- Да живой, живой, - ответил Арнольд (а может, он такой же был Арнольд, как и Серебряков). - Но минут десять, обещаю тебе, будет лежать как мертвый – такова особенность удара по сонной артерии… Кстати, я бы с ним и без тебя справился. А ты, вижу, не умеешь слушать, что тебе говорят. Было тебе сказано – сидеть в кабинете и не высовываться!.. Впрочем, - добавил он, - ты повел себя храбро, это несколько оправдывает тебя. - Между этими словами он зачем-то сунул револьвер обратно Клешне в карман и еще положил туда денег, рублей пятьдесят, не меньше.
Федька буркнул:
- Все равно добить его надо. Очнется – обоих положит как пить дать.
- Ну, положим, добьешь ты его, - сказал Бежевый, - а дальше-то что? Порезать на куски в ванной и раскидать по всей Москве?
При мысли об этом Федьку едва не вырвало. Отвечать он не стал.
- В том твоя и беда, - продолжал Бежевый, - что не умеешь думать дальше одного шага. Интересно услышать, что еще можешь предложить?
- Вынести во двор и положить с проломанной головой: мало ли кто мог тюкнуть.
- А если со второго этажа увидят, как мы его выносим? Там у окна всегда любознательная одна старушенция сидит, она такого не пропустит.
Федька посмотрел на него с недоумением. В живых он, что ли, вправду собирается этого упыря оставлять? Да еще с заряженным наганом в кармане! Так уж лучше самому на себя удавку надеть.
- А надо, - объяснил Бежевый, - действовать так, чтобы не оставалось ни намека на нашу причастность. Ни даже тени такого намека! Надо уметь выстраивать цепь. Цепь, в которой неуязвимо каждое звено. В данном-то случае, - он кивнул на распластанного Клешню, - цепочка самая простенькая, звеньев всего в пять, ну в шесть. Но иногда звеньев бывает и множество. - Вот когда впервые будущий Хризоил и услышал про эту самую цепь.
Но тогда он был всего лишь Федькой-Федулой, поэтому не понял в сущности ничего. Нет, одно, впрочем, все-таки понял: Клешне долго на свете не жить, и это принесло некоторое облегчение.
- Давай-ка выстроим цепочку вместе, - предложил Арнольд. - Как думаешь – мой однорукий друг кому-нибудь рассказал о визите ко мне?
- Нет, не рассказал, - ответил Федька с уверенностью. - Если б кому-нибудь из фартовых рассказал – пришлось бы делиться барышом.
- Вот и я так думаю, - кивнул Бежевый. - Прекрасно! Стало быть, с этой стороны мы неуязвимы. Значит, первое звено в нашей цепи вполне крепкое. Пойдем дальше. Предположим, очнется он через десять минут живой и здоровый перед моей дверью. Сунет руку в карман – там деньги и револьвер. Что он станет делать?
- Ухлопать вас решит.
- Безусловно! Однако решить – это еще не значит сделать. Через дверь-то он вряд ли станет палить, так?
- Так…
- Поджидать, когда я выйду – дело долгое, согласен?
- Согласен…
- Пойдет закладывать меня в ГПУ?
Федька решился хмыкнуть:
- Это бывший-то беляк, да еще с револьвером в кармане? Так ему там и дадут слово сказать!
- Все верно, - согласился Бежевый. - Но есть и еще один аргумент. Если он все же решит донести, то навсегда потеряет меня в качестве дойной коровы. Выходит, по целым двум причинам он на такую глупость ни за что не пойдет. Так что и с этой стороны опасаться нам нечего. Значит, единственное, что ему остается – это когда-нибудь еще раз меня подловить и с наганом войти в квартиру. Но сегодня, он понимает, у него это едва ли выйдет. Стало быть, он вынужден какое-то время подождать удобного случая… Теперь пойдем дальше. Вместе с револьвером он находит в кармане деньги и, найдя их, понимает, что это имеющееся у него время можно провести с пользой для себя. Ну-ка, что он выберет?
