Кельнеръ снялъ со стѣны карту гостинницы, поднесъ къ Глафирѣ Семеновнѣ и указалъ на заголовокъ, гдѣ было напечатано по-нѣмецки: Hotel de Berlin in Dirschau. Читать по-нѣмецки Глафира Семеновна умѣла, она прочла и вскрикнула:
- Николай Иванычъ! Да знаешь-ли ты, что мы пріѣхали не въ Берлинъ, а въ какой-то городъ Диршау?
- Да что ты… Неужели?.. - пробормоталъ Николай Ивановичъ, разинулъ ротъ отъ удивленія и сталъ скоблить затылокъ.
XI
- Ну, что-жъ это такое! Вѣдь ужъ это совсѣмъ изъ рукъ вонъ! Вѣдь это ни на что не похоже! - сердилась Глафира Семеновна, всплескивая руками и бѣгая по комнатѣ. - Вотъ ужъ сколько времени ѣдемъ въ Берлинъ, колесимъ, колесимъ и все въ него попасть не можемъ. Второй разъ не въ то мѣсто попадаемъ. Диршау… Какой это такой Диршау? Гдѣ онъ? - остановилась она въ вопросительной позѣ передъ Николаемъ Ивановичемъ.
Тотъ по прежнему сидѣлъ, досадливо кряхтѣлъ и чесалъ затылокъ.
- Николай Иванычъ, я васъ спрашиваю! Что вы идоломъ-то сидите! Гдѣ это такой Диршау? Въ какой онъ такой мѣстности? Можетъ быть, мы опять не по той желѣзной дорогѣ поѣхали?
- Да почемъ-же я-то знаю, матушка! - отвѣчалъ мужъ.
- Однако вы все-таки въ Коммерческомъ училищѣ учились.
- Всего только полтора года пробылъ, да и то тамъ всей моей науки только и было, что я на клиросѣ дискантомъ пѣлъ, да въ классѣ въ стальныя перья игралъ. А ты вотъ четыре года въ пансіонѣ у мадамы по стульямъ елозила, да и то ничего не знаешь.
- Наша наука была дамская: мы танцовать учились, да кошельки бисерные вязать и поздравленія въ Рождество, въ день ангела папенькѣ и маменькѣ писать; такъ откуда-же мнѣ о какомъ-то Диршау знать! Справьтесь-же, наконецъ, какъ намъ отсюда въ Берлинъ попасть! Навѣрное, мы въ какое-нибудь нѣмецкое захолустье заѣхали, потому что здѣсь въ гостинницѣ даже самовара нѣтъ.
- Какъ я справлюсь? Какъ?.. Начнешь справляться - и опять перепутаешься. Вѣдь я ѣхалъ заграницу, такъ на тебя понадѣялся. Ты стрекотала какъ сорока, что и по-французски, и по-нѣмецки въ пансіонѣ училась.
- И въ самомъ дѣлѣ училась, да что-же подѣлаешь, ежели всѣ слова перезабыла. Расчитывайтесь-же скорѣе здѣсь въ гостинницѣ и пойдемъ на желѣзную дорогу, чтобъ въ Берлинъ ѣхать. Съ какой стати намъ здѣсь-то сидѣть.
- Я въ Берлинъ не поѣду, ни за что не поѣду. Чтобъ ей сдохнуть, этой Нѣметчинѣ! Провались она совсѣмъ! Прямо въ Парижъ. Такъ и будемъ спрашивать - гдѣ тутъ дорога въ Парижъ.
- А багажъ-то нашъ? А чемоданы-то наши? А саквояжи съ подушками? Вѣдь они въ Берлинъ поѣхали, такъ надо-же за ними заѣхать. Вѣдь у насъ всѣ вещи тамъ, мнѣ даже сморкнуться не во что.
- Ахъ, чортъ возьми! Вотъ закуска-то! - спохватился Николай Ивановичъ за голову. - Ну, переплетъ! Господи Боже мой, да скоро-ли-же кончатся всѣ эти нѣмецкія мученія! Я увѣренъ, что во французской землѣ лучше и тамъ люди по-человѣчески живутъ. А все-таки надо ѣхать въ Берлинъ, - сказалъ онъ и прибавилъ: - Ну, вотъ что… До Берлина мы только доѣдемъ, возьмемъ тамъ на станціи нашъ багажъ и сейчасъ-же въ Парижъ. Согласна?
