольствіемъ. - Да это нахалъ какой-то.
Развеселившійся было Николай Ивановичъ опять. надулся.
Внизу супруговъ встрѣтилъ оберъ-кельнеръ и съ почтительнымъ наклоненіемъ головы сказалъ по-французски:
- У насъ табль-дотъ… Завтракъ въ часъ и обѣдъ въ пять часовъ. Ежели сдѣлаете намъ честь, то потрудитесь записаться заранѣе.
Глафира Семеновна перевела мужу слова оберъ-кельнера и произнесла:
- Что-жъ, пообѣдаемъ здѣсь. Здѣсь долженъ быть хорошій обѣдъ.
- Чтобъ опять съ вашимъ комми-вояжеромъ встрѣтиться? Не желаю-съ, совсѣмъ не желаю, - огрызнулся Николай Ивановичъ на жену. - Лучше въ самой паршивой закусочной пообѣдаю, да чтобы съ нимъ не встрѣчаться, - вотъ онъ мнѣ до чего надоѣлъ!
LXXVIII
Женева, половина жителей которой состоитъ обыкновенно изъ чужестранцевъ, осенью бываетъ пуста, путешественники въ нее вовсе не заглядываютъ, проживающіе въ ней богатые иностранцы перебираются на берега Средиземнаго моря. Такъ было и въ данное время. Улицы были безлюдны, рестораны, кофейни и лавки безъ покупателей. Хозяева стояли на порогахъ, отъ нечего дѣлать покуривали и позѣвывали. Гуляющихъ совсѣмъ было не видно. Кое-гдѣ виднѣлись прохожіе, но они спѣшили дѣловой походкой. Первое время супруги даже не видѣли и экипажей на улицѣ, не видать было и ломовыхъ извозчиковъ. Все это несказанно поразило супруговъ послѣ парижскаго многолюдія и выставочной и бульварной толкотни.
- Что-же это такое? Женева-ли ужъ это! - воскликнула Глафира Селеновна, озираясь по сторонамъ. - Такъ расхваливали Женеву, говорили, что такой знаменитый городъ, а вѣдь все пусто. А ужъ въ книжкахъ-то про Женеву сколько писано! Николай Иванычъ, Женева-ли это?
- Женева, Женева… Самъ я читалъ на вывѣскѣ на станціи.
- Удивительно! Гдѣ-же Монбланъ-то этотъ самый? Я Монблана не вижу.
- Да вонъ горы… - указалъ Николай Ивановичъ. Они подходили къ мосту.
- Монбланъ, по описанію, долженъ быть бѣлый, снѣговой, покрытый льдомъ, а я тутъ рѣшительно ничего не вижу. Самая обыкновенная гора, а сверху тучи, - продолжала Глафира Семеновна.
- Да вѣдь день пасмурный. Монбланъ, надо полагать, тамъ вонъ, за тучами.
- Нѣтъ, это не Женева, рѣшительно не Женева. Въ книжкахъ я читала, что видъ на горы долженъ быть необыкновенный, но никакого вида не вижу. Самыя обыкновенныя горы.
- Ну, никакого, такъ никакого. Тѣмъ лучше: не нравится тебѣ, такъ скорѣе изъ Женевы уѣдемъ, сердито отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
Подойдя къ мосту и взглянувъ съ набережной на воду озера, Глафира Семеновна воскликнула:
- Синяя вода! Нѣтъ, это Женева, Женева! По синей водѣ узнала. Эту синюю воду страсть сколько описывали. Дѣйствительно, замѣчательная вода: синяя, а какъ прозрачна! Смотри, Николай Иванычъ, вѣдь здѣсь ужъ какъ глубоко, а дно видно. Вонъ разбитая тарелка на днѣ лежитъ.
- А чортъ съ ней!
Николай Ивановичъ зѣвнулъ и отвернулся.
- Но вода, вода - прелесть что такое! - восхищалась Глафира Семеновна. - Отчего это, Николай Иванычъ, здѣшняя вода такая синяя? Неужели отъ природы?