- Конечно, сперва деньги пропить, - сказал Федька.
- К тому же незамедлительно! - поддержал его Бежевый. - По его лицу видно, что без того он уже через час будет совсем плох. Так что двинется он от моего дома в ближайшее питейное заведение. Которое тут ближе всего?
- В Армянском. Пять минут ходу…
Бежевый взглянул на часы.
- Вот мы даже и отмерили ему время. Стало быть, не далее чем через двадцать минут в пивной, что в Армянском переулке, отойдет в мир иной бывший прапорщик Долин, ныне больше известный в миру под именем Клешня… Ну что, выносим раба Божьего, а то он скоро очухается. - С этими словами Бежевый взял Клешню за ноги.
Федька взял его за руки, но когда они его уже выносили, решился все же спросить:
- И кто ж его там, в Армянском, укокошит?
- Водка. Всего-навсего она, родимая! - беззаботно отозвался Бежевый.
Насмехался, что ли, Бежевый? Да и ведро водки насмерть не уложит Клешню, только еще злее к утру будет.
Лишь после того, как они усадили начинавшего шевелиться Клешню на лестнице, привалив его спиной к стене, и вернулись в квартиру, Бежевый сподобился объяснить.
- Не веришь, что водка его убьет? - спросил он. - И напрасно. Ты видел, чту он до этого пил?
- Вон то, из клювика…
- Верно! А вот это как раз и есть главное в нашей цепочке звено. Там растворен порошок, сам по себе совершенно безвредный. Но при соединении со стаканом-другим водки он превращается в смертельный яд, разрушающий одновременно и сердце, и печень, и почки. Я так полагаю, уже минут через десять в Армянском переулке это смертельное соединение и произойдет. В итоге – последнее звено нашей не самой сложной цепи: не далее как через полчаса в пивной найдут мертвого пьяницу с наганом в кармане. Как думаешь, долго будут доискиваться до причины смерти?
- Делать легавым больше нечего!
- Вот и я так думаю, - кивнул Бежевый. - Ладно, пошли ухо твое лечить.
- Да не болит у меня ухо, дяденька, - признался наконец Федька. - Это Минька Прыщ придумал: "Федуло – надуло".
Бежевый сказал:
- Ну и славно… Тогда вот что. Надевай-ка ты опять свое рванье и возвращайся покуда на Сухаревку, а то у меня сегодня еще дела. И – помнишь, что я тебе прежде сказал? Глаз не спускай с этого торговца шариками. Как вы там у себя его называете?
- Чокнутый…
- Чокнутый… - задумчиво повторил Бежевый. И как бы не для Федькиного слуха, а так, в воздух, сказал: - Эх, знали бы кого вы называете так… В общем, - продолжал он, - ты понял меня. Завтра придешь в это же время – там решать будем с твоим дальнейшим житьем-бытьем. А покуда, Федор, переодевайся и ступай.
Эдак – Федором – его, Федулу, называли впервые. Жаль, для Сухаревки что Федор, что Федька – все одно: Федуло – надуло… Однажды он, Федька, рассказ читал – назывался: "Про Гавроша" – вот там были имена!.. Он рассмелел настолько, что спросил Бежевого, у которого у самого фамилий, может, две, а может, и дюжина про запас:
- А можно, дяденька, я не Федором буду?
- Под псевдонимом хочешь работать? - озадачил тот непонятным словцом. - И как желаешь называться?
Федька вспомнил, как звали того, который про Гавроша написал.
- Дяденька, а можно… - спросил он, - можно буду Виктором?
- Что ж, - усмехнулся Бежевый, - Виктором – так Виктором, возражений в сущности не имею. Хорошо еще не сразу – Колобуилом.
Федька не понял:
- Кем?..
