* * *
Ближе к ночи этих суток рация в комнате опергруппы прохрипела:
- Смирнов! С собакой - на выезд! Блокпост на шоссе, подозрение на фугас, телефонный звонок был. Быстро!
- Понял!
Капитан положил трубку, скомандовал:
- Подъем, гренадёры! Работёнка есть. Рыжков, заводи свою "антилопу"! Александров, с Линдой, в машину!
Собрались в минуту. Спать ещё никто не спал, лежали поверх одеял в одежде. Вскочили, накинули куртки да фуражки, автоматы в руки и - во двор, к машине, в которой уже сидел Рыжков и крутил стартер.
Вскочила в распахнутую заднюю дверцу Линда, прыгнул на переднее сидение Смирнов.
Тут и "антилопа" завелась, не подвела.
Помчались по притихшему, ночному уже Гудермесу.
… Блокпост, куда они прикатили, - в тревоге. Омоновцы, дежурная смена, встретили их строгим окриком:
- Стой! Стреляем на поражение!
- Свои! - крикнул Смирнов. - По вызову.
- А-а… Давай сюда! Вы что так далеко машину поставили? Не видно ни хрена.
- Заглохла!
Опергруппа в полном составе торопливо перебежала к блокпосту - нагромождению бетонных блоков с щелями-бойницами для кругового обстрела, тут же, сбоку, стоял и БТР.
- Ну, что тут у нас?
- Да что… - стал рассказывать рослый сержант в каске и с автоматом наизготовку. - Позвонили, точнее, передали по рации из Грозного: ждите со стороны Аргуна машина должна пройти, "Жигуль" зеленый, со взрывчаткой. Оперативные данные. Вот ждем. И вас с кобелем этим вызвали.
- Сука это, Линда… А нам сказали, что фугас где-то поблизости заложили, на дороге.
- Фугас уже нашли, его подорвали.
- Понятно. А "Жигуля" зеленого не было ещё?
- Мы бы остановили… А Линда эта хорошо работает?
- Она много уже кой-чего нашла. - Олег отвечал скупо.
- Ладно, поглядим как она у нас сработает. Машины бензином воняют, не каждая собака сыщет то, что надо. Вон, кстати, катит какой-то абрек, тормози его, Федя!
Машину с блескучими яркими фарами остановили. "Жигули" шестой модели, но синего, блеклого цвета. В салоне - трое чеченцев, один совсем старый, ворчливый. Дедок этот сразу же взвился, атаковал омоновцев:
- Зачем останавливаешь, командир? Спешим домой, поздно уже, ночь. А нам ещё тридцать километров ехать.
- Откуда едете? Кто такие? - сержант был невозмутим.
- Из Аргуна. Дочку проведывал, родила она, внук у меня, теперь ещё один. А это сын мой, Руслан. Это сосед, его машина, он нас возил.
- Документы предъявите. Выйдите все из машины. Багажник, капот открыть! - теперь уже командовал Смирнов. Говорил он при этом спокойно, но строго, и чеченцы подчинились его голосу, вышли из "Жигулей".
- Олег, давай!
Линда с Олегом взялись за работу. Все четыре дверцы распахнуты, открыт багажник, капот, вынуто заднее сидение. Лучи двух ручных фонарей шарят по салону, в закоулках багажника.
- Ищи, Линда, ищи!
Но Линду можно было и не понукать: с большим старанием, вертя хвостом, она бегала вокруг машины, совала нос и под крылья, и под передние сидения, а в багажник просто запрыгнула и всё там дотошно вынюхала.
Собаку ничего не насторожило.
Чеченцы с некоторым страхом, стоя в сторонке, наблюдали за ней. Чувствовалось, что они её боятся.
Омоновцы, да и вся опергруппа капитана Смирнова, в свою очередь, не спускали глаз с пассажиров синих "Жигулей": от ночных, этих "мирных жителей" можно было ждать любой пакости.
- Федя, посмотри-ка их самих, - велел старший наряда, сержант.
Медлительный с виду омоновец, закинув автомат на плечо, привычно и деловито провел личный осмотр задержанных. У Руслана в куртке оказалась зажигалка в виде пистолета. Штучка эта мало чем отличалась по виду от настоящего "Макарова".
