Такимъ-же манеромъ былъ спрошенъ второй сторожъ, третій, четвертый и пятый. Отвѣты были одинаковые. Каждому сторожу Николай Ивановичъ совалъ въ руку по десяти-пфенниговой монетѣ, говоря: "немензи и тринкензи". Сторожа благодарили словомъ "данке" и удивленно смотрѣли на щедрыхъ русскихъ.
- Теперь ужъ вѣрно. Всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что въ часъ, - проговорилъ Николай Ивановичъ, тяжело вздохнувъ.
Ровно въ часъ къ платформѣ подошелъ поѣздъ и выпустилъ пассажировъ. Супруги ринулись къ вагонамъ и вскочили въ первое попавшееся купэ. Тамъ уже сидѣли два нѣмца - одинъ тощій, другой толстый.
- Херъ… Бите… - обратился къ нимъ Николай Ивановичъ. - Васъ истъ дасъ? Берлинъ?
- O, ja. Mann sann auch nach Berlin fahren, - далъ отвѣтъ толстякъ.
- Берлинъ? Слава тебѣ, Господи!
Заглянулъ въ вагонъ кондукторъ и спросилъ билеты. Посмотрѣвъ на билеты супруговъ, онъ сказалъ:
- Zu Dirschau müssen Sie umste igen.
- Глаша! Что онъ сказалъ?
- Песъ его знаетъ, что, - отвѣчала жена и задала вопросъ кондуктору:- Берлинъ?
- Ja, ja… Aber in Dirschau werden Sie umsteigen, - повторилъ кондукторъ. - Этотъ вагонъ отъ Диршау пойдетъ на Данцигъ, а въ Диршау вы сядете въ другой поѣздъ, который пойдетъ въ Берлин, - прибавилъ онъ также по-нѣмецки, но супруги изъ всего этого поняли только слово "Берлинъ".
- Не ошиблись: Берлинъ, - кивнулъ женѣ Николай Ивановичъ.
Свистокъ, отклики на паровозѣ и поѣздъ помчался.
- Любопытно-бы было знать, въ которомъ часу мы будемъ завтра въ Берлинѣ? - говорила Глафира Семеновна мужу.
- A ты понатужься да и спроси вотъ y этого толстенькаго нѣмца. У него лицо основательное.
Глафира Семеновна сообразила, безвучно пошевелила нѣсколько разъ губами и спросила:
- Берлинъ ви филь уръ?
- Ganz genau, Madame, kann ich nicht sagen. An Morgen werden Sie in Berlin sein.
- Что онъ, Глаша, говоритъ?
Глафира Семеновна, понявшая только слово "моргенъ" и переведшая его по-русски словомъ - "завтра", отвѣчала:
- Говоритъ, что завтра, a про часъ ничего не сказалъ. Что завтра-то, такъ мы и сами знаемъ.
- Такъ ты переспроси. Или постой, я переспрошу. Берлинъ ви филь уръ?
Нѣмецъ развелъ руками.
- Um wie viel Uhr, das weiss ich nicht, aber ich weiss nur, dasz am Morgen früh…
- Тьфу пропасть! Опять: завтра.
На слѣдующей станціи тотъ-же вопросъ былъ предложенъ кондуктору. Кондукторъ отвѣчалъ по-нѣмецки;
- Я ѣзжу до Данцига. Это другая вѣтвь. Про Берлинъ не могу сказать, - и опять прибавилъ слово "моргенъ", то есть "утромъ", но супруги опять-таки перевели это слово словомъ "завтра".
И опять помчался поѣздъ, останавливаясь на минуту и на двѣ на станціяхъ. Въ вагонъ заглядывали кондукторы, простригали, отрывали клочки и цѣлые билеты изъ книжки прямого сообщенія и всякій разъ предупреждали, что въ Диршау придется пересѣсть въ другой поѣздъ, твердя: "шт Dirshau müssen Sie umsteigen". Супруги затвердили уже и слова "Диршау" и "умштейгенъ", но все-таки не могли понять, что они обозначаютъ.
- Чортъ его знаетъ, что онъ такое говоритъ: "дырша да умштейгенъ"! - разводилъ всякій разъ руками Николай Ивановичъ и съ досады плевалъ.