- Фабрики гдѣ-нибудь нѣтъ-ли поблизости, гдѣ кубомъ и синькой матеріи красятъ, а потомъ синюю краску въ воду спускаютъ.
- Да полно, что ты! Неужели-же столько воды можно въ синюю краску выкрасить! Вѣдь тутъ цѣлое озеро, - возразила Глафира Семеновна. - Смотри, смотри: вонъ пароходъ бѣжитъ, вонъ двѣ лодочки подъ парусами бѣгутъ.
Николай Ивановичъ опять зѣвнулъ.
Супруги перешли мостъ и очутились на большой улицѣ, сплошь переполненной богатыми магазинами съ зеркальными стеклами. На окнахъ выставки со всякой модной и галантерейной дрянью. Глаза у Глафиры Семеновны такъ и разбѣгались. Она останавливалась у каждаго окна и восклицала: "Ахъ, какая прелесть! Ахъ, какой восторгъ! Да тутъ есть вещи лучше, чѣмъ въ Парижѣ!"
- Николай Иванычъ, какъ хочешь, а ты за твою парижскую провинность долженъ мнѣ разрѣшить купить разныхъ мелочей на подарки хоть франковъ на сто, - сказала она.
- Опять за провинность! Да что ты, матушка! Вѣдь этому конца не будетъ. Въ вагонѣ у этого нахала два раза кружева за провинность покупалъ, и теперь опять за провинность! Съ одного вола семь шкуръ не дерутъ, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
Глафира Семеновна надулась.
- Ну, ладно. Мнѣ безъ подарковъ домой вернуться нельзя. Комми-вояжеръ-то въ нашей гостинницѣ остановился, - пробормотала она. - Схожу къ и попрошу, чтобъ онъ мнѣ опять разныхъ образчиковъ продалъ для подарковъ. Два золотыхъ у меня есть.
Николай Ивановичъ вспылилъ.
- Вотъ ужъ этого ни за что не будетъ! Ни за что! - закричалъ онъ. - Какъ пойдешь къ комми-вояжеру - за косу оттуда вытащу, такъ и знай.
Въ отвѣтъ Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами, наконецъ плюнула и побѣжала по тротуару. Николай Ивановичъ пустился за ней.
- Глаша! Куда ты? Не дури. Пожалуйста, не дури, - уговаривалъ онъ, стараясь съ ней поровняться и заглянуть ей въ лицо, но только что равнялся съ ней, какъ она ударяла его зонтикомъ по рукѣ.
Прохожіе останавливались и въ недоумѣніи смотрѣли на нихъ. Хозяева и приказчики магазиновъ, видя эту сцену сквозь зеркальныя стекла оконъ, также выбѣгали на улицу и долго глядѣли имъ вслѣдъ. Добѣжавъ до какого-то бульвара, Глафира Семеновна перестала рысить, сѣла на скамейку и, закрывшись платкомъ, заплакала.
- Извергъ, злодѣй! По Европѣ-то только ѣздите, цивилизацію изъ себя разыгрываете, а сами хотите дикія азіатскія звѣрства надъ женой распространять, - говорила она.
Николай Ивановичъ подсѣлъ къ ней и сталъ извиняться.
- Ну, полно, брось… Ну, что тутъ! Я пошутилъ. Мало-ли что сгоряча скажешь, - бормоталъ онъ.
Кончилось тѣмъ, что Глафира Семеновна кой-какъ утѣшилась и перестала плакать Николай Ивановичъ повелъ ее по магазинамъ, гдѣ она и накупила разной галантерейной дряни уже не на сто, а на двѣсти франковъ. Были куплены плетеныя корзинки, бездѣлушки изъ альпійскихъ горныхъ породъ, плато подъ лампы, какая-то ювелирная дрянь изъ раковинъ, булавки съ дешевенькими камнями, галстучки, рѣзные домики изъ дерева и т. п. Все это было отправлено домой.
Сдѣлавъ покупки, супруги отправились отыскивать ресторанъ, гдѣ-бы имъ поѣсть.