Омоновец сразу же изъял зажигалку, положил её себе в карман.
- Зачем забираешь, солдат? Это игрушка. Имею право! - завопил чеченец. - Это подарок!
- Не положено с такими игрушками по ночам разъезжать, - невозмутимо отвечал омоновец, - с нею грабить можно.
- Какой "грабить"? Кто грабил? Зачем на человека такое говоришь? Нехорошо себя ведешь, солдат! Кто тут старший? Жаловаться будем! - загалдели чеченцы.
- Прекратить базар! - рявкнул Смирнов. - Я тут старший. Уголовный розыск!… Сказано тебе "Не положено", значит, не положено. В темноте, в том же подъезде дома человек не поймет - зажигалка это или настоящий "Макаров". Не один уже такой игрушкой воспользовался!
Пассажиры синих "Жигулей" совсем раскричались, несправедливость была налицо - посыпались угрозы, чеченцы пообещали обратиться к коменданту Гудермеса и к прокурору района, махали руками… словом, шум у блокпоста стоял ещё тот. Но тут вдруг не выдержала Линда, гавкнула басовито и грозно, и чеченцы враз притихли.
- Убери своего ротвейлера! - тоненько, визгливо закричал Руслан, обращаясь к Олегу - тот держал Линду на длинном поводке.
- Что вы людей собаками травите! - завизжал и старик. - Чего нас держите тут? Не нашли ничего - отпускайте! Я жаловаться буду! В Москву буду звонить, министру вашему! Я заслуженный ветеран, меня тут все в районе знают!
Не успел этот "ветеран" докричать свои угрозы, как из темноты, по блокпосту и по "УАЗу" опергруппы, оставленному метрах в восьмидесяти от перекрёстка, разом ударили два или три автомата.
- Ах, мать вашу Ичкерию! - старший из омоновцев, сержант, не растерялся и хладнокровия не потерял. Скомандовал: "Огонь!"
В ту же секунду застрекотали несколько автоматов, в том числе и офицеров опергруппы, а в башне БТРа зарокотал крупнокалиберный пулемёт.
Впрочем, слепой этот, нервный и безрезультатный для обеих сторон бой длился не больше минуты, также внезапно, как и началась, стрельба из темноты стихла, перестали стрелять и от блокпоста.
- Пугали, - сказал сержант. - Не первый раз. Говорил Нуйкову, майору нашему: давайте засаду с вечера положим, подкараулим этих, провокаторов… или пяток мин вон там, за знаком, спрячем. Нет, говорит, нельзя. Если кто из мирных жителей подорвётся, хлопот потом по самые ноздри будет. А чо? Возле забора нашего лежат, и чечены это знают, не лезут. А тут - пожалуйста.
- Погоди, сержант, - Смирнов жестом остановил бравого воина. - Нам вполне могли устроить проверку с этими синими "Жигулями". Если бы мы эту машину не остановили, наблюдатель вполне мог по рации доложить: всё нормально, не останавливают…
- А, ясно!… Хорошо, товарищ капитан, будете их ещё дополнительно допрашивать?
- Конечно! - Смирнов держал себя в руках, старался, как и все, кто был рядом, не показывать своего волнения и возбуждения от только что отгремевшего боя. Но все сейчас у блокпоста были взволнованы и малость напуганы - так неожиданно и подло зазвучали из темноты автоматные очереди. Рядом была смерть, рядом! Прошлась морозным холодком по спинам российских парней!
И потому нервно и дружно, снова и без всякой команды ударили в эту темноту сразу несколько длинных очередей. Ответа не последовало.
- Ушли, - ровно сказал Федя. - Сами, небось, перепугались.
Чеченцы, когда всё наконец стихло, поднялись с земли, отряхнулись. Тарабанили что-то на своем языке, поглядывая в сторону омоновцев. По довольно спокойным лицам чеченцев можно было предположить, что о предстоящей перестрелке они знали.