- Не горячись, не горячись. Вѣдь уже всѣ въ одинъ голосъ говорятъ, что ѣдемъ мы въ берлинскомъ вагонѣ и въ Берлинъ, стало быть, горячиться тутъ не-чего. Пускай ихъ, что хотятъ говорятъ. Только бы благополучно доѣхать, - останавливала его Глафира Семеновна, стараясь успокоить.
Супругъ, наконецъ, успокоился, и началъ дремать.
IX
Черезъ нѣсколько минутъ поѣздъ остановился.
Застукали желѣзные молотки о чугунныя колеса вагоновъ, засуетились кондукторы, распахивая дверцы вагоновъ купэ. Слышались возгласы: "Dirschau, Dirschaul Drei Minuten"… Глафира Семеновна спокойно сидѣла около открытой двери купэ и смотрѣла на платформу, по которой сновали носильщики съ багажомъ, катились телѣжки съ ящиками и тюками, суетилась публика, размахивая руками съ зонтиками, баульчиками, связкой пледа. Николай Ивановичъ спалъ, похрапывая самымъ аппетитнымъ образомъ. Вдругъ къ ихъ купэ подбѣжалъ кондукторъ, нѣсколько минутъ тому назадъ ревизовавшій ихъ билеты, и поспѣшно воскликиулъ, обращаясь къ Глафирѣ Семеновнѣ:
- Madame, was sitzen Sie denn? Sie reisen nach Berlin, also hier müssen Sie umsteigen! Das ist schon Dirschau.
Глафира Семеновна ничего не поняла и, не шевелясь, смотрѣла во всѣ глаза.
- Dirschau! Miïssen umsteigen! - повторилъ кондукторъ и сдѣлалъ жестъ, приглашающій ее выйти изъ вагона. - Schneller! Schneller! Umsonst werden Sie nach Danzig fahren.
- Коля! Да проснись-же! Смотри, что онъ говоритъ! - засуетилась Глафира Семеновна, расталкивая мужа.
Тотъ проснулся и потягивался. Кондукторъ кричалъ: "schnell, schnell" и показывалъ, что надо выходить изъ вагона.
- Коля! Да прочухайся-же! Онъ махаетъ и показываетъ, чтобы мы выходили изъ вагона, - продолжала Глафира Семеновна, - Поломалось что-нибудь, что-ли?
- Да почемъ-же я-то знаю! - зѣвалъ Николай Ивановичъ во всю ширину рта. - Спроси. Вѣдь ты все-таки лучше меня знаешь нѣмецкій языкъ.
- Виръ инъ Берлинъ, - сказала кондуктору Глафира Семеновна.
- Ja, ja. Nach Berlin. Also hier müssen Sie umsteigen und weiter fahren. Gott im Himmell Was thun Sie denn? Es bleibt nur eine Halbe Minute. Weg von Waggon.
И опять жестъ, приглашающій выйти изъ вагона. Николая Ивановича кондукторъ даже схватилъ за руку и протянулъ къ двери.
- Чортъ его знаетъ, куда онъ меня тащитъ? - упирался тотъ. - Пріѣхали, что-ли? Херъ кондукторъ, Берлинъ?
- Ja, ja… Berlin… Schneller! Schneller!
- Глаша! Вообрази, въ Берлинъ пріѣхали! Вотъ такъ штука! - восклицалъ Николай Ивановичъ, вытянутый уже кондукторомъ на платформу.
- Да что ты!
- Schneller, schneller, Madame! Uni Gottes willen, schneller.
- Выходи скорѣй! Вотъ неожиданность-то! Думали, что завтра пріѣдемъ въ Берлинъ, а пріѣхали ночью.
Выскочила изъ вагона и Глафира Семеновна, но все еще не вѣрила и спрашивала кондуктора:
- Берлинъ? Берлинъ?
- Да, да… Отсюда вы должны ѣхать. Поѣздъ вамъ укажутъ, - отвѣчалъ тотъ по-нѣмецки.
Николай Ивановичъ совалъ ему въ руку два "нѣмецкихъ гривенника" и говорилъ:
- Данке, очень данке… Спасибо, что предупредили.
Кондукторъ захлопнулъ дверцы купэ. Раздался свистокъ и поѣздъ помчался.
- Вотъ неожиданность-то! Пріѣхали, въ Берлинъ пріѣхали! - бормоталъ Николай Ивановичъ на платформѣ. Какъ-же нѣмцы-то намъ все твердили, что моргенъ, моргенъ, то-есть завтра.