- Да какъ-же не согласна-то! Мы только ѣдемъ по Нѣметчинѣ и нигдѣ въ ней настоящимъ манеромъ не останавливаемся, а ужъ и то она мнѣ успѣла надоѣсть хуже горькой рѣдьки. Скорѣй въ Парижъ, скорѣй! По-французски я все-таки лучше знаю.
- Можетъ быть, тоже только "пермете муа сортиръ" говоришь? Такъ эти-то слова и я знаю.
- Что ты, что ты… У насъ въ пансіонѣ даже гувернантка была француженка. Она не изъ настоящихъ француженокъ, но все-таки всегда съ нами по-французски говорила.
Николай Ивановичъ позвонилъ кельнера.
- Сколько гельдъ за все происшествіе? Ви филъ? - спросилъ онъ, указывая на комнату и на сервировку чая. - Мы ѣдемъ въ Берлинъ. Скорѣй счетъ.
Кельнеръ побѣжалъ за счетомъ и принесъ его. Николай Ивановичъ подалъ золотой. Ему сдали сдачи.
- Сколько взяли? - спрашивала Глафира Семеновна мужа.
- Да кто-жъ ихъ знаетъ! Развѣ у нихъ разберешь? Сколько хотѣли, столько и взяли. Вонъ счетъ-то, бери его съ собой. Въ вагонѣ на досугѣ разберешь, ежели сможешь. Скорѣй, Глафира Семеновна! Скорѣй! Надѣвай пальто и идемъ.
Супруги одѣлись и вышли изъ комнаты. Кельнеръ стоялъ и ждалъ подачки на чай.
- Дай ему два-три гривенника. Видишь, онъ на чай ждетъ, - сказала Глафира Семеновна.
- За что? За то, что вмѣсто Берлина облыжно въ какой-то паршивый Диршау заманилъ? Вотъ ему вмѣсто чая!
И Николай Ивановичъ показалъ кельнеру кулакъ.
- Mein Herr! Was machen Sie! - попятился кельнеръ.
- Нечего: мейнъ херъ! Не заманивай. Мы явственно спрашивали. Берлинъ-ли это или не Берлинъ.
- Да вѣдь не у него, а у швейцара.
- Одна шайка. Проѣзжающихъ тутъ у нихъ нѣтъ - вотъ они и давай надувать народъ.
Глафира Семеновна однако сжалилась надъ кельнеромъ, обернулась и сунула ему въ руку два "гривенника".
Вышли на подъѣздъ. Кланялся швейцаръ, ожидая подачки.
- Я тебя, мерзавецъ! - кивнулъ ему Николай Ивановичъ. - Ты благодари Бога, что я тебѣ бока не обломалъ.
- Да брось. Ну, чего тутъ? Вѣдь нужно будетъ у него спросить, гдѣ тутъ желѣзная дорога, по которой въ Берлинъ надо ѣхать, - остановила мужа Глафира Семеновна, сунула швейцару два "гривенника" и спросила: - Во истъ ейзенбанъ инъ Берлинъ?
- Это здѣсь, мадамъ. Это недалеко. Дорога въ Берлинъ та-же самая, по которой вы къ намъ пріѣхали, - отвѣчалъ швейцаръ по-нѣмецки, указывая на виднѣющееся въ концѣ улицы сѣренькое зданіе.
- На ту-же самую станцію указываетъ! - воскликнулъ Николай Ивановичъ. - Вретъ, вретъ, Глаша, не слушай. А то опять захороводимся.
- Да вѣдь мы на станціи-то опять спросимъ. Спросимъ и провѣримъ. Языкъ до Кіева доведетъ.
- Насъ-то онъ что-то не больно-то доводитъ. Ну, двигайся.
Они шли по улицѣ по направленію къ станціонному дому.
- Ахъ, кабы по дорогѣ какого-нибудь бродячаго торговца-татарина встрѣтить и у него носовой платокъ купить, а то мнѣ даже утереться нечѣмъ.
- Утрешься и бумажкой.
По дорогѣ однако былъ магазинъ, гдѣ на окнѣ лежали носовые платки. Супруги зашли въ него и купили полдюжины платковъ. Пользуясь случаемъ, Глафира Семеновна и у приказчика въ магазинѣ спросила, гдѣ желѣзная дорога, по которой можно ѣхать въ Берлинъ. Приказчикъ, очень учтивый молодой человѣкъ, вывелъ супруговъ изъ магазина на улицу и указалъ на то-же зданіе, на которое указывалъ и швейцаръ.
