- Вы русскіе или поляки? Вы не говорите по-нѣмецки? - не унималась фигура, услыша незнакомый говоръ супруговъ и не получая отъ нихъ отвѣта. - Ахъ, какъ жаль, что вы не говорите по-нѣмецки!
И фигура стала приглашать ихъ садиться жестами. Въ это время Николай Ивановичъ замѣтилъ у бедра фигуры двѣ висящія внизъ головами убитыя дикія утки и, сообразивъ, пріободрился и проговорилъ женѣ:
- Кажется, это не разбойникъ, а охотникъ. Видишь, у него утки…
Отлегло нѣсколько отъ сердца и у Глафиры Семеновны и она, пересиливъ страхъ, отвѣчала:
- А не можетъ развѣ разбойникъ настрѣлять себѣ утокъ?
- Такъ-то оно такъ… Но смотри… У него лицо добродушное, даже глупое.
- Тебѣ кажется добродушнымъ и глупымъ, а мнѣ страшнымъ. Пожалуйста, будь наготовѣ и не спускай съ него глазъ. Гдѣ-же твой револьверъ? - вспомнила она.
- Ахъ, да… - спохватился Николай Ивановичъ. - Вонъ револьверъ лежитъ на диванѣ около того окошка.
- Воинъ! Въ минуту опасности забылъ даже и о револьверѣ.
- Что я подѣлаю съ этимъ револьверомъ супротивъ его ружья! - шепталъ Николай Ивановичъ.
- Да вѣдь у него ружье въ чехлѣ.
- Въ чехлѣ, да заряжено, а ты вѣдь знаешь, что мой револьверъ безъ патроновъ.
- Все-таки возьми его въ руки… Вѣдь никто не знаетъ, что онъ не заряженъ. Возьми-же.
- Я, Глаша, боюсь подойти. Смотри, у этого чорта какой ножъ за поясомъ.
- Такъ вѣдь и у тебя есть ножикъ. Куда ты его задѣвалъ?
- Я, должно быть, впопыхахъ уронилъ его подъ скамейку.
- Ахъ, Николай Иванычъ! Ну, можно-ли на тебя въ чемъ-нибудь понадѣяться! Ты хуже всякой женщины.
- Да вѣдь я, душечка, въ военной службѣ никогда не служилъ.
- Подними-же ножекъ.
- Гдѣ тутъ искать! Я, душенька, боюсь даже и наклониться. Я наклонюсь, а этотъ чортъ какъ хватитъ меня!.. Нѣтъ, ужъ лучше такъ. Сама-же ты говорила, чтобъ не спускать съ этого разбойника глазъ. А то нѣтъ, это положительно не разбойникъ. Смотри, онъ вынулъ изъ сумки грушу и ѣстъ ее.
- Да вѣдь и разбойники могутъ ѣсть груши. Это не доказательство. Все-таки ты держи ухо востро.
- Да конечно-же, конечно-же… Я, Глаша, сяду. Вѣдь ужъ все равно, что стоя, что сидя…
И Николай Ивановичъ, не спуская глазъ съ "разбойника", медленно опустился на диванъ около того окна, гдѣ стоялъ. Косясь на "разбойника", сѣла и Глафира Семеновна. "Разбойникъ" взглянулъ на нее и ласково улыбнулся.
- Успокоились? - спросилъ онъ по-нѣмецки. - Ахъ, какъ мнѣ жалко, что я напугалъ васъ во время сна.
- Тебя задираетъ, - прошепталъ женѣ Николай Ивановичъ, не понявъ, разумѣется, что сказалъ "разбойникъ", и спросилъ ее:- Не понимаешь, что онъ бормочетъ?
- Откуда-же мнѣ понимать!
Не спускали съ разбойника глазъ супруги, не спускалъ съ нихъ глазъ и разбойникъ. Сидѣли они въ разныхъ углахъ купэ. Минуту спустя, разбойникъ досталъ изъ сумки двѣ груши, протянулъ ихъ на своей ладони супругамъ и съ улыбкой произнесъ: "Bitte". Глафира Семеновна съежилась, еще сильнѣе прижалась къ уголку вагона и не брала. Николай Ивановичъ протянулъ было руку, но жена остановила его.
