- Эх, хорошо! - Поставив наземь стакан, Саша попробовал бурлящее варево. - Скоро готово будет.
- Так вот, говорю, была у меня знакомая контролерша ОТК, Валька…
Саша растянулся на траве и вполуха слушал.
- Год, наверное, восьмидесятый шел или чуть позже, короче - в магазинах ни хрена не было…
- Вот-вот. - Молодой человек лениво приоткрыл левый глаз. - А ты говоришь - хорошо жили! Как же хорошо-то, когда в магазинах ничего не было? Что хоть жрали-то?
- Да погоди ты, Санек! - Федорыч уже входил в раж, как и всегда бывало, когда вспоминал под водочку прежнюю жизнь. - Ясен пень, в магазинах-то ничего не было, однако ж всяк мог достать! Я вот - любой почти дефицит, а все потому, что Валька…
Приподнявшись, Александр снова попробовал уху и довольно прищурился:
- Погодя еще и нажарим, я масла взял. У нас сегодня с тобой как в школе - рыбный день.
- В школе, скажешь тоже. - Вальдшнеп махнул оставшуюся на дне стакана водку и закашлялся. - Эх, не в то горло пошла, зараза!
- Так ты в два-то горла не пей!
- Да я что хотел сказать… я про школу. Ну, которую твой падла сосед купил…
- Так он не школу купил - интернат. Что-то там строить хочет.
- Ясен пень что! Бардак какой-нибудь, мхх… - Весников смачно зажевал водку сырой луковицей и продолжил, все больше возбуждаясь: - Школа! Сколь их, школ, в ранешние-то времена было! Вот, посчитай… - Он принялся азартно загибать пальцы. - В поселке, само собой, восьмилетка - закрыли, суки! А еще, в Болтове, тож восьмилетка, в Гордееве и Чудове - начальные, в Рябом Конце, на Гагарьем, ну, где сейчас что-то строят, и там восьмилетка была. Или начальная. Разорили все, козлы, Сталина на них нет!
- Ты про каких козлов говоришь, Николай? - усмехнулся Саша. - Сколько помню, все эти школы еще при Брежневе позакрывались.
- А, все равно козлы! Все эти, нынешние.
- Так, так… Это и я тоже?
- Что ты, Санек, что ты! - Вальдшнеп поспешно замахал руками. - Ты ж не как эти… не хапуга. Столовую, вон, открыл, лодочки. На УАЗе, как все люди, ездишь, не выпендриваешься.
Зато Катерина на "додже" рассекала… Как раз выпендривалась, специально - свои-то, деревенские, ее долгое время шалавой считали. Просчитались…
Похлебав ушицы, пожарили рыбы, точнее, Александр сам пожарил - никому такое дело не доверял. Выпили еще, закусили, аккурат стемнело, и Весников как-то неожиданно вырубился - захрапел, выводя носом сипловатые смешные рулады.
А Сашу вот хмель никак не брал! Что пил, что не пил - а мысли грустные так никуда и не делись.
Подбросив в костер дровишек, молодой человек вскипятил воды, попил в одиночку чайку - собутыльник уже ни на что не реагировал - и, поднявшись, зашагал обратно к обрыву, освещая путь большим пластмассовым фонарем, в котором еще имелся встроенный компас, часы и за каким-то хреном радио.
Впрочем, радио-то Саша как раз и включил - все веселей дорога.
Лучше б он этого не делал…
Какая-то радиостанция передавала в эфир старую песню Мадонны "La Isla Bonita". Песенка эта очень нравилась Сашиной пропавшей жене, да и вообще много чего молодому человеку напоминала. А ему сейчас не хотелось ничего вспоминать, хотелось просто забыться, хотя бы на какое-то время. Собственно, затем сюда и выбрался.
Выключив радио, Александр вновь уселся на старое место, над обрывом - только теперь вокруг лиловели сумерки, а над головою, сколько хватало глаз, неудержимо сияли звезды. Мириады огоньков, заполнившие собою все вечернее небо, светили так ярко, что можно было свободно читать. А посередине небосклона сверкающей золотисто-изумрудной полоской красовались остатки Луны, взорванной пару месяцев назад по решению Организации Объединенных Наций.