- Видишь, стало-быть, швейцаръ не совралъ, - отнеслась къ мужу Глафира Семеновна.
На станціи опять разспросы словами и пантомимами. Кой-какъ добились, что поѣздъ идетъ черезъ полтора часа.
- Ой, врутъ! Ой, надуваютъ! Ужъ такое это нѣмецкое сословіе надувательное! - говорилъ Николай Ивановичъ. - Ты, Глаша, спроси еще.
И опять разспросы. Отвѣтъ былъ тотъ-же самый.
- Да поняла-ли ты настоящимъ манеромъ? - все сомнѣвался Николай Ивановичъ.
- Да какъ-же не понять-то. Три человѣка часы вынимали и прямо на цифры указывали, когда поѣздъ въ Берлинъ идетъ. Вѣдь я цифры-то знаю.
- Да въ Берлинъ-ли? Не заѣхать-бы опять въ какой-нибудь новый Диршау…
- Въ вагонѣ будемъ спрашивать.
Промаячивъ на станціи полтора часа и все еще разспрашивая у каждаго встрѣчнаго о поѣздѣ въ Берлинъ, супруги, наконецъ, очутились въ вагонѣ. Ихъ усадилъ какой-то сердобольный желѣзнодорожный сторожъ, видя ихъ замѣшательство и безпокойное бѣганье по вокзалу.
- Да инъ Берлинъ-ли? - снова спросилъ Николай Ивановичъ, суя ему въ руку два "гривенника". - Виръ Берлинъ?
- Berlin, Berlin. Direct nach Berlin, - отвѣтилъ сторожъ.
Поѣздъ тронулся.
- Доѣдемъ до Берлина, никуда не попадая, - свѣчку въ рубль поставлю, - произнесъ Николай Ивановичъ.
- Ахъ, дай-то Богъ! - пробормотала Глафира Семеновна и украдкой перекрестилась.
XII
Путь отъ Диршау до Берлина Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна проѣхали безъ особенныхъ приключеній. Они ѣхали въ вагонѣ прямого сообщенія, и пересаживаться имъ уже нигдѣ не пришлось. Поѣздъ летѣлъ стрѣлой, останавливаясь на станціяхъ, какъ и до Диршау, не болѣе одной-двухъ минутъ, но голодать имъ не пришлось. Станціонные мальчики-кельнеры разносили по платформѣ подносы съ бутербродами и стаканы пива и совали ихъ въ окна вагоновъ желающимъ. Глафира Семеновна, отличающаяся вообще хорошимъ аппетитомъ, набрасывалась на бутерброды и набивала ими ротъ во все время пути. Николай Ивановичъ пилъ пиво, гдѣ только можно, залпомъ проглатывая по большому стакану, а иногда и по два, и значительно повеселѣлъ и даже разъ вступилъ въ разговоръ съ какимъ-то нѣмцемъ о солдатахъ. Разговоръ начался съ того, что Николай Ивановичъ кивнулъ женѣ на партію прусскихъ солдатъ, стоящихъ группою на какой-то станціи, и сказалъ:
- Глаша, смотри, какіе нѣмецкіе-то солдаты маленькіе, худенькіе, совсѣмъ въ родѣ какъ-бы лимонскій скотъ. Нашъ казакъ такихъ солдатъ пятокъ штукъ одной рукой уберетъ.
Сидѣвшій противъ Николая Ивановича угрюмый нѣмецъ, усердно посасывающій сигару, услыхавъ въ русскомъ разговорѣ слова "солдатъ" и "казакъ", тотчасъ-же отъ нечего дѣлать спросилъ его но-нѣмецки:
- А у васъ въ Россіи много солдатъ и казаковъ?
Николай Ивановичъ, тоже понявшій изъ нѣмецкой фразы только слова "Russland, Soldaten и Hosaten", воскликнулъ:
- У насъ-то? Въ Руссландъ? Филь, филь… Такъ филь, что просто ужастя. И солдатъ филь, и казаковъ филь. И нашъ казакъ нешто такой, какъ ваши солдаты? У васъ солдаты тоненькіе, клейнъ, ихъ плевкомъ перешибить, а нашъ казакъ - во!.. - сказалъ онъ, поднялся съ дивана и показалъ руку до потолка. - Кулачище у него - во, въ три пуда вѣсомъ.