LXXIX
Ресторанъ, въ который зашли супруги, былъ роскошный ресторанъ на набережной. Гарсоны были не какъ въ Парижѣ въ курткахъ и длинныхъ передникахъ, а во фракахъ, въ бѣлыхъ жилетахъ и бѣлыхъ галстукахъ. Супруговъ встрѣтилъ на подъѣздѣ, очевидно, самъ хозяинъ, толстенькій человѣкъ въ пиджакѣ, очень напоминающій русскаго купца: выпяченное брюшко съ массивной золотой цѣпью, подстриженная бородка, красный фуляровый платокъ, торчащій изъ кармана, и носъ луковицей. Разница была только въ томъ, что на головѣ имѣлась синяя суконная шапочка въ видѣ скуфьи, какую русскіе купцы не носятъ. Раскланявшись съ супругами, хозяинъ забормоталъ что-то по-французски и повелъ ихъ во второй этажъ, гдѣ и помѣстилъ въ большомъ залѣ за длиннымъ богато сервированнымъ столомъ. Усадивъ, хозяинъ наклонился и спросилъ:
- Мнѣ кажется, что мосье и мадамъ русскіе?
- Вуй, вуй… Ле рюссъ… - отвѣчала Глафира Семеновна.
- Постараемся угодить русскому вкусу. Я знаю привычки русскихъ, - кивнулъ онъ и спросрлъ:- Прикажете приготовить для васъ обѣдъ.
- Вуй, вуй, дине, - кивнулъ Николай Ивановичъ понявъ слово "обѣдъ". - А почемъ у васъ обѣдъ?
- Комбьянъ?
- Кель при ле дине? - пояснила Глафира Семеновна.
- Отъ шести и до двадцати франковъ, мадамъ. Могу вамъ подать шестъ блюдъ. Вы скажите только цѣну и предоставьте мнѣ угодить вашему вкусу. Надѣюсь, что вы останетесь довольны, - старался пояснить французъ внимательно слушавшей его Глафирѣ Семеновнѣ.
Та поняла и перевела слова хозяина мужу, прибавивъ:
- Удивительно странный ресторанъ. Такъ по скольку франковъ мы закажемъ обѣдъ?
- Пусть дѣлаетъ за восемь франковъ. Посмотримъ, что такое онъ подастъ на русскій вкусъ, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
Было выбрано и красное вино.
- Et l'eau de vie russe? Vodka? - спросилъ хозяинъ.
- Какъ, и водка есть? Русская водка? Да неужели? - радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ.
Хозяинъ улыбнулся и молча кивнулъ утвердительно.
- Такъ пожалуйста, голубчикъ! Же ву при. Ѣзжу, ѣзжу заграницей и рюмки еще русской не видалъ. Вотъ неожиданность-то! Въ Швейцаріи и вдругъ водка! Мерси, мерси.
Николай Ивановичъ протянулъ даже руку хозяину и крѣпко пожалъ его руку.
Публики въ залѣ было очень немного. На другомъ концѣ стола сидѣли двѣ длиннозубыя англичанки съ пожилымъ англичаниномъ. Они уже кончали завтракъ или обѣдъ и ѣли фруктовый компотъ, усердно запивая его содовой водой и шипя тремя сифонами. Кромѣ англичанъ, сидѣлъ за отдѣльнымъ столикомъ тощій, какъ жердь, офицеръ съ рыжими усами въ струнку, облеченный въ синій мундиръ съ необычайно высокимъ стоячимъ краснымъ воротникомъ. Передъ нимъ стояла рюмка ликера и тарелочка съ грушей, и онъ просматривалъ газету.
- Долго обѣда-то ждать, - сказалъ Николай Ивановичъ женѣ. - Не спросить-ли бумаги и чернилъ, да не написать-ли Скрипкинымъ письмо?.. Напишемъ такъ, что будто-бы среди снѣга и льда на Монбланѣ сидимъ.
- Зачѣмъ-же это? Съ какой стати?
- Да такъ. Пусть ихъ дивятся. Съ Эйфелевой башни писали. А тутъ съ Монблана.