Но Бежевый ответил:
- Да нет, это я так, пошутил… Пока что пошутил, - уже более серьезно добавил он (отчего-то не понравилось Федьке это "пока что"). А Бежевый, став опять весел, нахлобучил ему кепку на нос и сказал: - Ну давай, Виктор, дуй на свою Сухаревку!..
…От Бежевого пошел не сразу на Сухаревку, а сперва заглянул в Армянский переулок.
Там уже гудела толпа, обступившая кого-то, распростертого на тротуаре.
- Стакан только выпил; гляжу – мертвый уже! - громко рассказывала женщина в белом халате. - И как он так враз помер, не пойму! Я ему даже сдачу с полусотенной не успела дать!..
Кто-то в форменной фуражке на голове наклонился и вдруг воскликнул:
- Э, да у него в кармане наган!..
Да, ничего тут не скажешь, гладко складывалась у Бежевого эта его цепь!..
Дальше он глазеть не стал и побыстрее дунул к себе на Сухаревку, пока никто не занял на ночь место у его котла.
…А среди ночи вдруг выдернуло из сна холодным страхом. Что если и к нему уже примеривался какой-то своей смертной цепочкой этот Бежевый? Больно он – хоть Федулой, хоть Виктором называй, теперь уж, может, это и без разницы – больно он о Бежевом теперь знал много, а такие знайки долго на свете не живут…
Как он там бишь его назвал? Как-то навроде Колобка… Во, точно: Колобуил! Что если на его языке Колобуил – это и означает покойник?..
До рассвета он больше не смыкал глаз – все казалось цепь на горле затягивается. Сейчас вот воздуха глотнет напоследок – да так, Виктором не успев побывать, ни за что ни про что и помрет…
Но утро настало, а он все не помирал. Подумал, что, глядишь, теперь и до вечера не помрет.
Ошибался, выходит, в Бежевом…
КТО?
…Во всякой смуте душевной умей узреть для себя благо, ибо что еще так обострит всю силу твоего ума"
Из "Катехизиса…"
В понедельник Наташа должна была окончательно проснуться не раньше чем к семи вечера. К этому времени Виктору Арнольдовичу, пожалуй, следовало быть возле нее, однако с утра он мог, ни о чем не тревожась, отправляться в свое министерство.
Там, в министерстве, пока секретарша Вероника тщетно пыталась дозвониться до их контрагента в Аргентине, занимавшегося там закупкой баранины, Виктор Арнольдович, сидя в своем кабинете, продумывал новую цепь. Снова она была связана с этим узником под литерой "Ф", когда-то на Сухаревке именовавшимся Чокнутым.
Кто бы в ту пору знал, что так тесно сплетет их жизнь? А если быть более точным, сплетали их смерти – чужие смерти, число которых уже и не подсчитать. И тем не менее, узнай вдруг этот "Ф" о существовании Серебрякова, он вполне мог бы считать его своим ангелом-хранителем, ибо лишь благодаря вмешательствам Хризоила, этим его цепочкам до сих пор оставался жив.
Та цепь, которую Виктор Арнольдович сейчас начинал готовить, представлялась наиболее опасной, поскольку проходила в непосредственной близости от него самого, упираясь своим концом в полковника Недопашного, отца той самой секретарши Вероники, которая сейчас за дверью силилась пробиться в далекую Аргентину. В подобных случаях требовалась особая продуманность каждого звена.
Собственно, первые звенья, те самые, на которых он, Виктор Арнольдович, мог засветиться своим участием, уже были им выкованы.
Это случилось еще на прошлой неделе, когда он пригласил Веронику, наверняка имевшую какие-то далекие планы насчет своего холостяка-начальника, вместе с ее отцом в ресторан. Если бы Недопашный пришел в цивильном костюме, то дело пришлось бы отложить до другого случая, но не зря же Виктор Арнольдович, точно все рассчитав, выбрал именно "Пекин" – в не столь далеком прошлом ресторан для сотрудников НКВД: почти наверняка полковник заявится туда в самом парадном мундире, при погонах. Тут он не ошибся, так оно и произошло.