Николай Ивановичъ сложилъ руку въ кулакъ и поднесъ его нѣмцу чуть не подъ носъ. Нѣмецъ, понявъ такъ, что этимъ кулакомъ Николай Ивановичъ хочетъ показать, что въ случаѣ войны русскіе такъ сожмутъ въ кулакъ нѣмцевъ, пожалъ плечами и, пробормотавъ: "Ну, это еще Богъ знаетъ", умолкъ и прекратилъ разговоръ. Николай-же Ивановичъ, воспламенившись разговоромъ, не унимался и продолжалъ доказывать силу казака.
- Вашъ солдатъ нешто можетъ столько шнапсъ тринкенъ, сколько нашъ казакъ будетъ тринкенъ? Вы, нѣмцы, биръ тринкенъ можете филь, а чтобъ шнапсъ тринкенъ васъ на это нѣтъ. Что русскому здорово, то нѣмцу смерть. Нашъ казакъ вотъ такой глясъ шнапсъ тринкенъ можетъ, изъ котораго дейчъ меншъ биръ тринкенъ, и нашъ руссишъ меншъ будетъ ни въ одномъ глазѣ… А вашъ дейчъ меншъ подъ лавку свалится, у него подмикитки ослабнутъ. У насъ щи да кашу ѣдятъ, а у васъ супъ брандахлыстъ да колбасу; нашъ солдатъ чернымъ-то хлѣбомъ напрется, такъ двоихъ-троихъ дейчъ меншъ свалитъ, а вашъ дейчъ солдатъ на бѣлой булкѣ сидитъ. Оттого нашъ руссишъ солдатъ и силенъ. Ферштейнъ?
Нѣмецъ молчалъ и улыбался. Николай Ивановичъ продолжалъ:
- Съ вашей ѣды силы не нагуляешь. Мы вотъ въ вашемъ Кенигсбергѣ вздумали поѣсть, эссенъ, и намъ подали котлеты меньше куринаго носа; а у насъ коммензи въ трактиръ Тѣстова въ Москвѣ, такъ тебѣ котлету-то словно отъ слона выворотятъ. Ваши котлеты клейнъ, а наши котлеты гросъ.
Въ довершеніе всего, Николай Ивановичъ сталъ разсказывать нѣмцу о казацкой ловкости на конѣ и даже сталъ показывать въ вагонѣ нѣкоторые пріемы казацкой джигитовки.
- А у васъ, у дейчъ солдатъ - ничего этого нѣтъ, - закончилъ онъ и отеръ платкомъ выступившій на лбу потъ.
- Да что ты ему разсказываешь-то, - замѣтила мужу Глафира Семеновна. - Вѣдь онъ все равно по-русски не понимаеть.
- Да вѣдь я съ нѣмецкими словами, такъ какъ же не понять! Не бойся, понялъ, - подмигнулъ Николай Ивановичъ. - Понялъ и умолкъ, потому чувствуетъ, что я правду…
Вечеромъ пріѣхали въ Берлинъ. Поѣздъ, проходя надъ улицами и минуя громадные дома съ вывѣсками, въѣхалъ, наконецъ, въ блестяще освѣщенный электричествомъ вокзалъ и остановился.
- Вотъ онъ, Берлинъ-то! - воскликнулъ Никола Ивановичъ. - Тутъ ужъ, и не спрашивая, можно догадаться, что это Берлинъ. Смотри, въ вокзалѣ какая толкотня. Словно въ Нижнемъ во время ярмарки подъ главнымъ Домомъ, - обратился онъ къ женѣ. - Ну, выходи скорѣй изъ вагона, а то дальше куда-нибудь увезутъ.
Они вышли изъ вагона.
- Багаже гдѣ можно взять? Багаже? - сунулъ Николай Ивановичъ какому-то сторожу квитанцію.
- Weiter, mein Herr, - отмахнулся тотъ и указалъ куда-то рукой.
- Багаже… - сунулся Николай Ивановичъ другому сторожу, и опять тотъ-же отвѣтъ.
Пришлось выйти къ самому выходу изъ вокзала. Тамъ около дверей стояли швейцары гостинницъ съ мѣдными бляхами на фуражкахъ, и приглашали въ себѣ путешественниковъ, выкрикивая названіе своей гостинницы. Одинъ изъ такихъ швейцаровъ, заслыша русскій разговоръ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны, прямо обратился къ нимъ на ломаномъ русскомъ языкѣ:
- Въ нашъ готель говорятъ по-русски. Въ нашъ готель первая рангъ комната отъ два марка до двадцать марка!