- Шорохов, Шевцов, заберите у них документы, поедут с нами, в комендатуру, - распорядился Смирнов. - Надо будет повнимательнее разобраться - что это за люди. Думаю, стрельба здесь всё же не случайно началась. Сержант, сопровождением обеспечите? Как бы не улизнули. На нашей "антилопе" не догнать.
- Конечно, товарищ капитан. БТР с вами пойдет… Большаков, сгоняй в комендатуру! Дёрнутся если эти "мирные жители", дави их "Жигуль" к чертовой матери!
Сержант явно нагонял на чеченцев страху.
Тем временем, пока БТР рычал и разворачивался у блокпоста, опергруппа Смирнова осматривала свой "УАЗ". Машина имела жалкий вид: почти все стекла выбиты, пулевые пробоины в дверцах, решето, а не машина. Но двигатель и разномастные колеса не пострадали. "Антилопа", недовольно почихав, завелась, и Лёха, совсем как артист в кино "Кавказская пленница", грохнул кулаком по белой нарядной баранке:
- Зверь, а не машина! Никакая пуля её не возьмет!
А в следующую секунду притих, повернул напряженное лицо.
- А если бы я с вами не пошёл, мужики?
Дима Шевцов пальцем трогал пробоины, считал их вслух. Пошутил:
- Зато теперь из окон стрелять удобно будет. И с ветерком ездить будем.
Поехали, и правда, с ветерком, а точнее, с пронизывающим ветром в салоне. Впереди - покалеченный "УАЗ", из выбитых окон которого торчали стволы автоматов, за ним - синий с тихонько ругающимися мирными жителями Чечни, а позади, почти подпирая багажник "Жигулей", - зеленая клиновидная туша БТРа.
Линда, сидя на коленях у Олега, вертела головой: что за новые запахи в машине, почему так холодно?
… В комендатуре чеченцев основательно, под протокол, допросили и до утра посадили под замок. Утром опергруппа и омоновцы осмотрели место происшествия, нашли десятка четыре стреляных гильз от "Калашникова" и только. На стылой земле никаких следов не было. Осталось неясным: то ли потешились у блокпоста "мирные жители" Гудермеса и потом быстренько разбежались по близлежащим домам, то ли поработали боевики Рамзана Гадуева, кому перекрыли дорогу и спутали планы омоновцы с опергруппой капитана Смирнова.
К обеду синий "Жигуль" со своими седоками отправился восвояси.
Глава пятая
День рождения Лёши Рыжкова праздновали спустя сутки после всех этих событий у блокпоста. Дата у лейтенанта кругленькая - 25 - столько лет за его плечами, из них в милиции всего четыре. По арифметике всё сходится: после школы отслужил в армии, год поработал шофером на легковушке-пикапе, возил торты и пирожные по магазинам, но скоро сладкая эта жизнь ужасно надоела. Бывшему сержанту-пограничнику хотелось приключений, романтики, опасностей. А где всё это можно найти? В милиции, конечно, на передовой по борьбе с преступностью.
Довольно скоро Рыжков оказался в уголовном розыске - сюда берут смышленых и неробких парней, три года Лёша поработал в одном из райотделов Омска, а теперь - здесь, в Гудермесе. Ехал сюда всё с той же жаждой приключений, война здесь, в Чечне, не казалась из заснеженной Сибири страшной и фатальной. Главное, самому не подставлять лоб под дурацкие пули, жить с умом и действовать предусмотрительно, с расчетом. Бережёного Бог бережёт, кто этого не знает!?
Лёха привез с собой гитару, оказалось, играть на ней и петь он был мастак, знал песни Окуджавы, Визбора, Никитина… Ну, и своё кое-что умудрялся сочинять, хотя в том не признавался, а на вопрос Олега - что, мол, за автор? - отвечал односложно: "Не помню. Слышал где-то".
Олег всё же пытался докопаться до истины, ибо и сам кое-что сочинял, но играть на гитаре не умел, слух музыкальный был у него так себе. Лёха бардом себя тоже не считал, бацал на гитаре в своё удовольствие и коллег по профессии развлекал.