Дальше от Виктора Арнольдовича потребовался определенный артистизм. Хвастаясь новой паркеровской авторучкой, он невзначай тряхнул ее, и на полковничьей груди оказалась большая чернильная клякса. Переживал так, что даже полковник, явно раздосадованный, его пожалел: да стоит ли? Пустяки, мол. Ах, знал бы он, что мощные клыки уже, по сути. сошлись у него на горле…
Отвезя Веронику с отцом на своей машине домой, Серебряков пообещал, что искупит свою вину: он-де знает одну чудо-химчистку, единственную на всю Москву, где такие пятна выводят без следа, причем сами же потом вычищенную вещь доставят на дом, и, преодолев слабое сопротивление полковника, взял мундир с собой.
Разумеется, мундир он в тот же вечер отчистил сам, и тот уже висел, отутюженный, без единого пятнышка у него дома, в комнате "Синей Бороды".
С этого момента сам он ни в чем не должен был засветиться. Завершить дело предстояло Шерхану, любимому псу полковника.
Эту кавказскую овчарку, размером с теленка, полковник некогда вывез в Москву из карагандинского лагеря, где прежде служил начальником. Пес прошел отличную выучку там, в лагерях, в данном случае смертельную для Недопашного и совершенно необходимую, чтобы стать завершающим звеном в серебряковской цепи. Выучка состояла в том, что пес немедля рвал горло всякому, от кого пахло лагерной вошебойкой, не считаясь с мундирами и погонами. Генерал рассказывал, что как-то зэки, задумав побег, переоделись в где-то ими раздобытую офицерскую форму. Но исподнее бельишко на них было прежнее, зэковское, все с тем же запахом вошебойки. Спокойно прошли себе через пост-контроль, а вот мимо Шерхана – черта-с два! В результате вместо побега – два трупа с разорванными глотками.
Что ж, лучшего убийцу и искать не надо было. Шерхану суждено было стать завершающим звеном цепи. Но еще несколько предшествующих звеньев предстояло соединить самому Виктору Арнольдовичу. Как обычно, он занялся подсчетом, сколько же их всего.
1. Самое простое. Вложить в полковничий мундир его же, Недопашного, носовой платок, пропитанный запахом вошебойки. Платок уже подготовлен надежным человеком в прачечной Бутырской тюрьмы.
2. В 8-20 утра, пока домработница Недопашного выгуливает собаку, должен явиться "посыльный из химчистки" с мундиром. (Такого человека надо еще найти; потом понадобится другая цепь, чтобы избавиться и от него, но то уже будет намного проще.)
3. В 8-30 некто позвонит полковнику с вызовом к начальству на 10 часов. Серебряков был уверен, что по такому случаю Недопашный наденет именно этот свежеотутюженный мундир.
Наконец 4. В 9-00 домработница возвращается с собакой, и Шерхан захлопывает на горле полковника свою пасть.
Но прежде надо было решить еще несколько вопросов. Если обо всем не задуматься наперед, то любая мелочь может стать губительной.
1. Удостовериться, что именно в день "икс" домработница не заболела. Тут достаточно просто позвонить и положить трубку.
2. Продумать, кто будет этот "некто", звонящий полковнику в 8-30 (надо еще, чтобы Недопашный ему поверил), и в зависимости от кандидатуры определиться, как после с этим "нектом" быть.
3. Решить судьбу человека из бутырской прачечной. С одной стороны, человек проверенный и может пригодиться еще не раз… А с другой стороны… С другой – самое слабое звено, ибо знает его, Серебрякова, в лицо…
Да, тут думать и думать… Впрочем, время еще было, спешить особенно некуда…
Виктор Арнольдович был всецело занят этими мыслями, когда из приемной вдруг донеслись какие-то кашляющие рыдания Вероники.
По аргентинской баранине она едва ли стала бы так рыдать. Серебряков поспешно выбежал из кабинета.
