Глафира Семеновна слушала и молчала.
- Je crois, que madame parle franèais? - спохватился спросить ее французъ.
- Энъ пе, монсье… - отвѣчала она и, обратясь къ мужу, пояснила, что поняла изъ того, что ей разсказалъ французъ.
- Прекрасно, прекрасно, но все-таки ты съ нимъ не очень… Чортъ его знаетъ, можетъ быть, онъ и вретъ, что онъ изъ торговаго класса, - отвѣтилъ Николай Ивановичъ. - Морда, знаешь, у него не торговая.
Еще черезъ нѣсколько минутъ французъ съ усиками, вынувъ бонбоньерку, предложилъ изъ нея Глафирѣ Семеновнѣ конфектъ. Глафира Семеновна колебалась, брать ей или не брать, - и взглянула на мужа.
- Да бери, бери. Ничего… Онъ самъ ихъ ѣлъ, стало-быть отравы нѣтъ.
Глафира Семеновна взяла конфетку и положилъ ее въ ротъ.
Еще черезъ полчаса французъ съ усиками снялъ съ сѣтокъ надъ сидѣньемъ свои два маленькіе чемоданчика и, раскрывъ ихъ, началъ показывать Глафирѣ Семеновнѣ образцы товаровъ тѣхъ фабрикъ, по представительству которыхъ онъ ѣздитъ по разнымъ городамъ. Это были большіе куски дорогихъ кружевъ, фаншоны, пелерины, тюники. Французъ показывалъ и говорилъ цѣны.
- Ахъ, какая прелесть! - восторгалась Глафира Семеновна. - И какъ дешево! Коля! Коля! Смотри! Цѣлый кружевной воланъ и всего за шестьдесятъ франковъ. Вѣдь у насъ въ Петербургѣ за такой воланъ надо заплатить шестьдесятъ рублей и то еще не купишь, - говорила она мужу и, обращаясь къ французу, спросила: И онъ пе ашете ше ну?
- Это только образцы, мадамъ. По этимъ образцамъ мы принимаемъ заказы и продаемъ вообще en gros, но эта вещь у меня въ двухъ экземплярахъ и ежели она вамъ нравится, то я вамъ могу ее уступить по фабричной цѣнѣ,- отвѣчалъ французъ.
- Коля, ты передо мной виноватъ, глубоко виноватъ за твои безобразія въ Парижѣ, а потому, какъ хочешь, ты мнѣ долженъ купить этотъ воланъ. Къ тому-же, ты и обѣщалъ мнѣ подарокъ за свою провинность. Вѣдь всего только шестьдесятъ франковъ, - приставала къ мужу Глафира Семеновна.
- Деньги-то, понимаешь-ли ты, деньги-то мнѣ не хочется ему свои показывать, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ. - Можетъ быть, онъ и товарами-то тебя съ мошенническою цѣлью заманиваетъ, чтобы узнать, гдѣ у меня лежатъ деньги, и потомъ ограбить.
- Да полно! Что ты! Онъ на мошенника нисколько не похожъ.
- Ну, покупай.
Николай Ивановичъ осторожно полѣзъ въ карманъ и, не вынимая всего кошелька, ухитрился какъ-то вытащить три двадцати-франковыя монеты и передалъ ихъ французу.
Французъ продолжалъ перебирать свои товары.
Послѣ кружевъ онъ перешелъ къ шелковой басонной отдѣлкѣ, отъ басонной отдѣлки къ лентамъ, и кончилось тѣмъ, что Глафира Семеновна купила у него еще на сто десять франковъ.
- Вотъ чортъ нанесъ соблазнителя! - сердито бормоталъ Николай Ивановичъ.
LXXV
Покупками своими у комми-вояжера Глафира Семеновна была буквально очарована. Она нѣсколько разъ принималась ихъ разсматривать, поднимая къ свѣту лампы, устроенной въ потолкѣ вагона, а комми-вояжеръ, покручивая свои черненькіе усики, продолжалъ расхваливать проданный товаръ.
- Эти кружева - знаменитыя Шантильи, не подражаніе, а настоящія Шантильи, - бормоталъ онъ по-французски.