- Не бери, не бери… Можетъ быть отравленныя груши, чтобы усыпить насъ.
- Ахъ, и то правда, - отдернулъ руку Николай Ивановичъ.- A я хотѣлъ взять, чтобы не раздразнить его.
"Разбойникъ" не отставалъ, сидѣлъ съ протянутой ладоныо, на которой лежали груши, и повторялъ:
- Bitte, bitte… Ohne Seremonie …
- Я, Глаша, возьму, но ѣсть не буду, - сказалъ Ииколай Ивановичъ, взялъ грушу и кивнулъ "разбойнику", пробормотавъ:- Данке…
"Разбойникъ" помолчалъ немного и опять произнесъ по-нѣмецки:
- На слѣдующей станціи я освобожу васъ отъ своего присутствія. Я буду уже дома.
Супруги, разумѣется, ничего не поняли изъ его словъ. Онъ все-таки показалъ имъ на утокъ и пробормоталъ по-нѣмецки:
- Вотъ везу женѣ. Это мой охотничій трофей. In Russland giebt es folche Snten ? - задалъ онъ вопросъ, поясняя жестами, но его все-таки не поняли и оставили безъ отвѣта.
Поѣздъ уменьшилъ ходъ. "Разбойникъ" засуетился, схватилъ ружье, непромокаемый плащъ и сталъ собираться уходить. Глафира Семеновна приняла это за угрозу и воскликнула:
- Коля! Коля! Хватай скорѣй свой револьверъ.
Николай Ивановичъ потянулся и быстро схватилъ револьверъ, который лежалъ прикрытый носовымъ платкомъ на противоположномъ концѣ дивана. "Разбойникъ" улыбнулся и пробормоталъ по-нѣмецки:
- А! Тоже съ оружіемъ ѣздите. Это хорошо по ночамъ…
Поѣздъ остановился. "Разбойникъ" поклонился супругамъ, еще разсыпался въ извиненіяхъ и вышелъ изъ купэ.
- Ну, слава Богу! - воскликнулъ Николай Ивановичъ, когда они остались въ купэ безъ "разбойника". - Провалился! Ахъ, какъ онъ напугалъ насъ, а вѣдь на тебѣ, Глаша, лица не было.
- Ты ничего? Да ты хуже меня! - попрекнула его супруга. - Ты даже оружіе забылъ схватить въ руки.
- Ну, песъ съ нимъ. Слава Богу, что ушелъ. Вотъ охотникъ, а какъ похожъ на разбойника.
- Погоди радоваться-то. Можетъ быть и разбойникъ. Да нечего торжествовать, что и ушелъ. Очень можетъ быть, что онъ влѣзъ къ намъ, чтобъ высмотрѣть хорошенько насъ и купэ, а ужъ на слѣдующей станціи влѣзетъ къ намъ съ другими разбойниками, - замѣтила Глафира Семеновна.
- Что ты, что ты, Глаша! Типунъ-бы тебѣ на языкъ! - испуганно проговорилъ Николай Ивановичъ и перекрестился.
А поѣздъ такъ и мчался во мглѣ непроглядной ночи.
XXII
Не взирая, однако, на тревожное состояніе Николая Ивановича и Глафиры Семеновны, сонъ сдѣлалъ свое дѣло и они задремали на нѣсколько времени, хотя и дали себѣ слово не спать. Первой проснулась Глафира Семеновна и даже испугалась, что спала. Она проснулась отъ остановки поѣзда на станціи. Стучали молотками, пробуя колеса, перекликались рабочіе, и ужъ перекликались на французскомъ языкѣ, какъ показалось Глафирѣ Семеновнѣ. Она открыла окно и стала прислушиваться - да, французскій языкъ. Нѣмецкаго говора не слыхать, онъ исчезъ; исчезли откормленныя лоснящіяся физіономіи нѣмецкихъ желѣзнодорожныхъ служащихъ, исчезли нѣмецкія фуражки и замѣнились французскими кэпи, появились французскія бородки на тощихъ лицахъ и на станціонномъ зданіи красовались уже французскія надписи. Первымъ, что бросилось Глафирѣ Семеновнѣ въ глаза, была надпись: "buvette".