- Папа!.. - рыдала Вероника. - Господи, да что ж это?!.. Папа!.. Папочка!..
- Что, что с Андрей Никодимычем?! - что было мочи заорал Серебряков.
Однако сперва пришлось накапать ей валерьянки, опрыскать водой, лишь после этого она смогла выдавить из себя что-то, кроме причитаний.
Виктор Арнольдович слушал, и ему казалось, что паркет под ногами покачивается. В голове крутилось лишь одно слово, самое бессмысленное из всех, какие он знал: "Неужели?.. Неужели?.."
- Домработница позвонила… - всхлипывала Вероника. - Шерхан… Она его привела с прогулки, а он – на папу… Насмерть!.. Горло перекусил!..
Серебряков машинально взглянул на часы. Да, похоже, все случилось, как и должно было: в 9-00. Но, Господи, ведь не сегодня же, никак не сегодня!..
- Его милиционер из пистолета застрелил!.. - сквозь плач проговорила Вероника.
- Кого? - сейчас плохо соображая, спросил Виктор Арнольдович.
- Шерханчика, кого же еще?!.. - вырвалось у нее вместе с новым взрывом рыданий, так что было неясно, которого из двоих ей больше жаль.
Веронику он немедля отправил домой, вызвав служебную машину и дав ей в сопровождение двух сотрудниц отдела, но тут же понял, что и сам долго на месте не усидит. За последние тридцать лет опасностей он пережил немало, но до сих пор он хотя бы всегда понимал, что происходит, и знал, как ему действовать. А сейчас…
Никогда в жизни он еще не испытывал такой беспомощности…
В министерстве Серебряков сказал, что внезапно заболело сердце, и уже через полчаса он мчался на своей "Волге" к себе на Щербаковскую.
Дома, даже не скинув плащ, он сразу ринулся в комнату "Синей Бороды"…
Так и есть, полковничьего мундира, вчера висевшего на плечиках в шкафу, теперь не было. Кто-то целиком воспользовался его планом. Да как точно и как умело! Все это было настолько загадочно, что на какое-то время почти целиком отняло разум.
И вдруг Виктор Арнольдович вспомнил вчерашнее письмо магистра. "Колобуил! - пронеслось у него в сознании. - Это мог сделать только Колобуил!"
Но снова же возникал вопрос – зачем? Зачем Колобуилу делать то, что и без него наверняка будет сделано? Таких вещей не позволил бы себе в Ордене и архангел куда более высокого чина…
Собрав волю, Виктор Арнольдович понемногу восстановил способность соображать. Ну хорошо, этот неизвестный (не важно – Колобуил он или кто-то иной) открыл дверь в квартиру – дело, в сущности, не такое уж хитрое. Но каким образом он мог открыть сейфовую дверь в комнату "Синей Бороды"? Насчет ее надежности Виктор Арнольдович однажды даже консультировался с одним бывшим высококвалифицированным вором-медвежатником с двадцатилетним стажем, и тот сказал, что даже специалисту его класса и даже при наличии всего необходимого инструментария понадобится, чтобы открыть ее, как минимум часа полтора.
Воспользовался ключами?.. Нет, никак не мог. Связка ключей существовала в единственном экземпляре, Виктор Арнольдович всегда хранил ее в тайнике за креслом в гостиной, отыскать который было практически невозможно. Выходит, все-таки без ключей открыл…
Серебряков произвел простые вычисления. Он покинул квартиру без двадцати восемь утра. Предположим, неизвестный был в квартире уже без десяти восемь, спящая мертвым сном Наташа ему не помеха. Но пускай не два часа, пускай хотя бы сорок минут с этой сейфовой дверью он провозиться должен был? И тогда у него все равно никак бы не хватило времени на все остальное, ибо рыдания Вероники раздались уже в 9-05.
А главное – если это действительно проделка Колобуила – то зачем, зачем?..