Глава 2
Сталина на них нету!
Если хочешь быть красивым, поступи в гусары.
Козьма Прутков
- Паша, ты ж нас всех угробишь! Ну, Пашенька, ну, может, домой поплывем, а?
Картинно развернувшись, Павел Сергеевич Домушкин, плечистый малый лет тридцати пяти, некогда известный в определенных кругах как Паша Домкрат, оперся на руль - или штурвал, черт его знает, как эта штуковина называется - и, позируя, ждал, пока подружка Леночка щелкнет фотоаппаратом. Одна из подружек, так скажем, деваха молодая, веселая и разбитная, а уж фигурка-то - загляденье, и попка, и талия, и грудь! А других девок сюда и не звали, вот еще.
- Ну, Пашенька…
Канючила не Ленка, а другая - томная блондинка Жанна. Она почему-то - вот интересно почему? - считала себя самой близкой подружкой, и, наверное, давно настала пора ее в этом разубедить, но… все как-то было лень.
- Эй, шкипер! - Паша Домкрат лениво прищелкнул пальцами, подзывая обслугу, - ну а как еще назвать-то? Не капитаном же - посудина-то принадлежала Паше, значит, он тут и капитан, и все прочее, адмирал даже.
- Да, Павел Сергеевич, - вышколенно изогнулся шкипер, седой, но все еще бравый, некогда уволенный из торгового флота за беспробудное пьянство.
Ну, Паша-то ему особенно пить не давал.
- Сфоткай нас, Афанасий. - Хозяин катера расслабленно махнул рукой, поправляя на шее толстенную золотую цепь. - Эй, девчонки, а ну давай сюда!
- Ой, Пашенька, да мы с радостью! - Девушки с визгом обступили Павла, облепили, словно мухи.
- Э-э, - засмеялся тот. - Чего так-то просто встали? Купальников я ваших не видел? А ну-ка, лифчики быстро сняли!
- Да легко! Оп-па!
И все три, разом сбросив лишние предметы туалета, вмиг остались топлес! И как это у них так здорово получилось, тренировались, что ли?
Паша ухмыльнулся, покосившись на палубу. Там был накрыт стол, за которым сидел гость, вдруг оставшийся в одиночестве, - худосочного вида господин с хмурым, морщинистым и пропитым, как у старого цыгана, лицом, в черной джинсовке, казавшийся чуть старше Павла Сергеевича.
- Михаил Петрович, а ты что ж к нам не присоединишься? Иль девчонки не нравятся?
- Да нет, почему ж? Нравятся. - Гость недовольно скривился. - Мне б перетереть кое-что…
- Да ладно, я ж сказал, все терки - завтра.
- Ну, завтра так завтра…
Михаил Петрович (у которого, кстати, тоже имелось прозвище - Миша Шахер-Махер), смакуя, отхлебнул из высокого, с золотым ободком бокала бордо урожая одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года и, посмотрев на полураздетых девиц, невольно поежился - на улице-то был не май месяц, к тому же темнело и холодало.
Поставив за штурвал шкипера Афанасия, Паша прихватил девок и тоже уселся за стол под тентом. Налил водочки - всем, кроме гостя, который страдал печенью и давно уже пил только вино, причем очень и очень недешевое.
- Ну, чтоб у нас все было, а нам за это ничего не было!
Девушки с хохотом выпили, а Михаил Петрович поморщился. Вот же принес черт! И чего ему надо? Сидит, блин, как сыч… и ведь не выгонишь, братва не одобрит!
Однако и сидеть здесь с ним… Куда-то уже и веселье пропало.
Шумно вздохнув, Паша закусил водку креветками и, натянув на мощный торс полосатую матросскую майку, громко велел шкиперу поворачивать к дому.
- Ну у тебя и голосина! - снова поежился гость. - Как у пьяного дьякона. Прямо иерихонская труба.
- Какая еще, на фиг, труба?
- А, не бери в голову, уважаемый.
Паша отвернулся, скрывая гнев. Ишь ты, сука, выеживается - мол, не поймешь. А Домкрат очень даже все хорошо понимал. И знал точно - не зря Шахер-Махер явился. В гости? Ага, с его-то здоровьишком только на катерах и плавать. Что ж понесло в леса-то? Ясно что - какой-то финансовый интерес, на который у Миши был нюх лучше, чем на дичь у иной гончей.