- Николай Иванычъ, французскій языкъ! Пріѣхали, во французскую землю пріѣхали! - радостно бросилась она къ мужу.
Николай Ивановичъ спалъ, прислонившись къ уголку и держа руку на револьверѣ, который лежалъ у него на колѣняхъ. Женѣ нужно было потрясти его за плечо, чтобы онъ проснулся. Онъ открылъ глаза, быстро вскочилъ на ноги и, уронивъ на полъ револьверъ, испуганно спрашивалъ:
- Опять разбойникъ? Гдѣ онъ?
- Какой разбойникъ! Мы пріѣхали во Францію. Французскій языкъ… Можетъ быть это ужъ даже Парижъ.
- Не можетъ быть! Тогда надо спросить. Что-жъ, ты! Спрашивай… Хвастайся французскимъ языкомъ
Глафира Семеновна высунулась изъ окна и крикнула проходившей французской бородкѣ:
- Мосье… Кель статіонъ? Пари? Эсе Пари?
- Oh, non, madame. Paris est encore loin. А Paris nous serons le matin, - послышался учтивый отвѣтъ.
- Что онъ говоритъ? - освѣдомился Николай Ивановичъ.
- Нѣтъ, нѣтъ, не Парижъ. Въ Парижъ мы пріѣдемъ еще утромъ.
- Однако, ты все понимаешь.
- Еще-бы! По-французски я сколько угодно. У насъ въ пансіонѣ француженка была настоящая, - похвасталась Глафира Семеновна. - Вотъ написано - пуръ ле дамъ; вонъ - пуръ ле месье… Вонъ - бюветъ. Тутъ можно выпить желающимъ.
- Такъ я, Глаша, съ удовольствіемъ-бы выпилъ. Спроси, сколько минутъ стоимъ.
- Нѣтъ, нѣтъ. А на кого ты меня оставишь? Я боюсь. А вдругъ опять разбойникъ?
- Да разбойникъ, должно быть, въ нѣмецкой землѣ остался. Неужели-же его черезъ границу пропустили? Наконецъ, ты можешь со мной вмѣстѣ выйти.
- Кондюктеръ! - опять закричала Глафира Семеновна. - Комбьенъ минютъ иси?
- Seulement deux minutes à présent, madame. Il vous reste deux minutes.
- Me ну вулонъ буаръ…
- Да, буаръ… Буаръ венъ ружъ, а то такъ бьеръ, - прибавилъ Николай Ивановичъ и тутъ-же похвастался передъ женой: - всѣ хмельныя слова я отлично знаю.
Кондукторъ протянулъ руку и сказалъ:
- Vous voulez prendre du vin rouge? Donnezmoi de l'argent, monsieur. Je vous apporterai tout de suite.
- Что онъ говоритъ, Глаша?
- Самъ принести хочетъ намъ вина. Комбьянъ пуръ бутель?
- Deux francs. Dépêchez-vous, madame, dépêchez-vous .
- Какъ, тоже депешу надо? - спросилъ Николай Ивановичъ.- B здѣсь по телеграфной депешѣ?
- Да нѣтъ-же, нѣтъ. Давай ему скорѣй денегъ. Давай два французскихъ серебряныхъ четвертака. Скорѣй, скорѣй.
- Вотъ! - и Николай Ивановичъ, сунувъ кондуктору деньги, прибавилъ:- Тутъ труа четвертакъ. Пусть на труа франкъ. А я думалъ, что и здѣсь, какъ въ Нѣметчинѣ, все надо по телеграфу, когда кондукторъ упомянулъ про депешу-то, - отнесся онъ къ женѣ по уходѣ кондуктора.
- Да нѣтъ, нѣтъ. Онъ не про депешу упомянулъ, а сказалъ - депеше ну, то-есть поторопитесь. Здѣсь французская земля, здѣсь этого нѣтъ.
- Ну, то-то. А то удивительно странно показалось. Думаю: тамъ только обѣды по телеграфическимъ депешамъ, а здѣсь ужъ и выпивка. Нѣтъ, какова учтивость у французовъ! Только заикнулись насчетъ выпивки - сейчасъ: пожалуйте, я вамъ принесу.