- Да вѣдь ужъ оно завтра и есть. Вѣдь говорили-то намъ вчера. Ежели по часамъ судить, то теперь ужъ завтра, потому утро, - отвѣчала супруга. - Ну пойдемъ. Надо въ гостинницу ѣхать. Вѣдь мы рѣшили сутки пробыть въ Берлинѣ и посмотрѣть городъ.
Они двинулись къ станціоннымъ дверямъ. Въ окна виднѣлся буфетъ и снующіе кельнеры.
- Вокзалишка-то неважный, - говорилъ Николай Ивановичъ, переступая порогъ станціоннаго дома. - Я думалъ, что въ Берлинѣ ужъ и не вѣдь какой шикарный вокзалъ. Будешь что-нибудь ѣсть и пить на станціи?
- Какое теперь питье и ѣда! Только-бы скорѣе до постели. Поѣдемъ скорѣе въ гостинницу. Вонъ гостинничный швейцаръ стоитъ и у него на шапкѣ "Готель де-Берлинъ" написано. Поѣдемъ съ нимъ. Навѣрное, у нихъ карета. Онъ намъ и нашъ багажъ выправитъ. Дай ему квитанцію.
- Надо вѣдь еще про саквояжъ и подушки справиться, которые мы въ томъ прежнемъ поѣздѣ оставили. Вѣдь ужъ телеграмму нашу они навѣрное получили.
- Завтра справимся, завтра. Какая теперь справка! Поѣдемъ скорѣй въ гостинницу. Даже и насчетъ багажа можно завтра утромъ. Гдѣ теперь хлопотать! Завтра встанемъ и пошлемъ съ квитанціей. Швейцаръ и насчетъ подушекъ, саквояжей справится. Марья Ивановна говорила, что въ Берлинѣ въ гостинницахъ есть такіе лакеи, которые говорятъ по-русски. Вотъ такому и объяснимъ все основательно.
Николай Ивановичъ подошелъ къ гостинничному швейцару съ надписью на шапкѣ и крикнулъ:
- Готель-де-Берлинъ! Нумеръ? Есть нумера?
Тотъ удивленно посмотрѣлъ на него и спросилъ:
- Was für ein Nummer fragen Sie mein Herr?
- Комнату намъ нужно… Циммеръ, - пояснила Глафира Семеновна.
Швейцаръ встрепенулся.
- Ein Logement wünschen Sie? Ein Zimmer? O, ja, Madame, bitte… Haben Sie Koffer? Bagage?
- Багажъ моргенъ, моргенъ. Шнель инъ готель. Виръ воленъ шляфенъ.
- Bagage kann man bald kriegen. Geben Sie nur die Quittung.
- Нейнъ… Багажъ моргенъ…
- Also, bitte, Madame.
Швейцаръ пригласилъ ихъ слѣдовать за собой.
- Карета у васъ здѣсь, что-ли? - спрашивалъ его Николай Ивановичъ, но швейцаръ не понялъ и смотрѣлъ на него вопросительно. - Глаша! Какъ карета-то по-нѣмецки? Спроси, - обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.
- Вагенъ. Хабензи вагенъ? - задала она вопросъ швейцару.
- O, nein, Madame. Hier ist unweit. Nur zwanzig Schritte.
- Глаша! что онъ говоритъ?
- Говоритъ, что нѣтъ кареты, а про что остальное бормочетъ - кто-жъ его разберетъ.
Кондукторъ вывелъ супруговъ со станціи и повелъ по плохо освѣщенной улицѣ. Это удивило Николая Ивановича.
- Да въ Берлинъ-ли ужъ мы пріѣхали? Не перепутались-ли опять какъ? Чортъ его знаетъ, можетъ быть, кондукторъ и въ насмѣшку намъ навралъ, - говорилъ онъ. - Мнѣ разсказывали, что Берлинъ залитъ газомъ. Кромѣ того, электрическое освѣщеніе. А здѣсь смотри какая темень.
- Берлинъ? - спросила Глафира Семеновна швейцара.
- О, я, мадамъ. Готель де-Берлинъ, - отвѣчалъ швейцаръ, думая, что его спрашиваютъ, изъ какой онъ гостинницы.