- Да, да, это Шантильи… Я вижу… я знаю, я понимаю… - отвѣчала Глафира Семеновна по-русски. - Мерси, монсье, боку мерси, и она протянула ему руку.
Комми-вояжеръ крѣпко пожалъ ея руку, стрѣльнулъ глазами, произнеся:
- Очень радъ, что могъ угодить русской дамѣ. Русскимъ я вообще симпатизирую, а отъ русскихъ дамъ окончательно въ восторгѣ.
- Ахъ, какой любезный человѣкъ! - обратилась къ мужу Глафира Семеновна. - То-есть въ высшей степени любезный, а мы его приняли за мошенника.
- Такъ-то оно такъ, а все-таки ты, Глаша, съ нимъ не очень… - отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
А комми-вояжеръ такъ и бормоталъ безъ умолку, такъ и пересыпалъ свой разговоръ любезностями, не заботясь о томъ, все-ли понимаетъ изъ его рѣчей Глафира Семеновна. Мало-по-малу онъ превратился въ самаго услужливаго кавалера. Стоило только Глафирѣ Семеновнѣ облокотиться на свою подушку, какъ уже онъ бросался поправлять ей эту подушку, снялъ съ веревочной плетенки одинъ изъ своихъ маленькихъ кожаныхъ баульчиковъ съ образцами товаровъ и подставилъ ей подъ ноги вмѣсто скамеечки. На какой-то станціи, выглянувъ въ окно, онъ купилъ нѣсколько сочныхъ грушъ и предложилъ ихъ Глафирѣ Семеновнѣ. На одной изъ слѣдующихъ станцій явилась корзиночка съ виноградомъ, которая была тоже предложена Глафирѣ Семеновнѣ. Благодарить ей тоже за любезность приходилось поминутно. Николай Ивановичъ только и слышалъ слова "мерси, монсье", взглядывалъ на жену и, видя ея улыбку, обращенную къ комми-вояжеру, начиналъ уже недружелюбно коситься.
Часу въ двѣнадцатомъ ночи Глафира Семеновна спросила мужа:
- A неужели мы такъ-таки нигдѣ и не поужинаемъ? Я начинаю хотѣть ѣсть.
- Ничего не знаю, матушка, ничего не знаю. Спроси объ этомъ своего француза, - отвѣчалъ онъ раздраженно.
- Ужъ и своего! - обидѣлась Глафира Семеновна. - Почему-же онъ мой?
- Да конечно-же, твой. Ты его привадила. А мнѣ даже противно смотрѣть, какъ ты съ нимъ миндальничаешь. Приказчичишка какой-то французскій, а ты передъ нимъ такъ и строишь разныя улыбки.
- Что-жъ, мнѣ языкъ ему показывать, что-ли! Должна-же я его поблагодарить за его любезность.
- Всего нужно въ мѣру, въ мѣру, - наставительно произнесъ Николай Ивановичъ.
- А вотъ не хочу въ мѣру. Нарочно-же, на зло вамъ буду съ нимъ любезничать. Даже сейчасъ спрошу его, можно-ли будетъ гдѣ-нибудь поужинать. Дитъ муа, монсье… Ну не саве па, сюръ кель статіонъ онъ пе супе ожурдюи? - обратилась она къ французу.
- А, мадамъ, это очень трудно. Поѣздъ бѣжитъ, почти нигдѣ не останавливаясь, но я попробую… Я попробую, не можетъ-ли достать для васъ кондукторъ чего-нибудь холоднаго въ станціонномъ буфетѣ, гдѣ мы хоть остановимся на три минуты. Сыру, холоднаго мяса и вина.
- Мерси, монсье, мерси, - поблагодарила она француза и тотчасъ-же передала его слова мужу.
- Пустъ ужъ для тебя ужинъ достаетъ, а для меня не надо. Я сытъ.
- Еще-бы тебѣ не быть сыту со вчерашняго перепоя. Тутъ у кого хочешь, раньше какъ дня черезъ три настоящій аппетитъ не явится.
- Ну, нечего тутъ попрекать. Молчи.
- Не стану я молчать.
- Ну, такъ обнимайся съ приказчичишкой, а меня оставь въ покоѣ.
- Дуракъ! Ревнивый дуракъ!
- Отъ дуры слышу.