- "Владимирский централ…" - заголосили динамики, и Паша, хлопнув первую попавшуюся девку по заднице, вновь вернулся к штурвалу.
- Ой, ой, Пашенька! Ты только нас всех не опрокинь, ладно?
- Паша, а мы что, уже домой, да?
- Домой, домой, нечего тут мерзнуть. Сейчас дискотеку устроим - на всю деревню, потом голыми купаться пойдем… у меня тут пляж, свой, личный.
- Ой, Пашенька… а нас жена твоя не прогонит?
- Да говорю ж, я ее в Бали отослал, как раз перед вашим приездом.
"Владимирский централ" в динамиках неожиданно сменился голосом Олега Митяева, впрочем, никто подмены не заметил: подвыпившим девчонкам было все равно, Мише Шахер-Махеру - тем более.
Когда проходят дни запоя,
Мой друг причесан и побрит
И о высоком говорит…
Мириады серебряных звезд ярко горели в небе, и сверкающий изумрудами астероидный пояс из останков бывшей Луны четко разрезал небосвод на две неравные части.
Причалив, Паша первым делом отправился в дом, раздавая указания слугам. Впрочем, уже и не нужно было ничего приказывать, все и так делалось словно само собою: во дворе на мангале жарился шашлычок, на кухне шинковались - нет, заправлялись уже - салаты, в том числе целое ведро любимого Пашиного оливье, в печи давно запекалась-томилась форель по-фински: тает во рту, и вообще пальчики оближешь, и даже если насытился так, что яства из ушей лезут, и тогда не удержишься, съешь хоть кусочек, а то и два.
Девчонки радовались, да и Паша все время смеялся, молчаливо улыбались слуги. Раз хозяин доволен, то и им что-нибудь, несомненно, обломится от его радости: щедрые премиальные или хотя бы остатки еды.
Только гость все ходил хмурый, словно не кореша старого проведать явился, а на какие-нибудь, упаси боже, поминки.
Во дворе грохотнула музыка - вытащили колонки-двухсотваттки.
Шахер-Махер скривился еще сильнее, словно зуб у него болел:
- Паша, друг мой… Ты что, и в самом деле дискотеку задумал?
- А что? Не так уж часто ты ко мне приезжаешь, а? Попляшем, девки в озеро поныряют, и мы заодно с ними. Ты посмотри, какой у меня забор-то?! Каменный, и ворота со львами, видел?
- Видел, видел. - Гость помотал головой, но не так просто, а с неким плохо скрытым ехидством. А потом сказал-огорошил: - Хорошие львы, да… Боюсь только, стоять им осталось недолго.
- Да ты че?! - Паша поперхнулся апельсиновым соком. - Ты че такое говоришь-то?
- Я еще и говорить-то не начинал, - лениво усмехнулся Михаил Петрович. - А ведь именно за тем к тебе и приехал.
- Да понял я давно, - махнул рукой Домкрат. - Уж извини, не мог сразу. Джип твой, охрану давно уже все в поселке заметили, я и девок-то специально позвал, чтоб, кому надо, знали - приехал к Пашке Домкрату дружок Шахер-Махер, как водится, забухали, устроили черт-те что с голыми девками. Молодость, короче, вспомнили. - Паша ухмыльнулся, поставив бокал с соком на стол. - Так что уж потерпи чуть-чуть, если не хочешь, чтоб потом слухи другие ползли: мол, Пашка с каким-то хмырем заперлись от людей и о чем-то шептались.
- А ты умный, Павел, - усевшись на лавку, улыбнулся гость. - Я, кстати, всегда это знал.
- Да уж, был бы полный дурак, в девяностые бы не выжил!
- Вот потому-то я сейчас и у тебя. Потому что ты умный. В отличие от многих прочих.
Серо-стальные глаза Михаила смотрели на Пашу с холодным прищуром.
- Я ведь заметил, как ты себя здесь поставил. - Шахер-Махер скривил тонкие губы в улыбке. - Лодка, водка, девочки… Этакий типичный браток, выживший, но ума наживший мало. Кстати, музычку на катере замени - барды, это для братка нехарактерно, даже для бывшего.