- Глаша! слышишь! По-русски болтаетъ! - радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ и чуть не бросился къ швейцару на шею:- Голубчикъ! Намъ багажъ надо получить. По-нѣмецки мы ни въ зубъ, и ужъ претерпѣли въ дорогѣ отъ этого, яко Іовъ многострадальный! Три нѣмецкихъ полтинника на чай, выручи только откуда-нибудь багажъ.
- Можно, можно, ваше превосходительство. Давайте вашъ квитунгъ и садитесь въ наша карета, - отвѣчалъ швейцаръ.
- Вотъ квитанція. Да, кромѣ того, надо саквояжи и подушки получить. Мы растерялись въ дорогѣ и забыли въ вагонѣ всѣ наши вещи.
Николай Ивановичъ передалъ швейцару происшествіе съ саквояжами.
- Все сдѣлаю. Садитесь прежде въ наша карета, - приглашалъ швейцаръ.
- Да намъ не нужно кареты, мы не останемся въ Берлинѣ; мы побудемъ на вокзалѣ и въ Парижъ поѣдемъ. Намъ не нужно вашей гостинницы, - отвѣчала Глафира Семеновна.
- Тогда я не могу дѣлать вашъ коминссіонъ. Я служу въ готель.
Швейцаръ сухо протянулъ квитанцію обратно.
- Да ужъ дѣлайте, дѣлайте! Выручайте багажъ и вещи! Мы поѣдемъ къ вамъ въ гостинницу воскликнулъ Николай Ивановичъ. - Чортъ съ Глаша! Остановимся у нихъ въ гостинницѣ и переночуемъ ночку. Къ тому-же, теперь поздно. Куда ѣхать, на ночь глядя? Очень ужъ я радъ, что попался человѣкъ, который по-русски-то говоритъ, - уговаривалъ онъ супругу и прибавилъ швейцару. - Веди, веди, братъ, насъ въ твою карету!
Черезъ четверть часа супруги ѣхали по ярко освѣщеннымъ улицамъ Берлина въ гостинницу.
- Не поѣзжай къ нимъ въ гостинницу - ни подушекъ, ни саквояжей своихъ не выручили-бы и опять какъ нибудь перепутались-бы. Безъ языка бѣда, - говорилъ Николай Ивановичъ, сидя своихъ вещей.
XIII
- Ну, ужъ ты какъ хочешь, Николай Ивановичъ, а я здѣсь въ Берлинѣ больше одной ночи ни за что не останусь. Чтобъ завтра-же въ Парижъ ѣхать! Съ первымъ поѣздомъ ѣхать, - говорила Глафира Семеновна - Нѣмецкая земля положительно намъ не во двору. Помилуйте, что это за земля такая, гдѣ куда ни сунешься, навѣрное не въ то мѣсто попадешь.
- Да ужъ ладно, ладно, завтра поѣдемъ, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ. - Пиво здѣсь хорошо. Только изъ-за пива и побывать стоитъ. Пива сегодня попьемъ въ волю, а завтра поѣдемъ.
- Я даже и теперь-то сомнѣваюсь, туда-ли мы попали, куда слѣдуетъ.
- То-есть какъ это?
- Да въ Берлинъ-ли?
- Ну, вотъ! Какъ-же мы иначе багажъ-то нашъ получили-бы? Какъ-же забытые-то въ вагонѣ саквояжи и подушки выручили-бы? Вѣдь они до Берлина были отправлены.
- Все можетъ случиться.
- Однако, ты видишь, по какимъ мы богатымъ улицамъ ѣдемъ. Все газомъ и электричествомъ залито.
- А все-таки ты спроси у швейцара-то еще разъ - Берлинъ-ли это?
Николай Ивановичъ поднялъ стекло кареты и высунулся къ сидящему на козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, швейцару.
- Послушайте… Какъ васъ? Мы вотъ все сомнѣваемся, Берлинъ-ли это?
- Берлинъ, Берлинъ. Вотъ теперь мы ѣдемъ по знаменитая улица Unter ben Linden, Подъ Липами, - отвѣчалъ швейцаръ.
- Что-жъ тутъ знаменитаго, что она подъ липами? У насъ, братъ, въ Петербургѣ этихъ самыхъ липъ на бульварахъ хоть отбавляй, но мы знаменитыми ихъ не считаемъ. Вотъ Бисмарка вашего мы считаемъ знаменитымъ, потому въ какой журналъ или газету ни взгляни - вездѣ онъ торчитъ. Гдѣ онъ тутъ у васъ сидитъ-то, показывай. Въ натурѣ на него все-таки посмотрѣть любопытно.