Между супругами начиналась размолвка. Французъ комми-вояжеръ удивленно глядѣлъ на нихъ во всѣ глаза. Онъ по тону разговора понялъ, въ чѣмъ дѣло и, справившись предварительно у Глафиры Семеновны, понимаетъ-ли ея мужъ по-французски, началъ говорить:
- Охъ, ужъ эти мужья! Мужья ужасные люди! Вашъ супругъ, кажется, сердится, что я, предложивъ вамъ товаръ, ввелъ его въ издержки. О, о, мужья не цѣнятъ своихъ женъ! Настоящая любовь только до брака. Это проповѣдуется во всѣхъ романахъ. Какъ только женщина дѣлается женой, мужъ перестаетъ ее любить и становится подчасъ невыносимъ. Правду я говорю?
Все это было, разумѣется, сказано по-фрацузски. Глафира Семеновна поняла приблизительно смыслъ сказаннаго и отвѣчала:
- Вуй, монсье.
Въ рѣчи француза Николай Ивановичъ услыхалъ нѣсколько разъ повторенное слово "l'amour". Онъ зналъ, что l'amour значатъ любовь, вспыхнулъ и заговорилъ:
- Туда-же еще, мерзавецъ, смѣетъ о любви говорить съ замужней женщиной! Лямуръ, лямуръ… Скажи ему, чтобъ онъ свою лямуръ бросилъ, а то я его заставлю замолчать по-свойски!
Глафира Семеновна тоже вспыхнула.
- Ты, кажется, прямо лѣзешь на скандалъ, - сказала она. - Не понимаешь языка, и хочешь срамиться. Про любовь онъ говорилъ совсѣмъ въ другомъ смыслѣ.
- Въ какомъ-бы тамъ смыслѣ ни было, но какому-нибудь французскому скоту я про любовь съ моей женой говорить не позволю, такъ ты и знай.
- Онъ говорилъ про любовь мужа къ женѣ.
- Не смѣетъ онъ говорить про это при мнѣ! - возвысилъ голосъ Николай Ивановичъ.
- Да чего ты кричишь-то! Чего ты скандалишь!
- Хочу кричать, хочу скандалить. Садись со мной рядомъ и сиди тутъ. Не желаю я, чтобы ты съ нимъ разговаривала. Пересаживайся. Сиди и молчи.
Николай Ивановичъ выдернулъ изъ-за спины жены ея подушку и переложилъ ее на свой диванъ. Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами, но все-таки пересѣла къ мужу.
Французъ понялъ, что между супругами происходитъ ссора, и умолкъ, но когда поѣздъ остановился на какой-то станціи, онъ, помня, что обѣщалъ добыть чего-нибудь поѣсть для русской дамы, быстро выскочилъ изъ вагона и, черезъ минуту, снова вскочивъ въ вагонъ, сказалъ Глафирѣ Семеновнѣ:
- Tout de suite, madame, on vous apportera quelque chose à manger et à boire..
Поѣздъ тронулся, и на ходу его въ окнѣ вагона появилось кэпи кондуктора. Онъ опустилъ стекло и протянулъ въ открытое окно сначала завернутые въ бумагу сандвичи, а затѣмъ бутылку вина и стаканъ.
- S'il vous plait, madame, - сказалъ коммивояжеръ съ легкимъ поклономъ, указывая на кондуктора.
- Не надо! Ничего не надо! - сердито замахалъ было руками Николай Ивановичъ, но Глафира Семеновна перебила его:
- Какъ не надо? Вы, кажется, хотите меня морить голодомъ? Я ѣсть хочу, - и она, взявъ отъ кондуктора бутылку и закуски, спросила:- Комбьянъ?
- Trois francs, madame, - далъ тотъ отвѣтъ.
- Пренэ катръ франкъ. Се пуръ буаръ.
Слезы такъ и душили ее. Нужно было поблагодарить комми-вояжера за его хлопоты. Она собралась съ духомъ и, не выставляя лица своего, проговорила:
- Мерси, монсье.
Николай Ивановичъ хмурился и молчалъ, но наконецъ произнесъ, обратясь къ женѣ:
- Ѣшь-же, коли просила.
Отвѣта не послѣдовало. Уткнувшись въ подушку, Глафира Семеновна плакала.