- И этотъ отвѣчаетъ, что Берлинъ. Странно. А улица совсѣмъ темная. Только кой-гдѣ фонарикъ блеститъ. Да и народу-то на улицѣ не видать. Ни народу, ни извозчиковъ, - дивился Николай Ивановичъ.
Гостинница была, дѣйствительно, недалеко. Швейцаръ остановился около запертаго, однимъ фонаремъ освѣщеннаго подъѣзда и позвонился. Дверь распахнули. Вышелъ непрезентабельный человѣкъ съ заспаннымъ лицомъ и въ сѣромъ пиджакѣ и повелъ Николая Ивановича и Глафиру Семеновну во второй этажъ показывать комнату.
- Drei mark, - сказалъ онъ.
- Три марки. Это, стало быть, три нѣмецкія полтины, - соображалъ Николай Ивановичъ, оглядывая довольно чистенькую комнату о двухъ кроватяхъ, и отвѣтилъ непрезентабельному человѣку:- Ну, гутъ.
Черезъ полчаса Николай Ивановичъ и Глафстра Семеновна покоились уже крѣпчайшимъ сномъ въ номерѣ "Гостинницы Берлинъ", находящейся на главной улицѣ маленькаго нѣмецкаго городка Диршау. Засыпая, Николай Ивановичъ говорилъ женѣ:
- То-есть такъ радъ, что и сказать не умѣю, что я попалъ, наконецъ, въ Берлинъ.
- И я тоже, - отвѣчала жена.
X
Глафира Семеновна утромъ проснулась первой, открыла глаза, потянулась подъ жиденькимъ пуховикомъ, замѣняющимъ въ Германіи теплое одѣяло, и проговорила:
- Николай Иванычъ, ты не спишь?
Въ отвѣтъ на это послышался легкій всхрапъ и скрипнула кровать. Николай Ивановичъ перевернулся на другой бокъ.
- Коля, вставай. Пора вставать. Смотри, какъ мы проспали: одиннадцатый часъ. Когда-же мы будемъ осматривать городъ? Вѣдь надо умыться, одѣться, чаю напиться, послать за нашимъ багажемъ и отыскать наши саквояжи и подушки. Вѣдь здѣсь, въ Берлинѣ, мы рѣшили пробыть только одинъ день.
Николай Ивановичъ что-то промычалъ, но не пошевелился. Жена продолжала его будить:
- Вставай! Проспишь полъ-дня, такъ много-ли тогда намъ останется сегодня на осмотръ города.
- Сегодня не осмотримъ, такъ завтра осмотримъ. Куда торопиться? Надъ нами не каплетъ, - пробормоталъ мужъ.
- Нѣтъ, нѣтъ, ужъ какъ ты тамъ хочешь, а въ нѣмецкой землѣ я больше одного дня не останусь! Поѣдемъ скорѣй въ Парижъ. Что это за земля, помилуйте! Ни позавтракать, ни пообѣдать нельзя настоящимъ манеромъ безъ телеграммы. Питайся одними бутербродами. Къ сухоѣденію я не привыкла.
Глафира Семеновна быстро встала съ постели и принялась одѣваться. Николай Ивановичъ протянулъ руку къ ночному столику, вынулъ изъ портсигара папиросу, закурилъ ее и продолжалъ лежать, потягиваясь и покрякивая.
- Да и сегодня прошу тебя сдѣлать какъ-нибудь такъ, чтобы намъ здѣсь можно было пообѣдать настоящимъ манеромъ съ говяжьимъ супомъ и горячими бифштексами или котлетами, - просила Глафира Семеновна мужа. - Здѣсь такой обычай, чтобъ обѣдать проѣзжающимъ по телеграммѣ,- ну, пошли имъ въ гостинницу откуда-нибудь телеграмму, закажи обѣдъ - ну, ихъ, пусть подавятся.
- Въ гостинницѣ-то, я думаю, можно обѣдать и безъ телеграммъ. Телеграммы только для станцій на желѣзныхъ дорогахъ, - отвѣчалъ мужъ.
- Все-таки пошли телеграмму. Расходъ не великъ, а по крайней мѣрѣ, тогда пообѣдаемъ навѣрное… Телеграмму я тебѣ сама напишу. Я знаю какъ… "Готель Берлинъ… Дине инъ фиръ уръ" - и потомъ нашу фамилію. Даже и не дине, - поправилась Глафира Семеповна. - Дине - это по-французски, а по-нѣмецки - митагъ. "Митагъ инъ фиръ уръ" - вотъ и все.