- На Эйфелевой башнѣ мы все-таки были, а на Монбланъ не думаемъ даже и ѣхать.
- Эка важность! Плевать! Докажи, что мы не не на Монбланѣ! Были, да и все тутъ. Знай нашихъ! А ихъ это все-таки позлитъ. "Мы-де только въ Тихвинъ на богомолье могли съѣздить, а Ивановы вонъ и на Эйфелеву башню, и на Монбланъ забрались". Я напишу.
- Какъ хочешь. Пожалуй, напиши, - улыбнулась Глафира Семеновна.
Была спрошена бумага, конвертъ и перо съ чернилами, и Николай Ивановичъ принялся писать.
- Вотъ и готово. Всего десять, пятнадцать строкъ; съ нашей стороны это какъ будто любезность, а между тѣмъ это письмечишко до того разозлитъ Скрипкипыхъ, что они даже поругаются другъ съ другомъ отъ зависти. Вѣдь Скрипкинъ-то обѣщалъ жену свозить заграницу, а свозилъ только въ Тихвинъ, - сказалъ Николай Ивановичъ женѣ и прочелъ письмо:
"Вотъ мы и въ Швейцаріи, любезные Анисимъ Сергѣевичъ и Марья Ивановна. Пріѣхали въ Женеву и тотчасъ-же полѣзли на снѣговыя и ледяныя горы. Теперь сидимъ на самой главной горѣ, на Монбланѣ, и пьемъ пуншъ, откуда привѣтствуемъ васъ. Холодина страшная, 15 градусовъ мороза, такъ что я и Глафиру Семеновну принудилъ даже выпить стаканъ пуншу, чтобы согрѣться".
- Зачѣмъ-же ты про меня-то? Ужъ ври про себя… - перебила его Глафира Семеновна.
- Брось. "Чтобы согрѣться. Снѣгу, я думаю, тутъ аршинъ на пять глубины, и никогда онъ не таетъ. Высота такая, что съ горы внизъ рѣшительно ничего не видно. Ужасная игра природы. Очень жалѣемъ, что нѣтъ васъ съ нами. До скораго свиданія".
Письмо было заклеено въ конвертъ и отправлено съ слугой въ почтовый ящикъ.
- Обозлятся, страсть, обозлятся, что это не они на Монбланѣ сидятъ, а мы, - прибавилъ Николай Ивановичъ, улыбаясь.
Подали водку и къ ней закуску - сардины, селедку, колбасу, какую-то сушеную рыбку, баночку съ страсбургскимъ пирогомъ. Водка была русская въ маленькой пузатенькой бутылочкѣ съ русскимъ ярлыкомъ завода Смирнова въ Москвѣ.
- Батюшки! Да это совсѣмъ по-русски! Съ хорошей закуской… - умилялся Николай Ивановичъ. - Даже и водка московская. Ужъ какъ хочешь, Глаша, а и ты должна рюмочку водки выпить.
- Ну, вотъ, съ какой это стати, если я ее никогда не пью! - отвѣчала Глафира Семеновна.
- Чтобы заграницей честь русской водкѣ отдать. Какая-же иначе ты послѣ этого патріотка будешь!
- Нѣтъ, нѣтъ. Пей ужъ ты одинъ.
- Да я-то ужъ, конечно, выпью. Наша родная, русская, православная, - говорилъ Николай Ивановичъ, улыбаясь на бутылку, даже погладилъ рукой бутылку, налилъ изъ нея себѣ водки въ рюмку и выпилъ съ полнѣйшимъ умиленіемъ.
LXXX
Обѣдъ, поданный супругамъ хозяиномъ гостинницы по вкусу русскихъ, какъ онъ выражался, состоялъ изъ раковаго супа съ гренками, рыбы тюрьбо, миніатюрныхъ бифштексовъ, цвѣтной капусты, жареной пулярды, мороженаго и фруктовъ съ кускомъ сыра. Швейцарецъ не ошибся; очевидно, онъ уже много разъ имѣлъ дѣло съ русскими путешественниками. Разборчивая Глафира Семеновна все ѣла, кромѣ рыбы тюрьбо, сказавъ: "Богъ знаетъ, какая это рыба", а про остальной обѣдъ отозвалась съ похвалою.