- Ну, ты не будешь ѣсть, такъ я вина выпью, - сказалъ Николай Ивановичъ и, наливъ себѣ изъ бутылки въ стаканъ вина, проглотилъ его залпомъ.
Только полчаса спустя, наплакавшись въ волю, Глафира Семеновна утерла украдкой слезы и, отвернувшись отъ мужа, принялась ѣсть сандвичи.
Комми-вояжеръ уже спалъ или притворился спящимъ.
LXXVI
Послѣ ночной трапезы, супруги уже не ссорились вслухъ, а только дулись другъ на друга. Николай Ивановичъ, почти одинъ выпивъ бутылку вина, хоть и проповѣдывалъ раньше, что ему и Глафирѣ Семеновнѣ нужно быть насторожѣ противъ мошенниковъ, а потому спать поперемѣнно, сталъ клевать носомъ и заснулъ первымъ. Глафира Семеновна еще бодрствовала, смотрѣла, какъ мелькали въ темномъ окнѣ одинокіе огоньки, но и она, аппетитно позѣвавъ, вскорѣ заснула крѣпкимъ сномъ подъ равномѣрный стукъ колесъ.
Когда Глафира Семеновна проснулась, поѣздъ стоялъ на какой-то станціи. Только еще разсвѣтало. Комми-вояжеръ и толстенькій французъ были уже проснувшись. Толстый французъ зѣвалъ и, снявъ съ себя туфли, переобувался въ полусапожки. Комми-вояжеръ, стоя во весь ростъ, дѣлалъ свой туалетъ. Онъ смотрѣлся въ маленькое складное зеркальце и причесывался, закручивая усики.
- Послѣдняя станція передъ Женевой. Черезъ пятнадцать минутъ будемъ на мѣстѣ,- сказалъ онъ Глафирѣ Семеновнѣ, любезно поклонившись, и освѣдомился, хорошо-ли она отдохнула.
Глафира Семеновна, пробормотавъ "мерси", - стала будить мужа. Тотъ открылъ глаза и безсмысленно смотрѣлъ на жену.
- Надо будетъ связать наши вещи. Сейчасъ пріѣдемъ, - сказала она.
- Куда?
- Да въ Женеву.
Николай Ивановичъ покосился на причесывавшагося комми-вояжера, поморщился и спросилъ жену:
- И этотъ болванъ въ Женеву ѣдетъ?
- Да почемъ-же я-то знаю? Я его не спрашивала.
- Въ Женеву, это видно. Знаешь, что, Глафира Семеновна: мнѣ что-то не хочется останавливаться въ Женевѣ. Ну ее къ чорту! Поѣдимъ дальше.
- Какъ къ чорту? Да вѣдь въ Женевѣ-то Швейцарія, мы здѣсь эти самыя Альпійскія горы увидимъ, тѣ швейцарскіе виды посмотримъ въ натурѣ, которые у насъ въ гостиной на картинахъ.
- Что намъ горы! Что намъ виды! Плевать на нихъ. Горы-то и виды мы и проѣзжая по желѣзной дорогѣ увидимъ! Конечно-же, плевать, - говорилъ Николай Ивановичъ, а самъ все косился на коммивояжера.
- Ну, это тебѣ плевать, а я плевать не желаю. Нѣтъ, нѣтъ, я хочу видѣть Женеву и Альпы, я про Женеву очень много читала, еще недавно читала. Здѣсь маркизъ де-Фурма провелъ свой медовый мѣсяцъ съ Леоніей. Они ѣздили по озеру при свѣтѣ луны.
- Опять изъ романа? Ахъ, чортъ ихъ возьми.
- Ну, ужъ ты тамъ чертыхайся или не чертыхайся, а въ Женевѣ мы хоть на одинъ день остановимся. Ты это долженъ сдѣлать за твою парижскую провинность.
- Опять за провинность. Да вѣдь ужъ я за свою провинность купилъ тебѣ на сто семьдесятъ франковъ кружевъ и разной дряни. Провинность. Удивительно, какъ вы памятливы. На себя-бы лучше оглянулись, - сказалъ Николай Ивановичъ и опять покосился на комми-вояжера.
- Пожалуйста, не говорите глупостей! Я знаю, на что вы намекаете, но это глупо и глупо. Въ Женевѣ мы должны остановиться.