- Лучше-же прежде спросить кельнера. Я увѣренъ, что для Берлина телеграммы не надо, - стоялъ на своемъ Николай Ивановичъ.
- Ну, ужъ это спрашивать, такъ навѣрное перепутаешься. Скажутъ - да, а потомъ окажется, что нѣтъ, - и сиди голодомъ. Бѣда заграницей безъ языка. Вотъ ежели-бы мы говорили по-нѣмецки настоящимъ манеромъ…
- Вдвоемъ-то какъ-нибудь понатужимся.
- Намъ и такъ придется много натуживаться. Багажъ надо добывать, саквояжи и подушки разыскать. Да что-жъ ты валяешься-то! Вставай… Смотри, ужъ одиннадцать часовъ!
Глафира Семеновна возвысила голосъ и сдернула съ мужа пуховикъ. Мужъ принялся одѣваться.
Черезъ нѣсколько минутъ супруги умылись, были одѣты и звонили кельнера. Тотъ явился, поклонился и всталъ въ почтительной позѣ.
- Самоваръ, - обратился къ нему Николай Ивановичъ. - А тэ не надо. Тэ у насъ есть. Цукеръ также есть.
Кельнеръ глядѣлъ на него во всѣ глаза и наконецъ спросилъ:
- Thee wünschen Sie, mein Herr?
- Не тэ, а просто самоваръ безъ цукеръ и безъ тэ. Глаша, какъ самоваръ по-нѣмецки.
- Постой… Пусть ужъ просто чай несетъ. Можетъ быть, самоваръ принесетъ?
- Да зачѣмъ-же, ежели у насъ есть свой чай?
- Ничего. Гдѣ тутъ съ нимъ объясняться! Видишь, онъ ничего не понимаетъ изъ нашего разговора. Брингензи тэ на двоихъ. Тэ фюръ цвей.
- Sünschen Sie auch Brod und Butter, Madame? - спросилъ кельнеръ.
Глафира Семеновна поняла и отвѣчала:
- Я… я… Бродъ и бутеръ. Да брингензи цитронъ, брингензи кезе… И бродъ побольше… филь бродъ… Я, Николай Иванычъ, ужасно ѣсть хочу.
Кельнеръ поклонился и сталъ уходить.
- Постойте… Вартензи, - остановила его Глафира Семеновна. - Флейшъ можно брингенъ? Я говядины, Николай Иванычъ, заказываю. Можетъ быть, и принесутъ. Флейшъ брингензи, кальтъ флейшъ.
- Raltsleisch, Madame?
- Кальтъ, кальтъ. Только побольше. Филь…
Явился чай, но безъ самовара. Кипятокъ или, лучше сказать, теплую воду подали въ большомъ молочномъ кувшинѣ.
- А самоваръ? Ферштеензи: самоваръ, - спрашивала Глафира Семеновна. - Самоваръ митъ угли… съ угольями… съ огнемъ… митъ фейеръ, - старалась она пояснить и даже издала губами звуки - пуфъ, пуфъ, пуфъ, изображая вылетающій изъ-подъ крышки самовара паръ.
Кельнеръ улыбнулся.
- Sie wünschen Theemaschine.
- Да, да… Я, я… Тамашине, - подхватила Глафира Семеновна. - Вотъ поди-жъ ты, какое слово забыла. А вѣдь прежде знала. Тэмашине.
- Theemaschine haben wir nicht, Madame. Das wird selten gefragt bei uns.
- Нейнъ?
- Nein, - отрицательно потрясъ головой кельнеръ.
- Извольте видѣть, нѣтъ у нихъ самовара! Ну, Берлинъ! Въ хорошей гостинницѣ даже самовара нѣтъ, тогда какъ у насъ на каждомъ постояломъ дворѣ. Ну, а кипятокъ откуда-же мы возьмемъ? Хейсъ вассеръ?
- Hier, - указалъ кельнеръ на кувшинъ.
- Здѣсь? Да это какой-же кипятокъ! Это просто чуть тепленькая водица. Даже и паръ отъ него не идетъ. Намъ нуженъ кипятокъ, ферштеензи - кипятокъ, хейсъ вассеръ. И наконецъ, тутъ мало. Тутъ и на двѣ чашки для двоихъ не хватитъ, а мы хотимъ филь, много, мы будемъ пить по пяти, по шести чашекъ. Ферштеензи - фюнфъ, зехсъ тассе.