- Еще-бы… Французы удивительно учтивый народъ. Развѣ можно ихъ сравнить съ нѣмцами.
- Я, Глаша, страсть какъ радъ, что мы попали во французскую землю.
- А я-то какъ рада!
Поѣздъ однако не стоялъ и двухъ минутъ, и тронулся, минуя станціонныя освѣщенныя вывѣски - Глаша! А выпивка-то? Гдѣ-же венъ ружъ-то? Надулъ кондукторъ… Вотъ тебѣ и французская учтивость! - воскликнулъ Николай Ивановичъ, но въ это время дверь купэ отворилась и въ купэ влѣзъ кондукторъ, держащій въ рукѣ бутылку вина, горлышко которой было прикрыто стаканомъ.
- Voyons, monsieur… Servez-vous… - протянулъ онъ Николаю Ивановичу бутылку.
- Вотъ за это, мусье, спасибо, вотъ за это мерси. Гранъ мерси, рюссъ мерси! - заговорилъ Николай Ивановичъ, принимая бутылку.
- Monsieur est un Russe? - спросилъ французъ и прибавилъ:- Oh, nous aimons la Russie et les Russes. Vivent les Russes!
Отъ него такъ и пахнуло виномъ. Очевидно, онъ и самъ сейчасъ только выпилъ, да и раньше не отказывался отъ вина. Николай Ивановичъ замѣтилъ это и сказалъ женѣ:
- Парень-то, кажется, изрядно хвативши?
- Ничего. Французы и пьяные любезны. Это совсѣмъ особый народъ.
- Vos billets, monsieur… - между тѣмъ сказалъ кондукторъ.
- Билеты требуетъ, - пояснила Глафира Семеновна.
- Да понялъ, понялъ я. Что ты переводишь-то! Оказывается, что по-французски я все понимаю и могу свободно разговаривать. Вотъ, мосье, билье, вуаля… А бюве, мосье, не хочешь? Не вуле бюве венъ ружъ? - вдругъ предложилъ Николай Ивановичъ кондуктору.
- Oh, avec plaisir, monsieur. Prenez seulement à présent vous-même, et moi après, - отвѣчалъ тотъ, простригая билеты.
- Ну, вотъ и отлично. Бюве…
Николай Ивановичъ налилъ стаканъ и протянулъ кондуктору. Тотъ поклонился и отстранилъ стаканъ.
- A présent vous-même, monsieur, et moi-je prendrai après vous.
- Глаша! Что онъ такое? - недоумѣвалъ Николай Ивановичъ.
- Хочетъ, чтобы ты прежде выпилъ.
- Я? Же?.. Отлично. Тре бьенъ… Вотъ… За здоровье Франсъ!
Николай Ивановичъ залпомъ выпилъ стаканъ и продолжалъ:
- Мы любимъ вашу Франсъ, очень любимъ. Глаша, переведи.
- Ву рюссъ - ву земонъ ли Франсъ.
- Oh, madame! Et nous, nous adorons la Russie .
Кондукторъ взялъ поданный ему стаканъ съ краснымъ виномъ, поднялъ его и, воскликнувъ: "Vive la Russie!" - тоже выпилъ его залпомъ.
- Другъ! Ами… Франсе и рюссъ - ами, - протянулъ ему руку Николай Ивановичъ.
Кондукторъ потрясъ руку.
- Анкоръ… - предложилъ Николай Ивановичъ, указывая на стаканъ.
- Après, monsieur… Prenez à présent vous-même. Dans une demi-heure je vous apporterai encore une bouteille, et nous prendrons encore. J'aime les Russes…
- Что онъ говоритъ, Глаша?
- Принесетъ еще бутылку и тогда опять съ тобой выпьетъ.
- Душа-человѣкъ! - воскликнулъ Николай Ивановичъ, ударяя кондуктора по плечу. - Ну, бьенъ, бьенъ… Принеси - опять выпьемъ.
- Au revoir, monsieur… Au revoir, madame, - раскланялся кондукторъ, повернулъ ручку двери купэ и исчезъ во мракѣ.