Ах ты, черт худой!
Павел шмыгнул носом - ну надо же, и это заметил! Уж конечно… Он, Павел Сергеевич Домушкин, и в институте когда-то учился - инженер-строитель по специальности, и срочную служил на Северном флоте - в БЧ-2…
Шахер-Махер не дурачок, нет… Однако зачем же явился?
- Я знаю, у тебя сын во Франции учится…
- Ты моего сына не…
- Да ты не кипятись, друг! Сен-Дени - отличный пансион, и образование там получают очень даже приличное. Только… - Гость поиграл желваками. - Только ведь и пансиону, и городу Парижу недолго осталось. Впрочем, как и всем нам.
- А, вот ты о чем, - с некоторым облегчением выдохнул Павел. - О вселенской катастрофе. О сжимании мира… Ну да, сжимается - теперь это и невооруженным глазом видно, достаточно только взглянуть на звезды. Или на Луну, которой - ха-ха! - больше нету!
- Вот и я об этом. - Михаил Петрович поднялся, бросив быстрый взгляд на суетящуюся прислугу. - У тебя найдется какое-нибудь уединенное место?
- Пошли в бильярдную. - Махнув рукой, Паша обернулся. - Девочки! Мы скоро!
В бильярдной по углам горел приглушенный свет, на стене напротив дверей висела картина. Гость подошел ближе, внимательно посмотрел, ухмыльнулся:
- Вижу, Ван Гога повесил. Дорого обошлось?
- Да уж, не дешево. Короче, Миша… Хватит уже кота за хвост тянуть!
- Говорю, говорю, сейчас…
Михаил Петрович распахнул пиджак и вытащил из внутреннего кармана буклет.
- Хочу сразу же предупредить - это вовсе не лажа. Я и сам собираюсь… если найду достаточно денег.
- Что-что? - Павел вдруг хлопнул себя по ляжкам, и гулкий хохот его повис под сводами зала, словно разреженный табачный дым. - У тебя, и нет денег?
- Столько, сколько нужно, нет.
- Нужно для чего? - насторожился хозяин.
- А ты погляди буклетик.
Пожав плечами, Паша развернул мелованную бумагу с золоченым обрезом, вчитался… и разочарованно свистнул:
- Город Солнца какой-то… Что за чепуха? И… ну ничего ж себе! Десять миллионов евриков. Это за что же?
- За билет в рай. И даже не в рай, а просто в жизнь. Миру осталось существовать не больше года… и сейчас я попробую тебя убедить в этом. Если мне не изменяет память, ты ведь когда-то учился в инженерно-строительном?
- А ты памятливый!
Паша нехорошо прищурился - Шахер-Махер, похоже, выяснил о нем если и не все, то многое.
- Учился когда-то, да. И что с того? У меня тоже нет таких денег! С чего ты взял?
- Сначала выслушай, потом будешь решать. Сам. Я - всего лишь посредник. Тебе что-нибудь говорит имя профессора Фредерика Арно?
Глава 3
Мой меч - собачья голова с плеч
Два человека одинаковой комплекции дрались бы недолго, если б сила одного превозмогла силу другого.
Козьма Прутков
Искренне любить малую родину можно только в том случае, если живешь от нее как можно дальше и приезжаешь как можно реже. Саша теперь знал это точно, убедившись на примере собственной жены Катерины. О, как ее здесь, в деревнях, ненавидели! За то, что богатая, за то, что красивая, независимая, а когда еще и счастье свое нашла - тут уж от зависти вообще изошлись слюнями. Ладно бы какая-нибудь чужая была, приезжая, а то ведь своя, местная. И три пилорамы! И "додж"! И дом такой, какого никогда ни у кого из деревенских не будет, да еще и мужика встретила… вот она, сучка-то!
А самое главное, жила Катя как хотела, без оглядки на чье-то мнение, а так тут не принято, здесь существуют по принципу: "Что люди скажут?" Сашу тоже первое время доставали: "А вы к кому приехали? А откуда? Зачем? Ой, к Катьке Зарниковой, что ли?"