Глафира Семеновна стала собирать свои вещи и увязывала ихъ ремнями. Поѣздъ, катя на всѣхъ парахъ, подъѣзжалъ къ Женевѣ. Уже значительно разсвѣло. Сквозь утренній туманъ виднѣлись очертанія горъ, вершины которыхъ, однако, были скрыты облаками. Женщины въ синихъ платьяхъ и соломенныхъ шляпкахъ съ граблями на плечѣ или съ плетеными корзинками за спиной шли около полотна дороги на работу. Направо и налѣво виднелись виноградники и между ними каменные домики. Николай Ивановичъ хмурясь смотрѣлъ на все это и досадливо кусалъ губы. Поѣздъ сталъ убавлять ходъ, показалась станція.
- Романистка! На какомъ здѣсь языкѣ говорятъ: на французскомъ или на нѣмецкомъ? - ядовито отнесся къ женѣ Николай Ивановичъ.
- А вотъ услышишь.
Поѣздъ остановился. Супруги забрали свои вещи и стали выходить. Глафира Семеновна держала въ рукахъ двѣ подушки и саквояжъ. Комми-вояжеръ подскочилъ въ ней и хотѣлъ помочь.
- Не требуется-съ. Алле! - остановилъ его жестомъ Николай Ивановичъ. - Вишь, какой услужливый! Стянуть что-нибудь захотѣлось?
- Совсѣмъ дуракъ! - со вздохомъ проговорила Глафира Семеновна.
Они вышли изъ вагона. Подскочившій къ нимъ носильщикъ показалъ на свой нумеръ на груди и, взявъ отъ нихъ подушки и саквояжи, спрашивалъ:
- Quel hôtel désirez-vons, monsieur?
- Ага! Здѣсь французятъ. Ну, ладно, - сказалъ Николай Ивановичъ. - Только смотри, Глафира Семеновна, больше какъ на одинъ день я здѣсь не останусь.
Около станціоннаго дома у дверей пожилой человѣкъ въ пиджакѣ и съ сигарой въ зубахъ и блузникъ остановили ихъ.
- Qu'est-ce que vous avez là, monsieur? Ouvrez ,- указалъ человѣкъ въ пиджакѣ на саквояжи.
- Monsieur le visiteur des douanes …- отрекомендовалъ его носильщикъ.
Супруги не понимали и вопросительно смотрѣли другъ на друга. Человѣкъ въ пиджакѣ и носильщикъ показывали супругамъ знаками, чтобы они открыли свои саквояжи. Въ это время подскочилъ комми-вояжеръ и заговорилъ съ человѣкомъ въ пиджакѣ что-то по-французски, указывая на супруговъ. Человѣкъ въ пиджакѣ выслушалъ и сказалъ супругамъ "allez", пропуская ихъ въ двери.
- Таможня, что-ли? - наконецъ стала догадываться Глафира Семеновна.
- Да почемъ-же я-то знаю! Я знаю только, что вонъ этотъ паршивый болванъ, нахалъ съ усиками, не отстаетъ отъ насъ и рѣшительно во всѣ наши дѣла ввязывается! - раздраженно воскликнулъ Николай Ивановичъ, кивая на комми-вояжера.
- Да вѣдь онъ-же помогъ намъ. Черезъ него насъ пропустили.
- Не желаю я его помощи.
На подъѣздѣ стояли швейцары изъ гостинницъ съ бляхами на фуражкахъ и съ надписями названій гостинницъ.
- "Отель де Рюсси"… - прочелъ Николай Ивановичъ по-французски у швейцара на фуражкѣ и воскликнулъ:- Слава Богу! Наконецъ-то хоть здѣсь есть русская гостинница! Почтенный! Эй! забирай наши вещи! - махнулъ онъ рукой швейцару. - Номеръ намъ… Почемъ у васъ въ отель де Рюсси приличный номеришко съ двумя кроватями?
Швейцаръ бросился забирать вещи супруговъ, Но на вопросъ отвѣчалъ:
- Comprends pas, monsieur.
- Какъ? Швейцаръ изъ гостинницы "Россія", да не говоришь по-русски? Вотъ это ловко! Какая-же послѣ этого Россія?!