При такихъ обстоятельствахъ Николай Ивановичъ и Глафира Семеновна въѣзжали во французскую землю.
XXIII
Съ французскимъ кондукторомъ Николай Ивановичъ все-таки выпилъ двѣ бутылки краснаго вина. Со второй бутылкой кондукторъ принесъ ему и бѣлаго хлѣба съ сыромъ на закуску, а Глафирѣ Семеновнѣ грушу, и предложилъ ее съ галантностью совсѣмъ ловкаго кавалера. Появленіе такого человѣка, рѣзко отдѣляющагося отъ угрюмыхъ нѣмецкихъ кондукторовъ, значительно ободрило супруговъ въ ихъ путешествіи, и когда на зарѣ багажъ ихъ въ Вервье былъ слегка осмотрѣнъ заглянувшимъ въ купэ таможеннымъ чиновникомъ, они начали дремать, совершенно забывъ о разбойникахъ, которыхъ такъ опасались въ началѣ. Къ тому-же и начало свѣтать, а дневной свѣтъ, какъ извѣстно, парализуетъ многіе страхи. Подъѣзжая къ Намюру, они уже крѣпкимъ сномъ. Кондукторъ, хоть и заглядывалъ въ купэ для провѣрки билетовъ, но, видя супруговъ спящими, не тревожилъ ихъ.
Когда супруги проснулись, было ясное солнечное утро. Солнце свѣтило ярко и привѣтливо озаряло мелькавшіе мимо оконъ вагона каменные деревенскіе домики, сплошь застланные вьющимися растеніями, играло на зеленыхъ еще лугахъ, на стоящихъ въ одиночку дубахъ съ пожелтѣвшей листвой, на синей лентѣ рѣчки, идущей вдоль дороги.
Глафира Семеновна сидѣла у окна купэ и любовалась видами. Вскорѣ маленькіе каменные домики стали смѣняться болѣе крупными домами. Появились вывѣски на домахъ, мелькнула желѣзная рѣшетка какого-то сада, стали появляться высокія фабричныя трубы, курящіяся легкимъ дымомъ, и вдругъ Глафира Семеновна воскликнула:
- Батюшки! Эйфелева башня вдали! Я ее сейчасъ по картинѣ узнала. Николай Иванычъ! Радуйся, мы подъѣзжаемъ къ Парижу.
- Да что-ты! - подскочилъ къ окну Николай Ивановичъ.
- Вонъ, вонъ… Видишь? - указала Глафира Семеновна.
- Да, да… Эйфелева башня… Она и есть… "Конченъ, конченъ дальній путь. Вижу край родимый", - запѣлъ онъ.
Стали попадаться по дорогѣ уже улицы. Дома - все выростали и выростали. Виднѣлась церковь съ готическимъ куполомъ. Движеніе на улицахъ все оживлялось. Поѣздъ умѣрялъ ходъ, скрежетали тормаза. Еще нѣсколько минутъ, и вагоны остановились около платформы, на которой суетились блузники въ кэпи и съ бляхами на груди.
- Пріѣхали… Въ Парижъ пріѣхали!.. - радостно произнесла Глафира Семеновна, когда кондукторъ отворилъ передъ ними дверь купэ.
Въ дверь рванулся блузникъ, предлагая свои услуги.
- Вуй, вуй… Прене но саквояжъ, - сказала Глафира Семеновна. - Э шерше коше пуръ партиръ а готелъ. Николай Иванычъ! Бери подушки. Что ты стоишь истуканомъ.
- Une voiture, madame? - спросилъ блузникъ.
- Да, да…Вуатюръ… И анкоръ нашъ багажъ… - совала она ему квитанцію.
- Oui, oui, madame.
Багажъ былъ взятъ и блузникъ потащилъ его на спинѣ на подъѣздъ вокзала. Супруги слѣдовали сзади. Вотъ и улица съ суетящейся на ней публикой. Николай Ивановичъ поражалъ всѣхъ своей громадной охапкой подушекъ. Какой-то уличный мальчишка, продававшій съ рукъ билеты для входа на выставку, даже крикнулъ:
- Voyons, ce sont les Russes!