И кажется, кому какое дело, кто он, да к кому, да откуда, - а вот поди ж ты! Дальше, когда дело свое развернул, Александр только диву давался: по-настоящему работать здесь мало кто хотел, все, даже еще относительно молодые мужики, предпочитали сезонные заработки. Набрать на сдачу ягод, грибов, заработанные деньги быстро пропить, а потом всю зиму скулить - какие кругом все плохие. Такая вот жизнь! А еще стремились выбить себе какое-нибудь пособие, льготу, хоть самую что ни на есть мелочную, - а все же повод гордиться. Мне, мне, любимому, дали, а вам - нет! Значит, я - лучший!
Имелись, конечно, и "справные хозяева", те, что и при колхозах-совхозах неплохо жили, и сейчас не бедствовали, - таких тоже тихо ненавидели, за глаза называя куркулями, да все приговаривали с оттенком явной неприязни и даже ненависти: "У этих-то денег куры не клюют!" То есть считали чужие деньги, вместо того чтобы зарабатывать свои. Завистливые и жадные до чужого добра ленивцы, неудачники по собственной воле - Катя их обзывала электоратом. Саша как-то спросил - почему?
- Да потому что такие, как они, - главная опора нашего российского государства. Полностью зависимые от подачек власти люди - именно они ей и нужны, удобны, а вовсе не такие, как мы с тобою.
Мы с тобою…
Проснувшись, Александр помотал головой, сел на кровати, нервно нашарил на тумбочке пачку сигарет, закурил, стараясь успокоиться: давно бросил, но вот опять начал. А ведь и привидится же! Будто бы он сейчас, вот только что, с женой разговаривал.
О чем - Саша сейчас и не помнил, тут же и позабыл, как всегда бывает у здоровых, психически нормальных людей, которые тут же забывают все свои сновидения.
Значит, здоров. Молодой человек усмехнулся. Выходит, рано еще в психушку. И все же… Эх, Катя, Катя… Что же за сон-то бы? Не вспомнить теперь… Да и ладно…
Встав, Александр отдернул шторы, посмотрел в окно - едва-едва брезжил рассвет, хмурый, дождливо-туманный. Осень… Что же, бабье лето кончилось? Не будет больше ни солнышка, ни синего, с журавлиными стаями неба, ни золотисто-красных листьев, ни… Ничего не будет. Одна только серая хмарь, такая же, как в душе Александра.
Молодой человек взглянул на висевшее на стене фото: он сам, Мишка - кареглазый, в отца, а мордочка - мамина. Вот Катерина, русоволосая красавица с большими темно-голубыми глазами. Стройненькая, миленькая, родная…
Вздохнув, Саша открыл бар, вытащил початую бутылку водки. Постоял, подумал - нет, Катя этого не одобрила бы. Поставил бутылку обратно, прошлепал на кухню - варить кофе. Снова закурил - и показалось вдруг, Катерина взглянула с портрета неодобрительно. Молодой человек поспешно затушил сигарету, выбросил в мусорное ведро. Посидел, дожидаясь, пока поспеет кофе, налил, отхлебнул обжигающе-ароматной жидкости… Некая мысль свербила в мозгу, словно Александр забыл нечто важное, что должен бы помнить, но вот… Сон, что ли, какой значительный привиделся? Да нет, не сон. Там все ерунда какая-то творилась, споры-разговоры… А что тогда, если не сон? Молодой человек обхватил голову руками. Что-то ведь он должен был сделать… вот на днях, может, даже сегодня.
В комп заглянуть? А может, просто в календарь, вон он, на стенке, с какими-то нормандскими видами - Довиль, Онфлер, "Черные утесы". Катей куплен.
Календарь. Виды Нормандии… Черт!
Черт! Черт! Черт!
Ну как же он мог забыть, как? Ведь сегодня… ну да - двенадцатое… Значит, профессор уже прилетел! Профессор Фредерик Арно, старый дружище, он же прислал письмо по электронной почте - мол, прилетаю, жди. И Саша, между прочим, обещал встретить. Так, верно, и не поздно еще? Сколько сейчас? Полшестого… Та-ак… Где же ключи-то? Ага, вот они.
Не раздумывая больше, молодой человек прыгнул в серебристый "лексус", завел мотор, распахнул ворота и, пробравшись по размокшей грунтовке, вылетел на шоссе - в город.