Николай Ивановичъ, выпивъ четыре рюмки русской водки, находился въ веселомъ расположеній духа, не дулась и Глафира Семеновна; оба были веселы, но вдругъ въ концѣ обѣда появился въ залѣ комми-вояжеръ. На сей разъ онъ быль какъ-то особенно вылощенъ, блисталъ свѣжими темно-желтыми перчатками съ черными швами и имѣлъ живую розу въ петлицѣ. При входѣ его Николая Ивановича какъ-бы облило холодной водой. Онъ даже рѣчь свою оборвалъ, разсказывая что-то Глафирѣ Семеновнѣ и, нахмурившись пробормоталъ:
- Опять этотъ чортъ лѣзетъ! Пожалуйста, Глаша ни слова съ нимъ не разговаривай.
Комми-вояжеръ, завидя супруговъ, любезно съ ними раскланялся и, подойдя къ ихъ столу, помѣстился какъ разъ противъ нихъ, сказавъ: "Bon appétit".
- Чтобы тебѣ рыбьей костью подавиться, анаѳема лакированная! - отвѣчалъ Николай Ивановичъ по-русски и отвернулся отъ него.
- Ну, зачѣмъ это? Зачѣмъ? - остановила мужа Глафира Семеновна.
- А затѣмъ, что онъ пахалъ и мерзавецъ!
- Чѣмъ-же мерзавецъ? Вѣдь онъ ничего худого, намъ не дѣлаетъ.
- Еще-бы онъ смѣлъ что-нибудь худое сдѣлать! Тогда-бы я ему такую выволочку…
Комми-вояжеръ слушалъ и не понималъ разговора, но онъ все-таки видѣлъ, что супруги разговариваютъ другъ съ другомъ неласково, хотя Глафира Семеновна и старалась улыбаться.
- Доѣдай скорѣй свое мороженое! Что, словно нарочно, жуешь не жуешь! Фрукты захватимъ съ собой и по дорогѣ съѣдимъ, - грозно торопилъ жену! Николай Ивановичъ и крикнулъ слугѣ: - Счетъ. Комбьянъ пене?
Комми-вояжеръ, видя, что супруги собираются уходить, улыбнулся сколь можно любезнѣе и, вынувъ изъ петлицы розу, предложилъ ее Глафирѣ Семеновнѣ. Та вспыхнула, взглянула на мужа и не рѣшалась, братъ-ли ей розу или не брать.
- Не смѣть брать! - грозно крикнулъ Николай Ивановичъ женѣ, бросая молніеносные взгляды на француза.
- Нонъ, нонъ. Иль не фо па… Же не ве па. Мерси… - конфузливо отстраняла она отъ себя розу.
Комми-вояжеръ настаивалъ, чтобы она взяла. Къ розѣ протянулъ руку Николай Ивановичъ, взялъ ее и бросилъ на полъ.
- Monsieur!.. - протянулъ французъ, возвысивъ голосъ и поднимаясь со стула.
- Нечего, монсье! Нахалъ! Вставай, Глафира Семеновна! Пойдемъ! - говорилъ Николай Ивановичъ, вставая изъ-за стола. - Разсчитаемся вонъ за тѣмъ столомъ.
Глафира Семеновна была ни жива, ни мертва.
- Ахъ, скандалъ! Ахъ, скандалистъ… - шептала она, направляясь за мужемъ.
Къ нему подошелъ французъ и, размахивая руками, что-то говорилъ по-французски.
- Прочь! Чего ты ко мнѣ лѣзешь! Я тебя не трогаю! - наступалъ на него Николай Ивановичъ.