Французскій городовой въ синей пелеринкѣ кэпи, съ закрученными усами и съ клинистой бородкой махнулъ по направленію къ стоящимъ къ шеренгу извозчикамъ. Отъ шеренги отдѣлилась маленькая карета съ сидящимъ на козлахъ краснорожимъ, гладко-бритымъ, жирнымъ извозчикомъ въ бѣлой лакированной шляпѣ-цилиндрѣ, и подъѣхала къ супругамъ. Багажъ уложенъ на крышу каретки, блузнику вручена цѣлая стопка французскихъ пятаковъ, какъ называлъ Николай Ивановичъ мѣдныя десятисантимныя монеты, и супруги сѣли въ каретку, заслонившись подушками. Извозчикъ обернулся и спросилъ, куда ѣхать.
- Готель какой-нибудь. Данъ готель… - сказала Глафира Семеновна.
- Quel hôtel, madame?
- Ахъ ты, Боже мой! Да я не знаю - кель. Же не се па. Николай Иванычъ, кель?
- Да почемъ-же я-то знаю!
- Все равно, коше. Се тегаль, кель. Онъ готель, намъ нужно шамбръ… шамбръ и де ли…
- Je comprends, madame. Mais quel quartier désirez-vous?
- Глаша! Что онъ говоритъ?
- Рѣшительно не понимаю. Онъ шамбръ данъ готель. Ну вояжеръ, ну де Рюсси…
Стоящій тутъ-же городовой сказалъ что-то извозчику. Тотъ покачалъ головой и поѣхалъ легкой трусцой, помахивая бичомъ не на лошадь, а на подскакивающихъ къ окнамъ кареты мальчишекъ-блузниковъ съ какими-то объявленіями, съ букетами цвѣтовъ. Минутъ черезъ десять онъ остановился около подъѣзда и крикнулъ:
- Voyons!..
Выскочилъ лакей съ капулемъ на лбу, въ черной курткѣ и передникѣ чуть не до земли.
- Une chambre pour les voyageurs! - сказалъ извозчикъ лакею.
Тотъ отрицательно покачалъ головой и отвѣчалъ, что все занято.
- Онъ шамбръ авекъ де ли… - сказала Глафира Семеновна лакею.
- Point, madame… - развелъ тотъ руками. Извозчикъ потащился далѣе. Во второй гостинницѣ тотъ-же отвѣтъ, въ третьей то-же самое, въ четвертой даже и не разговаривали. Выглянувшій на подъѣздъ портье прямо махнулъ рукой, увидавъ подъѣхавшую съ багажемъ на крышкѣ карету. Супруги уже странствовали болѣе получаса.
- Нигдѣ нѣтъ комнаты! Что намъ дѣлать? - спросилъ жену Николай Ивановичъ.
- Нужно искать. Нельзя-же намъ жить въ каретѣ.
Извозчикъ обернулся на козлахъ, заглянулъ въ переднее стекло кареты и что-то бормоталъ.
- Алле, алле… - махала ему Глафира Cеменовна. - Онъ шамбръ… Ну не пувонъ санъ шамбръ… Надо шерше анкоръ отель.
Въ пятой гостинницѣ опять то-же самое. Портье выглянулъ и молча махнулъ рукой.
- Что за незадача! - воскликнулъ Николай Ивановичъ. - Глаша! Вѣдь просто хоть караулъ кричи. Ну, Парижъ! Попробую-ка я на чай дать, авось и комната найдется. Мусье! Мусье! - махнулъ онъ торчащей въ стеклѣ двери фигурѣ портье и показалъ полуфранковую монету. Тотъ отворилъ дверь.
- Вотъ на чай… Прене… - протянулъ Николай Ивановичъ портье монету.
- Се пуръ буаръ… - поправила мужа Глафира Семеновна. - Прене и доне ну зенъ шамбръ.
- Nous n'avons point, madame… - отвѣчалъ портье, но деньги все-таки взялъ.
- Же компранъ, же компранъ. А гдѣ есть шамбръ? У шерше?
Портье сталъ говорить что-то извозчику и показывалъ руками. Снова поѣхали.