- Вѣдь это швейцаръ, а въ гостинницѣ, можетъ быть, и говорятъ по-русски, - вставила свое слово Глафира Семеновна. - Пойдемъ.
Они пошли за швейцаромъ. Швейцаръ привелъ ихъ къ каретѣ, посадилъ ихъ туда и вскочилъ на козлы. Карета помчалась по широкой улицѣ съ большими сѣрыми домами, завернули за уголъ и тотчасъ-же остановилась y подъѣзда. Супруги не ѣхали и трехъ минутъ.
- Только-то? Ужъ и пріѣхали? - удивленно проговорилъ Николай Ивановичъ, вылѣзая изъ кареты. - Не стоило и ѣхать. Пѣшкомъ-бы дошли. Черти! Вѣдь нарочно морочатъ людей, чтобы сорвать за карету по два франка съ пассажира!
- Да ужъ выходи. Полно тебѣ ворчать изъ-за четырехъ франковъ. На кутежъ въ Парижѣ семисотъ, шестисотъ не жалѣлъ, - попрекнула его Глафира Семеновна.
LXXVII
Гостинница "Россія", одна изъ роскошныхъ гостинницъ въ Женевѣ. Супруги вошли въ подъѣздъ гостинницы, и начался обычный перезвонъ. Швейцаръ позвонилъ въ большой колоколъ, гдѣ-то откликнулся маленькій, зазвенѣли электрическіе звонки. Откуда-то вынырнулъ оберъ-кельнеръ во фракѣ и съ карандашомъ за ухомъ, съ лѣстницы бѣжалъ просто кельнеръ съ салфеткой въ рукѣ, появился мальчишка въ синемъ пиджакѣ съ галунами на воротникѣ и со свѣтлыми пуговицами. Передъ супругами со всѣхъ сторонъ кланялись и приглашали ихъ наверхъ, бормоча и на французскомъ, и на нѣмецкомъ языкахъ.
- Кто-же здѣсь, однако, изъ васъ говоритъ по-русски? - спрашивалъ Николай Ивановичъ, поднимаясь вмѣстѣ съ женой по лѣстницѣ. - Руссишъ… рюссъ шпрехенъ.
Оказалось, что въ гостинницѣ никто не говоритъ по-русски.
- Ну, Россія! Какъ-же вы смѣете называться Россіей! Вѣдь это-же обманъ. Къ вамъ ѣдутъ, чтобы пользоваться русскимъ языкомъ, а здѣсь ничего этого нѣтъ.
Комнату они заняли въ восемь франковъ. Комната была роскошная. Оберъ-кельнеръ, показывая ее, очень расхваливалъ видъ изъ оконъ.
- Передъ глазами вашими будетъ Женевское озеро и нашъ снѣговой Монбланъ, - подводилъ онъ супруговъ къ окнамъ.
- Насчетъ видовъ-то намъ - Богъ съ ними. Потомъ разсмотримъ, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ. - А вотъ нельзя-ли чего-нибудь буаръ и манже а ля рюссъ. Тэ а ля рюссъ можно? Тэ авекъ самоваръ.
- Oh, oui, monsieur… - поклонился оберъ-кельнеръ, сбираясь уходить.
- Стой, стой… Вотъ еще… Пріѣхали въ Швейцарію, такъ надо швейцарскаго сыру попробовать. Фромажъ швейцаръ апорте.
- Fromage de suisse? - поправилъ его оберъ-кельнеръ - Oui, monsieur.
Черезъ четверть часа супруги умылись, причесались и явился чай, отлично сервированный, съ мельхіоровымъ самоваромъ, со сливками, съ лимономъ, съ вареньемъ, съ булками, съ масломъ и даже съ криночкой свѣжаго сотоваго меда. Подали и кусокъ сыру. Николай Ивановичъ взглянулъ и радостно воскликнулъ:
- Вотъ это отлично! Въ первый разъ, что мы заграницей ѣздимъ, по-человѣчески чай подали! Нѣтъ, швейцарцы-они молодцы! Бьянъ, бьянъ, - сказалъ онъ кельнеру, показалъ на чай и потрепалъ кельнера по плечу.
Кельнеръ почтительно поклонился и съ улыбкой удалился.