Французъ попятился и заговорилъ съ какимъ-то пожилымъ посѣтителемъ, сидѣвшимъ за отдѣльнымъ столикомъ въ ожиданіи обѣда и смотрѣвшимъ на эту сцену удивленными глазами. Николай Ивановичъ, бормоча ругательства, расплачивался по счету, принесенному лакеемъ. Онъ выбросилъ на столъ два золотыхъ и торопилъ лакея сдачей. Получивъ сдачу и сунувъ лакею два франка на чай, онъ замѣтилъ, что Глафиры Семеновны нѣтъ уже въ комнатѣ. Быстро выбѣжавъ изъ ресторана, онъ увидалъ ее на улицѣ. Она поспѣшно шла, направляясь домой. Онъ догналъ ее и поровнялся съ ней. Она плакала.
- Нечего ревѣть-то! Сейчасъ придемъ домой и сбирайся, чтобы ѣхать, - сказалъ онъ ей сердито. - Вонъ изъ Женевы! Довольно! А то доведешь до того, что этотъ французишка обнимать тебя вздумаетъ.
- Да развѣ я виновата?
- Ты, ты. Развѣ я не видѣлъ, какія ты ему улыбки въ вагонѣ дѣлала? Вотъ онъ и возмечталъ. Срамница! Не вѣдь какой миндальный французишка вздумалъ ей зубы заговаривать, а она ужъ и растаяла!
- Турокъ! Ревнивый турокъ! Баши-бузукъ! - отругивалась отъ мужа Глафира Семеновна.
Николай Ивановичъ настоялъ на быстромъ отъѣздѣ, и въ тотъ-же день въ пять часовъ они были уже на станціи желѣзной дороги и сидѣли въ поѣздѣ, взявъ билеты прямого сообщенія до границы. Глафира Семеновна дулась на мужа и сидѣла отъ него отвернувшись. Онъ попробовалъ заговорить съ ней, но она отвѣтила: "убирайся къ чорту!" До отхода поѣзда оставалось еще минутъ пять. Онъ отворилъ окно въ купэ и сталъ смотрѣть на платформу, на суетящуюся на платформѣ публику, на желѣзнодорожныхъ служителей, тащившихъ пледы и саквояжи, и вдругъ среди толпы замѣтилъ комми-вояжера. Комми-вояжеръ бѣгалъ отъ вагона къ вагону и заглядывалъ въ окна. Николая Ивановича передернуло.
- Фу, ты, чортъ! Да неужто этотъ нахалъ опять поѣдетъ съ нами въ поѣздѣ! - воскликнулъ онъ вслухъ и, обратясь къ женѣ, сказалъ:- Радуйтесь! Вашъ прихвостень будетъ опять при васъ. Вонъ онъ по платформѣ бѣгаетъ и ищетъ насъ.
Комми-вояжеръ, дѣйствительно, искалъ ихъ. Замѣтивъ въ отворенномъ окнѣ голову Николая Ивановича, онъ сейчасъ-же подскочилъ къ окну и, размахивая руками, заговорилъ что-то по-французски. Говорилъ онъ раздраженно, держалъ въ рукѣ визитную карточку, и по тому рѣчи Николай Ивановичъ замѣтилъ, что это были далеко не любезности.
- Да что ты, тонконогая волчья снѣдь, ругаться со мною задумалъ, что-ли? - спросилъ его Николай Ивановичъ по-русски, выставляя изъ окна голову.
Французъ продолжалъ кричать и дѣлать угрожающіе жесты.
- Смѣешь еще руками махать, песъ ты смердящій! До рукъ, братъ, если дѣло дойдетъ, такъ у меня вотъ что есть. Закуска важная… - сказалъ Николай Ивановичъ и выставилъ французу изъ окна кулакъ.
Въ это время раздался звонокъ, а вслѣдъ за этимъ свистокъ паровоза, и поѣздъ тронулся. Французъ, казалось, только этого и ждалъ. Онъ подскочилъ къ высунувшейся головѣ Николая Ивановича и схватилъ ее за уши.
- Что? Ахъ, такъ ты такъ-то! - взревѣлъ Николай Ивановичъ и, высунувъ руку, сбилъ съ француза шляпу и схватилъ его въ свою очередь за волосы.
Французъ тоже взревѣлъ.