- Брось, Глаша. Ну, ихъ къ лѣшему. Какъ-нибудь и такъ напьемся. Видишь, здѣсь въ Нѣметчинѣ все наоборотъ, все шиворотъ на выворотъ: на перинахъ не спятъ, а перинами покрываются, кипятокъ подаютъ не въ чайникахъ-арбузахъ, а въ молочникахъ, - перебилъ жену Николай Ивановичъ.
- И обѣдаютъ по телеграммамъ, - прибавила та. - Геензи, - кивнула она кельнеру, давая знать, чтобы онъ удалился, но вдругъ вспомнила и остановила его. - Или нѣтъ, постойте. Намъ нужно получить нашъ багажъ со станціи. Багаже бекоменъ. Вотъ квитанція… Хиръ квитанцъ, - подала она кельнеру бумажку. - Манъ какъ?
- O, ja, Madame, - отвѣчалъ кельнеръ, принимая квитанцію.
- Ну, такъ брингензи… Да вотъ еще квитанцъ отъ телеграмма… Виръ хабенъ… - начала Глафира Семеновна, но сейчасъ-же остановилась и, обратясь къ мужу, сказала:- Вотъ тутъ-то я и не знаю, какъ мнѣ съ нимъ объясниться насчетъ нашихъ саквояжей и подушекъ, что мы оставили въ поѣздѣ. Ты ужъ помогай какъ-нибудь. Хиръ телеграмма. Виръ хабенъ въ вагонѣ наши саквояжи и подушки ферлоренъ. То-есть не ферлоренъ, а геляссенъ въ Кенигсбергъ, а саквояжи и подушки фаренъ имъ Берлинъ.
Кельнеръ стоялъ, слушалъ и таращилъ глаза.
- Саквояжи и подушки. Ферштейнъ? - старался пояснить Николай Ивановичъ, снялъ съ постели подушку и показалъ кельнеру.
- Rissen? - спросилъ кельнеръ.
- Вотъ, вотъ… Киссенъ… Въ вагонѣ геляссенъ. Виръ хабенъ геляссенъ и телеграфиренъ.
Кельнеръ взялъ квитанціи отъ багажа и на отправленную телеграмму и удалился.
- Бьюсь объ закладъ, что ничего не понялъ! - воскликнулъ ему вслѣдъ Николай Ивановичъ.
- Какъ не понять! Навѣрное понялъ, - отвѣчала Глафира Семеновна. - Я ему все обстоятельно сказала. Я теперь ужъ многія нѣмецкія слова вспомнила, и говорю лучше, чѣмъ вчера. Да и вообще научилась въ дорогѣ. Это ты только ничему не можешь выучиться.
Она принялась пить чай и истреблять бутерброды съ сыромъ и телятиной. Послышался стукъ въ дверь и кельнеръ вернулся. Въ рукѣ онъ держалъ квитанціи и улыбался.
- Мы сейчасъ разглядѣли въ конторѣ квитанціи. По этимъ квитанціямъ вы можете получить вашъ багажъ и вещи только въ Берлинѣ, а не здѣсь, - сказалъ онъ по-нѣмецки, кладя квитанціи на столъ.
Супруги въ недоумѣніи глядѣли на него и не понимали, что онъ говоритъ.
- Коля, ты не понялъ, что онъ говоритъ? - спросила мужа Глафира Семеновна. - Я рѣшительно ничего не понимаю.
- А мнѣ-то откуда-же понимать, ежели я нѣмецкимъ словамъ въ лавкѣ отъ чухонъ учился.
- Дуракъ! - выбранилась жена и, обратясь и кельнеру, сказала:
- Брингензи, брингензи багаже. Мы заплатимъ.
- Das kann man nient, Madame. Das werden Sie in Berlin kriegen.
- Ну, да, инъ Берлинъ. Вѣдь мы въ Берлинѣ. Биръ инъ Берлинъ, виръ зиценъ инъ Берлинъ. Хиръ Берлинъ?
- Hier îst Dirschau, Madame… Stadt Dirschau…
Глафира Семеновна начала соображать и вспыхнула.
- Какъ Диршау? Какой штатъ Диршау?! - воскликнула она. - Берлинъ!
- Nein, Madame..