- Fürst Бисмаркъ теперь нѣтъ въ Берлинѣ, господинъ.
- Самаго-то главнаго и нѣтъ. Ну, а гдѣ у васъ тутъ самое лучшее пиво?
- Пиво вездѣ хорошо. Лучше берлинскій пиво нѣтъ. Вотъ это знаменитый Бранденбургеръ-Торъ, - указывалъ швейцаръ.
- По-нашему, Тріумфальныя ворота. Такъ. Это, братъ, есть и у насъ. Этимъ насъ не удивишь. Вы вотъ ихъ за знаменитыя считаете, а мы ни за что не считаемъ, такъ что даже и стоятъ-то они у насъ въ Петербургѣ на краю города, и мимо ихъ только быковъ на бойню гоняють. Скоро пріѣдемъ въ гостинницу?
- Сейчасъ, сейчасъ, ваше превосходительство.
Карета остановилась около ярко освѣщеннаго подъѣзда гостинницы. Швейцаръ соскочилъ съ козелъ, сталъ высаживать изъ кареты Николая Ивановича и Глафиру Семеновну и ввелъ ихъ въ притворъ. Второй швейцаръ, находившійся въ притворѣ позвонилъ въ объемистый колоколъ. Гдѣ-то откликнулся колоколъ съ болѣе нѣжнымъ тономъ. Съ лѣстницы сбѣжалъ кельнеръ во фракѣ.
- Sie münschen ein Zimmer, mein Herr?
- Я, я… Только не грабить, а брать цѣну настоящую, - отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
- Der Herr spricht nicht deutsch, - кивнулъ швейцаръ кельнеру и, обратясь къ Николаю Ивановичу, сказалъ:- За пять марокъ мы вамъ дадимъ отличная комната съ двѣ кровати.
- Это, то-есть, за пять полтинниковъ, что-ли? Ваша нѣмецкая марка - полтинникъ?
- Немножко побольше. Пожалуйте, мадамъ… Прошу, господинъ.
Супруги вошли въ какую-то маленькую комнату. Швейцаръ захлопнулъ стеклянную дверь. Раздался электрическій звонокъ, потомъ легкій свистокъ и комната начала подниматься, уходя въ темноту.
- Ай, ай! - взвизгнула Глафира Семеновна. - Николай Иванычъ! Голубчикъ! Что это такое? - ухватилась она за мужа, трясясь какъ въ лихорадкѣ.
- Это, мадамъ, подъемный машинъ, - отвѣчалъ голосъ швейцара.
- Не надо намъ, ничего не надо! Отворите!.. Пустите… Я боюся… Впотьмахъ еще. Богъ знаетъ что сдѣлается… Выпустите…
- Какъ можно, мадамъ… Теперь нельзя… Теперь можно убиться.
- Николай Иванычъ! Да что-жъ ты молчишь, какъ истуканъ!
Николай Ивановичъ и самъ перепугался. Онъ тяжело отдувался и, наконецъ, проговорилъ:
- Потерпи, Глаша… Уповай на Бога… Куда-нибудь доѣдемъ.
Черезъ минуту подъемная машина остановилась, и швейцаръ распахнулъ дверцу и сказалъ: "прошу, мадамъ"
- Тьфу ты, чтобъ вамъ сдохнуть съ вашей проклятой машиной! - плевался Николай Ивановичъ, выходя на площадку лѣстницы и выводя жену. - Сильно перепугалась?.
- Ужасти!.. Руки, ноги трясутся. Я думала, и не вѣдь куда насъ тащатъ. Мѣсто чужое, незнакомое, вокругъ все нѣмцы… Думаю, вотъ-вотъ въ темнотѣ за горло схватятъ.
- Мадамъ, здѣсь отель первый рангъ, - вставилъ замѣчаніе швейцаръ, какъ-бы обидѣвшись.
- Плевать я хотѣла на вашъ рангъ! Вы прежде спросите, желаютъ-ли люди въ вашей чортовой люлькѣ качаться. Вамъ только-бы деньги съ проѣжающихъ за ваши фокусы сорвать. Не плати имъ, Николай Иванычъ, за эту анаѳемскую клѣтку, ни чего не плати…
- Мадамъ, мы за подъемную машину ничего беремъ.