За столом они уселись все пятеро, ещё череповецкие омоновцы явились, когда узнали про день рождения лейтенанта Рыжкова, сам майор Нуйков пожаловал, бравый их командир, с ним трое офицеров, потом ещё кто-то приходил-выходил… Короче, двери в комнату опергруппы капитана Смирнова в тот вечер не закрывались, здесь все были рады гостям, тем более имениннику - приятно же когда на твой день рождения приходит много людей.
Линда вертелась тут же, под ногами хозяина и его друзей, она хорошо чувствовала праздник, а ей, как отличившийся по службе, перепало нынче и внимания, и лакомств. Пришлось Олегу даже вмешиваться и ограничивать угощения - не накормили бы его помощницу чем-нибудь таким, что собачьему организму противопоказано.
Пригодилась за столом и "Лезгинка", чеченский коньячок хорошо пошёл под шашлык, какой Олег с Лёшей купили загодя у одного уличного предпринимателя прямо с дымящего мангала. "Лезгинку" Олег покупал сегодня же у Марьям, она спросила:
- Я слышала, день рождения у твоего друга?
- Кто сказал?
- А сам он и сказал, Лёша. Конфеты у меня утром покупал.
- Понятно… ещё что про нас знаешь?
- Обстреляли вас на блокпосту.
- Это тоже Лёша сказал?
- Нет, что ты! Про это весь город знает. Хорошо хоть никого не убили.
- А те, что нападали…
- Дураки они. Бандиты.
- Ты их знаешь? Местные они?
- Ой, Олег, не знаю я ничего. Кто стрелял, в кого попал… Про такое лучше не знать… Пошла я, до свидания. Чего в следующий раз принести?
- Сигареты. Больше ничего.
- Хорошо. Ну, гуляйте, отдохните. А то всё мотаетесь.
Так они поговорили, обменялись вежливыми, улыбками и разошлись.
… Офицерское застолье начинает, конечно, старший по званию.
Майор Нуйков, командир вологодского ОМОНа, с ролью тамады справлялся умело. Начал с похвалы всей опергруппы капитана Смирнова.
- Мужики! - Нуйков держал в руке алюминиевую кружку. - Должен сказать, что вы молодцы, хорошо работаете. Слух о вас по Гудермесу пошел. Сам слышал от одного местного аборигена, мол, таких сыщиков из России тут ещё не было, А про собаку вашу, Линду, просто со страхом в глазах рассказывал! Говорит: чёрная, громадного роста, с телка, глаза огнем горят, а оружие и взрывчатку через стену чует.
Все засмеялись, задвигались, весело поглядывая на Линду, а та сидела у ног хозяина счастливая. Поняла, что говорят про неё, хвалят, и Линда одобрительно завиляла хвостом, - дескать, правильно всё. Поначалу, услышав знакомые слова: "Оружие… взрывчатка", насторожилась - не придется ли бежать к машине? Но хозяин сидел спокойно, держал в руке, как и все, остальные, кружку…
- А что касается новорожденного, - продолжал Нуйков, - то ты, Алексей, и дальше служи России честно, как сейчас служишь, но свой следующий день рождения лучше отмечай дома, в кругу семьи. Есть деваха?
- Есть, есть, - кивнул Рыжков с белозубой простецкой улыбкой во весь рот.
- Вот, молодец. У мента, между нами, мужиками, говоря, должен быть надежный, крепкий тыл. Наша служба, как в песне поется, и опасна, и трудна. Но - благородна! Помни это!… Здоровья тебе, лейтенант, успешной карьеры. Чтоб до генерала дорос!… И храни нас всех, Бог! За тебя, Лёша!
Все встали, дружно зазвякали алюминиевые кружки, чеченский коньяк оказался вполне приличным напитком - веселья и расслабленных разговоров за столом прибавилось.
Омоновцы преподнесли Рыжкову фронтовую флягу со спиртом, Нуйков наказал её беречь и выпить по возвращении домой, что Лёша и пообещал, но твёрдой уверенности в его голосе не было.
Оперá тоже не остались в долгу перед своим товарищем - кто шикарный брелок для ключей преподнёс (Лёха как-никак водитель "антилопы"), кто флакон одеколона, кто блок сигарет…
Складно говорил и капитан Смирнов - с юмором, и по делу. Сказал, что его тёзка однозначно родился в рубашке, а значит, жить будет долго и счастливо.
Все, конечно, поняли, что капитан имел в виду "чэпэ" на блокпосту, Рыжкову в самом деле повезло - ведь мог же остаться в "УАЗе"!
- Ладно, чуть-чуть не считается, - махнул рукой именинник и взялся за гитару. - Давайте лучше споём!
Общий, объединяющий любую мужскую компанию, в том числе и милицейскую, градус за столом был уже на высоте, русская душа не может без песни, а песня сейчас была конечно о войне.
- Я не помню, сколько за камнем лежал.
Он стрелял и стрелял. Я - патроны считал.
Я устал, но ведь он - не железный, шакал,
Он ведь тоже устал!
А в России у нас - леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…
А в России домой провожают ребята невест,
Над моей головой - южный крест…
Вот и он замолчал за соседней скалой.
Он привык, ему горы - что дом родной…
А в России у нас - леса, поля, луга.
А в России сейчас снега, снега, снега…
- Да уж, Сибирь наша точно сейчас в снегах, - грустно сказал Смирнов. - Такой грязи, как здесь, там нету. Давайте, мужики, за Сибирь, а? Хоть вы, может, и не бывали у нас, а земля наша замечательная! Легко дышится, просторно живется.
Голос капитана заметно дрогнул, его печаль как-то сразу передалась застолью, Рыжков отложил гитару.
- Алексей Иванович, у тебя кто в Омске? - спросил Олег.
- Две жены, одна бывшая, конечно, четверо ребятишек. Я, мужики, богатый!
За столом одобрительно загудели:
- О-о!… Молодец, капитан!
- Отец-герой!
- В таком случае, роду Смирновых нет переводу!
Снова поднялся Нуйков, призвал:
- За Смирновых, господа офицеры! За новое поколение сибиряков!
Выпили, помолчали.
- Чечня для России - крест, да. - Нуйков говорил негромко, раздумчиво, его все хорошо слышали. - И нести его нам, тащить на горбу долго. Всегда!… Эх! Жили, ведь, не тужили. Мы, москали, хохлы, чечены, грузины… Теперь враги. Разбежались по своим углам и - гав! гав! - друг на друга. За оружие взялись, метелим тут, в Чечне, почем зря. Мы - их, они - нас. А зачем, спрашивается?! Мы-то с вами, менты, что от этого имеем? Или армия? Вон, в Грозном, сколько парней намолотили. Да и сам город - развалины, лунный пейзаж!
- Грозный нам и восстанавливать, попомните мои слова! - Смирнов пребывал всё в том же меланхолическом состоянии. - Если, конечно, доживем.
- Алексей, дружище, что за настроение! - Нуйков приобнял капитана, за плечи. - Хватит хандрить, тоску за столом нагонять! День рождения у подчинённого, а он… сидит, киснет. Ну-ка, наливай!
- Да так я, мужики, так! - Смирнов как-то через силу улыбнулся. - Накатило что-то…
- Война, любая, когда-нибудь да кончается. - Это Дима Шевцов, старлей. Тоже сидит задумчивый, мысли его где-то далеко, не за столом. Потребовал:
- Ну, Лёха, давай что-нибудь повеселее.
Пели и играли на гитаре теперь по очереди, умеющих играть оказалось трое, их внимательно слушали и каждому аплодировали. Тут не профессионалы со сцены, тут - свои, любители.
Взял гитару и Олег.
- Простите, мужики, - честно сказал он, - Я со струнами не особенно в ладах… Но - как умею.
Малость не попадающие в тональность "струны" кинологу конечно простили. Важно чтó пел младший лейтенант, о чем. А пел он о любви: о Марине, о той мечте-встрече, о вынужденной разлуке. И каждый из сидящих за столом молодых мужчин тоже думал о своей женщине, видел её рядом с собой, мысленно повторял её имя.
А всех объединили и даже породнили сейчас знаменитые строки Константина Симонова:
- Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло. -
Не понять неждавшим им
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, -
Просто ты умела ждать
Как никто другой.